СТАЛИНСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Мстительность власти, я бы сказал, мелкая мстительность власти - это неотъемлемая характерная черта советского режима.

Александр Некрич (1)

С конца 1925 года Сталин решил, что большевистское руководство должно установить пристальный контроль за ежедневной деятельностью Академии наук СССР, которая была до того независимым собранием свободомыслящих ученых и сама принимала внутренние решения касательно своей работы, не испрашивая предварительного одобрения властей, как не подчиняют свою активность любые академии наук в мире. Уже в феврале 1926 года это сталинское желание приобрело официальный статус. На заседании Политбюро (Сталин присутствовал на нем) была утверждена специальная "Комиссия по взаимодействию с Академией наук СССР".

С этого дня все сколько-нибудь важные изменения в академии, должны были сначала рассматриваться и утверждаться на заседании Политбюро, и, начиная с 31 марта 1926 года, Политбюро приступило к систематическому и детальному разбору действий Академии наук СССР. На заседании 15 апреля 1926 года члены Политбюро обсудили в деталях реорганизацию Академии наук. Затем в повестках дня этого высшего партийного органа пункты, касавшиеся работы Академии, стали появляться регулярно: 30 апреля, 5, 6, 12 и 26 мая 1927 года, 19 января, 15 марта, 24 апреля в 1928 году и так далее (2).

В 1927 году члены Политбюро решили, что для Академии наук должен быть разработан новый устав, причем его составлением должны заняться Комиссия ЦК по взаимодействию с Академией наук и чиновники из Совета Народных Комиссаров, а не сами ученые. Главный упор при этом был сделан на тот важнейший пункт будущего устава, согласно которому ученые, выбранные действительными членами (академиками) и членами-корреспондентами АН СССР, обязаны проводить исследования, предусматривающие прямое "практическое применение в промышленности и в культурно-экономическом строительстве" страны. Академии было также предписано исключать из числа её членов тех, чья активность рассматривалась бы как "направленная явным образом во вред Союзу ССР".

Чтобы обеспечить устремленность исследований в практику, было решено вовлечь тех, кто был лоялен по отношению к власти, во Всесоюзную ассоциацию работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР (ВАРНИТСО). В руководство этой Ассоциацией были введены А.И. Абрикосов, А.Н. Бах, Б.И. Збарский, И.С. Курнаков, А.И. Опарин и другие. Положение о правах и обязанностях ВАРНИТСО, было подготовлено в ноябре 1927 года, и правительство страны (Совнарком) утвердило его 13 февраля 1928 года.

Главная задача Ассоциации была очерчена без всякого умолчания или завуалированных уверток как "борьба с профессурой старого толка". В феврале 1929 года в журнале ВАРНИТСО руководители Ассоциации, используя термины политического сленга, назвали Академию наук СССР "реальным врагом советского строя". Эту статью немедленно перепечатали в "Правде" и "Известиях". В ней было сказано:

"Академия наук в настоящее время еще находится во власти реакционных традиций и кастовой ограниченности. Благодаря этому при наличии крупных работ отдельных академиков она не сумела связать свою работу с нуждами и потребностями Социалистического строительства и не является организацией, руководящей научной жизнью Союза. Творческая научно-исследовательская работа после Октября прошла в значительной мере мимо Академии наук. ВАРНИТСО считает необходимым настаивать на полной реорганизации Академии наук.

Пролетарская интеллигенция нашего Союза совместно с той частью нашей интеллигенции, которая с самого начала восприняла советскую власть, начинает вести борьбу с еще сильным правым крылом верхушечной интеллигенции… Однако укрепление позиций левой части интеллигенции вызывает активное противостояние правой части ее" (3).

Заключение статьи было ошеломляющим: гнать из научных учреждений "верхушечную интеллигенцию", то есть лучших профессоров "старого режима".

