ЛЕНИНГРАД - БЕРЛИН - 1941-50

01-05-2011

Когда я приставал к отцу с расспросами о войне, он только хмурился и отнекивался. Лишь ближе к его девяностолетию удалось выпросить у него несколько писем-воспоминаний.

Родился он на Украине, но в гражданскую войну семью его разбросало по всей России, и детство своё он провёл, скитаясь по детдомам.

В 1930 году закончил Политехникум им. Плеханова, перед самой войной - первый курс Ленинградского Торгового института, (работая одновременно помощником председателя Ленпотребсоюза), то есть, в мирное время был человеком сугубо штатским.

Романтик по натуре (часами мог декламировать по памяти "Мазепу", "Мцыри", "Чайлд-Гарольда"), он долгое время горячо веровал в "марксизм". В партию, однако, вступил лишь на фронте, да и там, по его словам, посылал комиссаров, когда надо, вместо политинформации вытаскивать вместе со всеми застрявшие в грязи орудия.

Возможно, его воспоминания интересны будут тем, кого волнует история Великой отечественной войны.

Генрих Губиш.

Дорогой Геночка, ты довольно поздно задал мне эту нелёгкую задачу - описать эпопею моего маршрута военных лет - память подводит. Но бегло я попробую рассказать о некоторых эпизодах, которые ещё помнятся.

Ленинград - июнь 1941.

На улицах паника. Горят продовольственные склады- ночью ракеты освещают для врага уязвимые здания- бомбы зажигают город- пешеходы бьют какого-то, якобы, шпиона в военной форме. Пачки денег сыплются на головы с самолётов - немцы хотят обесценить рубль.

Я записался в ряды 1-й Армии Народного Ополчения, и в 1-м полку был назначен командиром миномётного взвода. Фронт уже у Кингисеппа.

Разношёрстый НФО не имел оружия: лишь у комсостава были трёхлинейные винтовки, и те без патронов. Мой взвод - без миномётов. В один день оформляется 1-я дивизия НО, где в её 1-м Стрелковом полку я был только "ванькой взводным".

В таком жалком состоянии нас и бросили в район станции Волохово - спасать город.

В начале августа 1941 года мы встретили врага в районе Ропши Ленинградской области - под посёлками Узигонт, Велигонт и Семигонт.

Я, кроме винтовок, получил к началу этих боёв уже десять 76-мм миномётов, типа ... (пропуск в рукописи - Г.Г.)-газовых, знакомых мне ещё по Ленинабаду, где я осваивал их на войсковых месячных сборах в 1935 году.

За успешные действия моего огня полковник Шерстов приказал мне принять роту и присвоил звание офицера в чине младшего лейтенанта.

Здесь мы долго держали оборону города, а одновременно - обучались. Солдаты совершенно не владели своим оружием: это были математики, артисты, декораторы сцены в Мариинском театре, словом - сырой материал.

Под Ораниенбаумом, сидя на высокой ели, я, глядя в бинокль, корректировал миномётный огонь своей роты: "Левее 0,75 мм, дальше 3 м, беглым ОГОНЬ!".

Смотрю результат: шестьдесят 72-миллиметровых мин посыпались на головы пехоты - паника, кровь, падают, не встают - удача! Но тут бинокль мой, вырвавшись из рук, повис вдруг на шее. Ничего вначале не понял. Потом уже увидел и кровь, и указательный палец правой руки, повисший на коже - снайпер-фашист заметил меня на дереве и открыл ответный огонь. Это была вторая удача: если бы не палец, спасший висок - капут бы мне в самом начале моей военной карьеры.

Здесь, под Ораниенбаумом немец поджал нас вплотную к Ленинграду и начал запирать в кольцо весь город.

Иду как-то по зелёному полю и вижу - масса живых цветов! Удивляюсь: август ведь уже, а сам нагибаюсь и беру по инерции в руки - ужас! - пехотную мину на взводе... Хорошо, не растерялся - присел на корточки и ласково, с трепетом в теле, положил её на траву. Одно неосторожное движение - остался бы без руки.

