ОДИНОЧЕСТВО ПИСАТЕЛЯ

Нижеследующий мемуарный материал появился в результате переписки с главным художником детского журнала "Мурзилка" Натой Холендро. Она из семьи известного писателя Дмитрия Холендро, автора отличной военной повести "Пушка". Посему жила и живет в писательском доме на Аэропортовской, в том же, где жил Александр Галич, а потом в его квартире - Белла Ахмадулина. "Вращалась" в писательской среде и хорошо ее знает. С упоминания об Ахмадулиной и начался ее рассказ. Я написал:

Дорогая Ната,
О Белле Ахмадуллиной по случаю ее смерти я писал в Гусь Буке. Воспроизведу немного.

Была у меня с Беллой однажды очень длинная беседа. Точнее, то был монолог. Она говорила, я слушал.
Шел 1989 год. Волею слепого случая я тогда оказался редактором-составителем книги воспоминаний о Галиче. Просто по той причине, что состоял заместителем комиссии по литературному наследству Галича (председателем был Булат Окуджава). Книга не вышла, тому посвящена отдельная история (есть у меня в "Пятое время года" в библиотеке Мошкова, где редактором уже выступил Виктор Левашов). А тогда про то, что книга не выйдет, никто еще не знал. Пользуясь своим служебным положением, я тоже решил написать свои воспоминания о Галиче и вставить в книгу.
Пока писал, вспомнил, что у меня в старой записной книжке остался домашний телефон Александра Аркадьевича. Решил позвонить, узнать, работает ли еще этот номер, ведь прошло 15 лет как он уехал. Если да, то кто там живет? Я помнил номер дома и квартиры: у метро Аэропортовская, д.4 (ул, кажется, Черняховского), кв 37. Писательский дом.
Звоню. В трубке почти детский, нет, юный девичий голосок. Представляюсь, объясняю причину звонка, прошу простить за беспокойство.
Она: Да что вы! Я Белла Ахмадуллина, очень рада ваша звонку. Да, мы, с Борей Мессерером тут живем, после того как Галич уехал, мне выдали (мы купили) эту квартиру. Конечно, я его знала.

И далее начался монолог. То была какая-то поразительная исповедь в духе Руссо.
Поток сознания. Не знаю, почему. Или она всегда так говорила со всеми, или что-то у нее скопилось, то ли ей важен был новый человек.
Начало было почти бытовым:
- Вы знаете, Борис часто забывает, что обещал. Вот нет и нет его дома. Я уже привыкла, что он меня всегда сопровождает, а сейчас его давно нет.
Речь струилась, как ручей, извивалась, звенела, булькала. В ней было все вповалку: семейные неурядицы, какие-то интриги в Союзе писателей, отношения с соседями, ремонт квартиры, поездка в Болшево, которая что-то затягивается.
Может быть, Белла меня с кем-то путает? Со своим хорошим знакомым?
Я пытался несколько раз выйти из неловкого положения, вставлять фразы, что я, собственно, не в курсе, я не из этого мира, звоню, чтобы узнать, какова история квартиры Галича, я , видите ли, случайно зам. Булата Окуджавы в комиссии по литнаследству Галича, но сам не местный...
Белла плотно впилась в слушателя-новичка. Я понял, что она странным образом очень одинока. Решил далее безропотно слушать, участвуя лишь репликами: да-ааа--... скажите, как бывает. Действительно. Интересно.
А и правда, чем дальше, тем было интереснее.

Вы же наверное, - говорила Белла, - Знаете Женю. Ну, Евтушенко.
Знаю (я, его, как исключение, знал. Ну, и немного Булата Окуджаву "по долгу службы").

Ну вот, Валерий. Я вышла за Евтушенко замуж совсем молодой и глупой. И тут такая радость: я жду ребенка. Так он так стал давить, так настаивал на аборте. Я с тех пор не могу иметь детей. Сижу тут одна. Это была такая травма.... Я еще тогда, в 20 лет, написала об этом стихи (и начала с подвыванием читать).
Я, конечно, только запомнил смысл, но их легко найти. Вот они:

Я думала, что ты мой враг,
Что ты беда моя тяжелая,
А вышло так: ты просто враль,
И вся игра твоя - дешевая.