В тот момент (шел 1928-й год) наступило время выбора новых членов АН СССР на вакантные места, остававшиеся незанятыми со времен Октябрьского переворота и Гражданской войны. Процесс выборов всегда был внутренним делом академиков и рассматривался как наиболее ценимым обществом признанием научных заслуг кандидатов в действительные члены и в члены-корреспонденты. Однако Сталин решил, что в Академию необходимо продвинуть не тех ученых, чьи научные заслуги были весомее в глазах академической общественности, а тех, кто ближе большевикам по своим убеждениям и поступкам. Для этого была избрана процедура, никогда ранее не применявшаяся. Комиссия по наблюдению за деятельностью АН СССР предварительно подготовила список рекомендованных к избранию ученых, причем научные заслуги одобряемых даже не упоминались, во внимание была принята лишь одна характеристика: как кандидаты относятся к партии большевиков и как они взаимодействуют с партийными органами. На заседании Политбюро 23 марта 1928 года (в присутствии Сталина) большевистские руководители рассмотрели список кандидатов и утвердили тех, кого предписывалось избрать в ходе новых выборов.

"1. Члены ВКП(б) - Бухарин, Кржижановский, Покровский, Рязанов, Губкин, Лукин, Фриче,
2. Кандидаты ближе к нам (Деборин, Бах, Прянишников, Кольцов и другие, всего 13 человек), и
3. Кандидаты приемлемые (15 человек и среди них Вавилов, Каблуков, Рождественский, Гедройц, Обручев, Шокальский, Чичибабин)" (4).

31 марта 1928 года управляющий делами Совнаркома Н.П.Горбунов , возглавлявший в тот момент Комиссию ЦК ВКП(б) по наблюдению за деятельностью Академии, вызвал из Ленинграда руководителя Академии, её Непременного Секретаря академика С.Ф. Ольденбурга и заявил ему, что "Москва желает видеть избранниками Бухарина, Покровского, Рязанова, Кржижановского, Баха, Деборина и других коммунистов". Горбунов передал Ольденбургу список кандидатов, одобренных Политбюро к избранию в Академию, и потребовал принятия мер, которые бы обеспечили проведение в жизнь решения Политбюро (5). Он в ультимативном тоне приказал, чтобы Д.Н. Халтурин, руководивший аппаратом Президиума Академии, был смещен со своего поста и заменен партийцем (6).
Ольденбург в расстроенных чувствах вернулся в Ленинград, чтобы обсудить с коллегами ситуацию, отлично понимая, что научные достижения большинства персон в списке Политбюро не могли привлечь на свою сторону голоса членов Академии. По уставу Академии выборы были тайными, и заставить академиков голосовать против их воли никто не мог.

Двумя месяцами позже, 6 июня, Ольденбурга снова вызвали в Москву и теперь уже заведующий Отделом научных учреждений Совнаркома Е.П. Воронов повторил прежнее требование: "Правительство десять лет ждало и дало много авансов, но на одиннадцатом году оно поступит с Академией наук по-своему.

Академия наук не сумела понять и занять то положение, которое она должна занять в советском государстве" (7).

Автономии и суверенитету ученого сообщества явно хотели положить конец.

Однако при тайном голосовании 12 января 1929 года большинство академиков не согласилось с диктатом. В первом раунде все большевики из первой группы "рекомендованных" не набрали нужного для прохождения количества голосов. По уставу можно было провести повторное голосование. Перед ним эмиссары Политбюро стали уговаривать по одному наиболее податливых академиков проголосовать так, как хочет Сталин. Это помогло лишь отчасти: Бухарин, Покровский, Рязанов, Кржижановский и Губкин одним голосом "за" перешли "барьер" и стали академиками, но философ А.М. Деборин, историк Н.М. Лукин и литературовед В.М. Фриче, которых Сталин хотел видеть академиками, не прошли и на этот раз.
В ответ Сталин жестко показал, что принципы демократии и свободного волеизъявления для него пустые слова. Факт игнорирования ЕГО требований был представлен "контр-революционной вылазкой недобитков". В газетах появились статьи, что академиков надо призвать к порядку, а может быть даже вообще закрыть это академическое сообщество (8). В "Ленинградской правде" была напечатана резолюция, принятая рабочими Балтийского завода (уж, они-то, конечно, знали лучше всех, как нужно обходиться с господами интеллигентиками): "На двенадцатом году пролетарской диктатуры пора уничтожить старый гнилой пережиток тайных баллотировок. В Советской Республике каждый честный гражданин должен голосовать открыто" (9).

