Детский мир и война по-взрослому

«Был мальчик…» Лев Толстой. «Филиппок»

Никто не хотел у нас воевать после победы над немцами. Разве, что сам товарищ Сталин, самозванно ставший главным победителем, однако и он, похоже, побаивался и не торопился с новой войной. А все наследники его у кормила отечественной власти вообще были откровенными миролюбцами, несмотря на коммунистическое своё горлопанство.
Пожалуй, лишь вторжение в Афганистан оказалась трагическим и нелепым исключением из общей их установки на мирное сосуществование с капитализмом. И хотя причитали мы тогда, и кликушествали в неискреннем своём испуге, что, мол, только бы не было войны, на самом-то деле никакой войны мы, конечно же, не боялись. Ведь ни один человек у нас того не хотел, а потому риторический вопрос из популярной песенки «Хотят ли русские войны?» звучал глуповато, если не лицемерно. А теперь, вот, боимся по-настоящему: впервые родимое начальство всерьёз хочет пострелять-поубивать и того нисколько не стесняется, а главное, пугающе много прочего русского народа прямо-таки рвётся в настоящий, кровавый бой. Точно такие же бодро-боевитые настроения царили в цветущей предвоенной Европе ровно сто лет назад, и всем известно, чем тогда дело кончилось. Кто-то красиво, хоть и несколько загадочно, сказал про геополитическую стратегию родной Империи: «Россия, дескать, сосредоточивается», - довольно точно тогда, своевременно и даже не без литературного изящества.
Правда, очень уж давно сказано было. Некоторые нынешние верховоды эти слова посчитали почему-то своими и пользуют их теперь и в хвост, и в гриву. Но лгут здесь они прямо-таки внаглую. Ведь подлинный лозунг нашей правящей бригады совсем другой и вполне себе блатной: «Россия, типа, оттопыривается», ну, и поступают они, конечно же, соответствующим образом. Оглядываясь на пару десятилетий назад, нельзя не подивиться, как быстро смогли начальники-чекисты воспитать подведомственное население в духе собственных уголовных представлений о мире. Однако при всей нашей природной снисходительности к пацанской морали властей предержащих совсем ведь недавно мы показывали удивлённому миру немалую свою приверженность и к добру, и к свободе, и к демократии. Теперь про то забыто напрочь, и почти повсеместно воцарилось у нас одно лишь агрессивное мракобесие.
Многовёрстные и многочасовые очереди на пронизывающем зимнем ветру ко всяческим «православным святыням» очень подозрительного происхождения, как и родные лица тёток оттуда, чёрно-лиловые от холода, зато просветлённые изнутри счастливым своим безумием, - вот удручающая картинка нынешней нашей дикости. Вечные дети, наивные и хитрые одновременно, мы всегда готовы или внимать и подчиняться любому сильному, или просто в морду дать любому «не нашему». Детишки, правда, разными бывают: встречаются, конечно, и херувимы, но в наших-то родных палестинах это большей частью обычная шпана. Идиотски над собою подхихикивая («ржунимагу!», по собственному их признанию), они, тем не менее, который год уже дружно и «по-честному» избирают в госдуму клинического негодяя Жириновского. И который год не стихает у нас многомиллионный щенячий восторг насчёт нынешней верховной власти: вот уж повезло воистину! И в самом деле, какой же всё-таки командир правильный оказался у нас на хозяйстве: первым делом подкормил всех, как следует, а теперь, вот, и с родным Крымом круто, по-нашему разобрался, по-пацански. Надо думать, и кровавым американским «жидобендеровцам» обязательно «вставит по полной», так что мало там у них, у фашистов на Майдане никому не покажется.