Получили приказ сняться с позиций и следовать через Финский залив на Ленинград и далее, через весь город на Ладожское озеро - брать крепость Шлиссельбург, которой замкнуто было кольцо.

Проходя родной город, не удержался - зашёл украдкой на нашу квартиру.

Нахлынули воспоминания: вы, родные, любимые где-то сейчас далеко-далеко...

Не выдержал - разрыдался.

Далее - эпопея перехода через Ладогу: 32 километра по льду в 40-градусный мороз.

Переход через Ладогу я описал тебе раньше. Ужас: целая дивизия подошла по льду к тому берегу и - обратное движение пятнадцати тысяч солдат под дикой бомбёжкой "Юнкерсов" и тяжёлых орудий из крепости.

Из этого аврала живыми вышло лишь около восьми тысяч, остальные полегли на льду, окрасив снег кровью. Командир дивизии Фролов и начальник политотдела Иванов по приказу Жданова были расстреляны перед строем оставшихся в живых.

И эти остатки всё же вновь двинулись на штурм и взяли крепость Шлиссельбург.

Так вот досталась нам "Дорога жизни".

Дальше - оправляемся, пополняем ряды и вооружение в частях Волховского фронта под командованием Мерецкова и знаменитого "политвождя" Мехлиса для штурма - прорыва вражеского кольца на фронте Синявино - Мга.

Там я получил первое ранение в бедро правой ноги и месяц пролежал в эвакогоспитале города Волхов. Этот осколок снаряда и успехи миномётчиков по прорыву блокады дали мне новое звание - лейтенанта. А палец прирос уже - его я за ранение не считаю.

Это был апрель 1942 года. Первый прорыв блокады в районе Шлиссельбурга.

Дальше - три месяца учёбы в г. Семёнов около Новгорода. В этот первый период, находясь попеременно в окружении врага, наша дивизия потеряла почти полностью свой былой состав: из 15 тысяч добровольцев осталось 2500 солдат и офицеров.

/опущены личные воспоминания - Г.Г./

На курсах под Нижним Новгородом я получил звание капитана и, получив квалификацию артиллериста - срочную путёвку в Артиллерийскую дивизию Резерва Главного командования № 22, которая формировалась в Коломне под Москвой. Уже была определена должность начальника штаба 311-го артполка.

Дивизии РГТ формировал лично командующий 1-м Белорусским фронтом - генерал армии Рокоссовский. Готовилась она как "бог войны" в направлении Гомель - Мозырь - Калинковичи - Бобровицы - Брест.

Уезжая после госпиталя из города Волхова в город Семёнов, я сдал мой батальон, вооружённый уже 150-миллиметровыми минами, установленными на американских "студебеккерах". Это было уже грозное оружие, а батальон состоял из пятнадцати таких миномётов - жаль было расставаться.

311-й полк, где я принял должность начальника штаба, состоявшего из шести батарей, в каждой по пять орудий лёгкой артиллерии - 133-миллиметровых пушек с дальностью выстрела до 20 км.

Далее война идёт сама по себе, а мы формируемся в Коломне, шлифуем солдат и офицеров и ждём до изнурения - скука.

Все последующие битвы связаны у меня с маршалом Жуковым, под чьим непосредственным руководством была и наша 22-я Артдивизия Резерва Главного Командования.

Первым штурмовым ударом был г. Гомель. Серьёзным препятствием была речка Сож, так как враг искусно подготовил её для обороны. Укреплённые боевые точки врага пришлось нашей артиллерии уничтожить прямой наводкой. В ноябре 1943 года Гомель был в наших руках.

Запомнилась одна липовая аллея. Потрясающее зрелище: на протяжении двух километров на каждом её дереве были распяты и повешены мученики из партизан-белорусов и пленных солдат.

Далее пошли белорусские сёла - потрясающей бедности и удручающей нищеты.