А рабочие фабрики "Красный треугольник" были еще решительнее:

"Мы требуем, чтобы вся деятельность Академии наук проходила под контролем всей пролетарской общественности" (10).

После консультаций в Смольном академикам подсказали выход: Президиум АН должен поступиться своими амбициями, нарушить собственные, установленные десятилетиями правила, и испросить разрешения на проведение не предусмотренного Уставом Академии (то есть совершенно незаконного) третьего раунда голосования.

Членам Президиума Академии не оставалось ничего иного, как пойти на унижение и сделать это. Но теперь большевики решили поиграть нервами немолодых членов Президиума: последним пришлось отправиться в Москву на Старую площадь к аппаратчикам Цк партии, чтобы получить разрешение нарушить свой же Устав.

В Отделе ЦК партии, ведавшем руководством научными учреждениями, игра была продолжена. Теперь большевистское руководство сделало вид, что не оно должно решать такие вопросы, а правительство.

Делегация Академии во главе с Ольденбургом явилась на поклон в новое начальственное место, в Совнарком, и там из уст одного из членов правительства - председателя ВСНХ и члена Политбюро ЦК ВКП(б) Валериана Куйбышева услышала, что правительство будет теперь действовать против АН СССР "огнем и мечом" (11), и что вообще верхи рассматривают вопрос о том, чтобы прикрыть российскую академию наук совсем. Переговоры все-таки закончились милостивым разрешением провести третий раунд, и 13 февраля 1929 года троица кандидатов, одобренных Политбюро, прошла в высшее научное сообщество.

Избранный с таким трудом в члены АН СССР Покровский, много раз пытавшийся ранее прибрать к рукам АН СССР и присоединить её к руководимой им, в значительной степени шутовской, Социалистической Академии, начал попытки развалить АН СССР изнутри. Он заявил в апреле 1929 года, что "период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца" и что "фетишизм по отношению к буржуазным ученым должен быть отброшен" (12). Он предложил отобрать все деньги у академии и раздать их научившимся читать рабфаковцам, тысячами выпускавшимся каждый год с липовыми дипломами о высшем образовании.

Следующей волной унижения академических ученых стала кампания по "административной чистке советского государственного аппарата", начатая в июле того же 1929 года. Все сотрудники институтов и отделений АН СССР были теперь обязаны публично доказать, что они не "недобитки", то есть не остатки разгромленного царского административного аппарата. Специальное министерство - Наркомат рабоче-крестьянской инспекции - одно время возглавлявшийся самим Сталиным, был привлечен к проведению таких чисток. Секретные сотрудники ГПУ, внедренные в этот наркомат, проводили опросы всех служащих и решали, не являются ли опрашиваемые скрытыми врагами советской власти. Процесс опроса был превращен в публичные измывательства с оскорблениями и поношениями тех, кого власти намеревались распять на позорных столбах прилюдно. Процедура помогала расправиться с неугодными властям, а вовсе не с нерадивыми работниками.

Целью было избавиться от "нежелательных элементов". Исследователь расправы с Академией наук СССР под видом чистки Феликс Ф. Перченок (1931-1993) скрупулезно изучил архивные материалы, сохранившие как подоплеку всего дела, так и детали произошедшего.

Итак, один из высокопоставленных сотрудников аппарата ЧК, направленный под видом командированного Наркоматом рабоче-крестьянской инспекции, Ю.

Фигатнер, прибыл в Ленинград и 21 октября 1929 года появился в кабинете директора Библиотеки АН СССР. Чекист потребовал, чтобы на встречу с ним немедленно явился глава Академии Ольденбург, а пока он ожидал его, взял с полок в кабинете директора несколько папок, открыл их, а затем полез осматривать коробки с документами, хранившимися в кабинете директора.

