Последний рейд на Марс (3)
22-05-2014Окончание, начало здесь и здесь
Глава 9. Темпоральная станция.
Игнорис.
— Это она, босс. Параметры полностью совпадают. Признаюсь, не верила. Ваш нелюдимый коллега весьма информирован!
Розовая летающая тарелка вышла к неприметной двойной звездной системе на периферии Млечного пути, с одинокой планетой, летящей по замысловатой орбите вокруг своих светил. Игнорис…
Тарелкой управляла дама, причем властная, воинственная, хотяи бестелесная. Ее и ее корабль хорошо знали по всему фронтиру Метагалактики. Это был личный катер Мэгги! И этим все было сказано. Управляющий компьютер такого корабля также не мог не быть личностью, причем яркой, многосторонней, с характером. И он был ею. В него записали опыт и повадки самой Мэгги, причем та настояла, чтобы купюр и изъятий делали как можно меньше. И хотя не опыт генерала корпуса записали, само собой, а навыки виртуозного пилота и лихого командира патрульного катера координаторов, функциональными качествами донора дело не ограничилось.
С человеком такое четкое разделение качеств и свойств – профессиональных и сугубо личностных, глубоко-внутренних – невозможно вообще, а уж с прекрасной половиной человечества невозможно тем более. Тут уж либо все, либо ничего! В итоге пилотесса стала выразительным подобием самой Мэгги, прекрасной Мэгги, великолепной Мэгги, а кое в чем даже большей Мэгги, чем оригинал.
Сей факт получил официальное подтверждение на самом высоком уровне, во всяком случае, девочки, Мид, Лефт и Райт, подчинялись ей безоговорочно, не только как настоящей матери, но и как командиру корабля: компьютер имел звание офицера флота! К чему консервативный Доктор так и не смог привыкнуть и однажды попросил настоящую Мэгги на время ее командировок (катер она все чаще оставляла на него, поскольку Док активно включился в деятельность корпуса и у него появились свои дела) отключать часть «сознания» пилота. Он не хотел путаться в дамах, не хотел двойной опеки, но желал иметь возможность скучать по реальной Мэгги. Той это польстило и она обещала подумать. Но Доктор забыл о телепатических способностях пилотессы! Та возмутилась столь наглым требованием:
— Лапочка, а не ошиблись ли мы на той провинциальной свалке мусора, подобрав этого мужлана? Помнишь, я еще говорила тебе…
— Дорогуша, это единственный твой недостаток!
— Что ты имеешь в виду, первая, мою проницательность или недостаточную настойчивость? Но я балую только наших девочек, могла бы и не упрекать при посторонних.
— Я говорю о твоей э-э… излишней разговорчивости, вторая. Она передается и девочкам. И он не посторонний, он мужчина, а у них есть право на эксцентричность – они дорого платят за это, имей в виду.
Как бы то ни было, но с тех пор Доктору стало легче, виртуальная Мэгги перестала опекать его чересчур плотно. То ли ей действительно отключили эмоциональный блок, то ли она с тех пор старалась играть роль бесполого и бесхарактерного кибера, то ли вся эта операция была задумана и проведена с какими-то далекими целями, черт их поймет, этих Координаторов. Так или иначе, ему милостиво позволили изображать из себя командира корабля, отдавать команды и пользоваться базой данных в полном объеме. И даже почтительно выслушивали его глубокомысленные размышления. А что еще надо мужчине?
Вот и сейчас Док красиво сидел в командирском кресле и сурово вглядывался в экраны. Он изменился: помолодел, посвежел, но главное – научился говорить! Телепатия довольно сложное искусство и самое важное в ней, как это ни странно (хотя ничего странного в этом нет – то же наблюдается в вербальном способе общения), уметь непринужденно молчать. Вот только мозг закрыть куда труднее, чем рот.
Абсолютная блокировка тут не годилась, она не только затрудняла коммуникацию и казалась подозрительной – так вести себя было просто неприлично. Моветон! В том и заключалось искусство общения, чтобы собеседники хорошо слышали тебя, даже за едой, чтобы думал ты не только громко и четко, но и выразительно, не слишком чавкая и не расползаясь по мыслям-паразитам. Думать следовало емко и глубоко, интересно или хотя бы занимательно – но при этом совсем необязательно, чтобы слышали все твои мысли, разные они бывают...
С тех пор, как Доктор освоил эту непростую технику, отношение виртуальной пилотессы к нему изменилось. Пока он был абсолютно «прозрачен» и все его мысли легко читались, она нянчилась с ним, как со своими принцессами, и пыталась точно так же помыкать, теперь же больше слушала, чем учила и поучала. Видимо, мужской стиль мышления резко отличался от привычного ей, и она с удовольствием копила новую информацию, прислушиваясь к четким и последовательным мысленным конструкциям Доктора.
Оптика тарелки уже поймала планету системы – одинокую опаловую каплю на черном бархате космоса. Она действительно была единственной в своем роде и Док долго всматривался в нее, как будто хотел угадать, что ждет его здесь, а затем взял управление на себя. Это вовсе не значит, что он действительно взялся за штурвал, рычаги или джойстик, но звучат такие слова красиво и мужественно. На самом деле Док мысленно предложил пилотессе желательную траекторию, показал, где бы он хотел зависнуть над планетой, и положился на опытного навигатора.
Честно говоря, планеты ему надоели. Три года подряд он сопровождал Мэгги в ее постоянных инспекторских рейдах и устал от планетного разнообразия. Кто бы мог подумать? Улетая с Земли в том роковом августе 1992 года, он уносил с собой нарастающее удивление землян своим космическим одиночеством. Одним из главных поводов являлось полное отсутствие планет у иных звезд, точнее будет сказать, отсутствие доказательств их наличия. Приводились лишь общие умозрительные соображения в их пользу, как в знаменитой формуле Дрейка для подсчета вероятности обнаружения иных миров, где что ни обозначение, то приближенная оценка с диапазоном в несколько порядков! Теперь Доктор знал, что планет больше, чем звезд на небе, и что странно выглядит как раз одинокая звезда¸ не сумевшая обзавестись выводком симпатичных планет, – в отличие от одиноких планет-странниц, которые мчатся во мраке по своим темным делам, прекрасно обходясь без светила!
Разнообразие планет и их систем поражало: они вращались вокруг самых разных звезд, хотя и встречались чаще у светил классов G и F. Они покрывали весь спектр масс шарообразных тел: от карликовых Плутонов – через огромные каменные подобия Земли – до чудовищных Юпитеров, массой в десять-пятнадцать раз больше прототипа. Они располагались на всех мыслимых расстояниях от своих светил – год мог длиться и несколько дней и много столетий. Оказалось, что вообще не существует четкой грани между звездой и планетой и значительную часть космических тел составляют почти невидимые в оптическом диапазоне не то горячие планеты-гиганты, не то холодные, карликовые, несветящиеся звезды.
Но эта планета у двойной звезды была особенной. Ее тяжелый ртутный шар медленно поворачивался на экране командирского пульта. Темнота даже не пыталась покрыть целое полушарие, узким сегментом скользила она по Игнорис, а порой не приходила вовсе – система двух солнц редко дарила планете настоящую ночь. Светила либо заливали свой странный спутник неистовым белым светом с большой долей ультрафиолета (голубой день), либо погружали его в закатный, вечерний полумрак, как в лаборатории фотографа (красные сумерки), либо объединяли свои усилия и двигались по небу под руку. Тогда только наступала недолгая пора малозвездных, безлунных, но экзотических в этом царстве бешеного света черных ночей.
К вечеру стихали пассаты, гнавшие горячий ядовитый воздух. Их ветер усердно тянул, но не мог оторвать хлопковые горы альтокумулюсов от фантастических белоснежных конструкций планетарного океана, задумчиво плывущих по густой «воде» и напоминающих многоярусные готические айсберги. Не мог ветер повлиять и на их курс, гигантские динамические модели неизвестно чего резали волны независимо от его направления, и каждую из них сопровождало свое небесное отражение. Одни из них поражали сложностью стрельчатой архитектоники, другие уже оплыли и обветрились, но и высоко над старыми мимоидами также плыли кучевые облака необычной формы.
Не сумев разорвать незримые нити, связывающие странные пары, ветер отводил душу, гоняя по небу легко поддающиеся напору бледно-лиловые полосы бездомных цирростратосов. Те медленно таяли в сложном, многоцветном двойном закате, очищая место для редких слабых звезд. Оба солнца – и маленькое свирепое голубое, и огромное бессильно-призрачное красное, едва видимое в сиянии коллеги, – одно за другим уходили за горизонт, и наступала глухая, беспросветная ночь, тревожимая лишь зарницами электрических разрядов.
Температура, несмотря на мощную атмосферу, падала быстро и сразу на два-три десятка градусов. Вечные волны океана ощутимо теряли в высоте, расплываясь и замедляя и без того неспешный бег – вязкость поверхностного слоя полиорганической жидкости заметно повышалась. Она и так была слишком высока, чтобы волнение можно было объяснить ветром, тем не менее, бесконечные цепи бесконечно длинных волн катились и катились под покровом темноты.
Датчики давно захватили цель, но виртуальная пилотесса летающей тарелки уже приноровилась к новому командиру и не рвалась в ближний бой, как при Мэгги, но вела корабль без лихачества и глубоких вертикальных маневров. Вскоре она сообщила, что цель на левом траверсе, в пределах прямой видимости. Док ничего не видел, как ни вглядывался. Они только что пересекли терминатор, вынырнули из безлунной ночи в ослепительный день и глаза не успели привыкнуть к свету. Объект локализовался на дневной стороне, и кварцевое сияние убивало краски, все, кроме угольно-черной.
Планете явно не хватало большого естественного спутника – Доктор представил, как фантастически смотрелся бы ночной океан в серебряном свете луны! Но чего не было, того не было, меж звезд проплывали лишь угловатые яркие обломки – то ли остатки былого великолепия, то ли намек на будущую полноценную королеву ночи.
По поводу недостающей луны строились различные гипотезы. Самая любопытная из них сводилась к тому, что без нее и приливных влияний океан не стал бы океаном (подразумевалось – мыслящим), как будто в системе двух солнц не хватало влияний, и что еще недавно она у планеты была. Была, но затем океан пожертвовал ею из неких соображений (возможно – пробуя силы), а теперь из обломков, пыли и астероидов постепенно формирует новую.
Тарелка вошла в крутой вираж, справа на экранах помчались вниз кремовые, с перламутровым блеском облака, а слева стремительно уходил вверх горизонт и все поле зрения заполнил муаровый рисунок волн. Среди них мелькнул овал с шашечками, похожий на огромного кита-такси – вот она!
Станция неторопливо плыла над сверкающей ртутью океана. Бледно-зеленые квадраты посадочной площадки казались черными, кожа рук Доктора стала серой и горела под лучами ультрафиолета. Ни сомкнутые веки, ни поляризатор маски не могли погасить ослепительного сияния, солнце сварочной дугой гудело над головой, нестерпимо отражалось зеркалом океана внизу и яростно шипело на всех диапазонах интеркома – голубой полдень. Фотохромное стекло иллюминаторов не справлялось с неистовым светом и вскоре с легким шелестом опустились плотные жалюзи-экраны, воспроизводящие вид за бортом. Что и говорить, обзор в боевых катерах координаторов прекрасный!
Внизу по тяжелым волнам расплавленного чугуна скользила четкая тень станции, а рядом с ней, едва различимый в блеске волн, плыл когда-то готически-ажурный, сплошь из нервюр, аркбутанов и шпилей, а сейчас выветрившийся и сглаженный эрозией, едва выступающий над поверхностью пожелтевший айсберг старого мимоида. Он, как и станция, напоминал теперь кита, громадного Моби Дика, сопровождавшего станцию еще со времен Фаренгейта, хотя те времена прошли давным-давно и станция опустела. Насколько Док помнил, желчный и неуживчивый доктор Инститориус долго оставался последним ее обитателем, настолько долго, что отбил охоту у новых поколений исследователей океана работать здесь. Да их и не было почти, новых исследователей. И не из-за отвратительного характера Инститориуса, а из-за объекта исследования. Людей всегда по большому счету интересовали только они сами или, на худой конец, человеческие черты в неземном. Это касается и бога, причем его в первую очередь.
Выйдя в глубокий космос, люди искали там вовсе не «чужих», что может быть интересного в чужих? Они искали самих себя, свое подобие. Чтобы облегченно вздохнуть: «Человек – это звучит гордо!» Или безнадежно махнуть рукой: «Такова наша природа…» Они нуждались в заинтересованной ими вселенной, в поощрении или наказании, в подсказке и поддержке, во внимательном зеркале своего блистательного героизма или ужасающего убожества, а столкнулись с самым худшим, не с враждебностью даже, а с полным безразличием.
Нам кажется, что Земля как будто специально создана для человека, и этот стереотип нашей исключительности мы подсознательно экстраполируем на весь универсум. Дело тут даже не в бытовом антропоцентризме, а в чем-то большем и трудно преодолеть старую привычку и осознать, что это не Земля идеально подогнана к нашим высоким требованиям, а мы сами наспех, на скорую руку отшлифованы недолгой эволюцией, чтобы хоть в минимальной степени соответствовать тепличным земным условиям. Но в космических масштабах родная планета превращается в микроскопически малую пылинку среди сотен миллиардов, если не триллионов планет только нашей галактики, она уже не может служить метром, инструментом сравнения и оказывается, что космические стандарты и условия не очень нам подходят. Или мы сами не дотягиваем до них…
Глобальный океан Игнорис стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Здесь люди столкнулись с феноменом настолько чуждым, настолько далеким от всего земного, столь гротескно отражающим, если не пародирующим человека (да еще и позволяющим себе нестандартные эксперименты с экспериментаторами), что ожидать хотя бы видимости взаимопонимания не приходилось. О понимании субъекта исследования речь перестала идти еще раньше, с этим молчаливо соглашались многие, если не большинство исследователей и первоначальный энтузиазм постепенно угас. Имя планеты оказалось символическим. Ignoramusetignorabimus – не знаем и не узнаем. С богом проще. У него ведь нет иных дел, кроме как непрерывно разбираться в людских дрязгах, проблемах и переживаниях, утирать сопли и менять памперсы, а иногда и брать в руки ремень. Творцу невероятно огромной, а может быть и бесконечной вселенной больше нечем заняться, как отслеживать каждый шаг каждой своей овечки и взвешивать на весах меру ее веры. Вот и не исчезает взаимный интерес, хотя попыток осмыслить феномен бога также становится все меньше.
Итак, станция опустела и это казалось странным. Не то, что ее покинули, это как раз понятно, а то, что Доктор знал об этом. Получалась хронологическая неувязка. Великий Лем писал о будущем, причем далеком, вспомните хотя бы бесконечную главу его романа, посвященную долгой истории игнористики, и оцените временной диапазон. Столь отдаленное будущее для Доктора, современника писателя, наступит очень нескоро, если он вообще доживет до него, несмотря на обещания долгой жизни, данные Мэгги. Никакой станции здесь не должно быть, ее время еще не пришло. И уж тем более он не мог помнить то, чего не было в книге: станции, покинутой людьми. Ведь загадочная планета со своим глобальным океаном были прекрасной, но всего лишь фантастикой. Однако после встречи с координаторами и локальным богом Док спокойнее относился к парадоксам времени и к фантастике, многие былые сложности и странности стали казаться ему вещами простыми и естественными, резко уменьшилось число вещей невероятных или невозможных.
Мировоззрение зависит от точки зрения! Взгляд из Урюпинска заметно отличается от взгляда из Парижа. Точно так же пытаться охватить и понять необъятную вселенную с Земли – совсем не то же самое, что пытаться найти и рассмотреть пылинку Землю из иной вселенной.
Темпоральная станция.
Напомню еще раз: наша повесть хроникальна, причем буквально. Она посвящена времени, ее герои живут и действуют то в одной, то в иной реальности, теперь вот Доктора куда-то занесло. Куда? Он подсознательно полагал, что его полет в другую вселенную, в мир координаторов был одновременно и путешествием в будущее. А куда же еще? Покуда живы, мы движемся лишь в одном направлении, в общем потоке, хотя постепенно все больше отстаем от главного течения, уходим со стремнины, нас прибивает к берегу вечности и однажды выбрасывает на него. И тогда, выпав из времени, став на вечный якорь, мы незаметно поначалу, но затем все быстрее уходим в прошлое. Правда, это уже не мы сами, а лишь память о нас, если она вообще доживает до сороковин.
Конечно, разные реальности означают различные времена и манипуляции с историей Земли, проделанные Мэгги, касались именно времени. Она, видимо, повернула его поток чуть в сторону, то есть история способна ветвиться по рукавам времени и должна существовать принципиальная возможность активного плавания по этой реке. Если продолжать аналогию, то в прошлое попасть будет труднее, чем в будущее, поскольку придется двигаться против течения.
Тема не то чтобы увлекла Доктора – в новом мире он приживался нелегко, и у него хватало иных забот, однако неизменно присутствовала в его размышлениях, держась на втором, на третьем плане, но никогда не исчезая из перечня самого важного. Будучи доктором физико-математических наук, он все же не считал себя специалистом в этом вопросе, но кто может считать себя специалистом в вопросах времени? Нет даже такого направления в науке. Логично было бы назвать его темпорологией, но, увы, на сей термин первыми успели наложить лапу эзотерики и все опошлили. Никто пока не слыхал о хронокварках, хронофизиках или о квантовой теории времени, хотя о самих квантах времени, точнее, о минимально возможном отрезке его иногда упоминают, из общих соображений, в связи с постоянной Планка.
С одной стороны ничего удивительного в этом нет, ведь лишь сравнительно недавно Эйнштейн сформулировал идею о том, что время не абсолютно, а Нетер показала, что основа основ физики, законы сохранения – всего лишь следствие однородности, равномерности времени. Этим успехи науки исчерпались. Симметрия космологических уравнений не позволяет даже отличить прошлое от будущего, а уже одно это, согласитесь, ставит под сомнение всю современную космогонию. Непонятно также, почему время течет равномерно (если это так, а если нет, то почему) и только в одну сторону. И почему вообще течет. Фундаментальное второе начало термодинамики пыталось это объяснить, исходя из увеличения энтропии с течением времени. Больцман хотел ввести понятие стрелы времени с помощью энтропии, меры беспорядка, но ему так и не удалось убедительно сформулировать само понятие беспорядка, хаоса. По большому счету, фундамент второго начала зиждется на песке, оно объясняет одно понятие через другое, столь же непонятное.
Есть еще психологическое время, данное нам в ощущениях, есть космологическое, направленное в ту же сторону и показывающее эволюцию нашего универсума. Но ясности нет. Почему? Ведь время ничуть не хуже иных объектов изучения, его течение ощутимо, оно объективно, измеряемо и проявляется наглядно. Да, измеряются всего два параметра, скорость течения и длительность интервала, но разве этого мало? Почему же мы интуитивно чувствуем его уникальность, коренное отличие от всего остального? Чем оно так отличается от своих соседей по космологическим уравнениям?
Может быть, те отвечают за нечто более материальное, более вещественное, но менее важное? У любой частицы кроме скорости движения и времени жизни есть также масса, заряд, спин и так далее, то есть существенно больше параметров, нежели у времени. Даже у безмассовых частиц типа фотона кроме скорости и направления движения есть еще некая частота, эквивалентная энергии, и спин, связанный с вектором поляризации. Даже вакуум оказывается не абсолютной пустотой, а основой материального мира, той самой волной, на которой мы всего лишь недолговечная пена. И лишь время и гравитация высокомерно экономят на параметрах. Показывая тем самым, кто в доме хозяин…
Не чувствуя себя достаточно подготовленным к построению специальной, а тем более общей теории времени, Доктор пошел иным путем. Он сформулировал интересующую его задачу, а затем попытался представить себе готовый ответ. Получилась темпоральная пересадочная станция!
Не суть важно пока, имеет ли эта идея под собой физическую основу или нет, а если даже имеет, как подступиться к ее практическому воплощению? Мало ли было фантастических идей, ставших востребованными. Важнее разобраться, где такие станции могут располагаться и как они должны функционировать. Можно ли строить их в любом месте пространства или существуют некие определенные точки? Много ли таких точек, и каким требованиям они должны удовлетворять? Выделяются ли среди них особые, узловые, где пересекаются главные потоки? И нет ли центральной, из которой можно отправиться в любой год любой эпохи? Или дело вовсе не в особых свойствах пространства, а в наличии мощной цивилизации? Ведь вокзалы строятся не в голой степи, а в городах…
Доктор чуть ли не воочию представлял ее, узловую станцию времени, похожую на большой аэропорт-хаб. С эскалаторами и длинными коридорами, билетными кассами и залами ожидания, с темпоральной таможней и хронополицией, с табличками, указателями и справочными окошками, с расписанием основных и стыковочных рейсов. Слева терминалы новой эры, справа терминалы старой, прямо – параллельные и виртуальные времена. Много терминалов, множество ворот-гейтов в каждом из них, к ним ведут светящиеся зеленые стрелки с цифрами, например, 1987-й (начало марсианской эпопеи) или 1992-й (бросок к Марсу и гибель дочерей) – это выходы в определенные годы.
Зачем это было ему нужно, он пока и сам не знал, но часто ловил себя на том, что неотрывно думает о светящихся стрелках. Вот и сейчас размышления отвлекли его от наблюдения, а ведь под ним катил валы мыслящий океан, поставивший землян в тупик и показавший ограниченность их стремлений и возможностей. Доктору было хорошо знакомо это чувство! В таком же положении оказался он сам на Марсе, осознав, что их беспримерный рейд на красную планету ничего не значит и не стоит по сравнению с фактом встречи с иной, более мощной цивилизацией, которая собирается перекроить историю Земли – в том числе и его собственную историю.
Доктор размышлял о темпоральной станции, а под ним плыла по своим неведомым делам станция Игнорис, большой клетчатый Моби Дик, не отвечая на сигналы. Доктор был уверен, что станция покинута и колебался, не поискать ли ракету с первым вариантом нейтринной девушки? Фаренгейт тогда нервничал и в спешке вывел ее на высокую орбиту, так что ракета вполне могла еще кружить вокруг планеты. Ее нетрудно найти. Но зачем? Бессмысленно это, никого в ракете не окажется, сами по себе динамические копии людей океан не интересовали. Да и страшновато. Вроде бы и ужасов особых на станции не произошло, но Доктор хорошо помнил впечатление, оставленное книгой. Нет, не стоит искать ракету. Мало ли что.
Да, океан не волновали судьбы его творений – волнует ли хирурга скальпель? Лишь бы резал хорошо! Но его и люди интересовали лишь постольку поскольку, если оценить размеры и возможности этой организованной планетарной субстанции и сопоставить с описанной Лемом вялой реакцией на присутствие человека. В том то и смысл знаменитого романа, что и этого оказалось достаточно, чтобы выбить из колеи экипаж станции, кое-кого доведя до самоубийства.
Зато модели-зонды чрезвычайно интересовали Доктора. Не мимоиды и прочие титанические айсберги, а модели-раздражители, созданные для конкретных людей. Собственно говоря, за этим он сюда и летел, была у него мысль проверить их возможную аналогию с объектами проекта «Полубог». Но сейчас он почему-то не спешил переходить к активным действиям, не торопился с высадкой на станцию, что-то удерживало его.
Комкон. Специалист по контактам.