Ну и так далее.

Много она говорила. Потом я увидел эти истории в разных ее интервью, видимо она их не раз рассказывала.

Говорила более часа.
Квартиру, бывшую Галича, Белла Ахмадуллина с Борисом Месерером все последние годы сдавали. Она уже давно не писала, почти ничего не видела. Жила в небольшом домике от Литфонда в Переделкино. Когда произошел инфаркт, вызвали скорую, машина по плохой и давно не ремонтированной дороге добиралась 40 минут. Белла Ахмадуллина за это время умерла и навсегда осталась в своем одиночестве. А может наоборот, попала в большой круг своих друзей.
Вот написал, что, как мне тогда показалось по ее словам, у нее не было детей.
Формально у Беллы Ахатовны Ахмадулинной было двое дочерей. Но она в том необычном монологе ни разу их не упомянула. И вообще место о детях прозвучало как-то невнятно, вроде как "живу как если бы не было детей". А они - были. От сына балкарского классика Кайсына Кулиева - Эльдара Кулиева в 1973 году она родила дочку Лизу. В 1974 г. вышла замуж за театрального художника Бориса Мессерера.
Елизавета Кулиева, как и её мать, окончила Литературный институт. Вторая дочь, Анна, окончила Полиграфический институт, оформляет книги в качестве иллюстратора.

От кого вторая дочь - не сказано. Наверное, неизвестно. И сейчас, когда много говорят о покойной, похоже, дочери нигде не появляются. Вряд ли они могут что сказать, если не жили в семье матери.
У нас в Гусь Буке по поводу Беллы тоже были вставки. Вот эти:

Ответ поэта
Про "спиваться по-советски" Белла Ахмадулина высказалась точнее некуда: "Жить в советской стране да без наркоза?"
Ё.Ъ.
Она была женой (первой) Евтушенки, но не вылезала из койки Вознесенского.
Модный тройственный союз, оставивший кучу брильянтов и прочих изумрудов в литературных антологиях: все трое были поэты и все трое одновременно - музы на службе друг у дружки.

Впрочем, семейные истории - это зона Надежды Вадимовны Кожевниковой. Спрошу.
Забыл еще написать, что говорила тогда Белла как пифия. Как будто сидит над треножником, одурманивающий дым окутал ее, и она говорит, говорит о том, о пятом, десятом, как какая-то Кассандра. Уже тогда чувствовалась, что ей можно было говорить то и так, как не позволили бы в советское время другим. К ней относились как к немного блаженной, не от мира сего. Как бы несерьезно. Ну, поет себе, и пусть. Не надо обращать внимания.
Я после того разговора (ее монолога) больше не звонил, хотя Белла в завершение просила, звоните, заходите... Темы у меня более не было, кто живет в квартире Галича, я уже узнал, чувствовал же я себя незваным гостем на этом пиру тогдашней поэтической и литературной богемы, даже самозванцем. Настолько, что нигде об этом не писал. А сейчас нужно. О том разговоре ведь никто более не скажет.

Дорогой Валерий,
Эссе о Белле - это мое письмо Вам Так вот, история с Беллой.