К его крайнему изумлению он обнаружил толстый плотный конверт с письмом Царя Николая II об отречении от трона, заявлением Великого Князя Михаила и другими важнейшими документами Царского Двора. О том, что они находятся в Библиотеке АН, было отлично известно специалистам-историкам на протяжении всего времени с момента захвата большевиками власти. В частности, все тот же Покровский, который помимо руководства Социалистической академией числился директором Государственного Архива советской республики, много раз безуспешно пытался завладеть этими документами. Но, поскольку специалисты-историки относились к Покровскому с нескрываемым скепсисом (не раз в этой связи упоминалось горячечное изречение горе-историка Покровского, что "История - это политика, обращенная вспять"), все его потуги на этот счет оказались тщетными. На вопрос Фигатнера относительно того, каким образом столь важные документы оказались в Библиотеке АН, Ольденбург ответил, что они были доставлены сюда по личному распоряжению Ленина сразу же после захвата власти в Петрограде и с той поры хранились здесь в соответствии с ленинским распоряжением (13). Но Фигатнера объяснение не удовлетворило.

Он потребовал немедленного созыва Президиума АН СССР, а через чекистские каналы телеграфировал в Москву о своем "открытии".

На следующий день срочное заседание Президиума Академии состоялось, однако ночью перед ним ГПУ провело массивные аресты ученых. За решеткой оказались ученый секретарь Археографической Комиссии (ответственной за сохранение архивов) профессор А.И. Андреев и ведущий работник президиума Г.Н. Соколовский.

Осмотр фондов Библиотеки АН СССР удивил агентов ГПУ еще больше. Оказалось, что в ней хранятся архивы Департамента полиции и секретных служб царского правительства и многие бумаги из личного архива царя. С.М. Киров немедленно уведомил каблограммой Сталина об этих находках (14), что вызвало достаточно странную реакцию вождя: он не скрывал своего волнения и приказал немедленно отправить в Ленинград представительную бригаду высших чинов сыска из аппарата госбезопасности под предводительством Якова Агранова и Якова Петерса (через несколько лет обоих расстреляли). Обыски в разных институтах Академии были начаты буквально на следующий же день. Огромные кипы документов извлекли из библиотек гуманитарных институтов (видимо, для отвода глаз была также обыскана и опечатана библиотека Института химии). Одновременно были арестованы еще многие сотрудники Академии, особенно из числа тех, кто в разные годы знакомился с бумагами Охранного отделения и департамента полиции царского правительства. Донесения о допросах этих людей немедленно шли в офисы Сталина и Молотова. Мог ли быть случайным такой интерес обоих к архивам царской охранки оставался загадкой, хотя позже некоторые историки задавались вопросом: а не испугались ли Сталин и Молотов лично, что их связи с охранкой могут вскрыться и стать достоянием общественности? (15).

Чуть позже Сталин решил воспользоваться возникшей шумихой, чтобы осуществить более масштабную перетряску аппарата Академии наук. Для этого сначала были использованы допросы в казематах ЧК тех, кто был арестован по библиотечным делам. Следователи стали принуждать их оговаривать себя и сознаваться в том, что они были якобы вовлечены в подпольную работу по восстановлению царского трона в СССР.

Над Академией наук действительно нависла смертельная тень. Её руководитель, выдающийся историк академик Сергей Ф. Ольденбург (1863-1934) был снят с поста Непременного Секретаря Академии. Размах задержаний ученых был невероятно широк. К концу 1929 года по "Делу Академии наук" были арестованы 1729 сотрудников бывшей Российской Академии наук. Среди них были заместитель директора Библиотеки АН профессор С.В. Рождественский, академики С.Ф. Платонов, Н.П. Лихачев, М.К. Любавский и Е.В. Тарле, десятки других крупных ученых, около 90 ведущих сотрудников аппарата Президиума АН. Их обвинили в заговоре против советской власти и создании "Всенародного Союза борьбы за возрождение свободной России". Все обвинения от начала до конца были чистой фальсификацией. Фигатнер рапортовал в Москву 13 декабря 1929 года: "на сегодняшний день Академии наук в прежнем виде не существует" (16).