Из леса к нам вышел как-то старик с окровавленным ребёнком на руках. Он попросил меня похоронить мальчика, бросавшего камни по отступавшим немцам.

Похоронили героя с залпом из 20 винтовок.

Под деревней Церебулино я получил (осколком от бомбы) второе ранение.

Снова в бедро - левой уже ноги (за что и имею теперь вторую группу инвалидности).

/ опущены личные воспоминания - Г.Г./

Месяц пролежал я в полевом госпитале, что принадлежал роте №547. После выздоровления мне показали по карте расположение моей дивизии, и я пешком отправился в действующую часть. Таким образом, оказался я в той же части и в той же роли, только уже в тяжёлом артполку, громившем немцев под Мозырем и Калинковичами. Далее - Бобровицы, и - вот она, крепость на границе - Брест! За него борьба шла с переменным успехом. Но враг был уже не тот: в июле 1944-го мы ворвались в Брест. Родина - израненная, сожжённая - осталась позади.

Задача: раздавить гадину в её логове.

За успехи во взятии Бреста мне присвоили звание майора и орден Кутузова III-й степени.

Сентябрь 1944 года.

Штурмом овладели крепостью под Варшавой - Варшавской Прагой. Здесь я получил горький урок. В посёлке оказался завод, изготовлявший спирты. Солдатики мои бросились туда, вскрыли вентили в резервуарах и трубах - спирт затопил цеха, а они, пьяные, сотнями валялись на полу или ползали без памяти во дворе завода. Как на грех, мимо завода проезжал командир 22-й дивизии РГК, генерал Зражевский. Увидев эту картину, он вызвал меня, так как я командовал в это время полком вместо раненного подполковника Редько.

Стою перед генералом по стойке "смирно", докладываю обстановку - детали расположения противника, и куда полк ведёт огонь, а он мне в бешенстве: "Вы не увидели на карте спиртной завод! - вывели мне из строя сотни солдат! Вас расстрелять надо!". И - хватается за кобуру револьвера. Если б не остановил его политрук, полковник Ильин, знавший меня ещё по Ленинграду, этот сумасшедший действительно мог отправить меня на тот свет.

Когда я явился на спиртзавод и сам увидел весь этот кошмар, волосы у меня встали дыбом. Спирт ещё капал из кранов, полы залиты были по колено - сам воздух уже был отравой. Я вызвал роту охраны с пулемётами и немедленно окружил весь завод, так как через его стены всё ещё карабкались и пьяные, и трезвые - с кружками, котелками, вёдрами. Счастье ещё, что не вспыхнул пожар - достаточно было спички, а рядом рвались ещё и снаряды.

А генерал Зражевский припомнил мне потом этот случай, но это - позднее, в Эрфурте.

Бой за Варшаву прекратился, наши разведчики переплыли Вислу и встретились там с какими-то офицерами в польских мундирах. Немцев в городе не было - можно было брать Варшаву голыми руками и без жертв. К нашему удивлению последовал приказ свыше: "Штурм города Варшавы прекратить".

Позже выяснилось: эти офицеры были от бывшего польского правительства, которое решило взять Варшаву "своими руками". Ночью (когда немцев в городе уже не было) туда и были заброшены эти самые офицеры, изобразившие "героическое сопротивление" и первыми, якобы, освободившие свою столицу.

Когда сведения эти дошли до Сталина, он приказал Варшаву не трогать. Немцы, вновь войдя в город, перебили этих парашютистов, и нам тогда пришлось брать город уже самим и - с большими жертвами.

Я за штурм этого города был награждён орденом "Красная Звезда".

Январь-февраль 1945-го года.

Мы идём уже победным шагом и берём сходу Сохачов, Скорновицы, Лович, и - ура! - Шнайдемюль: Восточная Пруссия, Померания - граница проклятой Германии.

Это - первый город врага. С ним связано много событий. Здесь большое соединение немцев попало в кольцо и сильно сопротивлялось всеми видами огня.