Но мы забежали вперед. Как Доктор очутился в мирах Координаторов, с какой целью? Да так вот и очутился, преодолев пространство и время по собственной неосторожности: вышел вечером невесть за чем в пустыню, покатил с малознакомым демиургом по лунной дорожке – и не вернулся.
Пришел в себя он в той же розовой летающей тарелке, из которой вышел полчаса назад. Однако ни Мэгги, ни Командора там не было, да и обстановка изменилась. В иллюминаторах вместо ночной марсианской пустыни сияло утреннее солнце под высоким голубым небом, стояла тарелка не на буром песке, а на бетоне космодрома, уставленного кораблями разных размеров. В центре возвышалась столь циклопическая конструкция, что катер Доктора мог служить шлюпкой на этой громадине.
Мир изменился. Но не это было главным. Изменился он сам! Доктор прислушивался к себе, проверял ощущения – да это он, кто же еще. Но старше на три года. По опыту, по прожитому времени. Однако – поразительно и восхитительно – по тонусу, по физическим кондициям моложе лет на десять, а то и все пятнадцать! Он уже позабыл то чувство безупречно здорового тела, когда ничего нигде не болит, когда энергия бьет фонтаном и жизнь в радость. Значит, Мэгги сдержала обещание.
Но где она сама? Как долго он здесь? Он попытался вспомнить пережитое и довольно быстро новые воспоминания стали его собственными, он сливался со здешним самим собой и вскоре вспомнил все. Это не Марс. Вон его вещи в его каюте, он знает каждую деталь обстановки своего катера, знает, где тот базируется и куда он собрался на нем лететь завтра. Оказывается, вот уже четвертый год живет он среди координаторов и даже работает на них. Но с какой целью творец проделал сей темпоральный метемпсихозис, переселение души в его же тело, в Доктора, каким-то естественным образом оказавшегося в мирах координаторов, с последующей суперпозицией разновременных сознаний (этакая унитарная реинкарнация), было неясно.
Недавно Доктору, а вся его с Мэгги деятельность протекала на фронтире, на стыке вселенных, где возникли главные проблемы, недавно ему, как местному эксперту, союзнику, специалисту по контактам, официально предложили принять участие в одном из новых проектов. Он прозрачно назывался «Полубог» и в его рамках Доктор должен был провести черновую работу по сбору и анализу исторических материалов, реальных фактов и проявлений, а также начать поиск действующих образцов, соответствующих названию проекта.
С самого момента прибытия Доктор понял, что в его возрасте и с его анкетными данными невозможно адаптироваться в обычное местное общество. Во-первых, оно вовсе не было обычным. Наоборот, оно было настолько необычным, что сравнения с земной эмиграцией из страны в страну в этом случае не работали – там при всех различиях цивилизационный базис был общим, и речь могла идти лишь о нескольких годах адаптации. Здесь для этого надо было родиться здесь.
Во-вторых, он был обречен оставаться под пристальным вниманием спецслужб, так не лучше ли и продолжить карьеру под их крылом? В-третьих, фронтир есть фронтир, тут мало внимания обращают на такие мелочи, как происхождение, язык, цвет кожи, разрез глаз и все решают твои личные качества. Почти все. И, в-четвертых, но с этого стоило начать – Мэгги. Не потому что она была генералом Корпуса, а потому что он любил ее. Так что с работой на Координаторов придется смириться, тем более что он фактически уже выполнял функции координатора – и в марсианском проекте, и в рейде на Марс.
В итоге, несмотря на три года, проведенные в новом мире, Доктор не имел понятия о том, как живут обычные – кто? Как назвать одним словом обитателей множества галактик с триллионами солнечных систем? Он даже не имел понятия, как называется общество, к которому принадлежат Координаторы, и в дальнейшем применял это определение в широком смысле, называя координаторами всю эту цивилизацию цивилизаций. Как бы то ни было, а жить надо, значит – надо работать. Несколько лет на подхвате у Мэгги не прошли даром, он вошел в колею, познакомился с целями и методами работы ее конторы, оценил достижения и свежим глазом заметил недостатки, понял, что не боги горшки обжигают – и взялся за предложенное дело.
Будучи атеистом и ученым, Док не хотел оперировать такими неопределенными терминами, как бог или полубог, он считал, что еще не исчерпана идея человека и его возможности, и что не стоит умножать сущности без крайней необходимости. Может быть, проще окажется дать более широкое толкование определению homosapiens. Но не только исчерпывающего, но хотя бы удовлетворительного определения люди сами себе не дали. К тому же последние достижения в биологии, микроэлектронике и теории информации настойчиво подталкивали к пересмотру привычных взглядов.
Говоря по существу, без реверансов типа «по образу и подобию» и «венца творения», все сводится к простому вопросу: что есть человек, форма или содержание? Если форма, то и андроид близок к человеку. Если содержание, то в какие формы оно способно вылиться без утраты человечности?
Название проекта намекало на необходимость немедленного и скрупулезного изучения Мемнона, Философа, да и Александра, не говоря уже о творце. Но блистательный ахеец со своим высокоученым другом плыли на универсальном бронзовом корабле где-то среди звезд, и требовалось время и немалые усилия для организации поисков этой авантюрной парочки без какой-либо гарантии уговорить их прервать путешествие и согласиться стать объектами изучения. Этот вариант мудрый Доктор оставил на потом.
Александр? Хотя тот до сих пор не мог определить и оформить свои отношения с принцессами, не это препятствовало включению его в число «действующих образцов» требующих изучения. А то, что он и они круто пошли вверх по служебной лестнице и теперь сверх меры были заняты подготовкой новых кадров для корпуса и сбором информации. Тогда как творец, наоборот, замкнулся, уединился и избегал всякого общения. И все же Доктор начал с него. Здесь, в этом месте анализа своей новой жизни, почти уже слившись с новой личностью, он почувствовал, что именно с ролью творца в проекте «Полубог» была связана его срочная командировка в будущее. Что-то он когда-то сделал не так или чего-то так и не сделал...
Что же произошло с демиургом в плену? Как он вообще позволил пленить себя? Или это входило в его планы? И Док отправился к нему. Задумчивый творец проводил время за работой в Эдемском саду – так называлась база Координаторов, где они проходили рекондиционирование после спецзаданий. Поистине райское местечко! Творец сменил белое облачение на синие джинсы и клетчатую рубаху и ничего, кроме яблонь, вишен и пчел его не интересовало.
Если помните, впервые Док увидел его ранним утром на Марсе, когда бог решил прекратить боевые действия и фактически сдался в плен. Хотя нет, этого вы помнить не можете, Док и сам только что нашел эти воспоминания в себе новом, так что поверьте пока на слово. Что-то произошло с богом тем утром, что-то неординарное. Мемнон, увидев его, дал понять, что это лишь бледная тень того творца, которого он знал тысячи лет, уважал и считал другом. Док, проведший две ночи в напряженном телепатическом общении с демиургом, был согласен с Мемноном – это лишь пустая оболочка вчера еще столь мощного и грозного создателя. Александр, помнивший невероятное ночное восхождение на Олимп, горько смотрел на постаревшего, сгорбившегося бога с погасшим взглядом.
И все таки Доктор не оставлял попыток расшевелить его и однажды творец, не то утомленный его настойчивостью, не то испытывая угрызения совести, не то сам заинтересованный темой, подсказал ему мысль об Игнорис. Поначалу Док не принял нелепой идеи включить в разработку сказочный мыслящий океан из фантастического романа, но демиург как будто не только внимательно читал его размышления о природе времени, но и предвидел их дальнейшее развитие в сторону темпоральной станции. А с этой точки зрения планета-океан казалась чрезвычайно перспективной. Настолько, что фантастической оказалась не книга, а способность Лема предугадывать невероятную реальность! Если, конечно, исключалось постороннее влияние…
Но, кому-кому, а Доктору известно было лучше всех, что в деле с демиургом ничего исключать нельзя! Вскоре Андрей Георгиевич понял: океан не только не вымысел, но один из самых интересных объектов в их вселенной. Он может повернуть проблему иной стороной и даже дать ключ к ее решению. С трудом удалось убедить руководство и особенно Мэгги в перспективности и первоочередности проведения в рамках проекта «Полубог» этапа «Океан». Строго говоря, ему всего-навсего неохотно обещали подумать над предложением, не более того. Но как раз в этот момент творец и бросил на чашу весов нового, а скорее старого Доктора, изъяв его из прошлого, с Марса.
Док не собирался досконально выяснять, что собой представляет сам океан, на это могла уйти вся жизнь, даже такая долгая, какую обещала Мэгги. Ему требовалось лишь узнать, чего тот достиг в моделировании человеческой сущности и способны ли его модели к автономному существованию. В смысле ментальной самостоятельности, самодостаточности, способности длить свое бытие вдали от оригинала (стальная дверь в каюте Фаренгейта, сломанная хрупкой девушкой, требовала проверки этого варианта), в смысле способности такой модели достаточно долгое время действовать без внешней поддержки, без энергетической, а может быть и информационной подпитки. Может ли, попросту говоря, такая модель полететь к звездам, не исчезнет ли она в короткой вспышке за пределами некоей сферы действия Игнорис? Любопытно было бы заодно выяснить пределы этой сферы. И необходимо отделить впечатления от фактов. Если нечто происходит в сфере действия океана, то это не обязательно означает действие самого океана. Он может оказаться всего лишь медиатором. Действительно ли та девушка творение океана? Не сам ли Фаренгейт создал ее, а океан лишь разбудил его дремлющие способности и предоставил возможности для творчества? Выяснение этих вопросов позволяло перейти к этапам «Мемнон», «Философ» и так далее с определенным инструментарием и базой для сравнений.
Но вот что странно: задаваясь такого рода вопросами, Доктор обходил прямо вытекающее из них следствие. А именно: океан может предоставить точно такие же возможности для творчества и ему! И кто знает, каков будет результат. Ему почему-то не верилось, что его может постигнуть участь экипажа станции, тем более после того эксперимента с модулированным облучением океана жестким излучением. Но если нечто подобное все же произойдет… что ж, может быть оно и к лучшему. Клин клином и хотя бы выяснится, что его тревожит. Чего-то ему не хватало в новом мире, несмотря на переизбыток знаний, впечатлений и приключений.
Несколько напряженных и суматошных лет, проведенных среди Координаторов, в абсолютно чуждой и непривычной среде не повредили душевному здоровью Доктора, не вызвали тоски по прошлому и ностальгией он не страдал. Во всяком случае, березки на опушке и подтаявший мартовский снег родины ему не снились и душу не бередили. Но дочери так и остались незаживающей раной в душе. Снился Командор, живой и невредимый. И с тех пор, как принцессы стали все чаще улетать на долгие задания, а Мэгги оказалась выше головы занята реорганизацией корпуса, он начал думать о темпоральной пересадочной станции. Поэтому и ухватился за идею полета к Игнорис.
И вот он летит над океаном, внизу покинутая станция и Доктор вдруг понял, что он не будет высаживаться на нее. Все, чем он занимался последний час, сводилось, в сущности, к затягиванию времени перед принятием решения – он не хотел обследовать старую станцию. В предчувствия он не верил, но хорошо знал способности своего спутника по экспедиции и силу его внушения. Пусть творец совершенно отказался от телепатии, да и устной речью почти перестал пользоваться, пусть он настолько изменился, что на фоне былой своей мощи казался впавшим в маразм, это нисколько не повлияло на его поразительный дар влиять на окружающих. Стоило демиургу задуматься – и напряжение его мысли физически ощущалось всеми, близкими и дальними, верующими и неверующими, оно затягивало, как водоворот, и мало у кого хватало сил противостоять этому влиянию. Язвительный Доктор был одним из этих немногих, но и он в такие моменты с трудом мог отделить свои мысли от мыслей, индуцированных богом, хотя тот никогда не пытался подавить его сознание.
Творец еще на Марсе избрал его своим оппонентом в размышлениях и анализе, ценя холодный и трезвый рассудок, педантизм и упорядоченное, логическое мышление. Видимо, импульсивный демиург нуждался в таких собеседниках и Доктор заменил ему Философа. Над этим стоило задуматься. Некогда прототип Философа сформулировал весьма убедительные доказательства небытия божьего, да и сам Док, общаясь с творцом, не раз указывал ему на логические противоречия в концепции бога. Демиург лукаво щурился и довольно улыбался. Он явно питал слабость к атеистам и логическому мышлению!
Док любопытствовал: неужели динамичному, современному богу (а он тоже должен меняться, должен идти в ногу со своим стадом, и человечный Христос, например, совсем не похож на своего отца, сурового и жестокого бога Израиля) – неужели такому богу интересно и приятно раболепное, не рассуждающее почитание? Неужели ему необходимы заученные, механические молитвы, неужели он нуждается в посредниках, не может обойтись без церквей и клира? Он, бог! Всемогущий, вездесущий и всеведущий. Добро бы они — посредники, понижающие, так сказать, трансформаторы – трактовали господа едино и согласованно. Так ведь все церкви чем-либо, да отличаются друг от друга, да еще и живут столь недружно, что все это со стороны выглядит странно и авторитет бога не укрепляет. Верующий оказывается столь привязанным к внешней стороне веры, к формалистике, к религиозным обрядам, канонам и традициям, что истинный бог может показаться ему не соответствующим этим канонам, такой бог может вообще показаться ему совсем не тем богом, в которого он верил. И выходит, что ты поклонялся лукавому и не обретешь ни защиты здесь, на земле, ни спасения и царства небесного?
Доктор налегал на лопату, окапывая яблоню в Эдеме Координаторов и размышляя таким вызывающим образом рядом с молчаливым гигантом, окапывающим соседнее деревце. В джинсах и рубахе тот казался моложе, но и в самом деле демиург постепенно приходил в себя и уже не казался глубоким стариком. Однако он облекся не только в джинсы, но и в броню молчания и Док начинал терять надежду. Вот только рядом с богом трудно ее потерять! Он может все, но он не может не слушать, не может не слышать, не может заблокировать свое сознание – тогда он перестанет быть богом.
Странно, но подавляющее большинство людей, особенно верующих, не задумывается о своем боге. Им достаточно того, что он есть и что он именно такой, каким они себе его представляют. А ведь эти представления означают не то, что бог может, а то, что он должен. Идея долга идет рука об руку с идеей творца. Бог должен быть открыт созданному им миру! Замкнувшийся бог – мертвый бог. Поэтому Док был уверен, что его слышат:
— Все же бог должен время от времени вступать в прямой диалог с широкими массами верующих, иначе неизбежны искажения его образа. Тем более это необходимо для вразумления неверующих. Церковные иерархи, что ни говори, вовсе не предстоятели вседержителя на земле и уж тем более не наместники божьи, они всего лишь люди и могут ошибаться в трактовке господа, да и полномочия их надо бы периодически подтверждать, вдруг квалификацию утеряли, да и мало ли самозванцев говорит от лица всевышнего!
Доктор пытался пробить броню самоизоляции творца, и хотя тот молча налегал на лопату, возделывая сад, но то брови его удивленно взмывали вверх, то глаза лукаво щурились, то раздавался телепатический аналог довольного смеха. Творец не отвечал, но мимо ушей монологи Доктора не пропускал. Однако и у рассудочного Доктора была одна небольшая слабость, удивлявшая в свое время и пилота и Александра. Ею оказалась, как ни странно, ярко выраженная, хотя и тщательно скрываемая склонность к авантюризму и неординарным поступкам. Она проявлялась в таких, на первый взгляд мелочах, как способность протащить на орбитальную станцию банку кофе, или (а это уже не мелочи!) целый арсенал холодного оружия на борт межпланетного корабля. Каковой корабль он затем фактически угнал – лишь бы попасть на Марс. Эта небольшая слабость почтенного доктора наук привела к большим последствиям!
Вот и сейчас он вместо планомерного сбора материалов к проекту «Полубог» сразу перешел к следующему этапу. Он углубился в дебри теологии и философии, вызывает творца на диалог, но лишь потому, что в глубине души, втайне от самого себя задумал очередную авантюру. От себя, но не от демиурга. Доктор нарушил множество ведомственных инструкций, внутренних правил, правительственных постановлений и даже законов. Не суть важно, что о половине своих прегрешений он даже не подозревал – незнание законов не освобождает от ответственности за их несоблюдение. При обычном течении дел ему грозило как минимум служебное расследование.
Что же такого он натворил в этот раз? Он снова угнал корабль! Он отправился в несогласованный с руководством рейд самостоятельно, без страховки, без обеспечения, повторяя все ошибки Мэгги в ее спонтанном броске к Марсу, и даже хуже того, без десантной партии, без полевых агентов и с посторонним на борту. И не просто посторонним. Он увез с собой демиурга, если и не преступника, то подследственного, обвиняемого в немыслимых грехах. Что ж, историю делают люди, поэтому она повторяется и повторяется. Это и называется развитием по спирали.
Глава 10. Проект «Полубог».
Старый мимоид.
— Андрррей Георрргиевич! На станцию высаживаться не стоит…
Раскатистый бас создателя чуть не заставил Доктора подпрыгнуть. До сего момента творец не вступал даже в телепатическое общение и прямое устное обращение застало его врасплох.
— А разве не для этого мы летели сюда? Хм, вообще-то нет, но ведь любопытно посмотреть.
— Там нечего смотреть. Ничего неожиданного или незнакомого вы не увидите.
— Но как же, арена таких событий, станция из будущего – и ничего неожиданного, интересного?
Творец вздохнул и глянул на экран – киберпилотесса вела тарелку в кильватере станции, держась парой километров выше, голубое солнце било прямо в глаза и мир казался серебряной чашей, залитой доверху сиянием.
— Я думал, вы поняли, что у Лема реален лишь океан. Все прочее – моделирование ситуации. Никакой станции не было. То есть, не будет. И знаете, Андрей Георгиевич, что? Общаться таким вот образом не слишком удобно и еще менее вежливо, причем по моей вине, я ведь так и не представился. Прошу прощения. Впрочем, что вам в моем имени? Поступим иначе. Студенты в свое время звали меня просто Шеф. Как Вам? По-моему, ничуть не хуже и не лучше Доктора.
Док улыбнулся. Обращаться к богу, как к шефу, показалось удачной мыслью. Слава богу, с чувством юмора у шефа снова все в порядке, а это первый признак выздоровления.
— По-моему, Шеф это то, что надо. Но как же не было станции, если вот она перед нами, там, внизу, один в один с описанием! Со временем да, некоторая неувязка, согласен, хотя мы с вами видели нестыковки и похлеще…
— Нет, сейчас не тот случай. Никаких темпоральных нестыковок! Просто это не та станция.
— Вы хотите сказать, Шеф, что…
— Совершенно верно. Станцию и даже тот старый мимоид, что плывет под ней, создали вы! Или океан по вашим представлениям, или же оба вместе, в творческом союзе, так сказать, поэтому она и совпадает с описанием. Как раз с этим вы и хотели разобраться. Что ж, разбирайтесь. Но на станцию высаживаться не стоит, уж поверьте. Реальный океан, как видите, действует оперативнее лемовского и что вас может ждать там, бог весть. Мало ли чего еще он насоздает в вашу честь, да и у вас фантазия незаурядная, так что лучше не рисковать. Не забудьте, это вы прилетели сюда работать, а не он назначил вам время сеанса психотерапии!
— И что вы, предлагаете, Шеф? Как же мне его изучать, ничего не предпринимая?
— Хорошая мысль! С этого и надо начать, с проверки радиуса сферы действия океана, как вы удачно выразились. Уйти подальше и просто подождать. Ничего не произойдет — подойти поближе. Единственно, о чем я вас попрошу: высадите меня здесь. Нам нельзя оставаться вместе, нельзя усугублять и без того опасную ситуацию. Не возражайте! Послушайте. Он практически мгновенно создал крупную и сложную станцию – датчики засекли ее еще с парковочной орбиты, на втором витке. Уверен, в ней вы застанете все именно таким, каким и представляли себе, причем – и это поразительно – все будет действовать! И калькуляторы, и анализаторы, и холодильник, в котором даже может лежать та, черная. У него большие возможности и никаких сдерживающих мотивов. Он опасен. Я в этом разбираюсь. Не рискуйте, прошу вас.
— Как же я могу бросить вас? Вы же окажетесь прямо у него в лапах!
— Хм. Спасибо, но за меня волноваться не стоит. А вот вы – если он для вас не поскупился, то мне может приготовить нечто особенное, что может коснуться и вас. Так что давайте поторопимся, боюсь, каждая минута дорога. Вы быстро высаживаете меня на мимоид и улетаете подальше. А там видно будет.
Доктор чувствовал, что демиург прав. Чувствовал физически, ему хотелось как можно скорее выйти хотя бы на орбиту былой луны, а лучше еще дальше. Было ли это неосознанным давлением творца, или он начал воспринимать влияние океана, но неприятное ощущение опасности заставило поспешить. Пилотесса давно все поняла и провела необходимые расчеты. Она выстрелила демиурга в силовом коконе, убедилась, что тот благополучно ступил на желтоватую, пористую поверхность старого мимоида и круто рванула вверх. Розовая молния сверкнула в зенит, а на уступе берега остался сидеть высокий пожилой мужчина в белых одеждах. Он задумчиво смотрел на волны, ластящиеся к его ногам.
Принц Гамлет Датский
— Это вам идея кажется странной, шеф, с вашими возможностями, миллиардами лет за плечами и широким взглядом на мир. А наш век краток, кругозор узок и так много терять просто обидно. Все равно, что оторвать у бабочки крылья.
— Э… дорогой Доктор, а что вы, собственно говоря, имеете в виду? Ностальгия вас не мучает, обрели вы многое, короткий век вам продлят и продлят надолго, что же еще вас беспокоит?
— Друзья и дети! Командор и дочери. И что-то еще, а что, сам не понимаю.
— Ну, батенька, я же не бог, в самом деле…
Доктор проснулся. Кажется, демиург был прав, надо было улетать подальше от этой не в меру активной планеты. Но ведь стыдно покидать товарища и бежать, куда глаза глядят, тем более на глазах у океана. Надо хотя бы попытаться сохранить лицо. Увы, орбита былой луны оказалась неспокойным пристанищем. Выспаться не удалось, а про лицо и говорить неудобно...
Виртуальная пилотесса домчала тарелку сюда за считанные часы. Она бы мчала и дальше, но Док решил провести первую проверку здесь. Заключалась она в попытке задремать. Демиург тем временем неторопливо обходил выветрившийся айсберг мимоида и порой выходил на связь. От интеркома он отказался, тот безобразно шипел весь голубой день, но самому ему не мешало ничего: ни гудящее высоковольтным напряжением голубое солнце с его убийственным ультрафиолетом, ни ядовитая цианистая атмосфера, ни безбрежный ментально-чуждый океан, простершийся вокруг плывущего по волнам мертвого Моби Дика.
Видимо творец сам истосковался по общению или даже провоцировал океан на активные действия – его громогласный телепатический бас медным колоколом гудел над планетой. Доктор непроизвольно ежился, вспоминая, как совсем недавно, на его глазах и памяти, творец держал в ментальной узде целую планету, не позволяя никому даже пикнуть! И все же беспокоился, слишком неравными казались столкнувшиеся силы, несопоставимыми масштабы: планетарный, мегатриллионнотонный мыслящий океан с одной стороны, и крупный пожилой мужчина в белом бурнусе и с пастырским посохом с другой. Беспокоился Доктор зря. Голос бога легко достиг его орбиты и пожелал спокойной ночи. Свои проблемы, если они у него возникали, шеф решал сам.