На этом расправы с учеными не остановились, а переместились сначала в Москву, а затем и в другие города. Действовали пресловутые "Тройки" обвинителей, причем их заседания были перенесены в военную Прокуратуру, где условия секретности были повышены. Для заслушивания обстоятельств дела и вынесения приговора "тройке" требовалось примерно по три минуты на каждого подследственного. Первые вердикты были вынесены 10 февраля 1931 года. К расстрелу был приговорен П.В. Виттенбург, которому сразу же заменили высшую меру наказания на 10 лет лагерей, те же 10 лет лагерей получили С.К. Богоявленский, В.А. Бутенко, П.Г. Васенко, Ф.А.

Мартинсон, Ф.И. Покровский, М.Д. Приселков, Н.А. Пыпин, С.П. Розанов, С.И. Тхоржевский, М.А. Шангин, Э.Э. Шольц, Б.М. Энгельгардт и еще несколько человек. Многим арестованным присудили от 3 до 8 лет лагерного режима.

В целом, инкриминируемые арестованным ученым преступления ничем не были доказаны. Архивистам и историкам, всю жизнь имевшим дело со старинными фолиантами и бумагами, приписали участие в делах им явно несвойственных.

Несмотря на кажущуюся серьезность обвинений против них, весь пафос выспренних словесных формул, выдвинутых сысковиками и прокурорами, был нелепым. Советские инквизиторы приписали тишайшим ученым участие в создании "специальных военных организаций", планирование "походов интервентов", работу "в целях моральной подготовки интервенции" и прочие леденящие кровь "контрреволюционные" акции. Вместо серьезных криминалистических доказательств в ход шли наборы страшилок, стереотипно кочевавших из дела в дело. Вот отрывки из главного заключительного коммюнике гэпэушников:

"…в целях свержения Советской власти, реставрации помещичье-капиталистического строя и установления конституционно-монархического образа правления по инициативе Платонова С.Ф. и Богословского М.М. [обвиняемые] создали контрреволюционную организацию, так называемый "Всенародный Союз борьбы за возрождение свободной России" и вели систематически пропаганду по свержению советской власти-
- создали специальные военные организации-
- через Платонова, Мерварта и др. вступили в преступно-заговорщицкие отношения с германскими националистическими кругами-
- через Тарле [историка, академика] вступили также в преступные отношения с правящими кругами Франции-
- в целях моральной подготовки интервенции [...] через члена "Всенародного союза" Бенешевича В.Н [историка, известного во всем мире византолога, члена-корреспондента АН] вступили в отношения с Ватиканом в лице папы Пия XI и его агентов-
- для ускорения интервенции против СССР вступили в секретные заговорщицкие отношения с белоэмигрантами-
- систематически собирали секретные сведения …
- сообщали их… и т. д." (17).

На основании этих чудовищных выдумок 10 мая 1931 года были расстреляны "участники военного заговора" В.Ф. Пузинский (по "сценарию" он был намечен руководить восстанием гвардейских офицеров и унтер-офицеров при приближении интервентов), П.И. Зиссерман, П.А. Купреянов и Ю.А. Вержбицкий.

Остальные члены "военной секции", кроме Измайлова и Петрова, чьи приговоры были отложены, получили, как минимум, по 10 лет лагерей.

Расстрелян был также А.С. Путилов, заведовавший ранее Архивом АН (по "сценарию" - кандидат Платонова на пост директора департамента полиции). Приговор о расстреле с заменой 10 годами лагерного срока был применен в отношении Г.С. Габаева, В.В. Гельмерсена, А.И. Заозерского, Я.Я. Майхровского, А.Ф.

Малова, Б.Н. Моласа, Г.К. Пилкина, Г.П. Соколова, С.П. Шестерикова, священника Михаила Митроцкого, пристегнутого к делу ученых как близкого друга одного из академиков. По 10 лет лагерей получили С.С. Абрамович-Барановский, М.Д. Беляев, А.В. Бородин, Я.Н. Ростовцов и Г.Н. Соколовский.