Занихайка

Белла только- только получила квартиру в соседнем от меня подъезде № 2. Это была квартира, уехавшего в эмиграцию одним из первых Андрея Кленова. О нем в справочнике союза писателей значилось так: Андрей в скобках - Арон, Ильич в скобках- Исаевич, Кленов в скобках - Купершток. Занятно. Конечно, были писатели, которые брали псевдонимы, что-то меняли, и так далее... Но, чтобы все разом! Потому наш писательский ехидный дом и выбрал его объектом насмешек. А он взял и съехал в Америку. И в квартире поселилась Белла. А Кленов- Купершток даже, говорят, веник забрал с собой. Но, не о нем речь.
Белла поселилась в квартире одна. Совсем. Она буквально днями рассталась с Ю. Нагибиным. И пребывала в одиночестве(временно). Купила себе собаку. Серый такой, грязноватый барбос был. Как бы пудель, но с примесью.
В лифтершах у нас тогда служила Баба Дуня, по прозвищу Мата Харя. Так ее Галя Галич окрестила, поскольку баба Дуня не столько лифтерила, сколько подслушивала под дверьми писательских квартир, в частности под дверьми квартиры Галичей. А потом доносы строчила куда следует.
Так вот, Баба Дуня эту собачонку Беллину Занихайкой звала. Это я очень хорошо запомнила. А вот настоящее имя пуделя забыла.
Несчастная была собака! Белла гуляла с ней через пень колоду. Иногда в два часа дня первый раз выводила ее на улицу, а иногда и поздно вечером. Пила она очень. И выходила нетрезва. В куцем маленьком пальтишке, в легком платке, руки в карманах, потому что варежки забыты дома или их вовсе нет - потеряны. Но она все еще была красива, даже пьяная, хотя глаза уже утратили колдовской блеск.
Выглядела она, по правде сказать, очень неприкаянной, одинокой.
Пудель мотался где-то, стараясь побыстрее сделать свои делишки, а Белла как-то жалко улыбаясь, пыталась скрыть от людей свое сумеречно- нетрезвое состояние. Ей было неловко. Она стыдилась такого своего состояния. Это было заметно. Во всяком случае, мне.
У нас в семье традиционно были всегда два пса. Тогда у нас была овчарка Чуча( папин пес) и тибетский терьер Топ ( моя собака). Поэтому я часто выходила на прогулку, выводя собак вместе, а иногда и по одиночке. Чуча иногда гуляла довольно поздно. Вот тогда я и сталкивалась на собачей прогулке с Беллой.
Помнится была зима. Очень холодная и снежная. Я вышла с Чучей и спустила ее с поводка. Она тут же умчалась, прыгая через сугробы в глубь двора, а я осталась стоять возле подъезда. И тут я увидела Беллу. В пальтишке, в платочке, руки в карманах. Звенящим жалобным голосом она спросила не видела ли я ее собаку. Конечно, она была опять нетрезва. Я собаку не видела. А она говорит, мол, только что была здесь собака и вдруг исчезла, как растворилась. Я отвела Чучу домой. Вернулась во двор. Белла бессмысленно скиталась по двору и все звала, звала свою собаку. Мы искали ее очень долго, даже вышли на улицу. Но ее нигде не было. Случайным прохожим Белла задавала один и тот же вопрос: " Вы не видели такую серую маленькую собаку?" Жалко мне ее было ужасно!
Было уже поздно и мы разошлись по домам. Ночью я отчего-то проснулась и подошла к окну. Падал легкий пушистый комкастый снег. И где-то за этим снегом, внизу я увидела одинокую крохотную фигурку. Это по двору бродила Белла. Она искала Занихайку...
... Мы искали собаку три дня. Но так и не нашли. Пропала псина, как не было.
- Вот, видите Ната, - сказала своим певучим голосом Белла,- какая я плохая, гадкая, никто не хочет жить со мной под одной крышей, - она помолчала и добавила тихо, - от меня ушла собака, даже собака от меня ушла...
Я не нашлась, что ответить. Она повернулась и пошла к себе в подъезд.
Сколько лет прошло! Прорва! А мне почему-то больно за Беллу ничуть не меньше, чем было тогда.
Вот и вся история. Простенькая, но настоящая. Из жизни хрупкой Беллы. Любимого мною поэта.
Ната

Дорогая Ната,
Вы пишете, что выражение "Как страшно жить" придумала Рената Литвинова.
Я это выражение знаю из ЖЖ. Оно там в постах периодически попадается. Не помню, знал ли, кто автор. Но теперь точно запомню.
Ну, страшно... Куприн писал, что если бы его переехал поезд, то он все равно кричал бы "как прекрасна жизнь!". Но не уточнил, какой половиной. Может быть, дуэтом?
Вскоре он, впрочем, умер, не дожидаясь пролетарского поезда счастья. И в крайнем ослаблении рассудка. Шел как раз 1938 год, так что вовремя.