А вот Андрею Георгиевичу этого не удалось. Он заснул было, но сон не принес успокоения. В нем он снова спорил с богом, согласен был продолжать сей спор и далее, лишь бы не просыпаться, но проснуться пришлось. Разбудила его виртуальная Мегги, его нянька в новой вселенной, оставленная оригиналом для присмотра за немного легкомысленным и увлекающимся, по ее мнению, Доктором. Эмоциями и чувствами киберпилотесса, конечно, не обладала, хотя со стороны казалось обратное, но воображение имела преизрядное, особенно в отношении самой себя. Оно заменяло ей и эмоции и чувства, если это не одно и то же. Сейчас она была сбита с толку. Или даже испугана.
— Андрей Георгиевич! К вам ракета. С дамой.
Пришлось проснуться, голос Мэгги-2 был трагичен. Рядом с катером плыла старомодная ракета. Непонятно было, как она могла здесь очутиться – классическая ракета сороковых-пятидесятых, остроносая, хищная, красивая, черно-белая, как парадная эсэсовская форма ракета фон Брауна. Антиквариат. Такой не могло быть на станции из будущего. Этой примитивной красавице никак не дотянуть до лунной орбиты! Значит, началось.
Неужели это та самая, с девушкой? Внезапно четкие очертания музейной ракеты расплылись, как будто она завибрировала с высокой частотой, завинченный снаружи люк сорвал гайки-барашки и отлетел, кувыркаясь, в сторону. Из люка выплыла девица в коротком, разрезанном на спине платье и, не замечая ни вакуума, ни яростного ультрафиолета солнечной радиации, направилась к ним. Как ей удавалось плыть в пустоте, бог весть, но она еще и звала на весь ближний космос: «Крис! Крис!»
Док поморщился. Он не любил, когда кричали над ухом. «Цо то бендже?» подумал он и посмотрел на небо. Неба не было. «Крис, Крис!» доносилось издалека, но Док лишь нервно отмахнулся: «Ниц не вьем!» Он заботливо поправил брабантские кружева на манжетах камзола, проверил пистолеты за поясом и повел рукой вправо – ему подали сверкающий мегафон.
— Не верю! – гремел медным голосом Доктор, перекрывая грохот боя при Лепанто. Свирепые алжирские пираты испуганно приседали, услышав рев и раздумав прыгать на борт венецианских галер. Они проклинали гяура Станиславского: ференги взяли инициативу в свои руки и таранили один корабль правоверных за другим. Увы, времена Сулеймана Великолепного предвещали долгий и невеселый закат империи.
Доктор знал это и потребовал абордажные солнечные очки. Он любил честную игру и не хотел смущать противника сверканием глаз. Пока бронзовый микенский мегафон меняли на виста-очки от Майкрософт, он снова попробовал предвидеть будущее – и снова не удалось. Неба по-прежнему не было (куда, к черту, оно делось?), но будущего было даже слишком много, просто он не мог предвидеть его. Будущее оптимистично звало слева, уверенно предлагало себя прямо впереди и шелестом прибоя манило справа. Что и говорить, времени всегда было больше, чем пространства, как бы ни пытались объединить их в едином континууме. Пространство лишь одна из форм существования времени, пена, плывущая по его течению и сбивающаяся в галактики на завихрениях потока! Плывущая?
И Док поплыл в будущее. Он знал, что океан воскресил прошлое, и оно молчаливо и укоризненно стоит сзади. Док знал это и не хотел оборачиваться. В будущее? Зачем тогда оглядываться? Но дорога оказалась дальней. Вечерело, клонило в сон, красное солнце опасливо висело над кромкой хвойного леса, боясь уколоться вершинами елей, а голубое надменно село, не обращая внимания на всякую ерунду. Док остановил усталого першерона и поднял ему забрало, а сам снял шлем. На путевом камне с рунической надписью сидел мрачный ангел и укоризненно махал пальцем:
— Не испытывайте моего ангельского терпения, Док! Сколько можно ждать. Тем более что это не руны, и не арамейский, Андрей Георгиевич. Это обычный санскрит, могли бы и сами разобраться. Прямо ехать не стоит.
— Конечно, не стоит! Чрезмерно широкий выбор равнозначен его отсутствию. И потом, ехать неудобно и утомительно. Раз уж речь зашла об океане, об инверсной здешней талассократии, то надо плыть. Доблестный Мемнон абсолютно прав, navigarenecesseest! Нес-па, коллега?
Док облегченно вздохнул, услышав знакомый голос и замысловатые речевые обороты. Это они, Мемнон и Философ. Друзья вернули его к реальности, и наведенная фантомная фантазия стала таять: ангел возмущенно взмахнул крыльями и улетел, грозя пожаловаться в инстанции, дурацкий и ненужный ночью лес загнул горизонт и свернулся в рулон, захватив с собой красное солнце, першерон вежливо поклонился, пожал плечами, громыхая броней, и растаял вслед за ангелом. Доктор снова сидел в командирском кресле и наблюдал прибытие звездных скитальцев.
Огромные, окованные алой бронзой весла универсального корабля развернули лопасти поперек хода, и античный красавец затормозил рядом с тарелкой. Как вовремя! Девушка еще стучала в иллюминатор, выясняя, не видел ли Доктор на станции хорошо известного ему Криса Фаренгейта, и не может ли при случае передать ему, что она отлично без него обходится и видеть более не желает. Но, заметив сверкающего доспехами могучего ахейца, зарделась, кокетливо закрылась веером и замолчала, стреляя глазками. Выстрелы выбивали искры из брони Мемнона, но тот лишь добродушно улыбался.
Философ в камзоле, парике и при шпаге стоял на корме и вдохновенно рассуждал:
— …нет, теорию эйдетического восприятия необходимо понимать более широко, как нашу перспективу, как возможность всеобщего, тотального, динамического, образного восприятия, неразрывно связанного с эмоциональным сопереживанием, как стандартную способность принимать вербальную информацию и формировать при этом в мозгу объемную, подвижную, полноцветную картину, практически ничем не отличающуюся от реальности! Вы можете себе это представить? Я, например, не могу. У меня получается что-то вроде комиксов с надписями. Увы, мы с вами играем в заурядном провинциальном театре, в котором даже декорации меняются нечасто, а эйдетики живут в сверкающем голливудском мире! Нечто похожее проходит и перед нашим внутренним взором, но оно настолько серое и невзрачное, что действительно приходится идти в театр. Или в кино. Театр расковывает воображение, а кино его заменяет...
Доктор хотел было предложить всем вместе пойти в местный театр (очень неплохой, судя по отзывам) и посмотреть модернистскую постановку Гамлета, но тот не заставил себя ждать и пришел сам, таща на веревочке парадный череп Полония с изумрудами в глазницах. Принца заботливо сопровождала призрачная тень отца, сквозь которую мерцали звезды. Гамлет пристально смотрел под ноги, в звездную пустоту и еле слышно шептал:
— Быть иль не быть? Вот в чем вопрос! Стряхните забытье, сударь! Как слышите меня? Очнитесь! Нет, не оглядывайтесь, там прошлое. Вам вреден сырой климат Дании, да и океан бушует не на шутку. Доктор, возьмите себя в руки, дайте команду пилоту.
Тихий голос космического принца рокотал знакомыми обертонами гласа господа. Шеф? Что-то не так? И в самом деле, что он забыл у этой странной планеты, где даже нет приличного театра? Сражаться с океаном бед охоты нет, но умереть, забыться – недостойно! Принц одобрительно кивнул, а тень гулко вздохнула:
— Вы бы, Доктор, не принимали так близко к сердцу все эти… все эти рефлексы-фокусы. Тут вас собственный скептицизм подвел, вот вам и фабрикуют на скорую руку невесть что, так, для проформы. А оно вон как вышло! Все же верить надо, хотя бы через день, вера полезна для здоровья. Еще лучше оставить для агностицизма одно воскресенье! Советуют вам отступить – прислушайтесь к совету!
Доктор внял, раскланялся с принцем, извинился перед друзьями и пообещал девушке непременно передать привет Фаренгейту, как только выдастся время, хотя сам он предпочитает шкалу Кельвина, а по будням Цельсия. Он подтянулся, посуровел и громко скомандовал эскадре отход в кильватерном строю на одну астрономическую единицу над плоскостью эклиптики. Пилотесса хмыкнула, но команду отрепетовала и взяла под козырек. Тарелка рванулась в открытый космос.
С такого расстояния планета сверкала ярче Венеры. Прошло несколько часов после поспешной ретирады, но обескураженный Док все еще вспоминал свирепых алжирских пиратов, пистолеты и дорогие брабантские кружева (он механически продолжал поправлять их, щелчком сбивая соринки) и выяснял у Мегги-2:
— Мы сможем снять шефа с мимоида? Кокон на такой дистанции сработает?
— Кокон сработает, если океан не начнет менять метрику пространства-времени, стандартные же координаты я фиксирую. Но что там творится – трудно вообразить. Гляньте на снимки.
Пилотесса оставила над планетой наблюдательный зонд, но ничего особого вокруг мимоида не происходило вплоть до визита дамы в ракете и последующего спектакля. Насколько понял Андрей Георгиевич (а его рассудок еще не пришел в норму, ему еще слышался зов «Крис, Крис» и в кормовые экраны он боялся глянуть, там мог плыть бронзовый корабль), Шеф вмешался очень вовремя. Еще немного и ситуация могла стать необратимой.
За тех, на станции – Фаренгейта, Инститориуса и остальных – не брались так сразу и так круто! Им предлагали пробный шар, очень болезненный, но один, и смотрели на ответную реакцию, не более. Его же не только засыпали этими шарами, но и прямо давили на психику, вмешались в сознание. Или не вмешивались? Нет, прямого вмешательства в сознание могло и не быть, но вот эндорфинную систему Доктора грубо встряхнули, это несомненно. Подкорку мозга вынудили спешно синтезировать специфические эндогенные опиаты, стимулирующие расширение спектра принимаемой органами чувств информации и возбуждающие ассоциации для выработки новых моделей поведения в нестандартных условиях. Как будто в старых, отработанных эволюцией моделях океан разбирался прекрасно и они его не интересовали!
Интенсивное внешнее давление и стимуляция нервной и гормональной систем вполне могли увести сознание в область ирреального, но демиург не позволил этого. Он сумел достучаться до уходящего в иллюзорные миры Доктора, причем сделал это эффектно и намеренно вызывающе – через творение океана, устами модели-копии печального принца датского, демонстративно взяв ее под свой контроль. Вот тогда-то внизу и началось светопреставление!
Вознесение.
Океан реагировал весьма бурно, но объективно об этом судить было трудно из-за колоссальной разницы в масштабах действующих лиц и феноменов. Доктору показалось, что планетарный монстр яростно возражает против попыток помешать ему изучать гостей и в ответ задействовал несоразмерные силы. Но, возможно, это была чисто субъективная оценка, а на самом деле океан вовсе не бурлил во гневе, а лишь слегка прищурился, стараясь рассмотреть, кто же это пожаловал к нему в гости и с кем он имеет дело. Может быть, впервые за миллионы, если не миллиарды лет ему встретилась столь организованная материя, оперирующая упорядоченной информацией, и он боялся упустить счастливый случай, спеша разобраться с новым явлением.
Подробности зонд передать не смог – чудовищный циклон на глазах образовался вокруг мимоида и громоздил слои кучевых облаков один на другой. Вскоре он полностью закрыл участок планеты размером с Австралию. Если одиночные облака всегда сопровождали знаменитые многомерные динамические модели, вечно плывущие по океану, то в таком случае демиург собрал вокруг себя целый флот стрельчатых готических айсбергов! Да, чем-то он очень заинтересовал или чрезвычайно возмутил протоплазматического монстра, куда сильнее, чем Доктор.
Тому стало стыдно. Ну, чем его взяли? Господи, дважды вымышленная девушка, грубые копии друзей и в довершение – вымышленный литературный принц! Немного фантазии и сил потратил на него океан, но и этого хватило, чтобы выбить видавшего виды ученого из колеи. Доктор даже застонал от стыда, но тут же взял себя в руки – главное не это. Демиург, ему надо помочь. Судя по тому, что картина буйства стихий, передаваемая зондом, принимала черты апокалипсиса планетарного масштаба, Шеф еще держался и это было поразительно. Какого рода дискуссия кипела там, черт его знает, но аргументы сторонами приводились внушительные.
Способность океана создавать миллиардотонные артефакты, в узлах которых даже скорость течения времени менялось (если оно вообще не инвертировалось и не текло вспять!), внушала уважение, хотя по сравнению с его способностью стабилизировать свою невероятную орбиту в системе двух солнц и не казалась чем-то из ряда вон выходящим. А вот способность демиурга, бога все же локального, противостоять целенаправленному давлению целой планеты, абсолютно чуждой всему человеческому, потрясала. Шеф время от времени выходил на связь, озабоченно прощупывал сознание Доктора, как врач, осматривающий пациента, и при этом беззаботно комментировал ситуацию. Спокойствие его не казалось наигранным, хотя и никак не вязалось с обстановкой, рисуемой камерами зонда. Радары проникали сквозь многослойную облачность и показывали кольцо воистину океанских по масштабам ажурно-титанических образований, в центре которого внушительный айсберг старого мимоида казался спасательной шлюпкой, окруженной линейным британским флотом!
— Крайне любопытно, Андрей Георгиевич! Жаль, что вы не видите, в каком темпе он проводит свои метаморфические преобразования. Хотя, что я говорю, совсем отвык от полноценного общения! Поглядите сами, передаю видеоряд, как говорили те киношники, что снимали пародию на ваш рейд на Марс. Вон, присмотритесь, там, на втором ярусе этих аксиоматически-логических конструкций, метрах в трехстах от уровня поверхности океана. Голову даю на отсечение, что мы видим пену, мерцание темпорального вакуума. Какая мощь! Прямой, лобовой перебор вариантов – в естественных, природных масштабах. И, увы, какой низкий коэффициент полезного действия. Суммарная скорость реакций при таких масштабах высокой быть не может, это уже из азов информатики ясно. Тупой эволюционный метод, эвристики ему не хватает, бедняге. Но молодец, молодец! Ого, он уже на прямую связь пытается выйти…
Доктор поспешно обратился к Шефу, предостерегая от прямого контакта, и чуть было не потерял сознание. Ментальный удар был силен! Это не было информационной атакой (либо он не уловил смысла в коротком телепатическом ответе), это больше походило на окрик, обращенный к нему, к Доктору. Океан увлеченно осваивал телепатию и мимоходом огрызнулся, будучи полностью занят Шефом. Он не желал, чтобы ему мешали.
— Осторожнее, Доктор! Этот компьютер-переросток не соразмеряет сил. Лучше я сам буду поддерживать связь. Со мной все в порядке, так что не волнуйтесь. Сейчас я его немного э… попрошу не пережимать.
Скорость кружения облаков, туго скрученных циклоном, падала, они растекались в стороны, образуя нечто вроде «глаза» урагана», и вскоре открылось поле боя, а может быть и вовсе наоборот, не боя, но плодотворного диалога высоких договаривающихся сторон. Камера дала максимальное увеличение, и Доктор облегченно перевел дыхание – шеф стоял на вершине своего плавучего Эльсинора, своего старого, пожелтевшего Моби Дика, непринужденно заложив руки за спину и неторопливо осматривая светлеющий горизонт. Мимоид плыл в центре гигантского круга миль десяти в диаметре, образованного двумя дюжинами чудовищных трехмерных «снежинок», если можно так выразиться в отношении объектов площадью с самый большой аэропорт со всеми его взлетно-посадочными полосами и полосами отчуждения, и высотой до полукилометра! Со снежинками их связывала лишь сложная центрально-симметричная структура и белый цвет.
Стрельчатые гиганты описывали циркуляцию против часовой стрелки, но бурунов в «носовой части» видно не было, видимо, их несло кольцевое течение. Размытые контуры верхушек говорили о непрерывной и невероятно быстрой трансформации архитектоники конструкций, что с физической точки зрения было просто невозможно. При таких массах – десятки и сотни миллиардов тонн! – никакое вещество не обладает и не может обладать достаточной прочностью и одновременно пластичностью, чтобы с такой скоростью – десятки и более трансформаций в секунду с амплитудой в сотни метров – менять форму. Любое испарилось бы за несколько минут от внутреннего трения. Значит (ого!) менялась скорость течения времени. Зонд маневрировал, показывая артефакты с разных ракурсов, и в поле зрения промелькнула забытая станция. Во время отхода тарелки на высокую орбиту она устремилась было вослед, но не смогла угнаться и нехотя вернулась к мимоиду. Теперь она снова висела над ним выше облачного покрова. Либо он привычно следовал за ней, кто знает. Иной активности старая станция не проявляла: иллюминаторы закрыты, передатчики молчат, радары не работают.
— Как дела, Доктор? Незваные попутчики отстали? Еще не раздумали их изучать? Оно и так, помните: «…оберштурмбанфюрер тоже, но Хунта успел первым!». Шучу. И все же, оглянитесь внимательно, да и к себе прислушайтесь, все ли в порядке. Если что не так, отступайте, не задумываясь и не смущаясь, не та ситуация. Нужен результат, а не подвиги. Я предвижу новый шаг э… оппонента и боюсь, что некоторое время буду порядком занят, так что будьте осторожнее, пожалуйста.
— Шеф, а не пора ли и вам ретироваться? Я понимаю, что вы волнуетесь за меня, но ведь и я переживаю за вас, более того, несу ответственность перед властями и перед своей совестью…
— Ну, батенька, не преувеличивайте. С чего это вдруг – власть, совесть. Кесарю, конечно, кесарево, богу, гм… богово, но ведь и человеку что-то должно остаться, он тоже имеет свою долю на празднике жизни. Справимся, тогда и будем думать об ответственности, не справимся – и отвечать не придется. Да и какие тут власти? А про совесть это вы хорошо сказали. Моя вот мне говорит, что надо выдюжить, ибо еще одна ретирада лишит меня остатков самоуважения и творческих перспектив. А для нашего брата это хуже смерти…
Шеф надолго замолчал, видимо у него хватало забот, и Доктор понял, что надо бы и самому попробовать самостоятельно решать свои проблемы. Но услышанное его обеспокоило. Судя по всему, творец ожидал чего-то весьма серьезного, если уж заговорил таким манером, и Доктор внимательно вглядывался в картину, передаваемую зондом.
«Мерцание темпорального вакуума», как выразился демиург, на верхних, перисто-игольчатых ярусах титанических конструкций океана постепенно замедлялось, становилось похожим на высокочастотную вибрацию, но согласованную, синхронную, словно задаваемую вспышками стробоскопической лампы. Колоссальные «снежинки» наливались собственным внутренним светом, что казалось невероятным в слепяще-ртутном, сварочно-дуговом сверкании голубого солнца. А, вот оно в чем дело! На высоте зонда еще догорал голубой день, а там, внизу планету уже окутывали красные сумерки. Опалесцирующие айсберги все кружили свой жутковатый хоровод вокруг едва возвышающегося над волнами, плоского и невыразительного мимоида, их острые пики все чаще озарялись мертвенно-бледными сполохами огней святого Эльма, и атмосфера электризовалась в буквальном смысле слова!
Поверхность облачного моря периодически вспыхивала дрожащим электрическим светом – внизу разгоралась грандиозная гроза. Во время вспышек жемчужные тона серели, покрывая тревожно мигающую лампу циклона мелкой, переливающейся муаровой рябью. В центре лампы исподволь накалялась хрустальная розетка – демиург как всегда оказался в гуще событий!
Внезапно между парой следующих в кильватерном строю айсбергов проскочил мощный электрический разряд, грандиозная и ослепительная вольтова дуга, танцующая над черной поверхностью «воды». Она соединила на какой-то миг плавучие острова. Даже с большой высоты были отчетливо видны пышные сиреневые искры и тлеющие черно-красные обломки, фонтаном взлетевшие из точки попадания разряда и падающие в собственные отражения в маслянистой черноте волн. Копоть горящей органики густыми хлопьями парила над соборными шпилями, попадала в конвекционные восходящие потоки и превращала мощный ионизационный пробой в инфернальное зрелище! Мрачная феерия повторялась и многократно дробилась в зеркальной поверхности динамических моделей, а затем удваивалась темным зеркалом океана.
Микрофоны зонда донесли отчетливый треск и грохот, затем он повторился еще и еще: Гранд Флит океана наконец-то начал боевые действия и открыл огонь из главного калибра! Вскоре залпы молний слились в сплошной оглушительный рев. Все более мощные разряды стелились и ветвились, соединяя сверкающие, но пока разрозненные бриллианты гигантского ожерелья огненными потоками. Прошло немного времени и установилось правильное чередование пробоев. Ревущая река огня скользила, нет, скорее все же мчалась рывками, по часовой стрелке, против движения плавучего кольца. Картина напоминала бы дугу, бегущую по коллектору машины постоянного тока, если бы в природе встречались коллекторы двадцатикилометрового диаметра!
Полупрозрачные плавучие горы величественно кренились на циркуляции, светясь ровным молочно-белым светом, на фоне которого нервно дрожали голубые разряды и багровые фейерверки искр. Их стрельчатые башни и узорчатые пики на глазах испарялись в адском пламени и стекали вниз. Вскоре с обеих сторон образовавшегося на каждом айсберге плато заплескались огненные озера расплавленного материала, они служили электродами чудовищных вольтовых дуг.
Доктор глядел во все глаза и не мог оторваться от экрана, от этого невероятного праздника огня. Камера дала общий план: в центре мерно вспыхивающего облачного водоворота медленно кружилась сияющая золотом корона!
— Внимание, Андрей Георгиевич! Сейчас начнется самое интересное.
Спокойный и даже веселый голос Шефа резко контрастировал с бурей, бушевавшей вокруг него. То, что он нашел время, силы и возможность связаться с Доктором говорило о многом. Бросалась в глаза разница в подходах океана к боссу и к Андрею Георгиевичу: ни фальшивых станций и девушек, ни эрзац-друзей творцу не предлагали. Его окружили поразительно сложными конструкциями, которые по одной из теорий являлись не то многомерными, наглядными и действующими моделями различных математик (протоплазменному мегаобразованию, мол, было бы трудно мыслить абстрактно без таких моделей), не то вещественными проявлениями мыслительной активности океана. Если земная архитектура — застывшая музыка, то эта, значит, архитектоника — воплощенная мысль!
Пробные шары для Доктора океан лепил из образов, почерпнутых в сознании ученого. Нет, скорее все же в подсознании. Складывалось впечатление, что именно оно было для океана открытой книгой, ясным и понятным, интересным букварем с яркими картинками, а вот в специфически вербальном способе действия нашей рассудочной сознательной составляющей он либо пока не разбирался, либо просто не «слышал» этой информации, считал ее шумом. Если так, то Координаторам с их цивилизацией, построенной на телепатии, на образном общении придется здесь несладко! Разве что блокировка сознания поможет. Если поможет...
А вот с творцом у океана ничего не получалось и Доктор вынужден был признать, что Шеф сильно отличается от человека и что расширенным толкованием определения homosapiens тут не поможешь. Таких блестящих перспектив у человека пока не предвидится, здесь мы сталкиваемся уже не с разными стадиями развития, а с принципиальными отличиями. Бог, не бог, но уж точно не человек! Это нечто – иное и гораздо большее. Впервые он подумал о боге всерьез, как о природном феномене, а не умозрительной конструкции, основанной на ущербной логике.