8 августа 1931 г. Коллегия ОГПУ вынесла очередные приговоры. Счет осужденным российским ученым шел уже на сотни. Однако "Делом АН СССР" репрессии против представителей науки не остановились.

Без всякого объяснения причин 22 декабря 1932 года власти распорядились закрыть старинное Российское Металлографическое общество, пользовавшееся заслуженной репутацией среди ученых мира. Научный журнал, издававшийся обществом, был также запрещен (18). Та же участь постигла многие другие научные издания, а у ряда журналов пришлось изменить названия. Особенно печальна была участь изданий по экономике, сельскохозяйственным дисциплинам, педагогике и истории. В 1928-1929 годах многие исследователи в указанных областях были заключены под арест, а затем обвинены в создании мифических "Союзного Бюро РСДРП" и "Трудовой Крестьянской Партии".

Такие выдающиеся ученые как А.В. и С.К. Чаяновы, Н.Д. Кондратьев, Н.Н.

Леонтьев, Я.П. Герчик, А.Н. Вайнштейн, В.А. Ревякин, Г.С. Кустарев, В.Е.

Шпринк, Н.И. Журкович, И.Н. Озеров, В.И. Сазонов и другие получили лагерные сроки.

Тем временем большевистские лидеры наращивали состояние истерии в обществе, раздували политическую напряженность, расширяли поиск внутренних и внешних врагов. Специальная сессия Общества марксистов-статистиков, созванная 12 ноября 1930 года, была посвящена теме "Теория статистики и планы по вредительству в стране". Выступивший на ней большевик Б. Ястремский клеймил директора Института математики механики МГУ, профессора, почетного члена АН СССР, президента Московского математического общества Дмитрия Федоровича Егорова (учителя таких выдающихся ученых как академики Н.Н.

Лузин, П.С. Александров, И.Г. Петровский. А.Н. Колмогоров, И.И. Привалов и других):

"Мне недавно пришлось слушать на заседании совета Института математики и механики речь проф. Егорова, тогда еще не разоблаченного вредителя.

Он выступил со своего рода программной речью и так горячо, со слезой даже в голосе, сказал: "Что вы там толкуете о вредительстве... худших вредителей, чем вы, товарищи, нет, ибо вы своей пропагандой марксизма стандартизируете мышление"" .
Ястремский призвал ученых помочь Органам безопасности выискивать врагов в их среде: "ГПУ верной рукой вылавливает вредителей... Нам нужно идти на помощь этому верному стражу революции. Нужно выявлять вредителей, которые ради якобы свободы мысли против "стандартизации" мышления ведут свою якобы идейную борьбу. Этих вредителей надо вылавливать, и мы в этом отношении должны помочь ОГПУ" (19).

Среди "вредителей", которые уже оказались под арестом, были известные эксперты в политэкономии Исаак И. Рубин (расстрелян по распоряжению Сталина в 1937 г.) и эстетике Валериан Ф. Переверзев. Власти установили новые правила найма на работу ученых, распространявшиеся ранее только на сотрудников режимных предприятий. Если десятилетиями раньше вопросы приема на работу или увольнения ученых и профессоров высшей квалификации основывались на достижениях этих специалистов в их узкой области и признанных коллегами результатах, то теперь была разослана инструкция, согласно которой "Увольнение профессоров с занимаемых должностей должно производиться исключительно по решению Отделов кадров", в которые повсеместно были внедрены агенты органов госбезопасности. Как только эта инструкция была получена на местах, руководство Московского университета (ректором в то время был небезызвестный А.Я. Вышинский) уволило в 1930 году из числа профессоров МГУ крупнейшего ученого и прославленного педагога Н.К. Кольцова.

Проблемы администрирования научных учреждений оставались в поле внимания Сталина. Сначала в 1931 году все ИКП и все гуманитарные институты были поставлены под контроль Соцакадемии. Поскольку в ней существовали и естественно-научные исследовательские институты, для лучшего присмотра они были переданы под команду "Ассоциации Естественных наук Соцакадемии". Однако после смерти Покровского в 1932 году этот контроль было решено приостановить.

