РАЗНОЦВЕТНЫЙ ЮМОР

В архитекторы я попал случайно. Тянуло и к рисованию, и в музыку, а больше всего нравилось мне лазить по горам и плавать. Выручил отец:

— Горы там и спорт всякий — это не профессия. Что ещё — музыка, рисование? Ну, так: архитектурный — что тут думать?

Логика отца показались мне убедительной, и пошёл я на архитектурный.

Когда мы с приятелем поднялись на следующий день в большой холл архитектурного факультета ЛИСИ, первое, что бросилась в глаза — огромная (во всю стену холла!) стенгазета. Карикатуры, карикатуры: на преподавателей, на студентов — поровну.

Все надписи под рисунками рифмованные:

Где же СНО, и что со СНО-м?
СНО уснуло сладким сном.

(СНО – Студенческое научное общество)

Был страшен Татарников в гневе своём,
Тверда комендант, как скала:
За стол они дружно схватились вдвоём —
Неравной та схватка была.

(Татарников - завхоз)

А эту картинку мы поняли позже: лохматый студент верхом на унитазе старательно докрашивает что-то кистью на своём подрамнике.

Под картинкой подпись:

Диплом Шварцвальда, говорят,
Имел особый аромат.

Ладно, понравилось — будем поступать.

Времена сталинские. Студенты — низшая каста. Главная задача преподавателей — повыгонять всех из института (промежуточная лишить стипендии). При входе тебя не впустят без студенческого, в гардеробе не отдадут пальто, если удрал с общего собрания, а часов с восьми вахтёры с вахтёршами вообще изгоняют всех из института.

Днём курсовые доделать мы не успевали, а забирать планшеты, чтобы закончить дома, нельзя. Приходится спускать их на верёвках через окна, подсовывать под ворота во дворе. Или так вот, как тот Шварцвальд скрываться с ними по ночам в сортирах. Личный рекорд: подряд три дня и две ночи над подрамниками, укрывшись за кулисами актового зала.

Дважды за пять лет меня лишали стипендии (27 р. в месяц).

Первый раз из-за того, что не смог растолковать полуметровый (списанный со шпаргалки) вывод уравнения молекулярно-кинетической теории идеального газа Дальтона (ну, какая ж архитектура — без идеального газа!).

Через год — из-за сопромата. Сколько ни пытался я, провалив первый вопрос билета, свести на втором и третьем ответ к двойке (её, в отличие от тройки, разрешалось пересдать), старый профессор Гальперин, помню — не проговорил даже, а пропел сладострастно:

— А этому будущему аг-ки-тек-то-гу поставьте в зачётку тго-еч-ку ... Да-да — тго-еч-ку...

Юмор и всяческие затеи в таких условиях были просто необходимы как средство спасения.

Развлекались, как могли — не только стенгазетой.

Утром перед самым входом в аудиторию появились однажды на белой стене две чёткие цепочки странных пятен. Следы от чьих-то ботинок вели от самого потолка высоченного коридора до самого пола. Получалось, что два неопознанных субъекта спустились по стене с верхнего этажа и скрылись где-то у нас под полом. Здание старинное, дореволюционное: привидения (хоть до сих пор и не наблю-дались) были тут вполне уместны.

Вариант с духами и обсуждался нами, пока, наконец, эстонец Калью Лутс и румын Жорж Недраг не сознались, что это они — собственноножно наследили на стене. И готовы (на пари, разумеется) доказать, что умеют ходить по вертикальным стенам не хуже любого ниндзя. Вызов был принят, и два верзилы, сняв пиджаки, улеглись сначала животами на пол поперёк коридора, а затем, упираясь руками и ногами в противоположные стены, начали (попеременно переставляя руки и ноги) медленное восхождение к потолку.

Звонок раздался, когда оба они упёрлись уже мягкими местами в потолок, а внизу послышались голоса подымавшихся по лестнице преподавателей во главе с профессором Андрей-Андреичем Олем. Все диспутанты (кроме Калью и Жоржа, разумеется) поспешили скрыться в мастерской...

... Венгры, румыны, китайцы, — кто только тогда у нас не обучался! — не говоря уж об армянах, грузинах, хохлах и прибалтах.

Румын на курсе было трое, все — очень разные, что тотчас отмечено было частушкой:

Жили-были три румына:
Труца умный был детина,
Недраг был и так, и сяк,
А Бобок — совсем дурак.

Ну, окажись тогда под потолком известный возмутитель спокойствия Тити Бобок, никого бы это особенно не удивило — это он обучил раз кого-то из наших вместо румынского при
ветствия какой-то румынской матерщине. Тот и «попривет-ствовал» наутро (при всех) группу румынских девушек.

... Но высоко над головами преподавателей повис не баламут Тити, а вполне добропорядочный Джиджи Недраг. А на пару с ним взирал с потолка на профессора любимец его — Калью Лутс.

Эстонец Калью (он же Кальц) — высокий, статный, старательный, серьёзный и немногословный — сразу завоевал симпатию папы-Оля — шведа по происхож-дению. Мы и сами относились к нему с симпатией, хоть не сразу привыкли к его акценту а также — к удручающей его неспешности. Спросишь, бывало:

— Кальц — сколько на твоих?

Пока тот раздумывает, кто-то за него уже ответит, а через некоторое время и Кальц невозмутимо выпевает баском:

— Эт-то-о... Тфасать тли с палафи-иной... тле-етефа-а-а ...