Дивизия наша двинулась дальше - на Альтдамм - Штеттин. А наш полк должен был выставить свои орудия на прямую наводку с западной окраины города, чтобы не дать немцам вывести свои части из кольца. Меня подкрепили 24-мя орудиями и 133-миллиметровыми снарядами, пробивающими танковую броню.

Я огородил западную часть города, а сам устроил свой наблюдательный пункт в башне церкви, откуда хорошо видел все укрепления. Командую огнём по орудиям, пулемётам и домам, откуда ведут огонь. Вдруг - удар тяжёлой ладонью по плечу: "Ага, попался! - Хальт, хенде хох!"...

И впрямь перепугал - стоит рослый полковник-еврей и улыбается:

- Ты тут командуешь?

- Я только артиллерией - у пехоты свой командный пункт.

- Но ты - майор Губиш?

- Я.

- Так вот - пять танков в твоё распоряжение привёл. Давай команду - что делать?

- Бить по огневым точкам - что и я делаю.

- Это ерунда - надо штурмовать.

Я ему толкую, что это орешек серьёзный: немцев много, они хорошо вооружены, и у них много боеприпасов. Стоят насмерть.

- Садись в мой танк - проверим, чем там пахнет.

Он - полковник, командир танковой бригады, кадровый офицер, Герой Советского Союза. Послушался - полез в его командирский танк.

При первом же выходе в зону огня по танку посыпались пули (в танке это показалось барабанным боем). Я не привык к таким звукам - страшновато.

Но когда полковник высунул голову из люка, и грохнул фауст-снаряд, он и сам решил не рисковать - скомандовал повернуть назад. Хорошо, снаряд пролетел мимо: сгорели бы мы, все пятеро вместе с танком.

Пока мы возились с западной стороной Шнайдемюля, немцы на восточной стороне прорвали кольцо окружения и, выбравшись из города в наши войсковые тылы, перебили там массу народа - оставили нас и без пропитания, и без боеприпасов.

Они долго ещё бушевали в наших тылах, пока целая (снятая с фронта) дивизия, посланная маршалом Рокоссовским, полностью их не разгромила.

Март - апрель 1945 года.

По немецкой земле наши войска двигались сравнительно быстро: взяты Штаргард, Наугард, Штеттин, Альтдамм. Остановились перед Франкфуртом-на-Одере - недалеко и Берлин.

Тут произошёл ещё один необычный случай. Помнишь, я ездил за вами из Берлина во Франкфурт-на Одере? - вот там это и случилось.

При штурме этого города я готовил огонь, сидя в своей штабной машине.

Круглосуточная перестрелка велась в это время с обеих сторон реки. Вдруг машина моя вздрогнула и даже сдвинулась с места. Я поднял голову и был потрясён: в кузове машины образовались две дыры - это пролетел бронебойный снаряд. Он разрывается лишь при ударе о твёрдую броню - нашу жестяную коробку он шутя пробил насквозь и полетел дальше. Опять помиловала меня судьба.

Логово Гитлера было взято по его же методу: кольцевое окружение. Только тут кольцо сформировалось уже нашими войсками. В первых рядах штурмовавших шли сорвиголовы - уголовный люд. Им сказано было: или смерть, или свобода.

Тысячи прожекторов иллюминировали атаку - ночь озарилась всеми огнями и цветами радуги. Одновременно поднялся такой грохот, что невозможно было услышать соседа рядом.

На пути в Берлин все преграды были уже сломлены. Дороги были завалены баррикадами из всякого хлама: диваны, бочки, пианино, стулья, шкафы, городские автомобили. И - много-много трупов совсем молодых - 12-18-летних ребят.

Последний резерв Гитлера.

2-5 мая 1945 года.

Когда наши танки замкнули кольцо, сотни пленных уже кричали: "Гитлер капут!".

Из Берлина нашу дивизию РГК-22 повернули на юг: Цербст, Ваймар, Эрфурт - следовали за отступающими войсками наших "друзей по войне" - англо-американцев, которые не поспели к штурму Берлина (а очень рвались).