Увы, оказывается, и в этом случае человечество не преуспело! Несмотря на тысячелетние труды блестящих теологов четкого или хотя бы внятного, непротиворечивого определения бога сформулировать не удалось. Он и впрямь оказался неисповедим, вера в него, несмотря на старания Фомы Аквинского придать ей рационализм, по-прежнему базируется на абсурде и теперь придется (а в том, что придется, Доктор уже не сомневался) все начинать с нуля. Как бы то ни было, а океан не смог ничего выловить ни из подсознания творца, ни из сознания. Видимо, относительно простых, как в случае с людьми, ясных и понятных, ярких картинок, удобных для воплощения он там не нашел, а то, что встретил, потребовало колоссального напряжения мыслительного или счетного, или какого-то там еще аналогичного процесса самого океана. И… и что-то пошло не так!
Кажется, океан перенапрягся. Сверкающая во тьме ночи корона высоковольтного разряда, плавящая острова динамических моделей, уже не воспринималась нормальным процессом, она больше походила на работу вразнос, на признак аварии. Неужели океан перегрузил свой «мозг»? Вряд ли. Чего нет, того не перегрузишь! Похоже, он вообще прекратил думать! Гм, оказывается, в отсутствии мозга есть свои плюсы. Посчитав мышление, как бы его ни понимать в данном случае, бессмысленным и даже опасным, он перешел к активным действиям. Что возьмешь с автомата! А океан все больше напоминал Доктору огромный, фантастически сложный, но все же автомат. Ночная фантасмагория внизу входила в финальную фазу, крещендо света достигло кульминации, и протоплазменный маэстро приготовился нанести на картину последний штрих, взять последний аккорд. Доктор всмотрелся – айсберги сужали кольцо!
Корона разряда вращалась все быстрее и в центре огненного круга замерцала еще одна точка – это стала накаляться холодным светом подводная часть мимоида. Вокруг плавучего пристанища творца возник разгорающийся, зыблющийся ореол и волны прибоя прорисовались на этом фоне четким интерференционным узором. Камера зонда снова дала максимальное увеличение, и Доктору показалось, что старый обломок былой славы растет!
Густой силикатно-органический раствор, из которого и состоял океан, быстро отступал, но не успевал стекать с нешироких пляжей. Вот появилась светящаяся подводная часть — стекловидная стена действительно вырастала! По ней струились переливающиеся перламутром потоки. Стробоскопические вспышки мчащихся по кругу молний слились в ровное горение, из огненных озер текли янтарные реки и рушились густыми водопадами в океан. Подножие плавучих островов окутал ядовитый пар, а грохот разрядов, уже слившийся в басовитое гудение планетарной электрической машины, сменился тревожными инфранизкими пульсациями, от воздействия которых остатки облачности расслоились на дымные кольца. Те одно за другим взлетали в стратосферу.
Вскоре стало очевидно, что старый мимоид не растет, а взлетает! Крутая стена бортов поднялась уже метров на четыреста и скользила все быстрее – махина набирала ход. Вот продолговатая километровая туша, похожая одновременно и на громадный ледяной «Титаник» и на его айсберг, вылетела из родной стихии и под ней сомкнулись медленные кольца волн.
— Шефа ищи! Дай крупный план! Что с Шефом?
Доктор орал, но зонд и так работал на пределе, разрешения его оптики не хватало, чтобы с орбиты отыскать человеческую фигуру на светящейся льдине, взлетающей в небо. Пилотесса оправдывалась:
— С ним все в порядке, если на этой планете вообще знают, что такое порядок. Более крупный план зонд не даст, он сам едва выскочил – над центром кольца зона трансгрессии, пониженной гравитации, а вокруг, наоборот, гравитационный ров. Зонд туда чуть не ухнул, еще немного и зацепил бы атмосферу!
— К черту зонд! Где Шеф?
Доктора можно было понять. Гигантская туша мимоида уже пробивала облака и набирала скорость! Вот он протаранил станцию, за которой следовал столько лет, и помчался дальше, унеся клетчатого кита, ставшего вдруг удивительно маленьким, в космос на своей обширной спине. В этот момент на связь вышел Шеф:
— Как вам мое вознесение, Доктор? Грешен, люблю эффекты. Дайте-ка, я взгляну со стороны, вашими глазами… О, прекрасно, прекрасно! AllgoodchildrengotoHeaven. Знаете, что этот многомыслящий паршивец задумал? Он решил избавиться от проблемы, то есть от нас, самым простым способом! Раз, мол, задача не решается, то ее и не было. Элиминировать к чертовой матери и вся недолга. Однако! Теперь вы видите разницу в подходах? Да любой почти человек зубами вцепился бы в загадку, всю жизнь думал бы о ней, кое-кто религию новую основал бы, а этот счетный монстр, этот калькулятор-переросток сухо и трезво взвешивает свои возможности (а они весьма немалые, поверьте, просто он ими пока пользоваться не умет) – и самоустраняется от решения. То есть устраняет меня в данном конкретном случае. Но получилось изящно!
— Ох, рад слышать вас, Шеф, но ничего не понимаю! То, что вы крепкий орешек, мы знаем и видим, но куда это он вас элиминирует? Ну, выведет на орбиту пропавшей луны, ну вытолкнет в местный аналог пояса Куйпера и что? Какое же это исключение проблемы?
— Прошу прощения, Андрей Георгиевич! Это я виноват, не уделил вам достаточно внимания. Вы что, так ничего и не помните?
— Шеф, я не понимаю вас! Что я должен помнить?
— Вот черт, как неудачно сложилось! Не в пространство он меня выталкивает, понимаете? Что пространство? Было бы время – и любое пространство преодолимо. Но вот времени-то и нет. Он дал мне хар-р-роший пинок по темпоральной оси! Впрочем, я сам напросился. Так вы не помните ничего из того времени, что Вас не было здесь?
— Шеф, умоляю, не говорите загадками! Какого времени? Когда это я здесь не был, если мне даже выспаться не удалось! Еще и суток не прошло, как мы сюда прибыли. Что здесь происходит?
— Вы уж извините меня, Доктор. Я думал, он бросит вас в будущее, компенсируя мое перемещение в прошлое. Что-то вроде сохранения темпорального импульса или момента, принцип рычага. Себя он, конечно, старый арифмометр, считает точкой опоры, центром вселенной, нулем абсолютной системы координат. Между прочим, не так уж он и ошибается.
— Я вижу, то есть понимаю, вернее догадываюсь… случилось нечто необычайное? Но что? Что-то со временем? Или вы еще не разобрались?
И в этот момент Доктора осенила догадка. Так вот зачем он понадобился! Он-то думал, что сумел привлечь творца к сотрудничеству, а на самом деле…
— Шеф! Вы уже были здесь до меня?..
Мимоид в это время вышел из плотных слоев атмосферы и пролетал мимо зонда. Док наконец-то увидел демиурга. Тот стоял на носу своего «Титаника», скрестив руки на груди. Он был окружен прозрачным куполом –либо собственным защитным силовым полем, либо работы заботливого хозяина, выпроваживающего незваного гостя. Мимоид неожиданно быстро исчез не только из поля зрения оптической системы, но и с экранов радаров, огненная розетка внизу внезапно погасла, облака исчезли, и вообще на этой стороне планеты, оказывается, пылал голубой полдень! Потрясенный Доктор всматривался в кадры записи возносящегося творца и пытался понять его последнюю ментальную посылку. Очевидно, времени у того уже не оставалось, и он сжал свою передачу, как будто заархивировал файл. Полностью расшифровать его так и не удалось. Лишь последние слова-образы всплыли в мозгу:
— Был, Доктор, был. Да с вами же и был, просто вы пока не можете вспомнить. Так что да, нас уже ждали. Каюсь, это я раскачал темпоральные качели. Мне обязательно надо вернуться в ту лабораторию, помните старую запись? Всего лишь на три с лишним года назад. И я возвращаюсь, я срезал путь! На Марсе этот разрыв составлял пятнадцать миллиардов лет. Ничего не бойтесь, Андрей Георгиевич, все будет так, как должно быть, но петлю времени надо замкнуть. Вы попали в свое будущее, в одно из них – что там ангел читал Вам по-арамейски? – а теперь должны вернуться в прошлое, в тот вечер на Марсе. Тогда мы еще встретимся. Хотя у вас есть выбор, это уже ваша жизнь. Ну а мне надо работать над ошибками. Да, чуть не забыл главное. Эта Ваша идея, пересадочная станция…
Вот и все, что удалось разобрать. Небо вдруг накренилось и взлетело, как на качелях, затем в глазах помутилось – и Доктор потерял сознание.
Глава 11. Рифы времени.
Чужой десант
Он дремал в неудобном кресле зала ожидания и виделся ему непонятный, хотя на редкость яркий и правдоподобный сон. Над фиолетовой пустыней песка свистел рассветный ветер. Скоро из-за нильской долины, из-за речного тумана выплывет огромное утреннее солнце – и от пирамид в пустыню протянутся длинные тени. Восточные их грани полыхнут золотом и потоп света зальет мир. Песок заискрится, замерцает, а затем нальется мягким ровным сиянием.
Пришел день и солнце сокращало тени пирамид и копей, воткнутых в песок. Вот оно добралось до щитов и панцирей ночного дозора, затанцевало на полированной бронзе, запрыгало слепящими зайчиками и согрело воинов, съежившихся под длинными военными плащами. Мемнон кашлянул и наемники как по команде встрепенулись, ощупывая рукоятки коротких мечей, а затем вскочили на ноги, стряхивая остатки сна.
Скоро в город мертвых придет дневной дозор, белокожие рыжие ливийцы с длинными луками за спиной и дубинками на поясе. Они сменят ахейцев, и Мемнон поведет свой отряд в храмовые казармы. Завтрак, купание в водоеме, полуденный сон. Днем он спал спокойно, не чувствуя той неясной тревоги, что мучила в ночной пустыне. Что заставляла ждать чего-то необычайного и будила воспоминания о прошлом, которого не было, но которое он видел иногда в непонятных предрассветных снах. Снился белый город с домами, похожими на храмы, гул крылатых машин, грохот незнакомого и вместе с тем привычного оружия, мечущего кусочки металла, а главное, ему снился неоконченный разговор с тенью той девушки…
Андрей с трудом прогнал полудрему, вслушиваясь в неразборчивое объявление. Странный сон оставил после себя чувство глубокой и застарелой печали. Откуда она у молодого успешного ученого? И томительное предчувствие чего-то неизбежного. Чего? Через час он улетит, а еще через два часа будет в Москве. Вот это неизбежно, как наступление коммунизма. Тут он усмехнулся…
Аэропорт почти пуст, за стеклами огромных окон утренняя дымка и солнце лишь угадывается над далекими кварталами белого южного города. Минут через двадцать начнется регистрация, вон самые нетерпеливые уже занимают очередь к стойке. Короткий отпуск закончился, в Москве ждет защита. Докторская в тридцать пять лет это очень неплохо по нынешним временам. Это практически невозможно в застывшей, закостеневшей стране. Впрочем, многие уже подозревали, что нерушимый монолит СССР дал первые трещины. Едва заметные, но все же ощутимые. Раньше такое и в голову не могло прийти!
Пока при Хрущеве рвались вперед, в обществе царило приподнятое чувство. После сталинского кошмара открывались новые горизонты. С середины пятидесятых печаталось множество книг, в том числе и Ефремов, Бредбери, Лем, Стругацкие. Физики стали известнее лириков, но и те воспряли, появились блестящие молодые поэты и поэтические вечера в Политехе гремели на всю страну. Прорыв в космос! Паспорта колхозникам, участки под строительство жилья горожанам, оттепель. Это были поразительные годы!
Но прошло два года после полета Гагарина, и страна задумалась, жуя черный хлеб и выстраиваясь в очереди за молоком и мясом. Перемены стали пугать, поэтому спокойного и представительного Брежнева приняли с облегчением, понимая, что время экспериментов закончилось, и начинаются пусть и скучные, но предсказуемые времена. Стагнация коснулась всего, в том числе и возраста новых докторантов. Ранее сорока было даже неприлично поднимать этот вопрос. Степень получали к пятидесятилетию. Андрею Георгиевичу просто повезло, тема его вывезла, мощная тема, связанная с бортовыми ЭВМ космических аппаратов, в частности с вычислительными машинами первых орбитальных станций, «Салютов» и «Алмазов».
В составе команды Келдыша он использовал их для баллистических расчетов, а затем и для проектирования новой космической техники. В космос рвались уже многие. Японцы этой зимой запустили два экспериментальных спутника, американцы вывели на орбиту очередной индонезийский спутник связи, планировали вывод итальянского, с Байконура отправился в небо французский аппарат, так что конкуренция подстегивала, работы хватало, и перспективы вырисовывались далекие. Хотя и не те, о которых он мечтал. А мечтал он о Марсе!
Увы, наступали не лучшие времена. Год назад свернули грандиозную лунную программу американцы, с мечтами о Марсе расстался гениальный Вернер фон Браун, а у нас буквально только что сняли Мишина и закрыли тему тяжелой лунной ракеты Н-1. Во главе королевского ОКБ-1 встал Глушко, бюро переименовали в НПО «Энергия», развернули работы сразу по нескольким новым направлениям, но проект нового тяжелого носителя упирался в создание мощного кислородно-керосинового двигателя, а дело это нелегкое и нескорое. Стало понятно, что в семидесятых годах он не появится и мечты о Марсе надо отложить лет на пять-десять.
После краха Королева советская космическая программа с трудом становилась на новые рельсы. Он умер у разбитого корыта и очень вовремя, милосердная судьба уберегла его от позора, он не увидел, как американцы легко обгоняют космических первопроходцев. Его тяжелая ракета уже в проекте оказалась маломощной и неудачной, корабль «Союз» не был готов, а главное, не было плана, не было стратегии. Быстро сняв сливки, так привыкли к этому подходу, что в итоге остались без надежного фундамента. Хотя, конечно, если бы не Королев со своей фантастической пробивной способностью, не было бы и этого.
В год его смерти США завершили программу «Джеминай», планомерно отработав технику маневрирования, стыковок, выхода в космос, одну за другой запускали автоматические станции к Луне и, наконец, вывели на орбиту сверхсовременный «Аполло». На борту этих кораблей стояли компьютеры! А через год в космос взлетел гигант «Сатурн-5» и с тех пор лишь дилетанты продолжали верить в космическое первенство Советского Союза. После катастрофы с Комаровым почти всё, кроме разведспутников и орбитальных боеголовок застопорилось на несколько лет и оставалось только завидовать американскому триумфу. Оживление наступило лишь в начале семидесятых, когда наконец-то доработали «Союз» и с пятой попытки вывели на орбиту орбитальную станцию.
Но «Салют-5» с февраля этого 74-го года летал пустой, в ближайшее время его должны утопить в океане, а следующий не будет готов к запуску раньше августа, а то и сентября. С транспортниками Челомея для «Алмазов» дела шли из рук вон плохо, вот и появилось у Андрея время утрясти все дела с защитой и даже выкроить неделю на отпуск. Правда, после майской неудачи с космическим истребителем «Космосом-910» давно запланированную поездку на юг пришлось отложить, пока в июне следующий, «К-918», не перехватил, наконец, спутник-мишень, целый месяц проболтавшийся на орбите в ожидании своей судьбы. Только после этого и выдалось свободное время.
Гул моторов севшего самолета отвлек от размышлений. Пора на регистрацию, за стойкой появились девушки в голубой форме. Но едва тяжелый рев двигателей стих, как с взлетной полосы донесся гулкий прерывистый стук, похожий на очередь крупнокалиберного пулемета. Затем послышались дробные сухие щелчки, и снова загрохотал пулемет, но уже ближе. С потолка посыпались крошки бетона, громадные стекла, выходящие на ВПП, зазмеились трещинами и со звоном обрушились. Раздался резкий хлопок (гранатомет, отметил Андрей про себя) и близкий взрыв.
Пригибаясь и прячась за бетонную колонну, он пробрался к пустым рамам фасада, скалившимся острыми зубьями битого стекла. Посреди рулежной дорожки полыхал заправщик, а дальше виднелся большой четырехмоторник незнакомой конструкции, в пятнах камуфляжа. Из-за него выбегали фигурки в беретах и тоже в камуфляже и сноровисто разворачивались в цепь. Их автоматы совсем не походили на АК. Чужой десант в СССР?!
Первая волна залегла и лихо застрочила в сторону аэропорта, прикрывая бросок пулеметчиков. Четко работают! Профессионалы. Андрей увлекся и не обратил внимания на поднявшуюся в зале ожидания панику, на пронзительный визг женщин, плач детей и мат мужчин. У выхода на ВПП рядом с аккумуляторной тележкой технических служб лежали двое бедолаг в синих комбинезонах, а из-за аэродромного автобуса отстреливались из пистолетов два милиционера и кто-то в штатском. Он стрелял редко, но точно, правильно целясь, и даже успевал кого-то вызывать по трубке-рации.
За треском выстрелов не было слышно заработавших двигателей древнего АН-24, на который Андрей ждал посадки. Пропеллеры слились в туманные круги, он тронулся с места и, набирая скорость, порулил на взлетную полосу. Рев моторов заглушал выстрелы, но было видно, как от кабины самолета летели брызги стекла, затем под крылом полыхнули вспышки, одна, вторая – и самолет, заваливаясь на бок, тяжело завертелся на месте. Левый двигатель вспыхнул, клубы черного керосинового дыма смешались с дымом заправщика и порой совершенно скрывали атакующие цепи совершенно, абсолютно, никаким мыслимым и немыслимым образом невозможного в СССР семидесятых годов чужого десанта!
Умереть молодым
— Туда нельзя! Уходи, убьют!
Солдатик ошалело взглянул на него, но не остановился, не ушел, а сорвал с плеча автомат, выскочил на террасу второго этажа и застрочил вниз. Ударная группа, видимо, уже врывалась в здание. АК бил громко и так солидно, что затрещавшие в ответ очереди на его фоне казались безобидными.
— За парапет! Прячься за парапет! – заорал Андрей, но было поздно, паренек взмахнул руками и опрокинулся на спину. Снизу раздался звон стекла, отрывистые команды и грохот кованых ботинок. Под ложечкой неприятно засосало. Он застрял в этом зале, а ситуация стала опасной. Нападавшие опытные профессионалы и с ними лучше не связываться. Он поморщился, вспоминая, как люди давили друг друга, стремясь из зала, покачал головой, а затем, пригнувшись, скользнул на террасу – за автоматом.
По боковой лестнице на промежуточную площадку второго этажа вылетели пятнистые фигуры и замерли на мгновение. АК загрохотал неожиданно гулко и замолк в тот самый момент, когда последний десантник покатился вниз по ступенькам. Вся обойма ушла в одну очередь. «Так нельзя. Надо бить короткими. Так нельзя». Он успокаивал себя, пытаясь преодолеть страх, кое-как заставил непослушное тело подняться, пересек зал и подобрал чужое оружие, прежде чем уходить. Снизу снова донеслись команды – надо было спешить. Сдернув смешной автоматик с переднего штурмовика, упавшего прямо у почтовой стойки, и вытащив у верзилы запасной рожок из кармашка на поясе, он вдруг заметил трясущуюся от страха, бледную, с огромными застывшими глазами телефонистку. Она забилась в угол, задравшееся платье открыло длинные ноги до трусиков, и Андрей помимо воли провел взглядом снизу вверх. «Самое время заглядывать под юбки!» – подумал он, а вслух скомандовал:
— Бегом! Через служебный ход и вниз, а там через санчасть. Ну!
Девица кивнула, затем поймала его взгляд, покраснела и вскочила, одергивая юбку. Увидев трупы, она собралась было окончательно упасть в обморок, но, получив хлесткий шлепок по крутой попе, взбрыкнула и помчалась, как ветер. Он стоял у лестничной площадки, давая каблучкам отстучать стаккато бегства, поглядывал вниз и разбирался в устройстве оружия. Это был многозарядный автоматический пистолет. «Узи», что ли?
Голоса приближались, и Андрей рванул на третий этаж, на галерею, ведущую к дверям зала депутатов. Он промчался уже полпути, когда сзади грохнула граната и осколки противно завизжали, отражаясь от бетона стен. Сразу после этого застрекотали машинки десантников. «Это они от живота веером, расчищают путь. Еще чуть-чуть, ну, давай, сейчас будут стрелять прицельно!» Перед самыми створками он инстинктивно бросился на пол и дальше уже торопливо полз.
На мозаичной стене, где советские космонавты парили среди звезд, расцвели пылевые фонтанчики, его осыпало керамической крошкой, а стрекот чужих автоматов заполнил зал ожидания. Стеклянные створки разлетелись вдребезги. «Теперь вдоль стены и к буфету. Там подсобка и черный ход. С этой стороны их еще не должно быть». Боковая наружная галерея – пусто. Быстрый взгляд налево – по полосе от пятнистого самолета катили джипы с безоткатными орудиями, а на посадку заходил еще один пятнистый четырехмоторник. «Ого! Городу тоже достанется. Но как же они прошли ПВО?»
Направо – площадь перед зданием пуста, ни людей, ни троллейбусов, ни машин. Андрей быстро перебрался через ограждение, повис на руках и осторожно спрыгнул. Напротив легкий ангар багажного отделения, за ним недостроенная коробка новой диспетчерской. Там можно укрыться и спокойно уйти на территорию старого аэропорта. Но внизу постукивал работающим мотором тяжелый милицейский мотоцикл. Видимо, тех двоих, что геройски отражали нападение, паля из пистолетов и заставив штурмовую группу перекатываться по всем правилам, волнами, поддерживая друг друга огнем. Милиционеры так и остались лежать на взлетном поле, за автобусом-техничкой. Мотоцикл взревел, прыгнул вперед, но затем чуть было не заглох при переходе на следующую передачу, снова взревел и вылетел на площадь.
Андрей до отказа выкрутил газ и по встречной полосе, не огибая огромную круглую клумбу перед фасадом, чтобы не подставляться под огонь, рванул в сторону города. Услышав выстрелы, он пригнулся к рулю, но чужие пистолеты-пулеметы были хороши лишь для боя в помещениях. Однако на повороте, с трудом управляя тяжелой машиной, он успел заметить на площади зеленые джипы с десантниками. «Быстро работают! Запас метров двести. Пока наберут ход и проскочат поворот, оторвусь еще дальше, но до города километров пять. Догонят? Черт его знает, что у них под капотом».
Догнали… Он пришел в себя. Болела разбитая голова и звезды расплывались в огромные, неистовые жемчужные шары. Кровь и грохот ушедшего дня ушли вместе с этим днем, и ночь задумчиво серебрила сталь автомата. Он упирался им в землю, пытаясь встать. Но звезды разгорелись не на шутку, слились в сплошной серебряный огонь и померкли. Он понял, что отсюда уже не уйти.
На севере багровело зарево пожара, это догорал аэропорт. Внизу тлели колеса сгоревшего джипа. Трупов в камуфляже не разглядеть. Там лежал и тот, разбивший ему голову. Над дальним заревом в городе взлетели разноцветные ракеты и донеслись раскаты взрыва. Он забеспокоился, с трудом отщелкнул пустой рожок автомата и вставил новый, но звезды снова разгорелись пугающе ярко, а от резких движений невыносимо заболела простреленная спина.