Административные гонения на ученых продолжились в 1933 году. Формальный президент страны (Всесоюзный Староста) М.И. Калинин и председатель Президиума ВЦИК А.С. Енукидзе подписали распоряжение, по которому Академия наук СССР потеряла последние остатки независимости. Её подчинили непосредственно правительству, а 25 апреля 1934 года Молотов подписал новое распоряжение, согласно которому АН СССР переводилась из Ленинграда в Москву "в целях дальнейшего приближения всей работы Академии наук к научному обслуживанию социалистического строительства". Скорее всего, это решение было внутренним распоряжением Сталина, спущенном вниз без оповещения других членов Политбюро ЦК ВКП(б). Об этом можно говорить на основании довольно примечательного факта. Руководитель ленинградских большевиков и влиятельнейший член Политбюро Сергей М. Киров даже не подозревал о том, что грядет такое решение. Он узнал о нем из газет и срочно отправился в Москву к Сталину, чтобы добиться отмены решения, сильно ослаблявшего общесоюзную ценность Ленинграда, но ничего не смог сделать. Сталинское решение о переводе Академии в Москву было окончательным, и постановление Предсовнаркома Молотова требовало осуществить его стремительно: на весь переезд и освоение на новом месте было отведено всего два месяца. Это означало, что Сталину было важно "очистить" аппарат Президиума АН СССР и коллективы всех переводимых в Москву институтов от подавляющего большинства прежних работников. В Москву должны были перевести лишь нескольких чиновников. Не могло быть и речи о том, чтобы обеспечить квартирами в Москве даже ведущих специалистов и крупнейших исследователей.

Академия должна была обновиться изнутри и стать послушной сталинским предначертаниям (20).

После смерти М.Н. Покровского, подобострастно преданного Сталину, последний понял, что наличие Социалистической Академии и Академии наук СССР создает трудности для полномасштабного контроля за ними. Проще было следить за действиями одной академии, и 8 февраля 1936 года Сталин распорядился закрыть Соцакадемию и передать все её институты в Академию наук СССР. Все институты красной профессуры были также ликвидированы, и их штаты были переданы или в АН СССР, или в различные университеты.
Конечно, репрессии ученых продолжались и в это время. Общество "Мемориал" опубликовало списки 140 профессоров и докторов наук, расстрелянных в 1937-1938 годах только в Москве на основании личных санкций Сталина, Молотова и других членов Политбюро ЦК партии.

14 февраля 1939 года Берия и Вышинский представили Сталину еще один список "руководящего состава контрреволюционных правотроцкистских, заговорщицких и шпионских организаций" (469 чел.), включавший в основном представителей интеллигенции (распоряжение о судебном преследовании их было оформлено как решение Политбюро ЦК ВКП(б) № П68/112 в тот же день). Председатель Военной Коллегии Верховного суда СССР В.В. Ульрих отчитался Сталину 16 марта 1939 года, что с 21 февраля по 14 марта 1939 года его коллегия успела рассмотреть дела 436 человек из этого списка, приговорив 413 из них к расстрелу (Ульрих сообщал, что приговоры успели привести в исполнение), и что дела лишь 23 осужденных были отправлены на доследование.

Следующий список, включавший "контрреволюционеров и заговорщиков" (в том числе академика Г.А. Надсона, профессоров К.А. Архипова, В.А. Барыкина, Я.М. Букшпана, В.Г. Вандек Тер-Григорьяна, К.П. Григоровича, С.А. Котляревского, И.Л. Кричевского, Д.Г. Лурье, В.А. Любарского, А.А. Надежина, П.З. Шукайло и других), был направлен Берией и Вышинским Сталину 8 апреля 1939 года и касался уже 931 представителя интеллигенции. В тот же день список одобрило Политбюро (решение Политбюро № П1/217 от 8 апреля 1939 за личной подписью Сталина). Согласно этому решению расстрелу подлежали 198 человек и заключению в лагерь на сроки не менее 15 лет 733 человека. Эти списки отражают лишь малую часть тех людей, кого кровожадный властитель обрекал на гибель.