Захватили они эту часть Германии уже после подписания Кейтелем договора о капитуляции. Шли мы вслед за ними как союзники-победители - братались, пили вместе водку и вместе кричали "ура!".

В Цербсте завернули в замок, где родилась наша великая Екатерина II. Полковник Вениаминов (начальник политотдела) поручил мне произнести перед личным составом обоих войск речь. Всё обставлено было очень торжественно.

Но в Эрфурте мы остановились и заняли боевой порядок, как на фронте: это была демаркационная линия между союзными войсками.

Этот город оставил у меня много разных впечатлений, но одно из них я должен тебе рассказать.

Посыпались награды и звания победителям. Генерал Зражевский оформил и на меня награду: орден Ленина и звание подполковника. А ночью вдруг - телефон. Вскакиваю с постели: "Говорит Зражевский. Явитесь немедленно ко мне". Мчусь в машине по ночным улицам через пустынный город. Влетаю в кабинет: за столом Вениаминов и Зражевский - злые, как псы.

Генерал:

- Где твой адъютант?

- Спит, наверное, ещё.

- Дослужился! - тебя судить надо, а не награждать! Подайте мне представление на Губиша, - берёт из рук Вениаминова листы представления, рвёт их и со злостью бросает в мусорный ящик.

- Езжайте немедленно в свой полк, разберитесь там во всём и немедленно доложите мне.

Весь в догадках, приезжаю в расположение полка, а там шурует уже особист СМЕРШ-а. Вижу чужую немецкую машину, и в багажнике - кровь. Татарчонок мой стоит перед лейтенантом по команде "смирно" и что-то мямлит.

Они пишут протокол. Это уже следствие. Оказывается, тот увёл ночью машину редактора коммунистической немецкой газеты "Нойе Вельт". Была объявлена тревога, и дороги закрыты нашими патрулями. Татарчонка задержали, обыскали и обнаружили в багажнике тушу телёнка. Татарчонок отправлен был в штрафную роту, а я поплатился орденом и званием.

Очередное звание мне дал уже генерал Котиков, а орден Ленина так и остался в памяти как месть Зражевского - царство ему небесное, безбожнику!

Вот, вкратце, мой военный путь.

Дальше дивизию расформировали, а меня с тремя ещё офицерами оставили писать историю дивизии. Через месяц я уже ехал в Берлин (в Потсдам) сдавать в Сан-Суси эту историю и демобилизоваться. В машине был бидон спирта - для обмена на бензин на дорогах через Польшу до Ленинграда.

В Сан-Суси деспот из ЦК КПСС, полковник (не помню уже фамилии), сказал: "А, Губиш! - получите направление к генералу Котикову на должность зам. коменданта по экономическим вопросам". Я - туда-сюда: не военный, мол - в народном хозяйстве я полезнее, и семья дома ждёт, а он: "Или берите направление, или оставьте партбилет у секретаря, а лекции вам читать у меня нет времени".

Ну, вот. А через год я вызвал уже к себе на Зеккендорфплац, 14 и вас - это ты и сам помнишь.

В прошлом письме о маршрутах ВОВ я, кажется, остановился на штурме Берлина и нашем походе на Эрфурт. Это городишко близ Веймара, где некогда жили и творили Гёте и Гейне.

Из Эрфурта я повёз историю моей дивизии, и получил в Берлине - под угрозой потерять партбилет - должность заместителя коменданта Панковской комендатуры, а затем - заместителя коменданта Центральной комендатуры Берлина по экономическим вопросам.

Эта должность совмещалась с обязанностью заседать в Союзнической комендатуре в Американском секторе Берлина с коллегами - мистерами Стеком (от США), Колленом (от Англии) и Адамом (от Франции). Все - члены Экономического комитета. Каждый имел заместителя и переводчика (конечно - стукачей из ГПУ, ЦРУ, английской и французской тайной полиции). Так что в те, бериевские, времена личное общение с ними было хождением по лезвию бритвы.