Его сбили с мотоцикла автоматной очередью, на повороте перед мостом. Мотоцикл проскочил дальше и завалился в кювет, а он, ничего не почувствовав в горячке, успел вскочить с асфальта и сам ответил очередью по вылетевшей на него чужой машине. Джип завилял и перевернулся. Здоровенный лоб в камуфляже ловко спрыгнул с кренящейся машины прямо на Андрея, получил несколько пуль в упор, однако успел взмахнуть автоматом и удар пришелся Андрею в голову. Все же он смог добить выползающих из под джипа громил.
Спина немела, и забраться на склон трассы, подальше от готовой взорваться машины удалось с трудом. Здесь он потерял сознание, а когда пришел в себя, наступила ночь. Боль гасила сознание, звезды влажно замерцали, и он замигал, стараясь не плакать. Снова очнувшись, он увидел странный фиолетовый костер, свет которого не давал ни теней, ни тепла. Андрей понял, кто сидит напротив.
— Хорошо, что ты здесь.
— Да. Больно?
— Потерплю. Жаль, что все закончилось так глупо.
— Жаль.
Знакомая тень обошла костер и на лоб легли прохладные пальцы.
— Как ты сюда попала?
— Не знаю… не помню… это важно?
— Нет, конечно. Странный костер. Я должен был улететь.
— Да.
— Не получилось...
— Не думай об этом.
Пламя съеживалось и угасало, но дымка, постепенно затянувшая небо, накалялась тем же фиолетовым светом, все ярче и ярче – и звезды тонули в ней.
— Ты не уйдешь?
— Нет.
— Я видел тебя во сне. Помнишь: «Ты призрак, из тумана возникающий…»
— «Или скорее призрачная радуга, пронзившая мой запоздалый ливень…» Помню. Тебе не надо напрягаться.
— Ничего. Уже скоро.
— Я буду с тобой.
Туман все плотнее окутывал бледнеющий огонек костра, и вскоре не стало видно ни зарева над аэропортом, ни тлеющего джипа, ни звезд. Он снова стиснул зубы, но понял, что не сможет удержаться на этом берегу.
Работа над ошибками.Fleet in being.
— Что это было, Софти?
— А что Вы помните, Доктор?
— Очередное наваждение этого монстра. Страшный сон из прошлого. Но очень уж реальный. Как будто я снова прожил полгода жизнью, очень похожей на мою, хотя и не совсем идентичной, детали различаются, это я даже там смутно ощущал. Жаль, финал оказался печальным.
— Семидесятые годы? Докторская, отпуск?
— Ты тоже видела эту передачу?
— Видела, Андрей Георгиевич. Но это была не передача.
— А что же?
— Помните, что говорил вам демиург перед вознесением? Он спрашивал, где Вы пропадали так долго.
— Но это же нонсенс, это невозможно, ты же отлично знаешь, где мы были, мы же вместе с тобой вторые сутки болтаемся вокруг этого чудовища!
— Сутки? Хм. Как бы Вам после пережитого потрясения преподнести все помягче, дорогой Доктор? Вы много думали о темпоральной пересадочной станции, не так ли? Вы с творцом и летели сюда с этой целью, насколько я поняла. Вот Вам и предоставили возможность испытать ее в действии.
— Что ты хочешь сказать? Что это была реальность?
— Да. Нас зашвырнули на двадцать два года назад и вы прожили там полгода. По моим данным, а я все же машина и более объективна, это была реальность.
— Но не моя! В моем прошлом, в прошлом моей страны не было и не могло быть ничего подобного. И я что, умер? Как же я с тобой разговариваю? Кстати, где мы сейчас?
— Тут уж вы сами должны разобраться, Доктор, какое прошлое выбрали. Вы – или же океан по самым ярким образам Вашего подсознания. Подобрала же я Вас реально умирающим и сразу вернулась назад, к Игнорис, на ту же орбиту, но планеты не обнаружила. Пришлось искать. Она сместилась за это время как раз на полгода, то есть время там и здесь идет синхронно. По-моему, это неплохо. У демиурга с этим было куда хуже. Ни скачка, ни какого-либо перехода при возвращении не ощутила, но вы снова в порядке, даже следов ранений нет.
— Но в таком случае пересадочная станция получается не столько темпоральная, сколько межреальностная?
— Не могу судить, не хватает данных. Но машина я эвристическая, интуитивная и кажется, что это так. Хотя есть и более смелое предположение…
— Стоп, о какой все же станции мы говорим? Где она, как выглядит, как работает?
— Взгляните в иллюминатор, Доктор. А предположение мое заключается в следующем: не творит ли она эти реальности сама?
Док послушно глянул, он почти поверил саркастичной копии насмешницы Мэгги и ожидал увидеть нечто, похожее на огромный аэропорт, что так часто снился ему, но на черном бархате неба переливалась опаловая капля Игнорис.
— Так вот оно как… А что Шеф?
Вид странной планеты-океана отвлек его от последних слов виртуальной Мэгги. Он все вспомнил. Да, демиург еще может быть здесь, но думать надо не о нем, он не пропадет, а о себе и быстро. Что делать? Мчаться в мир Координаторов? Но после броска в прошлое нет никакой гарантии, что он может туда вернуться. Кроме того, спрыгнув с качелей, на них можно уже и не запрыгнуть снова или они вообще остановятся, и где тогда взять нового партнера, чтобы раскачать их? Соответствующей массы и силы? Нет, это не выход. Что там Шеф говорил о петле времени? Кажется, ее и в самом деле лучше замкнуть. Док вздохнул. С первой попытки не получилось, его занесло черт знает, куда. Неужели в нем, в его сознании пока неясно желание вернуться на Марс, к покинутым друзьям? Господи, а что же в нем тогда есть, что покажется самым важным океану?
— Софти, ты не обратила внимания на какие-либо признаки, предшествовавшие темпоральному броску? И как ты сама умудряешься выходить сухой из воды, то есть из иной реальности?
— Думаю, Доктор, что качели вот-вот снова взлетят. Что же касается меня и моих способностей, то я ведь из мира Координаторов, а наши вселенные еще не полностью слились и наши времена пока текут параллельно, раздельно, не смешиваясь. Я не растворяюсь в вашем континууме и плыву как капелька масла в холодной воде. Во всяком случае, не сразу растворяюсь.
— Значит, на тебя вся надежда. Знаешь, это меня пугало больше всего – остаться навсегда в чужом времени... Попробуем еще раз. Ты же не покинешь меня?
Мир снова поплыл, в глазах потемнело, а когда катер вынырнул из тьмы и закачался на легкой ряби потревоженного континуума, он по-прежнему висел высоко над плоскостью эклиптики системы двух солнц, вокруг которых по своей невероятной орбите кружила Игнорис. Именно странности ее движения и привлекли к ней в свое время внимание специалистов, но сейчас Доктору было не до того. В мозгу как будто зарокотал далекий прибой, характерный ментальный шум толпы, большого количества людей, на фоне которого тут и там прорезались язычками светлого пламени отдельные обрывки четких и ясных образов телепатической передачи – так всегда выделяются распоряжения командиров. Доктор потрясенно смотрел на экраны кругового обзора – целая эскадра серых боевых кораблей преграждала ему путь!
Мрачные линкоры едва виднелись на фоне неярких звезд, окутанные зыбкой тенью защитного поля. Они блокировали дальние подступы к планете. Быстрые призраки крейсеров патрулировали пространство между ними и тяжелыми боевыми станциями, которые держались поодаль. Эти огромные бэтл стэйшенс позволяли годами вести масштабные военные действия вдали от цивилизованных миров и баз снабжения, они сияли тысячами иллюминаторов, огнями посадочных площадок, маяками шлюзов, кололи глаза иглами прицельных лазеров, мерцали линзами гравимодуляторов. Вокруг них роились искорки стремительных мошек-истребителей. И не только вокруг них.
Серая тень на мгновение закрыла передние иллюминаторы летающей тарелки и сверкнула опознавательными огнями – один из таких истребителей пересек их курс и заложил глубокий вираж. Их эскадрилья замыкала сфер вокруг неосторожных пришельцев.
— Что будем делать, босс?
— А чего от нас хотят?
— По всем линиям связи передают требование немедленно сдаться и следовать, куда укажут. Но мне что-то не хочется.
— Почему? У нас что, есть выбор?
— Потому что на втором плане ясно читается намерение уничтожить нас сразу после жесткого допроса и получения информации. Они ищут вполне определенного Доктора, вас! Мы им нужны. Иначе сожгли бы сразу.
— Но кому это им? Кто это?
— Я догадываюсь, кто. С первыми серыми ласточками мы с Мэгги расправились еще на Марсе…
— Вы дрались с ними там?!
— Не было случая рассказать. Но в нашем времени таких флотов не было.
— Тогда мы снова попали не туда, куда надо. А дела в вашем мире идут неважно…
— Похоже на то, но что будем делать? Сдаваться?
«Голос» пилотессы прервался. Серые истребители окружили катер, оставив свободным путь к одной из боевых станций.
— Ну, уж нет! Но пока у нас мало шансов.
— А они у нас есть?
— Шансы всегда есть. А это реальный флот или снова модели океана?
— Реальнее не бывает. Океан тут не причем.
— Боюсь, он все же причем. Это блокада Игнорис большими силами.
Диалог завершился у борта боевой станции. Док собрался скомандовать боевой разворот, но в мозгу раздался веселый голос пилотессы:
— Ну, все, Доктор! Пора надрать им задницы!
Уже через две секунды стало ясно, что она на две головы выше своих противников. За это время два вражеских истребителя исчезли в облаках плазмы после точных попаданий, а созданный ею за кормой фантом, точная динамическая копия розовой тарелки, пошел в лобовую атаку на замыкающие заднюю полусферу машины. Пока те самозабвенно поливали его огнем, сама тарелка вдруг исчезла. Она погасила огни, сменила цвет, слилась с серым фоном проносящейся под ней поверхности и неуловимо скользнула вбок, прижимаясь к титаническому боку флагманской станции флота мародеров, ловко обходя ее боевые консоли и огрызаясь огнем в ответ на огонь.
Мэгги-2 виртуозно лавировала у бронированной поверхности, прорезанной кое-где линзами наблюдательных постов, синими контурами люков, темными ущельями охладителей и сияющими гребнями гравитаторов. Еще дважды она заставала врасплох своих незадачливых преследователей, и пунктиры трасс ее орудийной установки прерывали их путь, ставя на нем жирную, окончательную точку. Разваливаясь на пылающие куски, серые истребители чертили огненные следы по броне «Звезды смерти» – так, оказывается, называлась эта рукотворная планета. Поистине, некоторые названия бессмертны!
Датчики тарелки даже на такой скорости успевали нащупывать консоли орудийных установок ближней защиты противника раньше, чем те успевали взять ее на прицел, и пилотесса либо срезала их с основания метким выстрелом (то слева, то справа вдруг расцветали яркие розы горящего металла), либо беглым огнем слепила и сбивала им прицел. На огонь под отрицательным углом орудия станции не были рассчитаны, и розовая тарелка не зря так тесно прижималась к ее борту. Зато они хорошо перекрывали ближние подступы к гиганту, этим и воспользовалась Мэгги-2.
Когда преследователи в азарте погони сбились в беспорядочную стаю, в самой середине их группы вдруг возник розовый призрак, ведущий огонь сразу во все стороны — очередной фантом, умело направленный киберпилотом. Автоматика зениток клюнула на столь активную и опасную мишень и десятки стволов открыли бешеный огонь. Он оказался эффективным, один за другим сыпались вниз сбитые серые истребители, и вскоре кибер-Мэгги сбавила ход – сзади никого не было. Лишь розовый призрак, прошитый вдоль и поперек трассами снарядов и энергетических лучей, медленно таял в пустоте.
— Дорогой Доктор, теперь мне нужна ваша помощь!
— Что надо сделать?
— Надо э… зачистить территорию. Вы же знаете, только пехота может поставить точку в любом сражении.
— Да, но где ее взять?
— На броне станции долго не отсидеться, нас найдут и выкурят, на то есть космопехота с ручными бластерами. Надо замаскироваться, например, заменить собой одну из сбитых консолей. Но для этого надо захватить ее бункер, подавить сопротивление защитников и обязательно взять языка. Я бы и рада, но Мэгги только обещает дать мне тело. Придется вам заняться этим, Доктор. Ах, как я вам завидую! Как хорошо быть мужчиной!
Док уже все понял и цеплял на пояс револьвер, гранаты и рапиру.
— Я высажу вас прямо в бункер, в силовом коконе. Там сейчас тесно и на вас не смогут навалиться толпой, так что проблем не будет, следите только за бластерами. Не вздумайте ввязываться в перестрелку. Рубите направо и налево и рвитесь вперед, это сбивает прицел и вообще отбивает охоту стрелять. Ой, что это я вас учу, вы же все знаете все лучше меня – девочки были просто в восторге от вашей тактики ближнего боя холодным оружием.
— Моей?
— Ну да! Вы же их учили. Как они взяли на абордаж серых на орбите Марса!
Катер аккуратно пристроился на место сбитой консоли орудийной установки. Технический персонал, уцелевший в бункере, в бой не рвался, и сопротивление оказали лишь двое военных полицейских. Но блеск клинка живо выбил дурь из голов. Загнав всех в подсобку, Док заблокировал автоматику дверей, нашел и раскрошил следящие камеры и начал шарить по корабельной информационной сети. Но орудийным расчетам доступ в общую сеть не полагался, и пришлось приступить к допросам пленных, чего Док терпеть не мог. Он по одному отправлял их в силовом коконе в умелые руки киберпилота, а сам засел за клавиатуру пультов. Что с пленными делала виртуальная Мэгги, неизвестно, но возвращались они от нее бледные и перепуганные, непрерывно оглядываясь и к чему-то прислушиваясь. Допрос показал, что пала федеральная власть в местном скоплении галактик...
— Доктор, срочно на борт!
Док изучал схемы огневой завесы станции, ему удалось взломать некоторые коды. В руках Координаторов это была машина чудовищной мощи, но сейчас она утратила большую часть боевого потенциала. Серым не удалось укомплектовать ее персоналом, на их сторону не перешел никто из кадровых Координаторов и очень мало специалистов-контрактников. Но они старались. Они определили поврежденные орудийные установки и проследили по ним путь катера. Следовало ожидать истребителей и космопехоту.
Пилотесса передала Доку квантовую мину и торопила со стартом. Погибать, так в маневренном бою. Большой разницы в том, где и как погибать, Док не видел, но поторопился на катер. Он решил нагрянуть прямо на командный мостик станции!
— А вы настоящий пират, Доктор! – вдруг услышал он знакомый веселый голос Александра – Подождите немного, мы так и сделаем, нагрянем. Но сейчас я хочу показать кое-кому, что такое флот в действии!
На экранах повсюду мелькали розовые призраки. Они на сумасшедшей скорости проносились над бронированной корой гигантского космического ореха – и с каждым их промельком все меньше становилось серых истребителей, закрывавших небо над катером Доктора. Повеселевшая Мэгги-2 тут же взялась помогать им. Серые машины взрывались одна за другой и рассыпались звездным дождем. Судя по дальнему зареву, линкорам серых также не удалось отразить атаку.
— Приготовьтесь, Андрей Георгиевич! Сейчас я пущу на станцию брандеры и в эту сторону не глядите, ослепнете! Уходите в сторону линкоров.
— Понял тебя, Александр! Скомандуй своим близко к планете не подходить и операцию не затягивать. Может выйти как с тем лесником, за избу которого сражались немцы с партизанами…
— Ого! Так это…
— Да, это Игнорис. Пускай брандеры, но на рожон не лезь, через пять минут от этой лоханки останется только излучение.
— Так вы э… с музыкой, значит, решили?
— А как же! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!
Черный бархат глубокого космоса, слегка побитый молью звезд, вдруг прорвался и в прорехах нестерпимо засиял мертвенный свет второго пришествии – заработали орудия главного калибра серой станции. Хорошо, что вакуум не проводит звука, не хватало лишь рева труб страшного суда. В ту же секунду пилотесса рванула тарелку с места и помчала ее к едва видимой в ртутном сиянии цепочке тлеющих огоньков. И все же их едва не затянуло в пространственный водоворот, забурливший на месте взорванной бэтл-стэйшн. Квантовая мина сработала с устрашающим эффектом и черная клякса, расплескавшаяся позади, погасила огни мелких взрывов и пожаров на разлетающихся в стороны обломках гиганта. Когда вакуумная пена осела, Доктор увидел бесконечную шеренгу линкоров координаторов. Ба, да ведь это сам Гранд Флит метрополии! Если он еще на плаву, то до падения федеральной власти далеко. Но каким же образом Александр получил его под командование?
Большой бизнес.
— Знаешь, Валерий, у автора явно прибавилось динамики! Космолинкоры, бэтл стейшнс, читаю и не нарадуюсь!
Мы слышим знакомые голоса. Камера показывает небольшой бар: стойка, за которой красавица барменша протирает бокалы; сбоку от нее окно-иллюминатор, низкие столики, зажатые кожаными креслами. В них суровый Валерий Петрович, специалист по сложным вопросам, и энергичный сангвиник Константин Нернст, известный видеомагнат. Они курят сигары и пригубливают портвейн. Бар напоминает тот, что мы видели в летающей тарелке, улегшейся посреди азиатской пустыни, но только напоминает. Это дорогое и модное заведение, что ощущается во всем. И в высоком классе барменши, и в качестве напитков на полках за ее спиной, и в качестве материалов отделки интерьера и во многих иных деталях. Кондиционер, уносящий ароматный дымок под потолок, пошевелил белоснежную занавеску окна, за ним мелькнула старинная краснокирпичная кладка мощной стены. Стена также кажется знакомой. Но прислушаемся.
— Так-то оно так, Константин, но порой за картинками нет глубины.
— Зато продается. Ладно, как там компьютерщики? И… зачем тебе, собственно говоря, наш фильм, возня с компьютерной графикой и вообще эта работа? При таком процветающем бизнесе?
И Константин обвел рукой бар.
— Хм. Да, пожалуй, уже и ни зачем. Фильм держит. Жаль расставаться с автором, с Александром, с принцессами. С тобой, наконец…
Мужчины выбираются из кресел и направляются к выходу. Красавица-барменша – само внимание! – защебетала:
— Мы так рады видеть вас, Валерий Петрович! Какие-то замечания? Директор ждет в холле. Ой, а скажите, вы что, вторую серию «Последнего рейда» снимаете?
Суровый Валерий благосклонно кивнул и что-то пробурчал утвердительно. Он знал цену рекламе, даже такой, на уровне слухов. В круглом холле заведения под куполом был разбит зимний сад, каменные дорожки радиусами расходились от центрального фонтана к отдельным мини-барам, двойникам того, который только что покинули наши персонажи. Там, у фонтана, их ждал лощеный администратор. Он почтительно выслушал, кивнул и проводил важных гостей к овальному люку. У трапа ждал лимузин, так что по серо-голубой брусчатке обширной площади им пришлось сделать всего несколько шагов.
У машины Валерий Петрович задержался. Он осмотрел свой новый ресторан, свою большую летающую тарелку. Она уютно улеглась у высокой стены с характерными генуэзскими раздвоенными зубцами. С высокой башни раздался бой курантов. Пространство перед тарелкой было уставлено дорогими автомобилями – она стала модной. У входа гостей встречал почетный караул высоких длинноногих девушек, затянутых в облегающие изумрудные костюмы. На щечках девушек цвел зеленый румянец.
— Да, удачная получилась тарелка!
— Согласен, делает деньги, но как тебе удалось поставить ее здесь?
— Спасибо академику, Похожалову. Помнишь, мы место искали, где мавзолей мог стоять? Мэтр тогда обронил раздраженно, что вместо дурацкой могилы для мумии, да вместо идиотских торговых рядов с балалайками, лучше было бы приличный ресторан открыть. А сейчас он кандидат в президенты, с мэром в прекрасных отношениях, вот и помог. Я, Константин, только что из Парижа, на Елисейских полях открывал такую же тарелку. Очередь уже на полгода вперед, до Рождества! А послезавтра в Нью-Йорк лечу, там на Таймс Сквер будет следующая. На очереди Монреаль, Ямайка и Сеул. Только с Киевом проблемы, как всегда.
77— Они же вроде согласны были убрать ту стеклянную пирамиду на Майдане?
— Уже убрали и строительство полным ходом идет. Их цвет не устраивает…
— Что? Это же главное!
— Говорят, розовый не годится. Намек, мол… Ты же знаешь, кто у них президент.
— Ну и ну! И что ты решил?
— Да черт с ним, с цветом. Все равно очередь будет на год вперед. Особенно после второй серии фильма.
Дверцы лимузина мягко захлопнулись, машина плавно тронулась с места и едва слышно зашелестела шинами по брусчатке. Вот проплыл зеленый от патины памятник гражданину Минину и князю Пожарскому, промелькнул цоколь пряничного храма Василия Блаженного – и впереди открылся просторный Васильевский спуск.
Глава 12. Возвращение
Мон Рояль. Королевская гора.
Пришла пора и автору вставить свои рубль пять, на то он и автор, чтобы ненавязчиво покрасоваться. Дело в том, что лето 2008-го (помните то роскошное предкризисное лето?) я провел в Монреале – и чуть было не попал в собственную повесть! Очень трудно было отказаться от заманчивого предложения одного из ее героев,и лишь новорожденная внучка удержала от этого шага. Был бы он опрометчивым? Не знаю. Но вряд ли вы читали бы в таком случае эту правдивую повесть.Хотя кто его знает… Может быть она стала бы еще более увлекательной!?
Не будем, однако, гадать, как было бы и чем сердце успокоилось бы, просто сообщим общеизвестное и очевидное: доминантой пейзажа в этом романтическом городе является зеленая гора Мон Рояль, излюбленное место отдыха горожан.Забраться не нее несложно. Хотя и непросто. Серпантин, проложенный гениальным Ольмстедом, вьётся плавно, обустроен он частыми смотровыми площадками, позаботился великий ландшафтный архитектор и о длинных горизонтальных участках, где можно перевести дух, благосклонно поглядывая на юных спортсменок, коих предостаточно и встречаются среди них прехорошенькие.Катящие, бегущие и скачущие как серны по бессчётным ступенькам бесконечной лестницы в небо. Ах, Монреаль город весёлый и спортивный!..
Да-с. И как-то на очаровательной террасе Бельведер Кондиаронк, что на вершине Мон Рояль, подсел ко мне господин благородной внешности, похожий на Атоса в старости. Гордое лицо, нос с горбинкой, гвардейская выправка, трость черного дерева с рукоятью в виде головы пуделя. Она напоминала шпагу и особо на нее Атос не опирался. В хорошей форме был мушкетер…
Он задумчиво кивнул, как будто отвечая на мой невысказанный вопрос, взглянул на солнце, клонящееся к закату, и затем снова кивнул, но уже удивленно:
— Вы не верите в бога? И отчего же?
Вопрос меня удивил (русский язык на вершине Мон Рояль давно никого не удивляет):
— Почему не верю? Пожалуй, из общих соображений. Они достаточно очевидны и труднее понять, как можно верить…
— Атеист? Агностик?
— Смотря, в каком смысле…
— Но помилуйте, какой же еще смысл, ежели в бога Вы не верите?
— Смысл есть. От моего атеизма богу ни холодно, ни жарко, разве что смешно. К тому же, бог может быть не совсем таким, каким его представляют, и даже совсем не таким.