А ведь было когда-то совсем другое время, и подрастал в городе Ленинграде один мальчик, маленький такой мальчик, невзрачный и недобрый, никому особо не нужный в грязноватом своём дворе. Случалось, его поколачивали. Сильно тупым вообще-то мальчик не был и потому переживал остро тогда лютую обиду на весь белый свет, и потому ходил он и ходил с унылым упорством в школу спортивной борьбы в надежде поубивать со временем всех своих обидчиков. Никого, конечно, так он и не убил, зато его самого теперь уже никто во дворе не смел обижать. И подросток вдруг нутром своим недобрым понял: «Бить можно только слабых, а сильных, наоборот, нельзя, сильные бьют сами». А дальше оказалось, что нехитрой этой моралью в общем-то исчерпывается вся житейская мудрость быстро взрослевшего ленинградского пацана.
И пусть не вполне пока совпадает общероссийский взгляд на бытие с такой, вот, чисто пацанской точкой зрения, всё же именно пацаны быдловатые да их бабы глупые и большинство у нас образуют, и мораль нам дают самую верную. С такой хулиганской публикой вообще нельзя договариваться. Всякий договор есть плод компромисса, то есть взаимных уступок, а хулиган органически так не может: отступив по доброй воле, он перестаёт быть хулиганом.
Он по-детски откровенно и нагл, и труслив, и не ведает пределов своим притязаниям. Лишь угроза самому существованию этой шпаны, и то лишь, если опасность близка и очевидна, может иногда и поумерить алчность и наглость «конкретных пацанов». Нас таких здесь десятки миллионов, а суверенная наша демократия дала, наконец, нам и вождя, душевно близкого. И мало-помалу сложилась в обществе настоящая народная «симфония». Вообще-то этим ёмким и многозначным понятием целиком обнимается вся сложная и гармоничная в идеале система взаимодействия властей светских и духовных как с народами стран традиционного православия, так и между собой. Но мы, ведь, здесь ребята простые, и «симфония» наша тоже гораздо проще византийской, и оттого не признаёт она никакой иной власти, кроме единственно-верной. Пацанская вертикаль теперь вообще не знает удержу, и потому так соблазняет всех вокруг дух пресловутой «Вороньей слободки», мол, «как захотим, так и сделаем», сделаем и у нас, и у вас. Всё стало вполне безнадёжным и потому - страшным. Сила чёртовой этой вертикали в единстве многомиллионной шпаны с хулиганской нашей властью.
Сама-то власть может вдруг и опомниться, оглянуться и даже пожалеть кое о чём, но ни за что не остановится она. Точь-в-точь, как и любой хулиган из подворотни. Иначе перестанет власть у нас быть властью, сразу перестанет и навсегда. Сейчас экономическая катастрофа уже вплотную придвинулась к России, и начальство наше в страхе увидело свою обречённость.
Конечно же, слаба, противоречива и не всегда симпатична родная Украина, но, ведь, ей-богу, не в ней теперь дело. Просто подвернулись нам под разудалую руку, не знающую пощады, десятки миллионов её несчастных жителей для того только, чтобы спасти безумную русскую власть от обрушения, потому как одна лишь война в состоянии её укрепить, сплотив народ вокруг вождя. А у власти этой слабеющей давно нет уже никакой иной повестки дня, кроме самосохранения. Потому-то война, похоже, неминуема: она, ведь, не случайна, а стратегически необходима, война тщательно планируется и умело разжигается с противоположных сторон, а лицемерные причитания о гражданском замирении в братской Украине рассчитаны лишь на быдло с пивком перед экраном.
Остаётся другой вопрос: правящие наши пацаны до самой ли смерти биться собрались, до реальной смерти, всеобщей и собственной, или существует какой-то предел у отчаянных наших беспредельщиков? Скорее, нет у них всё-таки никакого предела, и, в конце концов, громадная куча ядерных зарядов обязательно станет последним и единственным их аргументом. Так что ничего им вскоре не останется, как предъявить его врагам, то есть, всему прочему человечеству.
Правители у нас не сильно идейные и отнюдь не герои, тем более, не самоубийцы, но злобность их и мстительность находят благодарный отклик в миллионах изуродованных душ и оттого не ведают они преград и сомнений. Чуть утешает, правда, что при такой отчаянной и безоглядной смелости все мы тут - вечные подростки, всегда готовые подчиниться превосходящей силе, пусть и весьма неохотно. Коли есть такая сила, значит, есть пока и надежда.