Комендатура эта работала помесячно, и в каждый месяц дежурства власть, дисциплина, охрана, питание являлась обязанностью дежурящей стороны.

Экономический комендант на каждом заседании имел повестку дня, минимум, из 20-40 вопросов. Наряду с проблемами - как накормить немцев города (определения рациона их ежедневного питания, введения карточной системы) или - вопросами наложения секвестров на предприятия, работавших на войну, много было и всякого мусора и шелухи, даже провокаций. Например: обсуждение создания общества любителей собак, открытие предприятий для кормов животных, открытие ресторанов, разбор демонстрации голодных немцев с транспарантами: "Не кормите нас витаминами и калориями, дайте намазку на хлеб!".

Разбирали однажды и такой кляузный вопрос.

Как-то в дни отдыха мы с генералом Котиковым поехали на виллисе-24 (в гражданской одежде) на рыбалку к небольшому озеру на нашей стороне. Оно, как выяснилось потом, омывало частично и берег французского сектора. Рыбы вытянули бреднем видимо-невидимо. А когда начали выбирать, подходит к нам немец с французским солдатом и заявляют, что озеро запретное: там специально разводят мальков разных пород, чтобы развозить потом по рекам и озёрам Германии. Извинившись, мы освободили бредень: часть ушла назад в озеро, другую отдали немцам. Но соответствующие органы подали-таки жалобу на то, что Котиков возглавил операцию по нанесению ущерба немецкому рыбоводству.

Но, в общем-то, первое время заседания наши проходили мирно. Француз, майор Адам был владельцем оптовой фирмы камвольного сукна (Стек имел в Вашингтоне фабрику мужских рубашек, Колен владел поместьем в Австралии) - он угощал нас в дни своего дежурства отличным вином (по его словам - столетней выдержки). В наше дежурство все восхищались вкусом нашей "Столичной".

Блюда наши они тоже поглощали с большим удовольствием, так как их питание состояло в основном из разных консервов, а наше готовилось из свежих продуктов.

Раздоры и разногласия начались, когда американская разведка наводнила Советскую зону своими шпионами. Наше правительство распорядилось тогда Берлин закрыть, оставив союзникам одно шоссе, охраняемое нашими солдатами на всём пути до Американской зоны.

Тогда же обстановка обострилась и в нашем Комитете. По положению, входную дверь во дворец охраняли четыре солдата. Во время входа, каждый отдавал нам честь по-своему: американец прикладывал к виску два пальца правой руки, француз откидывал рукой вправо, англичанин стучал каблуком правой ноги, наш - отдавал под козырёк. Однажды, во время моего председательства американец разыграл неприличную шутку: проходя мимо нашего караульного, он вдруг выхватил из кобуры пистолет, на что наш солдат двинул его автоматом по руке. В тот же день при входе в зал заседаний все должны были подняться и приветствовать, улыбаясь, председательствующую сторону (этот порядок строго всегда соблюдался - этикет дружбы). Однако мистер Стек при нашем появлении продолжал сидеть в кресле, положив ноги на стол, и читать журнал.

Все остальные стоят, француз дёргает за рукав Стека - я понял, что это враждебный жест, и вышел из зала, отложив заседание. Тут же и обжаловал этот случай, доложив о нём начальнику штаба Союзной комендатуры, полковнику Зозуле.

Подобные эпизоды провокационного характера расстроили, в конце концов, наши союзнические отношения, и Комендатура развалилась. Политическая обстановка так накалилась, что Сталин решил выгнать союзников из Берлина.

И началось: городскую электростанцию, расположенную в нашем секторе, закрыли "на ремонт" - Западный Берлин остался без электричества- железную дорогу, проходившую в Советскую зону через западные сектора, закрыли "на ремонт"- шоссе, ведущее из Берлина в западные зоны Германии, закрыли "на ремонт". В секторах союзников началась паника и голод, а наши по всей границе расставили бюро по выдаче продовольственных карточек для немцев, бегущих в наш сектор. Газеты наполнились бранью, бряцанием оружия, угрозой атомной бомбой и чёрт знает ещё, чем.