— Вы, сударь, хотите сказать, что…
— Что господь и вера в него не слишком связаны. Верить можно во все, что угодно, но где гарантия, что субъект веры соответствует вашему представлению о нем? Хотя и может иметь место таковое совпадение.
— Гм! Так Вы – субъективный идеалист?
— Знаете, э…
— Зовите меня просто доктором, –пришел на помощь незнакомец.
— Знаете, доктор, я боюсь, что привычные определения не всегда точно отражают суть вопроса. Платона вот, к примеру, причисляли к реалистам, а он на поверку оказался махровым идеалистом…
— Значит, не верите!?
— В религиозном смысле – нет. Но допускаю существование.
— А не хотели бы с Ним встретиться? Раз допускаете?
Течение беседы стало внушать некоторые подозрения и я присмотрелся к собеседнику. Он ответил понимающей улыбкой:
— Не беспокойтесь, я в своем уме. Просто обстоятельства сложились так удачно. Позвольте представиться…
Доктор и впрямь оказался доктором – физико-математических наук. Одно время преподавал в университете МакГилла, затем работал в канадском космическом агентстве, где занимался симуляторами-тренажерами и консультировал«RacetoMars», совместный научно-популярный проект канала Discovery, CSA и NASA. Оттуда, из резиденции CSA, после маленького праздника, посвященного завершению проекта, он и явился сюда, чтобы посидеть, подумать о прошлом и посмотреть на мир с высоты. Его неудержимо тянуло сюда сегодня!
Большую часть жизни Доктор прожил в СССР, где и стал доктором наук, и, оказывается, всегда мечтал о Марсе.Ипотомуработал на космос.Но даже в 1974 году, когда Глушко сменил Мишина на посту генерального конструктора королевского СКБ и занялся большой ракетой, а Келдыш рисовал смелые планы, Доктор не верил, что мечтам суждено сбыться. В 1987 они, однако, стали воплощаться в реальность, а путч августа 1992-го ускорил события.
— Вы хотели сказать, профессор, путч августа 91-го?..
Он странно взглянул на меня и задумался. А затем неожиданно спросил:
— Вы ведь, батенька, тоже мечтаете о Марсе? Кажется, сегодня появляетсятакая возможность. Летим?
— Что, настолько реалистично получилось с «RacetoMars»? Я смотрел трейлер и рекламу. Обязательно куплю диск!
— Да какой, к черту, диск! Летающая тарелка. Настоящая! Вот-вот должен прибыть мой катер. Господи, неужто время пришло?!
Он прислушался к чему-то и снова кивнул, явно чего-то ожидая. Видимо, время и впрямь пришло. За разговорами я и не заметил, как солнце коснулось горизонта. Доктор всматривался в темнеющее небо и рассказывал, как оказался в Монреале. Оказывается, прибыл с Марса. Впрочем, не сразу, а после многих приключений, виновником которых и был бог. Тут я предпринял последнюю попытку расшаркаться и вернуться к детям и внукам, но… не смог преодолеть любопытства.
Когда же все началось? – вспоминал Атос. Весной 1987-го, когда Горбачев приехал на Байконур? Наверное. Визит завершился неожиданным решением Политбюро приступить к реализации проекта высадки на Марс! Огромная страна засучила рукава и уже в августе 92-го монтажный экипаж, членом которого и был Доктор, завершал на орбите сборку корабля. Но грянул путч, танки раздавили московские баррикады, там погибли и дочери Доктора. Дошло до старта МБР в сторону США, американцы ее перехватили, но решили захватить «советскую боевую станцию» и пришлось увести корабль на Марс…
— Гм. Какая-то иная, фантастическая реальность. «Энергия» и у нас имелась, Доктор, но даже мыслей о марсианском проекте не было! Да и даты не совпадают…
— Вы заметили? Да, реальности различаются и к счастью, я вернулся не на ту Землю. Здесь в конце 80-х начался развал советской космической программы, я эмигрировал в 92-м, мои дочери живы, есть внуки, все прекрасно и даже жаль все это покидать, но дальше наши пути расходятся.Мне пора вернуться к друзьям – все дела нужно доводить до конца. Я не тот мастер, который заслужил покой…
Ну и последнее о той моей реальности. Подозреваю, что она сконструирована искусственно. Кем? На Марсе мы столкнулись с координаторами, спецслужбой из иной вселенной. Они преследовали нашего бога, но в самый разгар борьбы, а мы стали их союзниками, выяснилось, что вся эта многоходовая комбинация была задумана именно творцом! Он решил вернуться в начало времен и повернуть ход истории, пустить ее по новому кругу…
ИсториюДоктор рассказал невероятную, но увлекательную и время пролетело незаметно.Солнце уже погружалось в золотую воду Сан Лоран, а на небоскребах зажглись сигнальные огни, когда емуто ли надоело сидеть, то ли он почувствовал, что пришла пора идти навстречу неведомому, нокак бы то ни было, а он предложил прогуляться на вершину горы. Вообще-тов это позднее время все уже уходят оттуда, но я послушно пошел с ним, понимая шаха, слушавшего Шахерезаду...
Итак, продолжал Доктор, демиург уговорил его отправиться на поиски точки опоры для темпоральных качелей, с помощью которых он хотел попасть в свое время. Увы, вернуться на Марс с первой попытки не удалось. И со второй не удалось, и с третьей.Тогда он и попал в Монреаль, где прожил пятнадцать лет. Не самых плохих лет, отметил он с грустью. Но друзья все еще ждут его на Марсе, застряв в далеком 1993 году, и он готов рискнуть еще раз ради них…
Ах, как красиво на вершине ночью, когда под ногами плещется от горизонта до горизонта золотое электрическое озеро Монреаля, утекая огненной рекой пригородов на юг, к американской границе. Даль обшаривает луч вращающегося прожектора с одного из небоскрёбов, по светящимся ущельям улиц ползут огнеглазые букашки, а над головой мигают – нет, не звёзды, в мегаполисах они видны плохо, а огни радиорелейной мачты. Они не то предупреждают летающие объекты об опасности, не то служат зовущим ориентиром для них…
Красиво ночью, но опасной красотой. Авантюрной. Загадочной. Высота, темнота, одиночество, в душу льётся холодок отстранённости, он затапливает её, обостряя чувства, и ждёшь с опаской, но нетерпеливо, не материализуется ли горе силуэт летающей тарелки, синхронно помигивая бортовыми огнями, не откроется ли приглашающе ее люк. Нет, нет, не рискуйте оставаться на вершине за полночь! Ещё улетите невесть куда, в миры иные, времена…
На горизонте, над рекой, мостом Жака Картье и парком Жана Драпо уже расцветали разноцветные гроздья субботнего фейерверка. Порывы ветра доносили оттуда грохот оглушительной,поистине трафальгарскойканонадыи над речной водой, отражавшей вспышки рукотворных созвездий, плыли густые серые облака порохового дыма. Там перекатывались золотые волны, их подпитывали целые гейзеры огня и добрую половину ночного купола небес задернул драгоценный, шитый золотом и серебром, блистающий и громыхающий занавес. Восточная частьнеба, вплоть до зенита исчерченная мерцающими параболами, медленно осыпалась пунктирными нитями золотого дождя. Все новые и новые залпы опрокидывали златокипящие кубки, приковывая зачарованный взор, и я не заметил, как в такт огням мачты замигали ходовые огни летающей тарелки.Она как призрак возникла из ночного воздуха, блеснув обтекаемыми розовыми бортами. Откинулся пандус и засиял мягким светом овал входа. Доктор обернулся:
— Ну так как? Летим?
Я вздохнул, понимая, что это единственный и последний шанс попасть на Марс,о котором столько думал, который снился в тревожных снах, что весь остаток жизни буду жалеть об упущенной возможности, однако отрицательно покачал головой. Марс! Розовая мечта детства. Один шаг… Но нужно было возвращаться к внучкам. Атос развел руками и двинулся к люку:
— Что ж, прощайте! Не поминайте лихом.
— Счастливого пути, Доктор!
Тарелка всплыла над огнями CroixduMontRoyal и свечой ушла в ночное небо. Я еще раз вздохнул и направился к остановке – в столь поздний час бесконечная лестница крутого спуска к рю Пил не слишком привлекала. Ждать пришлось недолго, гора опустела, и следом за мной в подкативший пустой автобус зашел лишь один пассажир. Это был постаревший и неуловимо изменившийся Атос. Он скользнул по мне равнодушным, не узнающим взглядом, тяжело оперся на трость и отвернулся к окну…
Возвращение.
— Мэгги! Как я рад видеть тебя.
Виртуальной пилотессе польстило, что к ней обратились по имени прототипа. Она по-своему любила Доктора, приняв и одобрив выбор настоящей Мэгги. Но ответила ворчливо:
— Долго же вы в этот раз. Ах, как вы постарели! Чем вас так привлекла эта заурядная реальность?
— Да, она мне пришлась по душе. Чем? Трудно так сразу ответить. Впрочем, что ж тут трудного… Покой… помнишь покой, дарованный мастеру Воландом?
— Ну, так и оставались бы Мастером. То есть, в Монреале.
В голосе звучала обида и ревность. Вряд ли она знала что-нибудь о грустном Мастере из печальной повести о сыне божьем, но мечтательные интонации Доктора ей не понравились. Неизвестно, как компьютеры с элементами сознания воспринимают течение времени, но если Андрей Георгиевич провел эти годы в приличной стране и в интересной работе, то где, в каких далях и как провела их киберпилотесса, вырванная из своей реальности, но прикованная к своей тарелке?
— Нет, Мэгги, ты как раз вовремя. Друзей нельзя бросать, долги надо отдавать, петли времени замыкать, а узлы завязывать. Или развязывать? Впрочем, неважно. Ну, что? Вперед, на темпоральные качели?
— А не боитесь? То я вас из 1974 года вытаскиваю, то из 2008-го, то вообще черт знает, откуда, из каких-то юношеских звездных войн! Не навоевались? Ох уж эти мужчины. Но чисто темпоральными я эти колебания все же не назвала бы. Реальности-то каждый раз иные.
— Да, разные. И эта не столь уж плохая. С космосом не ахти, конечно, на Марс если и полетят, то лет через двадцать-тридцать, но зато СовСоюз развалился без большой войны, а это все перекрывает. Насчет времени – я сам виноват, сбиваю океану прицел. Приходиться тыкаться вслепую, в надежде, что не фальшивишь, что он отправит к друзьям, а не запроторит куда-нибудь в мусульманский рай с обнаженными гуриями, о которых, оказывается, ты только и мечтал! Как-то не так я себе ее представлял, пересадочную станцию.
Мэгги-2 хмыкнула, помолчала и снова проворчала:
— Нет, Доктор, тут я с вами не могу согласиться. Боюсь, с такой комфортабельной и доступной станцией, какая вам грезится, вообще не будет ни порядка, ни ответственности. Пока вы один скачете по реальностям, это еще терпимо, но когда миллионы и миллиарды станут метаться из мира в мир, выбирая подходящий, то они из всех них и из каждого в отдельности системный бардак, сумасшедший дом сотворят и все загадят!
Доктор задумался. Странно, но такой вполне и даже наиболее вероятный вариант почему-то не приходил ему в голову! Но затем он безразлично махнул рукой, тряхнул седой гривой и направился к пульту управления. Он бросил последний взгляд на зарево огней большого города, вздохнул и скомандовал старт. Уходя – уходи. Летающая тарелка темным призраком всплыла над лесом, над сверкающими огнями CroixduMontRoyal и стремительно рванулась в ночное небо.
Через минуту под нею уже плыла электрическая карта Северной Америки. Вон, справа, меж огромных черных пятен Великих озер светится мегаполис Торонто, внизу плещется искристое озеро Монреаля и его обширных пригородов, дальше к югу протянулась сплошная цепочка городков и поселков долины Гудзона, как колоссальный восклицательный знак длиной в двести миль, а на горизонте засверкала его внушительная точка, море огней Большого Нью-Йорка. Левее, за темными лесами и горами Вермонта сияющая дуга городов Новой Англии обрисовала атлантическое побережье. По чугунной воде океана протянулась, переливаясь жидким серебром, лунная дорожка…
Доктор залюбовался и загрустил, ему было жаль покидать эту страну, этот действительно цивилизованный мир, где он жил, понимая, что в жизни есть смысл. Но он пересилил себя и лишь буркнул виртуальному пилоту:
— А и пусть себе скачут! Не хватало еще хронополиции, темпоральных кордонов и лагерей для перемещенных временных лиц. Чем плох естественный отбор реальностей? Человек ко всему привыкает. Это как здесь с иммиграцией. Уже не только на Кот Сан Люк второй Брайтон вырос, но и в Розмон полно русских, и в Лаваль. Так это русские, которым учить другой язык невмоготу. Про черненьких и желтеньких франкофонов и не говорю. Не можешь у себя привлекательное общество построить, не удивляйся, что самые толковые покидают твою страну. Ну а бестолковые пусть остаются среди своих, пусть гордятся патриотизмом, если больше нечем. JedemDasSaine.
Но пора уже было ложиться на курс к Игнорис. Старенький Доктор устал от переживаний и рано лег спать. Утро, вечер и снова утро. Вот и система двух солнц на периферии галактики, одинокая планета, летящая по теоретически невозможной орбите. Она плыла на экране, подставляя солнцам гладкую, сверкающую поверхность. Как будто земной глобус окунули в краску-серебрянку. Капелька ртути на черном фоне космоса. Но это не беззащитная palebluedot Карла Сагана, это узловая точка мира!
Вечером Доктор грустно смотрел в свое отражение – седина, морщины, а когда проснулся, снова был во цвете лет. Океан делал свое дело, он методично рылся в подсознании ученого, перебирая вариант за вариантом, и оставалось надеяться, что все же удастся вернуться в свою реальность, к друзьям, на Марс. Желательно в ту же самую секунду, чтобы не посчитали дезертиром, чтобы самому так не считать.
Док бодро вскочил – вы даже представить себе не можете, каково это после привычной старости снова почувствовать себя сорокалетним! Он с наслаждением потянулся, бросил взгляд на экран, да так и застыл с поднятыми руками. На черном фоне космоса перед ним плыла новая луна Игнорис. Сверкающая иллюминаторами бесчисленных терминалов, сигнальными огнями посадочных площадок, струящимися змейками бегущих указателей и мигающими зелеными стрелами шириной с Миссисипи в нижнем течении, на экране медленно проворачивалась огромная темпоральная станция! Доктор смотрел и не мог оторваться, он не верил своим глазам – это была она! Та самая пересадочная станция, суперсовременная, продуманная, обустроенная, комфортабельная, именно та, что грезилась ему долгими ночами, наяву плыла теперь перед ним. Он опустил руки, счастливо улыбнулся, а затем сел и заплакал…
***
В этот раз все произошло быстро. Их как будто ждали и сразу же направили в иную реальность, не дав даже выйти на орбиту новой луны! Или океану надоели назойливые посетители, или он стал быстрее соображать, или в душе, в мозгу, в сознании и подсознании Доктора наконец-то сформировалось самое горячее, точное и безусловное желание, влечение, стремление, мечта – на Марс!
Широкая зеленая стрела замерцала прямо в пустоте перед летающей тарелкой. Она настойчиво звала их в путь, волнами пульсирующего огня показывая направление. Доктор, не задумываясь, скомандовал так держать. Зеленая мигающая река несла их в тоннель в континууме, похожий на схемы искривления пространства под действием тяготеющих масс из научно-популярных книг и учебников. Очевидно, это и была одна из кротовьих нор, червоточин или как там еще назывались подобные нуль-переходы? Над входом в подпространственный тоннель тлел красным диск планеты, в которой без труда узнавался Марс.
По поводу времени прибытия Доктор почему-то не беспокоился. Он уже знал, что в этот раз все получится. В нестабильных, искажающих рисунок созвездий стенах тоннеля замелькали ответвления, над каждым из которых висел такой же диск – то ли они вели в разные эпохи планеты, то ли в разные реальности. И хотя Доктор едва успевал заглянуть в них, – скорость все росла и они проносились мимо ответвлений все быстрее, – все же в каждом он видел одну и ту же картину, стремительно удаляющуюся розовую тарелку, удивительно похожую на его собственную…
Так или иначе, но через секунду (так ему показалось, он даже не успел вытереть слезы) Доктор уже стоял посреди ночной пустыни Марса, у трапа розовой летающей тарелки. Ему даже померещилось, что он видел, что он успел увидеть, как под ногами угасали последние блики немыслимой здесь серебряной лунной дорожки…
Еще секунду он помнил, откуда вернулся, но, сделав первый же шаг, позабыл обо всем и никак не мог понять, что ему понадобилось в пустыне посреди ночи, зачем он покинул больную Мэгги и спящего Командора. На всякий случай Док обошел корабли, удивился свежим следам ровера – они уходили в пустыню и вели обратно, хотел было связаться с пилотом, но сообразил, что тому надо дать отдохнуть, что некому следить за Мэгги и периметром и вернулся в катер.
Анабазис.
Стальная арбалетная стрела-болт чиркнула по своду, высекая искры и осыпав их каменной крошкой, срикошетила и зазвенела дальше по тоннелю. Александр как раз пытался установить связь с Доктором и неожиданное нападение сорвало сеанс. Обычно первыми нападали они сами, принцессы всегда предупреждали заранее о засадах, но в этот раз их застали врасплох. Четвертый день, как они покинули купол бога и пробивались к лагерю.
Первые сутки после бегства из Эдема прошли в хлопотах, но без особых проблем. Помогла карта, найденная в вездеходе бурых, а главное – сама машина, простая и надежная. Она вывезла их из лабиринта ущелий и хребтов в бескрайнюю главную долину Вэллис Маринерис. Пленный неплохо говорил по-русски, но в шлюзе надел маску и пришлось перейти к языку жестов — принцессы отказались служить ментальными переводчицами. И сам Вася и его мысли были им омерзительны, они еще не отошли от шока и с трудом держали себя в руках. Девушки, дилетанты, зеленые салаги? Гм, не скажите. Как лихо они взяли на абордаж серых мародеров! Нет, не дилетанты. Как бы не пожестче тебя были, подумал Саша. Больше похоже на врожденный аристократизм и нелюбовь к черни.
При выезде в долину Вася пытался направить их вдоль северного склона. Оттуда, очевидно, и прибыла его банда. Но Саша не собирался лезть в ловушку, он рвался к своим друзьям, к лагерю и поэтому смело двинулся вдоль мелких барханов на юг. Пленный заметно нервничал и с тоской оборачивался к уходящему за горизонт склону, видно было, что ему страшно углубляться в пустыню, что он знает, каково там ночью. К счастью, еще засветло экспедиция достигла южного борта долины. Не хотелось даже думать, что будет, если машина подведет!
Вася помог проникнуть под землю, шлюзы здесь располагались через каждые несколько километров и открывались просто, но бежал в ту же ночь — очень уж выразительно поглядывали на него девушки. Даже Александру их мстительность показалась гипертрофированной, и он вдруг, не очень к месту подумал, что семейная жизнь с одной из них может состоять не из одних удовольствий. Он еще не был знаком с некоторыми нюансами брачной практики Координаторов, иначе задумался бы основательней...
Был Василий рядовым карателем, на каких и держалась политическая система Марса, и рассказать смог немного. Система оказалась знакомой, советской, с ведущей ролью компартии. Те же ЦК, политбюро и ЧК. С теми же результатами. Все хорошо в республике Красного Марса, а будет еще лучше, вот только несознательные марсиане безответственно вымирают и срывают тем самым скорое достижение коммунизма. Не ропщут, мерзавцы, но мрут, как мухи, хотя каратели почему-то нужны до сих пор и хуже всего то, что катастрофически не хватает патронов. Иначе коммунизм построили бы давно…
Вообще-то Вася не был чистокровным землянином, так, на четверть, не более того, слишком мало земных подруг «борцы» Гусева привезли с собой. В революционной горячке об этом как-то не подумали! Но марсианином, чуркой, как здесь незатейливо выражались в быту, он, сотрудник органов, себя не считал. Это удивило лишь принцесс, не имевших понятия о советской практике, Саша же в Москве и не такого наслушался-насмотрелся. Главное он понял, пробиться к лагерю можно. Сил у «республики» не хватало, относительный порядок властям удавалось поддерживать лишь вокруг главных центров, так что задача не казалась ему слишком сложной. И в тот же вечер маленькая армия двинулась в свой анабазис.
За два дня они быстрым шагом продвинулись километров на сто – по главному туннелю, тянувшемуся параллельно склону долины. Но затем начались стычки с патрулями бурых. Пришлось сбросить темп и удвоить бдительность. Зато они получили возможность добывать информацию и еду. Все, что удалось на скорую руку собрать под куполом, закончилось на второй день, а первый же бой принес первые трофеи, появилась уверенность в своих силах, и дальше шагать стало опаснее, но веселее.
Отряд бесшумно (этому они научились быстро) скользил по тоннелю, в боковых канавках которого журчала вода. Свет давали редкие солнечные колодцы и цепочки пятен люминофора между ними. Было холодно, но беглый шаг не давал замерзнуть. Из правых ответвлений, уходящих в толщу скал, тянуло грибной прелью, запахом водорослей, дрожжей и даже рыбы. Левые заканчивались шлюзами и перископами наблюдения, но лагеря видно не было. Шлюзы не охранялись, лишь механически блокировались от утечек – из пустыни ждать некого. А если кому-то вдруг захотелось на волю – пожалуйста! Марсианам в этом смысле приходилось худо, хуже даже, чем советским людям. Тех приходилось удерживать от попыток к бегству погранвойсками, собаками и колючей проволокой. Здесь бежать было некуда. Хотя и ходили смутные слухи о свободных тоннелях…
Давление воздуха в тоннелях было, пожалуй, даже меньше, чем на тибетском плоскогорье, выручали зеленые костюмы и трофейные баллончики с кислородом, но время от времени приходилось выбираться на солнце, на площадки перед шлюзами, и час-другой загорать, чтобы оживить фотосинтез. До лагеря оставалось километров двести, дней пять в том же темпе, но грохот выстрела заставил их сбросить скорость. С тех пор они учились искусству подземной войны. К счастью, патрули бурых панически боялись сабельной рубки. Зеленые призраки в черных плащах, внезапно возникающие из темноты с обнаженными клинками, повергали их в ужас.
Но встречались и пикеты высоких, немного медлительных марсиан-полицаев. Они отличались редкой молчаливостью, в том числе и телепатической, на что бурые были совершенно неспособны! Потомки землян непрерывно издавали звуковые колебания, но смысловой нагрузки они почти не несли, как, впрочем, и сопровождавший их ментальный фон. Потомки бесстрашных революционеров боялись всего! Они боялись молчать и боялись сказать лишнее, боялись коллег, но еще больше одиночества, боялись думать – и сделать что-либо, не подумав, поэтому говорили, говорили и говорили, даже наедине с собой, а особенно про себя.
Вот и в этот раз, судя по отсутствию фона, стреляли марсиане и Александру это понравилось. Не то, конечно, что стреляли, арбалетный болт вещь серьезная, могли ведь и попасть, а то, что решились. Как всегда в гражданских войнах первой погибала элита, и Марса не стал исключением. Ученые и военные, инженеры и поэты как будто даже обрадовались поводу сцепиться в смертельной схватке и так старательно истребляли друг друга, так умело находили узловые точки мощи противника — водоемы, генераторы атмосферы, города и даже концлагеря, что война закончилась быстро. Полным поражением обеих сторон. Уцелели немногие и не самые лучшие. Чтобы тут же попасть под пресс коммунистической идеологии и тоталитарной практики. Закат Марса стал кроваво-красным. С тех пор марсиане прошли через три поколения неестественного отбора в условиях свирепой диктатуры и крушения цивилизации – и все же появлялись диссиденты и инсургенты. Стрелять в людей это поступок! Ведь люди на Марсе – высшая раса. Потомки землян. Равные из равных. Коммунисты!