Дорогой Валерий

Возвращение

Куприн... Вот ведь, как интересно.
Помните, я писала вам о забытом писателе Никандрове? Так вот, он был большим другом Куприна. А мой папа дружил с Никандровым. Никандров жил в Крыму в доме для престарелых и был уже весьма преклонных лет.
А папа мой, Дмитрий Холендро, был в то время главным редактором альманаха " Крым".
Отец узнал про Никандрова от вдовы Грина ( поселок Старый Крым) , которую он часто навещал, и стал, к всеми забытому Никандрову, ездить. Они подружились.
Папа считал его выдающимся писателем. Впрочем, сколько забытых имен, сколько...
Так вот, Николай Никандров вспоминал много всего, сидя в плетеном кресле на солнышке...
Дом престарелых, где провел свои последние годы Никандров, находился в дивном месте Бахчисарае. А раньше в Бахчисарае как всем известно, жил крымский хан.

По легкомыслию и молодости папа не записывал, а жаль... Но отец обладал уникальной памятью и был блистательным рассказчиком. И я помню такой его рассказ про Куприна, вернее то, что поведал ему Николай Никандров.
Когда Куприна привезли в Россию, чему очень способствовала его жена, он, как Вы правильно написали, был в крайнем ослаблении рассудка, а попросту - страдал слабоумием. В правительстве долго думали кого пригласить на вокзал встречать Куприна, кого он любил и кому был бы рад?
И пригласили борца Ивана Поддубного, которого любил Куприн, с которым в молодости колобродил и водил дружбу, а из дома престарелых извлекли Никандрова.
Вот подошел поезд к перрону....
... Под руки выводят Куприна в сумеречном состоянии души, стоят встречающие... Заметно, что Куприн не чует, не понимает, куда и зачем его привезли. И тут вперед толкают Поддубного, надеясь, на хотя бы частичное просветление в сознании великого писателя. Вот, говорят, Ваш друг, борец Иван Поддубный.
Куприн смотрит на Поддубного, явно не узнает. Вдруг лицо его расплывается в улыбке, рот кривится... И вдруг он начинает хлопать в ладоши, как ребенок, и вторить в такт хлопкам: " Поддубный,,. Поддубный... Поддубный..."
Из толпы встречающих выдвинули Никандрова... Жена Куприна говорит: " Посмотри, это Коленька Никандров,это твой друг! Здравствуй, Коленька!"
Куприн перестает хлопать в ладоши... Замирает... Сейчас, сейчас, сейчас УЗНАЕТ!
Он поворачивает голову к жене, лицо его искажается немыслимой гримасой, и он начинает хныкать, хныкать, хныкать... Потом его хныканье переходит в плач. Из глаз текут слезы.
- Я ХОЧУ ПИ-ПИ! - говорит он жене, - Я ХОЧУ ПИ-ПИ!
Вот и все. А в газетах того времени писали, что на Родину СССР, с радостью вернулся Писатель Куприн.( Видимо, в минуту просветления, вдруг, всей душой полюбивший советскую власть).