Так некоторое время и звали его — Тфасать-Тли.

Замечателен он был и тем ещё, что безукоризненно точно воспроизводил подпись своего покровителя. Этим мы пользовались, когда хотелось насмерть перепугать какую-нибудь девчёнку: начертав на её чертеже: «Всё переделать!», — просили Калью поставить под указанием знаменитое размашистое папы-Олево «А.О.» с длинной закорючкой.

Но это — так: разовые случаи. Эпизодические.

Обычно же затеи наши носили характер эпидемии — массовой и стихийной.

После появления на экранах первых трофейных фильмов, было кем-то подмечено, что тонкая трубка из туго свёрнутого листа питерского «ватмана» вполне заменяла бамбуковую «плевательницу» индейцев кечуа, а длинные, свёр- нутые воронкой куски того же ватмана с нажёванным концом охотничьи их стрелы. Силой лёгких и меткостью глаза мы нисколько не уступали аборигенам обеих Америк, а охотничьим азартом даже превосходили их.

Эпидемия с охотничьими трубками продолжалась долго и чуть, было, не окончилась трагически.

(ну, и — т.д. и т.п. — много ещё всякого разноцветного)

А в качестве чёрного юмора (там же) — небольшой такой рассказец:

(К ВОПРОСУ О МАРКСИЗМЕ В АРХИТЕКТУРЕ)

Учились мы тогда ещё на первом курсе.

Начерталку на архитектурном вёл один чудаковатый, немолодой уже профессор Н.Н. (ни имени его настоящего, ни отчества за давностью лет не помню).

Предмет нужный, но, прямо скажем — не самый интересный.

Дабы оживить занятия, преподаватель и перемежал иногда пояснения свои разными народными поговорками («как ни кинь, а всё — клин!», «тех же щей, да пожиже влей!», «в огороде бузина, а в Киеве дядька!») — сопровождая их ещё и забавной мимикой, и нелепой жестикуляцией.

Со смыслом лекций поговорки эти вязались мало (что самого преподавателя нисколько не смущало), но некоторое оживление в скучные занятия они всё-таки вносили. Смеялись, правда, больше над самим профессором и его ужимками, но он и этим, кажется, особо не смущался.

Однажды на двери нашего актового зала появилось небольшое объявление: такого-то числа и месяца, во столько-то часов и минут состоится защита кандидатской (или докторской?) диссертации. Соискатель — профессор Н.Н., тема: «Построение теней от конических фигур на наклонной плоскости в перспективе». Вход свободный.

Проходя мимо, я из любопытства приоткрыл дверь: в полутёмном и полупустом зале сидели кучки студентов (в первом ряду с цветами). Действо само проходило на освещённой сцене, где за небольшим столом, в профиль к залу расположилась вся наша профессура и ещё пара незнакомых фигур.

За человеческими фигурами белели планшеты с фигурами геометрическими — усечённые и неусечённые конусы отбрасывали там на наклонную плоскость и друг на друга длинные чёрные тени. Всё это — в головоломных ракурсах и — в перспективе.

Я устроился на заднем ряду, у входа.

Действо, видимо, заканчивалось. Последний оппонент, завершая своё выступление, высоко оценил качество представленной работы и рекомендовал её к одобрению.

От членов комиссии последовало несколько формальных вопросов, которые испытуемый с лёгкостью парировал. Всё шло к благополучной развязке. Ребята на первых рядах оживились, зашептались и, уложив букеты на колени, приготовили ладошки к аплодисментам.

Председательствующий спросил, будут ли ещё какие-нибудь вопросы или замечания, и слова попросила одна из незнакомых фигур в президиуме.

— Слово имеет секретарь партийной организации институ
та Н. Н. Н.

Привстав со стула и постукивая пальцами по столу, фигура обратилась к стоявшему за кафедрой соискателю с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, как учли вы в вашей диссертации последнюю работу товарища Сталина «Относительно марксизма в языкознании»?..

Зал замер. В напряжённой тишине, казалось, прошествовал между рядами и завис над сценой дух самого Друга Народов и Корифея Советской Науки...

Я почувствовал, где-то «под ложечкой», неприятный холодок.

Впервые возникло отчётливое чувство прикосновения к чему-то тёмному, гадкому и грозному — с чем придётся мне, видно, соприкасаться теперь ближайшие пять лет (а может быть — и дольше?) ...

На растерянную фигурку у кафедры жалко было смотреть Н.Н. наш открывал и закрывал рот, но звуков при этом никаких не издавал.

А так бы пригодились сейчас любимые его: «в огороде бузина, а в Киеве дядька!», или: «слышал звон, да не знаешь, где он!»...

Седобородая профессура, поблескивая очками и лысинами, солидно, сохраняя достоинство, молчала.

Председатель, очнувшись первым, предложил диссертацию доработать, а защиту её на неопределённый срок отложить.

Проголосовали, зашумели (на сцене) стульями, застучали (в зале) креслами и — не глядя друг на друга — разошлись.

А разноцветный юмор продолжился. Чёрный — до самого аж до 53-го. И долго-долго ещё после него...

Сейчас системы видеонаблюдения отличаются большим разнообразием. Вы можете купить устройства для видеонаблюдения на сайте video03.ru. Тут они продаются в большом ассортименте.