Александр остановил рвущуюся в бой Лефт и укрылся черным плащом. Он умело пополз и прилег под самой баррикадой, преграждавшей тоннель. Над головой двигался, выискивая цель, направляющий брусок арбалета. Саша громовым голосом рявкнул: «Огонь»! Стрелок дернулся, спустил курок, и болт полетел в потолок пещеры. Далеко впереди в темноте туннеля слышались быстро удаляющиеся шаги более разумных защитников. Это была не первая баррикада на пути, и штурм стал привычной рутиной. Вот и в этот раз стрелок воздел длинные руки, закрыл ими лицо и замер, похожий на богомола. Марсианин. Их ставили в наряд по трое-четверо, но со вчерашнего дня не удавалось застать больше одного. Как бы у бурых не обострилась вечная и самая главная проблема завоевателей – проблема туземцев!
Четверка уселась рядом с защитником баррикады, сбросив трофейные ранцы. Пехота всегда и везде все свое несет с собой. Их кормила война, и за дни похода они разжились арбалетами, рационами, кислородными масками и баллонами, флягами с водой и даже аптечкой. А однажды им попалась и фляжка со спиртом – а ля герр ком а ля герр! Они возвращались из бокового ответвления – регенерация костюмов это само собой, но лишь там, на поверхности, действовал интерком. Наконец-то удалось связаться с лагерем выйти, но поделиться новостями Саша не успел.
— Ну, не тяни, что с мамой? Она пришла в себя?
— Нет. Но Док не отходит от нее, без него она вообще впадает в кому. Командор взорвал еще два подкопа и сейчас спит. Телепатической связи нет, и пока не будет, блокировка продолжается.
— Командор спит?! А кто же охраняет корабли?
— Философ. Он пришел утром и сумел убедить Командора отдохнуть.
— Философ?
— Мид, ты что, забыла? Мемнон летал с ним к Юпитеру. Это хорошо, но надо спешить.
Надо, однако девушки устали от беспрерывного марша и постоянной головной боли. Лишь Лефт держалась. Это она змеей проползла к первой баррикаде и сняла бурого, а затем задержала их на другой, долго сидя перед замкнувшимся марсианином и устанавливая ментальный контакт. Зато теперь каждая новая баррикада давалась все легче. Саша обратился к ней:
— Телепатия опасная штука! В нашем способе общения много минусов, но и сам вряд ли заболтаешь противника до потери сознания, и он не сможет этого. А Мэгги который день не приходит в себя.
— Да, такой мощи пока не встречалось. Нас готовили к чему-то подобному, но это другой уровень. Клиент не только блокировал сознание Мэгги, но и глушит все передачи, близкие ее… как бы это выразиться? Ее «частоте». Человек на такое не способен, значит…
— Значит он не человек! А как же вы?
— Ты же видишь, как Мид и Райт себя чувствуют? Это не от усталости.
— А ты?
— Я Лефт, младшая, поэтому не стесняюсь и прячусь за тебя. Ты мощный, хотя и необученный телепат, и в силах отстраиваться от помех или подавлять их. Раньше я этого не видела. Так быстро прогрессируешь? Кажется, ты даже не чувствуешь этого непрерывного гнета, высасывающего все силы. У каждого телепата (Лефт сказала – человека, для них умение говорить и означало быть им) свой голос, свой тембр, я и подражаю твоему «почерку».
— Гм! А ты поняла хоть что-то из той посылки клиента, при первой встрече под куполом? Я все мучаюсь...
— Александр…
— Что еще?
— Впереди бурые.
— Далеко?
— Пять полетов стрелы.
Саша недоуменно взглянул на девушку, но сообразил, что ответила не Лефт.
— Пять полетов арбалетной стрелы, и бурых там много. С патронами.
Марсианин не отнимал рук от лица, благодарного кивка видеть не мог, и тогда Саша постарался выразить свою благодарность телепатически. Кажется, перестарался. Бедняга оторвал руки от лица и схватился за голову, глаза его закатились, и он потерял сознание, девушки вскрикнули, как от боли, и откуда-то издалека до Александра донеслось чувство внезапного испуга, как будто он изо всех сил крикнул кому-то прямо в ухо! Сразу после этого Мид и Райт встрепенулись. Их глаза прояснились, им явно стало легче.
Александр не стал терять времени и скомандовал отход. Телепатические казусы он решил обдумать потом. Если впереди много бурых, да еще и с патронами, то либо за них взялись всерьез, либо они подошли слишком близко к важному узлу. В любом случае надо срочно уходить в пустыню: вперед уже не пробьешься, а сзади могли преследовать. Однако их стремительный анабазис выявил угасание режима. Неохраняемые шлюзы, вялое сопротивление немногочисленных патрулей, на скорую руку слепленные баррикады, покидаемые защитниками из коренного населения — все это говорило о том, что бурых на Марсе очень мало и что советская власть клонится к упадку. На Земле неограниченные ресурсы России позволили советам продержаться семьдесят лет, пока она не пошла на дно истории, чуть не утащив и страну собой. Здесь она гибла вместе с жизнью на планете.
По самым грубым подсчетам от тех борцов, что привез сюда наивный полубог Мемнон, не могло наплодиться чистокровных потомков — мало земных дам захватили борцы с собой, да и то все больше сторонниц свободной любви. Хочешь, не хочешь, пришлось обратить внимание на марсианок. И сколько же всего генетических, так сказать, сторонников советской власти могло появиться за истекшие семьдесят лет? Не более двух тысяч человек. Ну, пусть три, пусть пять, пусть даже десять, если борцы отдали этому делу все силы! Капля, даже в обмелевшем марсианском море. И как бы потомки борцов за свободу трудового народа ни гордились своим рабоче-крестьянским происхождением, были они уже метисами и мулатами: полумарсианами, на три четверти и так далее. По боевым качествам они уступали дедам, которые, впрочем, также не могли ими похвастать. Кто бы и что бы ни говорил, а гражданскую войну в России они выиграли лишь за счет подавляющего численного перевеса и неслыханной, зверской жестокости.
Но рисковать пробиваться через их скопления Александр не собирался. Скитальцы бегом вернулись в боковое ответвление, достигли шлюза и выбрались под полуденное солнце. Еще метров двести пришлось осторожно спускаться вниз по крутым осыпям, а затем отряд мерным шагом двинулся по ровному дну гигантской долины на восток. Ранцы на спине, клинки на поясе, песок вокруг и солнце над головой. Никогда в жизни они не ходили так много, теперь же изучили старинное искусство в совершенстве. Если и уступали немного зулусам вождя Чаки, то марш-броски по бушу даются все же легче, чем по марсианской пустыне. Кто думал, что борьба с богом выльется в изнуряющие марши! Ни подпространственных бросков, ни битв космических линкоров, шагаешь, как киплинговские солдаты все по той же Африке, и с тревогой поглядываешь на солнце. Ночью здесь не путешествуют.
Не успели они и на километр продвинуться вдоль склона, как ожил интерком и на связь вышел Доктор:
— Саша, это ты громыхал только что? Телепатически?
— Нет, Док, а в чем дело?
— Мне послышалось, да что там, я едва не оглох, что ты как генерал на армейском смотру рявкаешь — и в то же мгновение Мэгги очнулась.
— Она пришла в себя?
— Ненадолго, но ей явно легче. Думал, твоя работа. Как дела?
— Шагаем по пустыне, обходной маневр. Впереди бурые с патронами, не хочется ворошить осиное гнездо. От Мемнона ничего не слышно? Как вам Философ?
— Поздний вариант Мемнона. Весьма проницательный господин в камзоле и при шпаге. Прототип — автор знаменитых антиномий. Не дурак повоевать. Уже освоил контрэскарпную борьбу и взорвал подкоп — бурые роют, не жалея сил. Прибыл помочь и предупредить, что творец сильно сдал, чуть ли не впал в маразм, но в маразм активный, даже агрессивный. После знакомства с летающей тарелкой Мэгги только и мечтает, что о полетах к звездам, но боится, что со дня на день начнется штурм и бурые снова все погубят. Где сейчас Мемнон не знает, но знает, что ахеец страшно расстроен повреждениями, причиненными его драгоценному кораблю, и не удивится, если он скоро объявится, причем на нашей стороне. Бурые сделали большую ошибку, обидев его! Но пока связаться с ним мешает ментальная блокировка.
— Держитесь, Док! Мы скоро пробьёмся к вам.
Но через полчаса склон ушел на юг, хотя на снимках из космоса долина Вэллис Маринерис выглядела этаким гигантским знаком интеграла и тянулась в широтном направлении. Они столкнулись с малозаметной из космоса, но внушительной вблизи деталью: в необозримую долину впадало огромное ущелье. Не было видно не то, что его начала, но даже другой стороны. И сколько впереди таких ущелий? И что делать? Саша двинулся прежним курсом, но настроение девушек упало и он попытался их отвлечь:
— Мид, а с чего это тот длинный парень на баррикаде вдруг упал в обморок?
— Спрашиваешь! Мы сами чуть не упали. Ты же рявкнул «спасибо» так, что в голове зазвенело!
— Да я вроде бы и не кричал, там же бурые…
— Телепатически, Саша, телепатически. Я и не представляла, что можно так орать!
— Да? Но тогда не объясните ли, мадмуазели, как это мы вообще общаемся, если все жалуются на блокировку, и никто никого не слышит?! Вот и Доктору показалось, что я гаркнул, как Язов на параде, и даже Мэгги проснулась и пришла в себя!
Вопрос был резонным. Все замолчали и задумались, продолжая мерно печатать шаг. Бархан за барханом оставались позади, все удлинялась цепочка следов отряда, постепенно исчезал за спиной покинутый склон, а впереди замаячил верхний край другого борта ущелья, оно оказалось не очень широким.
Первой сообразила Лефт:
— Саша, я же говорила, у тебя огромные телепатические способности! Кажется, ты способен пробить блокировку и прикрыть нас. Поэтому мы и можем общаться. Помнишь, как ты легко вышел на связь со всеми, встречая корабль Мемнона? Даже пилот тебя слышал! Странно, почему мы не обратили на это внимания? Знаешь, а попробуй связаться с кем-нибудь.
— С кем? Мэгги без сознания, с Доком нет связи, если я его не вижу, а Командор...
– Но Доктор тебя слышал! Давай, Саша, не бойся! Философа попробуй вызвать или Мемнона. Хуже не будет, правда?
Александр собрался с силами, и передать решил, была, не была, обращение ко всем сразу. Получилось что-то вроде циркулярной проверки связи в радиосети:
— Всем, всем, всем! На связи Александр. Мэгги, Командор, Доктор, Философ, Мемнон, как слышите меня? Повторяю, на связи Александр!
Прорыв блокады.
Девушки схватились за головы, их мутило, трясло и выворачивало наизнанку, но Саша продолжал вызов, наращивая мощность. Потерпят. Впрочем, он уже понимал, что у него все получилось, хотя и не исчерпал своих возможностей. Эхо его ментального зова гремело над Марсом, но внезапно он прервал передачу и замер, прислушиваясь. Принцессы также замерли, само внимание. Тишина рассыпалась звенящими осколками, «эфир» взорвался!
— Саша, это Мэгги! Приглуши свой трубный глас! Ты что, стены Иерихона рушишь? О, господи, у меня и так голова раскалывается. С девочками все в порядке?
— Александр! На связи Мемнон. Извините, Мэгги, вынужден перебить вас. Мид, принимайте карту окрестностей. Будьте осторожнее, вас хотят перехватить в пустыне. Подождите меня, я недалеко и выхожу навстречу. Мэгги, бурые готовят штурм лагеря, помогите Командору освоить орудия катера. Прием.
— Мамочка, это мы, ты слышишь нас? Мы идем к тебе, держись!
— Слышу, девочки. Я, кажется, едва выкарабкалась.Спасибо Александру, спас.
— Да-да, это он, ему удалось!
— Удалось? Он давно мог это сделать, и вы это знали не хуже меня! Чем вы там занимались все это время?! Но только пусть больше не кричит так громко. Поговорите с Доктором, он просит слова.
Александр услышал слабую, но как всегда четкую передачу Доктора:
— …и очень рад за тебя! Думаю, клиенту придется выбирать. Блокируя остальных, он как будто усиливает тебя. Вы интерферируете! Если же он снимет глушение, то развяжет нам руки. Не давай давить на Мегги, мы должны приготовиться к бою. Да, с тобой хочет поговорить новый союзник.
— Рад познакомиться с вами, милостивый сударь. Мое почтение прекрасным дамам! Позвольте представиться – Иммануил, друг и соратник Мемнона. Можно звать просто Философом.
— Приветствую вас, многоуважаемый Философ! Я чрезвычайно благодарен за Вашу крайне уместную и удивительно своевременную помощь, но сейчас позвольте покорнейше попросить сообщить, где именно находятся знакомый Вам «творец» и руководство бурых?
— Насколько я успел выяснить, не далее как завтра он вместе с руководством бурых, как Вы удачно поименовали этот сброд, окружающий его к моему прискорбию, должен прибыть в район стоянки ваших кораблей. Объявлена всеобщая мобилизация и наиболее боеспособные части с патронами стягиваются сюда же. Соблаговолите принять карту с потребными отметками — внимание, передаю! Ежели вы состыкуете ее с картой моего благородного коллеги Мемнона, то легко, полагаю, сможете уточнить ваше нынешнее местонахождение, дабы безопасно, насколько сие возможно, оказать нам столь потребный в нашембедственном положении сикурс.
— Премного благодарен, достопочтенный Философ! Спасибо, Мемнон! Лефт, у вас появилась связь с Мэгги? Вот и прекрасно, поддерживайте ее, теперь от вас и вашего командира зависит судьба лагеря, а я не успеваю беседовать со всеми сразу. Мемнон, где и когда вас ждать? И что с вашим кораблем?
— Уже еду, Александр. Думаю, за час управлюсь. По туннелям не пробиться, там валом валят мобилизованные, пришлось реквизировать вездеход, иного выхода не было. Мой корабль, к великому сожалению, порядком поврежден, так не хотели выпускать, разбойники!
После телепатической переклички отряд Александра продолжил свой анабазис, шагая куда веселее. Девушки расцвели и заулыбались. У них появилась надежда!
Через час четверка достигла противоположного склона ущелья и присела отдохнуть. Стоило девушкам пожаловаться на замирание связи, как Александр пробивал блокаду, с каждым разом делая это все уверенней. Клиент не оставлял своих попыток, но теперь глушение у него почему-то не получалось. Что-то ощутимо изменилось,в том числе и расстановка сил в альянсе.
Александр думал о том, что всего неделю назад его спутницы, задумчиво сидящие сейчас посреди пустыни, ни в грош не ставили землян, которые и говорить-то не умели толком, а их корабль в сравнении с элегантной летающей тарелкой напоминал тростниковый плот Хейердала, лишь каким-то чудом или божьим промыслом достигший цели. Примитивная звуковая речь людей исключала перспективу включиться в сообщество цивилизованных рас, они могли элементарно замерзнуть при малейшей неполадке энергопитания в любой из тех пятнадцати месяцев, что оставались им до старта на Землю, более того, им некуда было возвращаться, их планета погрузилась в кровавый хаос. Союзниками их можно было считать лишь из милости.
И как теперь все изменилось! Ему приходится бороться с самим богом – и эта борьба не кажется безнадежной.Он ведет за собой растерянных и подавленных Координаторов, межгалактических спецагентов, в то время как их беспомощного командира выхаживает второй землянин, а третий в это время отражает атаки врагов.
Клубы пыли на востоке, двигавшиеся в их сторону, прервали Сашины размышления. Вскоре к ним подкатил вездеход, такой же, как тот, на котором они пересекли долину. Из кабины легко выпрыгнул Мемнон. Он поклонился девушкам и пригласил их в гермокузов, а Саше предложил сесть рядом. В кабине стояли две винтовки. Великолепный щит ахейца нашел себе место за спинкой сиденья, но в нем появились пулевые отверстия! Машина развернулась и направилась не вдоль склона, а вглубь долины. Встретив вопросительный взгляд Александра, ахеец объяснил:
— Нас ждут, Саша, я еле проскочил. Надо любой ценой добраться до лагеря к утру, даже если придется ехать ночью.
— Я могу сменить тебя за рулем, в термоплаще продержусь, пожалуй, и ночью.
— Нет, менять меня не надо, но приготовься к бою.
— Но ведь сюда уже не достанут! А, вот оно что…
Машина ушла далеко в пустыню, и Мемнон понемногу поворачивал на восток, когда с юга наперерез им потянулись два шлейфа пыли, пока еще плохо различимые на темно-рыжем фоне склона.
— Ты же боевой летчик, Саша? Вот и вспоминай, как маневрировать и стрелять, но только на ходу. У них по стрелку в кабине, но при остановке выскочат два отделения за двадцать секунд, и тогда нам крышка, размолотят залпами! Их винтовки здорово бьют.
— По отделению в машине? Значит, у них и скорость ниже и запас хода меньше. Может, уйдем в пустыню?
— Нет, тогда к утру не успеем. Надо проскочить.
— Без боя не проскочим.
— Что ж, будем драться. Ты должен снять по стрелку или водителю с каждой машины. Извини, я так и не привык к огнестрельному оружию. Но магазины в наших винтовках полные, сделал все, что мог. Больше патронов нет. У них то же самое.
— Ну и ну! Неужели не смогли организовать выпуск самого необходимого для советской власти?
— Ты не представляешь себе размеров катастрофы, Александр. Рухнул целый мир, исчез даже воздух, люди умирают от голода. Но им так важно остановить тебя, что на этих машинах половина патронов Марса!
— Все равно не остановят. И в пустыню не загонят, мы их сами туда затащим. Поворачивай влево, Мемнон. И вот что, стрелять будем с места, как танкисты второй мировой. Заезжай на бархан, стоп на пять секунд и скатывайся вперед.
— Вторая мировая? Была и такая?
— Была, и еще какая! Чего-чего, а войн у нас хватало. Так что опыт имеется. Далеко уходить не будем, пусть гонятся. Лишь бы склон ушел за горизонт...
Мемнон сработал идеально. Преследователи приблизились метров на двести, склон долины уже не был виден, и с короткой остановки Александр всадил по две пули в гермокузова каждого из вражеских вездеходов. Звон попаданий и свист выходящего из пробоин воздуха смутил водителей и машины противника бестолково завиляли по барханам.
Предупредив девушек о начале боя, Саша убедил их лечь на пол, а сам занялся черным термоплащом. Он вывернул его наизнанку, надел, встал на сиденье и следил за погоней. Ей приходилось удаляться от родных тоннелей в мертвую пустыню – с пробитыми гермокузовами. Солнце клонилось к закату и продолжение гонки грозило ночевкой в песках, при страшном морозе! Выход был единственный и Александр это предвидел. Он сгреб винтовки, накинул на шлем капюшон и скомандовал:
— Спрыгну – сразу давай газ и отрывайся! За пределами видимости повернешь направо и опишешь дугу до этого траверса. Там жди меня. Но на связь не выходи. Мэгги!
— Я слышу тебя, Александр.
— Как клиент? Давление прекратилось?
— Да, спасибо, я учу Доктора стрелять из бортовой установки. Надеюсь, это слышат все, кому требуется…
— Отлично! Мы движемся к вам, но подробностей сообщать не буду, просто хочу предупредить: вы правы, клиент нас прослушивает. Все ясно, Мемнон?
Гигант кивнул, огорченно сдвинув брови. Он сообразил, что сам привел бурых к Александру! Саша подмигнул ему, спрыгнул на песок и закатился за бархан – розовая изнанка термоплаща служила отличной маскировкой. Вездеход тут же развернулся и на полном ходу рванул в пустыню. Машины врага остановились и из них посыпались стрелки. Если они развернутся цепью, то залпы из десятков винтовок разнесут машину Мемнона в щепки!
Но первый же бурый, выскочивший из кузова, нелепо взмахнул руками, выронил винтовку и упал, сбивая других. Еще выстрел – и стрелки второй машины торопливо попрятались за барханами. Водители строго выполняли приказ и, дав время на высадку, рванулись в погоню. В суматохе никто не понял, откуда ведется огонь, началась беспорядочная пальба по всему подозрительному, но вездеходы мчали по следам Мемнона и закрывали цель. Саша облегченно вздохнул: бурые не смогли организовать залповый огонь!
Зато он сам, подпустив погоню поближе, расстрелял ее беглым огнем. Обоймы второй винтовки как раз хватило, подстреленные водители и стрелки вылетели на песок, и машины встали прямо перед барханом-укрытием. Саша вытащил револьвер и спокойно направился к ним, кузова скрывали его от растерявшегося десанта. Он хотел лишь задержать погоню, а затем в неразберихе незаметно ускользнуть, но суворовские переходы изрядно надоели, а тут появилась возможность, о которой он и не мечтал!
Десантники тем временем пытались понять, что происходит и приподнимались с земли. Они остались одни в пустыне, под обстрелом, и боевой дух бойцов падал. Он и без того был невысок, связываться со страшными зелеными призраками никому не хотелось. Собрав трофейные винтовки, Саша вскочил на сиденье, прицелился — и снял самого неосторожного из десантников. Затем методично расстрелял обойму не целясь особо, лишь бы заставить бурых залечь. Вояки из них были еще те и залегли надолго, а самые сообразительные давно ползли назад по следам своих вездеходов…
Сев за руль, Саша успел отъехать метров на сто, когда позади грохнул первый выстрел, но облако пыли скрыло его от глаз незадачливой погони. Бурые понесли тяжелые потери, враг вывел из строя одну их машину и угнал другую, и теперь горе-воякам предстоял смертельный марш-бросок по вечерней пустыне наперегонки с заходящим солнцем!
Саша осторожно ехал по следам, опасаясь, не встретит ли Мемнон огнем чужую машину, но ахеец оказался умным, опытным и хладнокровным воином, понимавшим, что одиночный вездеход не рискнет преследовать его, и спокойно дожидался в полном ментальном и звуковом молчании. Девушки бросились Саше на шею, но тоже не пикнули. Лефт пересела к нему в кабину, а Мид и Райт устроились рядом с Мемноном. Девушки категорически отказались ехать в гермокузове, хотя его на скорую руку и залатали клеевыми заплатками, нашлись и такие в наборе инструментов. Предстояла ночная гонка по пустыне. Выдержат ли машины? А люди? Что в лагере и как Мэгги? Даже связь по интеркому казалась опасной.
Александр гнал на полной скорости, за спиной садилось солнце, и вездеход мчался за своей тенью, но та все дальше убегала от него, все удлинялась к востоку. Она скользила по барханам, подпрыгивала на камнях, а правее черным двойником прыгала тень машины Мемнона. Из-за пыли было опасно ехать колонной, а мотало так сильно, что пришлось пристегнуться! Мид и Райт вдвоем ютились на сиденье стрелка, они вертелись, пытаясь устроиться поудобнее, и при этом обнаружили, что внешние поручни кабины на самом деле являются туго скатанным тентом.