Без приглашения

Моя мама, Валентина Алексеевна, вспомнила еще два курьезных случая связанных с именем Александра Куприна, рассказанные Николаем Никандровым.
Случай первый.
Дело было до революции...
Писатель Куприн как-то ранней осенью ехал отдыхать в Ялту, где в то время в бархотный.сезон проводила время русская писательская братия.
Еще в Москве ему сказали, что в Алуште живет, крепко засевший в Крыму, хороший писатель Сергей Сергеев - Ценский.
Куприн, видимо, что-то Ценского читал, и ему пришло в голову завернуть к писателю и познакомиться, правда без приглашения. Благо Алушта была по дороге...
Александр Куприн без труда нашел дом Сергеева - Ценского. Местные жители тот дом, где жил писатель Ценский, хорошо знали и показали дорогу.
Возница остановил пролетку ( так в то время называли экипаж ) возле довольно большого дома. Калитка была открыта и Куприн спокойно проник на территорию. Маленький садик утопал в цветах, которые так любил Ценский. Как потом выяснилось, он сам за цветами и ухаживал.
Дверь в дом была прикрыта... Куприн постучал... Никто не откликнулся на его стук. Он постучал еще раз посильнее...
Дверь отварилась. На пороге стоял человек с длинными волосами до плеч и мощными запорожскими усами. Роста он был небольшого, но сложения крепкого. Усы его топорщились кверху, взгляд был недовольный. По всей вероятности, его оторвали от чего-то важного.
- Простите, - вежливо произнес Куприн, опираясь на трость, - позвольте представиться. Я писатель Александр Куприн, может быть, слыхали? - приподнял он шляпу. - Следую на лечение в Ялту... Я желал бы повидаться, если это, конечно, возможно, с Сергеем Николаевичем Сергеевым-Ценским.
Человек отрицательно помотал своей кудлатой головой:
- Нет его, - грубо буркнул он, - уехал в Симферополь. До ночи не будет.
- А, простите, с кем имею честь? - спросил расстроенный Куприн.
- А я брат его, - пожевал ус, - двоюродный.
- А-а-а...,- разочарованно протянул Куприн, вы передайте, пожалуйста, что заезжал писатель Куприн, хотел, мол, познакомиться... Передадите?
- Непременно передам!
И, считая разговор исчерпанным, не прощаясь, исчез в дверном проеме.
Куприн уехал...

Во все тяжкие.

Уже в Ялте, рассказывая собратьям по перу, как ему не повезло повидаться с Ценским, он узнал правду.
Никакого брата у Сергеева-Ценского отродясь не было. А человек с кудлатой головой и залихватскими запорожскими усами - это был он сам, писатель Сергей Николаевич Сергеев-Ценский, собственной персоной. Просто жил он затворником. Гостей не любил. Новых знакомств не сводил. Смотрел на всех букой и редко кого жаловал своим обществом. Занимался писательским трудом и растил цветы.
Расстроился Куприн... Обидно ему стало... И напился он пьян.
А к вечеру нанял пролетку и помчался в Алушту.
Швырясь увесистыми камнями, перебил в доме Ценского все окна. В сердцах вырвал и потоптал цветы...Бранился при этом нецензурно, за что был забран в околоток, где просидел ночь. Утром был выпущен, благодаря ходатайству товарищей, которые прикатили из Ялты и забрали его.
Осталось неизвестным реакция Сергея Николаевича Ценского на безобразие, учиненное Куприным в его доме.
А Куприн вернувшись в Ялту, стал рассказывать всем какой он молодец и как ловко отомстил Ценскому за вранье.
В другой раз приехал Куприн с Никандровым в Ялту ранней весной.
Дело было в том, что как-то вечером сидя за беседой в Москве они задумали вместе написать книгу, в соавторстве.. И решили с этой целью уединиться ото всех и поехать работать в Ялту.
Как порешили, так и сделали.
Денег у них было немного. Куприн к тому же, выгреб на поездку все сбережения своей жены. И покатили...
Нарисовались в Ялте. Но вместо того, чтобы книгу писать, Куприн, вырвавшись из дома, пустился во все тяжкие. А с ним и Никандров, ( Благо не был женат).
Догулялись они до полного безденежья. Пили шампанское... Катались на пролетках с дамочками по всему крымскому побережью. И... поиздержались изрядно.
Оказались в Балаклаве, близ легендарного Севастополя. В грязной, зачуханной гостинице. И Куприн говорит:
- Коля, давай заключим соглашение. Что после нашей с тобой такой жизни, если я заболею сифилисом - ты меня убьешь, а если ты первым заболеешь, то я тебя порешу.
- А если вместе? - спрашивает Никандров.
Тогда, - говорит Куприн, - Ценского попросим - он на меня, похоже, зуб имеет за цветочки...
На том и сошлись. И бумагу составили об этом, и кровью из пальца, расписались.
А потом пошли на почтамт телеграмму жене Куприна давать. Мол, пришли денег. Поиздержались. Голодаем... Не на что домой ехать.
Она в скором времени денег им прислала. На эти деньги они и отбыли в Москву. А книжка в соавторстве так и не была написана.