Многих арестованных ученых обвинили в шпионаже. Как отмечала Е.М. Альбац, "шпион - стала самой массовой профессией в СССР. По данным НКВД, за три года - с 1934 по 1937 - число арестованных за шпионаж выросло в 35 раз (в пользу Японии - в 13 раз, Германии - в 20 раз, Латвии - в 40 раз).

Людей, оказавшихся вдруг "троцкистами", в тридцать седьмом "обнаружили" в 60 раз больше, чем в тридцать четвертом. А ведь Троцкий был выдворен из страны еще в двадцать девятом. За участие в так называемых "буржуазно-националистических группировках" число арестованных в 1937-м году выросло в 500 (!) раз по сравнению 1934 г.!" (21).

А.Я. Вышинский в заключительном слове на процессе "правых", направил по адресу недавних руководителей партии большевиков грязные ругательства - "вся эта зловонная куча", "выродки", "перерожденцы", "взбесившиеся псы капитализма", "презренные авантюристы", "проклятые гады", "человеческие отбросы", "троцкистско-зиновьевское и бухаринское охвостье" (22). Он обратился к судьям с призывом: "Пусть же ваш приговор прогремит по всей нашей великой стране, как набат,… как освежающая и всеочищающая гроза… Вся наша страна требует одного: изменников и шпионов… расстрелять как поганых псов!" и закончил словами:

"Пройдёт время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа.
А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождём и учителем - великим Сталиным - вперёд и вперёд к коммунизму!" (23).

___________________________________________________________________

Сноски:

1. Александр Некрич. Отрешись от страха. Журнал "Нева", 1995, 6.

2. Академия Наук СССР в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС 1922-1991.

М., Изд. РОССПЭН, 2000 (составитель В.Д. Есаков).

3. Цитировано по Кирилл Новиков. "Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца". Газета "Марксист", Москва, 21 августа 2006 г.

4. См. прим. (2), стр. 53-54.

5.Архив РАН, ф. 208, оп. 2, д. 50, л. 21.

6. Там же.

7. Там же, л. 34.

8. См.: Пять "вольных" писем В.И. Вернадского сыну: Русская наука в 1929 г., Исторический альманах "Минувшее", Париж, 1989, вып.7, стр. 436.

9. Постановление производственной конференции Балтийского завода, "Ленинградская правда", 13 февраля 1929.

10. Постановление рабочих "Красного Треугольника". Там же. 7 февраля 1929.

11. Слова Куйбышева приведены В.И. Вернадским в его дневнике: см. прим.

(8)- находятся в: Архив АН СССР, ф. 208, оп. 2, д. 57. лл. 107-110.
12. См.: Ф.Ф. Перченок, прим. (27) к гл. 2.

13. Архив АН СССР, ф. 208, оп. 2, д. 57. лл. 8 об и 9.

14. See: A.E. Levin. Expedient Catastrophe: A Reconsideration of the 1929 Crisis in the Soviet Academy of Science, "Slavic Review", v.

47, No. 2 (Summer 1988), pp. 261-279.
15. Там же.

16. Архив РАН, отдел IV, оп. 12, л. 66.

17. Цитировано по: газета "Последние новости", Париж, 5 декабря 1929 г.- См. также прим. (16).

18. Архив РАН, ф. 518, оп. 2, д. 4, л. 322.

19. На борьбу за материалистическую диалектику в математике. Под ред.

С.А. Яновской. М.-Л., 1931, стр. 36.

20. Государственный архив Российской Федерации- прежде: ЦГАОР СССР, ф.

7688, оп. 1, д. 422, лл. 3 и 6-7.

21. Е. Альбац. Мина замедленного действия. М.,1992, стр. 70-71.

22. Речь Государственного обвинителя Прокурора Союза ССР тов. А.Я. Вышинского на утреннем заседании 11 марта 1938 г., в кн. "Судебный отчет по делу Антисоветского "Право-троцкистского блока", рассмотренное Верховной Коллегией Верховного Суда Союза ССР 2-13 марта 1938 г.", Юридическое издательство НКЮ СССР, Москва, 1938, стр. 281-346.
23. Там же, стр. 346.