КОЛЬЦО

29-08-2010

К столетию со дня рождения бабушки

Пятнадцать лет назад, в середине апреля, мне приснилась моя бабушка Оля. Необычно приснилась – во сне она была почти прозрачная, в лучах теплого света, как будто тело ее избавилось от земного веса и оказалось в сфере иного, небесного притяжения. И сама она, казалось, излучала свет, была частью этого блестящего великолепия. Ей было счастливо и легко.

Елена НегодаЯ хорошо запомнила минуты радостного покоя, минут десять после пробуждения, мое сознание объясняло их безмятежным калифорнийским утром, теплой весной и ясным небом.

Потом зазвонил телефон.

Звонили из Москвы, сказать мне, что бабушка умерла.

Начатая в николаевском Петербурге жизнь закончилась в ельциновской Москве. Долгая жизнь, о которой я мало знаю.

Помню, как однажды зимой бабушка нашла кольцо.

Никогда в жизни она не носила ни драгоценностей, ни украшений. Ее минимализм и скромность в одежде были только отчасти признаками эктремальной экономии (на еду, дачу, частные уроки она денег не жалела). Главная причина, я уверена, была в странной генетической предрасположенности, которую унаследовала и я.

Я провела с бабушкой дольше трети своей жизни – каждый день, почти без споров, иногда с подростковым недовольством с моей стороны, часто с неоправданным, постыдным в моих сегодняшних глазах, неуважением и пренебрежением к ее словам, но без конфликтов. В основном я была послушна и вела себя тихо, как маленький дрейфующий айсберг.

Скандал на моей памяти был ровно один, из-за пустяка. Мне было 15 или 16 лет, я оделась легко не по погоде, бабушка, как всегда, настаивала на своем, а я «боролась за свободу» и накричала на нее. Она замолчала и так странно на меня посмотрела, как будто не знает, кто перед ней, или не понимает, что я говорю. Спор кончился быстро, шубой и шарфом.

За много прожитых вместе в тесной двухкомнатной квартире лет, я не смогла увидеть в бабушке какого-то отношения к эстетике. Как будто для эстетики у нее не было ни времени, ни сил, ни пространства.

По радио, включенному на кухне во время домашних забот, она слушала самые ежедневные советские передачи, по телевизору смотрела голубые огоньки и концерты по поводу важных общественных дат и партийных съездов.

Длинную стену в большой комнате занимали три старых книжных шкафа с до- и послевоенным комплектом томов советской городской семьи – БСЭ, многотомники Ленина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Гоголя, Бальзака, Джека Лондона, и пр., некоторые собрания сочинений (Чехов в их числе) первые в советском издании, на желтой бумаге в анонимных черных переплетах. На нижних полках – книги, имеющие отношение к искусству, под редакцией дедушки, и истории искусств, мой любимый (за простоту и прямоту) Гнедич в старой орфографии. Эллада - юный художник-поэт, Рим – меценат, который приноравливает искусство к своим потребностям.

Бабушка не терпела пыли, заботилась о книжном благосостоянии, как заботилась она обо всем своем окружении. Но не помню, чтобы она читала книги. Как будто все книги были написаны на языке другой планеты. После обеда, в часы отдыха она читала газеты и иногда обсуждала «интересные» статьи с соседками или со мной.

Когда я звала бабушку в театр, она говорила, что все спектакли, «весь балет», она отсмотрела в юности, т.е. еще до войны, с дедушкой. Дедушке полагалось ходить в театр по долгу службы, он должен писать про арт-жизнь в газеты. Он пропал без вести в 1939 году, в другой жизни.

Бабушка не рассказывала, что было потом, а я не расспрашивала. Она сторонилась связанных с прошлым тем. Как сторонилась она и незнакомых людей, особенно мужчин – обращалась с ними подчеркнуто вежливо, сохраняя дистанцию. Она была занята – в СССР шестидесятых-семидесятых хватало хлопот. Свою жизнь она посвятила семье, то есть мне. Как от тепличного растения или домашнего животного, она не требовала от меня благодарности за хлопоты (и редко соглашалась на помощь), напротив. Заботы были тканью ее жизни.

Так вот, как-то раз бабушка нашла кольцо. Самое фальшивое и дешевое кольцо, которое можно найти на заснеженной дороге от 9-ти этажного панельного дома до магазина-«стекляшки» в соседнем панельном доме. Но чистое, настоящее, т.е. блестящий металл (наверное, латунь) с камнем, как положено. И ничье. Если бы она видела его прежнюю владелицу или подозревала о ней, бабушка бы окликнула ее сразу, в отличие от некоторых моих родственников и знакомых, она в принципе не признавала ни мелкую выгоду, «когда никто не видит», ни «случайные» находки, выпавшие из чужих карманов.

Кольцо подошло на средний палец, т.е. было довольно большим – у бабушки были руки прачки – от рождения красивые, с непропорционально длинными пальцами, которые от более, чем полувековой работы по дому покраснели и распухли. Как будто бабушка каждый день полоскала белье в ледяной реке (что она, к слову, и делала, когда мы жили на даче, пока я, лежа в саду, рассматривала фрагменты неба с кипящими на медленом огне облаками).

Она надела варежки – до магазина было не более пяти минут ходьбы, но день был морозный.

Обычный советский стеклянно-кафельный магазин, прямо – молочный отдел, там же сыры и колбасы, направо – бакалея, конфеты-печенье, подсолнечное масло в розлив, налево – мясо и мороженая рыба. В центре зала две кассы, кассирши (не помню, чтобы за кассой хоть раз был мужчина) сидят спиной друг к дружке. Нужно подойти к прилавку, взвесить покупку, запомнить стоимость, потом пройти в кассу заплатить и пробить чек, с чеком вернуться к прилавку и отдать маленькую бумажку с бледнофиолетовыми цифрами продавщице в обмен на товар.

Касса – это то место, где бабушка решила показать кольцо. Она сняла варежку, достала кошелек и положила деньги на пластиковое блюдечко кассирши, задержав руку на несколько мгновений. Камнем вверх, чтобы он блестел, отражая скудный свет далеких белых ламп. Камень следовало ставить в кавычки, как самое дряное желтое стекло.

Бабушка улыбалась. В красном щерстяном платке двадцатилетней давности, потертой серой цыгейковой шубе, с черными байковыми варежками в левой руке, она посмотрела на кольцо, потом на кассиршу, улыбаясь. Она улыбалась какой-то затаившейся улыбкой, как будто была рада за кассиршу, которая видит такой блеск, такую красоту. Бабушкино понятие красоты было примитивным, первобытным, как у продавших остров Манхэттен за брелки и бусы индейцев.

Мне было лет 13 и я запомнила, как мне было ее жалко. Но в то же время мне было радостно за ее улыбку. Сейчас моя бабушка счастлива! И все это вместе оставляло отпечаток непонятной, но окончательной грусти.

Кольцо продержалось недолго. На следующий день стекляшка выпала из мягкого металла и кольцо стало похоже на беззубый рот, который то ли смеется, то ли кричит от боли.

Больше я его не видела.

Заметка. Вам нравится автомобиль Рено? Тогда рекомендуем renault club , где есть много полезной и самое главное интересной информации о данной марке авто.

Комментарии

Добавить изображение