Сталинский вариант изгнания не прошёл. "Воздушный мост" вскоре восстановил жизнь города. Каждые пять минут гигантские "Боинги" доставляли туда пищу, дрова, уголь.

Начинал я, как ты помнишь, с должности зам. коменданта Панковской комендатуры.

Но вскоре зам. по экономическим вопросам Центральной комендатуры, полковник Незамаев (толковый специалист, взятый на войну, как и я, с гражданской должности) отбыл по болезни домой, порекомендовав на свою должность меня.

В новой роли я был ещё и начальником Управления торговли и заготовок Центральной военной комендатуры - вся торговля Советского сектора города шла через меня. Со своей стороны мы пытались сделать её максимально обобществлённой, поэтому я был организатором "Konsumgenossenschaft" и "Handelsorganisation", то есть - кооперации и госторговли.

Крупнейшие кварталы рынка в центре города мы секвестрировали. Было много шума в западной прессе, вопрос ставили и в Комитете Союзнической комендатуры.

Мистер Стек возмущался, кричал и называл это узурпацией. Я отвечал ему, что такова наша экономическая политика и в своём секторе мы будем проводить её и дальше. На том дело и кончилось.

Но Стек запомнил этот эпизод, и однажды неприятности обрушились на меня с двух сторон. Когда немцы голодали (требовали "намазки на хлеб"), наши незадачливые начальнички поспешили прислать им 50 тонн сливочного масла. По недосмотру или разгильдяйству всё масло оказалось испорченным.

В "Тагесшпигель" появилась статья о том, что мы решили отравить немцев сознательно. Скандал! Стек требует анализа - создаётся специальная комиссия, в которую с нашей стороны включили меня. Мне пришлось подписать акт, то есть согласиться, что мы поставили немцам недоброкачественный продукт.

Дорого могла обойтись мне эта подпись - весь наш Карлсхорст зашумел: "Губиш - враг! Родина голодает, а он бракует сливочное масло - встал на сторону немцев с американцами!". Беда! - в бериевские времена это - расстрел или ГУЛАГ. Заседание идёт под председательством маршала Чуйкова, а мы с полковником Елизаровым сидим как обвиняемые. Один за другим выступают генералы и полковники из СВАГ-а (Советской военной администрации), и - ни слова в наше оправдание. Я заявил, что не подписать правду не мог.

Елизаров сказал, что позиция отрицания порчи масла кончилась бы полным провалом - я Губиша оправдываю. Гул возмущения: "Вся Берлинская комендатура заражена антисоветчиной!". Маршал Чуйков, ведший заседание, подозвал меня к столу и, пожав богатырской хваткой мою руку, громко сказал: "Не надо разжигать страсти: Комендатуре нужно верить - в ней наши проверенные кадры, отдававшие на фронте свою кровь нашей Родине!". Бюрократы стихли, Елизаров дёргает меня за руку: "Спасены!".

А ты спрашиваешь, как выжил я между фашизмом и коммунизмом: аллах, судьба, случай, везение. Жизнь, как видишь, была полна потрясений - вот и суди теперь, как она прошла и не напрасно ли была прожита.

После всего, что сейчас у нас произошло и происходит, молодые головы задумываются - что лучше? И - низко кланяются капитализму.

Может, и лучше было погибнуть там, на фронте, чем доживать сегодня в атмосфере бесправия, воровства и прямого грабежа со стороны государства.

Киев, апрель 1997 г.

Вскоре отец умер - пережив своё девяностолетие, но - так и не решив для себя вопроса, напрасно или не напрасно прожита была жизнь. И собственная, и - сверстников его, сотоварищей.

Светлая им всем память!

Комментарии

Добавить изображение