Александр обрадовался, остановил машины и поднял тент. Они получили хоть и не вполне герметичную, но закрытую кабину, в которой не так страшен мороз. Щелкая рычажками в поисках тумблера фар, нашли и тумблер отопителя! Примитивные на вид вездеходы оказались весьма продуманными и надежными машинами, марсиане знали толк в технике. Впервые за сегодняшний день Саша почувствовал спокойствие.
В путь двинулись уже под звездами, освещая дорогу неярким светом фар. Скорость пришлось сбросить, чтобы не налететь на крупный камень и не повредить машины, но час за часом они катили на восток, в полном молчании, опасаясь перехвата и засады. К полуночи до лагеря оставалось не более ста километров. В этот момент они услышали «голос» Мэгги:
— Александр, на связи Мэгги. Не отвечай, даже по интеркому. Судя по реакции клиента, у вас все в порядке. Он то ставил блокаду, то снимал ее, то пытался начать переговоры с Философом, то прервал их, поэтому мне не удавалось выйти на связь раньше. Я уже могу лететь за вами, хотя Доктор смотрит страшным взглядом. Надеюсь, девочки держатся достойно. Передаю слово свирепому эскулапу.
— Саша, это Андрей Георгиевич. Генерал Корпуса рвется в бой. Но я надеюсь, что вы недалеко, и ей не придется нарушать постельный режим. Через каждые пятнадцать минут мы будем пускать сигнальные ракеты, так что следите за горизонтом. Философ проявил недюжинные таланты диверсанта и подключился к телефонной линии бурых! Мы оценили ваши успехи. Я знаю, что меня слушают и слышат, и предупреждаю: шутки закончились. В случае нападения обрушу ближайшие шлюзы. Пусть затем ищут Моисея, чтобы вывел их из пустыни. Засад не бойтесь. У них ничего нет в запасе на вашем пути, да и ночная пустыня не по зубам. Передаю слово Философу.
— Милостивый государь! Досточтимые сударыни! Я восхищен вашим мужеством, находчивостью и острым умом! Мы попытаемся, с милостивого вашего соизволения, таким массированным и длительным общением — надеюсь, оно не будет раздражать вас чрезмерно, – скрасить тяготы долгого пути во мраке ночи, усугубленные вынужденным молчанием и неведением, надеясь при этом также чувствительно воздействовать на противную сторону, дабы склонить ее к более продуманным решениям, нежели принятые ею раньше, от каковых проистекло множество бед, и пострадали невинные люди.
Слушатели, не привыкшие к периодам великого мыслителя, внимали.
— К пострадавшим от бессмысленной и неоправданной распри я причисляю и себя с моим сотоварищем по путешествиям и размышлениям. Я говорю о доблестном Мемноне! От его и от своего имени категорически возражаю против продолжения подобных, ничем не оправданных действий, и во всеуслышание заявляю, что приложу все свои возможности и способности для пресечения оных, а паче для предупреждения их пагубных последствий. Имеющий уши, да услышит.
Саша обрадовался, что «тяготы пути, усугубленные молчанием» позволяют ему не отвечать в том же стиле. Еще больше он был рад бодрости и боевому духу друзей, а также тому, что засад не будет. Он устал. Лефт это видела. Она положила руку на его руку и показала, что готова подменить за рулем. Саша покорно кивнул, понимая, что утром их могут ждать новые испытания и надо отдохнуть. Пересев на ее место, он быстро задремал.
Ему снилось, как почтенный Философ в камзоле и в парике крадется к шлюзу, как он придерживает шпагу, звенящую по камням, и устанавливает «жучка» на линии связи! Ему показалось, что кто-то еще представил себе эту картину, и тоже не может удержаться от улыбки. В эту минуту тот, понял он, тот, с кем он боролся эти дни и ночи, признал свое поражение. Александр понял, наконец, смысл ментаграммы творца. Это был ключ! Он открыл глубины памяти, воскресил прошлое и Саша улыбнулся во сне. Но затем нахмурился. Он осознал, что именно сейчас заканчивается история. Не история их рейда, а история их Земли…
Час за часом, километр за километром, бархан за барханом катят по ночной пустыне неуклюжие машины, похожие на земные бензовозы. На горизонте вспыхивает зеленая искорка — это Доктор пускает ракеты. Лефт напряженно всматривается в дорогу, в глаза как будто насыпали песка, но иногда она скашивает взгляд на Сашу и ее лицо согревает улыбка. Герой спит и тоже улыбается во сне. Справа скачет по песку свет фар машины Мемнона. Там спят, обняв друг друга, Мид и Райт. Уже скоро…
Саша мгновенно проснулся, не от лучей солнца, бивших в стекло шлема, а оттого, что машина остановилась. Подкатил вездеход Мемнона и тоже замер. Впереди, с трудом различимые в слепящих лучах рассвета, виднелись их корабли: элегантная розовая тарелка и неуклюжий модуль землян. От ангара отделилась точка и покатила им навстречу. Ровер! Они дома. Но не вид долгожданного лагеря остановил усталых водителей. На камне перед ними сидел погруженный в глубокую задумчивость старик в белом бурнусе. Одной рукой он уперся в подбородок жестом мыслителя, а в другой держал пастушеский посох, загнутый на конце. Над его головой мерцал и переливался в лучах солнца прозрачный голубой купол. Из-под колес ровера летели камни, за ним клубилась пыль – это Командор мчался к друзьям, но кроме него никто никуда не спешил. Все, кому надо было, наконец-то встретились – и не торопились сделать следующий шаг. Кто его знает, куда он приведет…
Да, именно здесь и сейчас заканчивалась история их маленького мира, страшная, но привычная, и начиналась другая, новая и поэтому страшная. Какая? Да кто ж ее знает! И только утреннему солнцу не было никакого дела до этого, оно оторвалось от горизонта и весело прыгнуло вверх.
Глава 13. Последний бой командора.
Сражение.
Командор не успел улететь. Он простился с друзьями, скользнул жестким взглядом по делегации бурых и направился к своему кораблю. И вдруг раздался выстрел, бурые взвыли, и бросились в атаку, ощетинившись штыками. Пора отомстить за унижения! Этот белогвардеец не подчинился решению ЦК! Он вышвырнул товарищей, посланных арестовать корабли. Он взорвал подкопы, грозил обрушить шлюзы и вынудил ЦК пойти на перемирие. А теперь эта контра улетает, не взяв на Землю уполномоченных полпредов. Колеблется власть, туземцы смотрят косо, Марс уходит из-под ног. Это последний и решительный бой!
Пилот предупреждал Мэгги и Александра – это ловушка, нельзя пускать в лагерь столь многочисленную делегацию людей абсолютно аморальных, в принципе беспринципных. Его удивляла беспечность товарищей. Но сожалеть было поздно, он выхватил саблю (на поясе скафандра она смотрелась странно) и яростно рубил направо и налево. Бурые рвались к нему, завывая от ненависти, но увидев, каково оно в свирепой, кровавой рукопашной, старались укрыться за спинами передних. Конвоиры и каратели в третьем поколении, они давно отвыкли от настоящего боя, тем более открытого, сабельного. Боевой азарт пропал при первых же ударах Командора. Они выбивали винтовки из рук и сносили кислородные маски с мохнатых морд! Его пытались взять сзади, но не успевали зайти за спину, спотыкались о тела павших, он же ворочался матерым вепрем в стае собак и ревел, перекрывая вой бурой сволочи:
— Я вам покажу перемирие, я вам покажу красный Марс, я вам покажу бога мать!
Грязная волна то захлестывала его, то откатывалась назад ‑ и в этот момент он окончательно разочаровался в советской власти.
Александр ринулся на помощь. Бурые уже били прикладами в люки корабля, крошили панели фотоэлементов, вспарывали стенки ангара — Командор был прав, переговоры о мире оказались ловушкой. Навстречу, тяжело дыша в масках, с винтовками наперевес топала валенками группа захвата летающей тарелки. Эмоции Командора мгновенно передались ему: «Ах, так! Атаку готовили и координируют? Ну, держитесь, я вам накоординирую!»
Его клинок разметал наиболее азартных, вырвавшихся вперед, и Александр ворвался в самую гущу нападавших. Среди тех началось смятение, слухи о подвигах героя уже разнеслись по самым дальним тоннелям планеты и мало кто рисковал стать на его пути. Но и уйти было некуда. Справа, методично действуя тяжелой шпагой, двигался Доктор, неприятно улыбаясь одними губами. Нападение марсианских красных воскресило в его памяти советских бурых, давящих танками московскую молодежь. Он улетел тогда, но бурые оказались и здесь! Что ж, тем хуже для них. Его погибшие девочки слились в сознании с девочками Мэгги, которых он теперь не даст в обиду никому. Они рвутся в бой, они не покинут Александра, но и отец не бросит их!
Мэгги все поняла. Долг обязывал ее остаться на корабле: цель полета достигнута, а земляне и марсиане пусть сами разбираются между собой. Запланированное изменение истории сотрет этот незначительный эпизод с ее страниц. Но… pactaservandasunt! Договора необходимо соблюдать. Доктор спас ее, он напомнил девочкам отца, и он нравился ей! Ноги сами несли Мэгги вперед, а мечи в ее руках плели звенящие стальные кружева. Принцессам еще учиться и учиться, чтобы сравняться со своей великолепной мамочкой!
Девушки рубились слева, двигаясь уступом за Александром, и этот клин входил в бурую массу, как горячий утюг в грязный снег. Их глаза сверкали, изумрудные кудри разметались под вуалями и девицы зло скалились, как ведьмы на шабаше. Они мстили за унижение, они с удовольствием сводили счеты, ибо прощать пока не умели и не собирались. По тоннелям давно катилась молва о беспощадных фуриях, свирепых спутницах героя, их боялись панически, от них пятились ‑ и они ни на шаг не отставали от Александра.
Суровый Мемнон взглянул на помрачневшего Философа, тот кивнул, потянулся за рапирой и они замкнули тыл маленького отряда. Творец обманул их, бурые искалечили самое дорогое, что у них было, их бронзовый корабль, и ахеец утратил последние иллюзии. Серебряный блеск его щита прикрыл фланг принцесс, сверкающая рапира Философа — Мэгги. Старые друзья хладнокровно занялись привычным делом. Полубоги — они ведь наполовину люди и ничто человеческое им не чуждо…
Штыки противника бессильно скользили по щиту старого кондотьера, встречая же внимательный взгляд ярких голубых глаз поверх него, бурые понимали — это последнее, что они видят в своей жизни. И не могли уже оторваться от этого взгляда. Вспышки меча над своим кожаным островерхим шлемом с красной звездой или над засаленной шапкой-ушанкой они уже не замечали.
Философ, тот и в бою думал о чем-то своем, далеком и непонятном, он механически отбивал и сам наносил смертельные удары, и эта отрешенная задумчивость особенно угнетала атакующих – ведь прихлопнет как муху и даже не заметит! Но бурых было много, отступать им было некуда, задние напирали на передних, и сражение разгоралось, речь пошла не о возврате Господа, не о захвате лагеря пришельцев, а о жизни и смерти.
Все выше вздымается невесомая рыжая пыль. Вот она окутывает поле боя и покрывает белый скафандр командора, скрывает красные пятна на черном камзоле философа и на шинелях бурых, но бессильно скользит по серебряным доспехам Мемнона и по искрящимся боевым костюмам координаторов. Вскоре лишь изумрудные искры и блеск щита в красном тумане показывают продвижение отряда…
Съемочный эпизод.
— Стоп мотор! Перерыв.
Режиссер вздохнул и вытер лоб платочком ‑ тот сразу стал бурым от пыли. Отбросив его, мэтр повернулся к соседу, высокому пожилому мужчине в белом костюме, с ясным взглядом голубых глаз. Удивительным образом пыль не касалась его, и он задумчиво сидел в плетеном кресле, опершись подбородком на руку жестом роденовского мыслителя, а другой рукой придерживая дорогую трость.
— Так? Или опять что-то не так? Что? – режиссер почти кричал.
Голубоглазый что-то произнес, но ветер унес слова вместе с клубами рыжей пыли. Режиссер схватил мегафон и заорал, перекрывая вой марсианской песчаной бури:
— Я сказал – перерыв! Кто-нибудь выключит эти чертовы вентиляторы!?
Шум стих, пыль оседала, и стал слышен голос голубоглазого:
— Я покорен вашим профессионализмом, мэтр! Так все и было.
— Извините, сеньор! Вы и в прошлый раз говорили то же самое, а затем обнаружили множество несоответствий.
— Ну, вы должны понять, я впервые участвую в съемках. В этот раз как будто все достоверно и очень убедительно. Разве что… ах, да! Не хватает мерцающего голубого купола воздуха над головой Александра!
Голубоглазый неопределенным жестом окружил себя куполом. На его костюме не было ни одной пылинки, а помощник режиссера все время жался поближе, как будто прятался от жары под этим куполом…
— Или его добавят при монтаже?
— Чего не хватает? – переспросил режиссер, заглядывая в потрепанный сценарий.
— Нимба.
Аэлита.
Александр пробился к Командору и все же опоздал. На Марсе почти не осталось патронов, семьдесят лет расстрелов исчерпали их запасы, но уход Бога к пришельцам означал верную гибель их мира, терять было нечего, и комиссар в ветхой буденовке вскинул карабин. Он выстрелил, передернул затвор и снова выстрелил. Выстрелы остановили время. Замер Командор, опуская саблю и недоуменно глядя на Александра. В этот момент он перестал верить в бога. Замерли бурые, ощетинившись штыками. Замерли принцессы, рубящие наотмашь. Но замерли не все, не всех остановили призрачные стены мертвого мгновения. Сквозь вязкое время плывет в прыжке Александр и подхватывает товарища. Тот пытается что-то сказать, но на губах уже пузырится кровь.
Доктор как в замедленной съемке перебрасывает клинок в левую руку, тот медленно плывет в воздухе, роняя солнечные искры и брызги крови, он приковывает взгляды бурых, а в руке Доктора оказывается револьвер. Он стреляет навскидку раз и еще раз. Выстрелы снова включают время и сбивают тех, за которыми прятался комиссар, он пятится и судорожно дергает шашку. Доктор шагнул в открывшийся проход, – бурых буквально сдуло в стороны, – поднял рапиру и выбил шашку из трясущихся рук. Комиссар с ужасом уставился на револьвер, но Доктор покачал головой и точными ударами рассек ремешки кислородной маски. Бурый вцепился в нее руками – и тогда клинок разрубил подводящий шланг.
Этот удар завершил паузу. Товарищи окружили Александра, полыхнули клинками – и круг стал шире. Последним движением Командор протянул ему револьвер. Александр встал во весь рост на вершине бархана и аккуратно перестрелял тех, кто пытался целиться. Прочие его не беспокоили. Доктор стал спиной к его спине, они прикрывали друг друга огнем, перезаряжали наганы и патронов не жалели ‑ наступил решающий момент. И когда Александр открыл огонь с двух рук, бурые не выдержали. Они подались назад, затем ударились в паническое бегство, и вскоре поредевшая орда помчалась к склону. Корабли захватить не удалось и пришло время думать о спасении. На песок летели винтовки, многим уже не хватало кислорода, они катались в удушье, а позади гремели выстрелы страшных пришельцев, под которыми падали самые стойкие, решившие драться до конца. С визгом и воем грязная волна докатилась до обрыва, тяжелые створки шлюзов разошлись – и навстречу беглецам выплеснулась встречная волна.
Фигурки в светлых шинелях и дорогих меховых шапках окружали инвалидное кресло-коляску, которое с трудом продвигалось по каменистой почве. Центральный комитет коммунистической партии Марса? Политбюро? Они оборачивались, стреляя из наганов и маузеров, а из темноты тоннеля в ответ летели арбалетные стрелы. Марсиане вышвырнули вон борцов за народное счастье. Страшная красная империя не пережила старшую земную сестру.
Крушение тоталитарного СССР бросило землян в отчаянный рейд на Марс, но здесь они сами обрушили диктатуру. Створки шлюзов смыкались и бурые взвыли. В последнем броске, задыхаясь, они достигли их и забарабанили кулаками, сапогами, застучали прикладами, но Марс замкнулся. Поняв, что спасения нет, беглецы вскинули штыки и бросились на своих руководителей.
Наши герои опустили клинки, глядя на агонию красных и на кресло, про которое те позабыли. Оно ковыляло к победителям. Тонкие колеса вязли в песке, двигатели натужно пищали, кресло кренилось и с трудом переваливало через невысокие барханы. Мемнон забросил щит за спину, воткнул меч в песок, счищая кровь, вернул его в ножны и зашагал навстречу. Вот он подошел, покачал головой, легко поднял коляску на руки и тем же мерным шагом вернулся к товарищам. Поставив ношу перед Александром, он отступил к шеренге соратников. Шум и крики возле шлюза стихли, и у подножия грандиозного склона Веллис Маринерис оседала бурая пена марсианского коммунизма.
Теперь уже ничто не мешало рассмотреть сидящую в кресле очень старую женщину. Маска скрывала большую часть ее лица, и хотя глаза пылали таким огнем, какой не часто встретишь у молодых, от былой необыкновенной красоты не осталось ничего, время стерло ее следы. Лишь взгляд притягивал и завораживал по-прежнему. Но сейчас он горел ненавистью. Старуха жгла им Александра, лишившего ее всего, бога, власти и даже крова над головой, и становилось понятно, как этой маленькой, хрупкой женщине удавалось держать в железном кулачке гибнущую планету. Александр не отвел взгляда. Они долго смотрели в лицо друг другу, и постепенно свирепый огонь ее глаз угасал, сменялся изумлением и даже испугом. Что же могло испугать человека, погубившего целый мир?!
Семьдесят лет назад она встала на сторону пришельцев, возглавила их и захватила власть над Марсом. Ее не остановили ни реки крови, ни гибель древнего мира, она хотела вернуть любимого! Хотела построить корабли и лететь на далекую Землю. Увы, вместо этого пришлось рыть тоннели и уходить под землю. Любимый так и не отозвался, надежда умерла, осталась лишь привычка к власти. И она держалась за эту власть до сегодняшнего дня, когда потеряла все.
Следует с огорчением заметить, что Александру ее прекрасное имя, ставшее символом Марса и романтики космоса, мало что говорило. Он видел перед собой лишь старуху в инвалидном кресле. Пожав плечами, он отвернулся и поднял тело командира. Подхватив того в разгар битвы, он забыл об интеркоме и механически откинул прозрачное забрало шлема, пытаясь расслышать шепот умирающего. Завершил бой он с открытым забралом.
Это и решило его исход. На Марсе дышать нечем. Командор в скафандре был понятен бурым, принцессы под вуалями тоже, грека и философа они вообще не считали людьми, но Александр? Лишь господь не нуждался в воздухе – тот сам окутывал его, сам следовал за ним. Над богом всегда голубел прозрачный купол, пахло озоном, весенней грозой, рядом с ним даже в песках было свежо и не нужны были маски. Этот купол сиял над его головой подобием нимба, и они были спокойны – с ними бог!
Но Александр? Пресловутое равенство красных в итоге воплотилось в жестокую диктатуру и господь автоматически занял место на самом верху иерархии. Вождь-бог, что может быть логичнее? Отрицая бога, коммунисты обожествляют своих вождей. И хотя Александр, грохотавший огнем револьверов, казался Зевсом Громовержцем, мечущим молнии, и был страшен, этого было бы мало, настоящий, священный страх пришел при виде его открытого лица и голубого свечения над головой. Ах, вот оно что! Значит, он не только забрал их бога, он сам бог-сын?!
Аэлита смотрела вослед уходящему герою ‑ над его головой плыл и мерцал голубой нимб. Изумление и испуг в ее глазах сменились бесконечной усталостью и печалью, на них навернулись слезы, а когда она вытерла их, взгляд потерял всякое выражение. Тусклый, бессмысленный взгляд старухи уходил в себя, в прошлое, и принцесса снова увидела зеленые поля Марса, свою далекую юность, своего героя-землянина. Он так и не вернулся за ней. Александр напоминал его энергией, отвагой, горячей кровью, он так же забрал все, разрушил ее мир и так же уходит! Тонкая, высохшая старческая рука первого и последнего Генерального секретаря Коммунистической партии красного Марса вытерла слезы, а затем решительно сдернула кислородную маску…
Свет в иллюминаторе.
Командора похоронили рядом с его кораблем. Он один остался верен Земле, и ему не хватило каких-то пяти минут, чтобы отправиться в сумасшедший одиночный полет к ней! Ни креста, ни звезды на могиле ставить не стали. Александр вырезал на металле имя, звание, даты рождения и смерти, а пластину прикрепил к большому камню у песчаного холмика. Вместе с Доктором они дали прощальный салют. Из объяснений Мэгги так и не стало ясно, сохранятся ли могила и корабль при изменении истории, но последний долг Командору они отдали.
Они простились не только с ним, но и с Землей. Пилот оставался последней нитью, связывающей их с ней. Его решение возвращаться, несмотря ни на что, заставляло их мучиться угрызениями совести. Он соглашался с аргументами Мэгги и товарищей, но сам решил разделить с Землей ее участь, так он понимал свой долг!
Земля молчала, ее рвали на части в региональных войнах и помочь с посадкой корабля будет некому. На СССР, ЦУП и его станции наблюдения после путча надежд почти не было, а сейчас они растаяли полностью. Но неужели и США оказались в столь тяжелом положении, что НАСА забыло о них? Если так, то на Земле катастрофа!
Доктор обратился к пилоту тарелки:
— Мэгги, у нас еще есть время?
— У вас есть время закончить свои дела. А о том, что вы имеете в виду, я не имею права говорить.
— Я… Э… Мой прототип не исчезнет?
— Нет, но ему не стоит завидовать, его ждет трудная и скучная старость. Мы можем не так уж много изменить в вашей истории. Отвести от пропасти, уберечь от крайностей, от самоуничтожения, не более. Нельзя, согласитесь, спокойно смотреть, как гаснет пусть и не факел, пусть хотя бы искорка разума! Однако переделать историю полностью, сделать ее светлой и радостной невозможно. За такое берутся лишь боги, но вы видите, чем это заканчивается.
— Вы можете заглядывать в будущее?
— Нет. Лишь прогнозировать. У вашего прототипа появятся внуки, многим они заменяют все остальное. Но ведь не вам?
— Да, пожалуй.
— Вы же знаете свою страну. Она варьирует одну и ту же тему. В новом варианте жизнь окажется не более счастливой, хотя и не такой кровавой.
— А если бы вы не вмешались?
— Бесконечные войны, терроризм, диктатуры и расовые чистки; островки стабильности в море крови, кордоны, регресс. Разрушенная экологическая система. О космосе забудут навсегда.
— А мы?
— Погибли бы здесь, на Марсе.
— Ну что ж, значит, выбора нет. Но мы все же займемся кораблем. Есть в этом смысл, нет его – дело надо доводить до конца.
Александр и Док улетали с Мэгги. Повреждение двигателя корабля координаторов было фикцией, Мэгги изображала птичку с подбитым крылышком, да и кто знает, к чему привели бы силовые действия по захвату бога? Дни, которые она провела без сознания, на грани комы, показали мощь творца и не будь Александра, все могло закончиться печально. Она отдавала себе отчет в том, что главную работу за них проделали эти земляне. И если местный бог является лишь одним из неизвестного числа фрагментов первичного сознания, то работы координаторам хватит на веки вечные. Корпус надо срочно реорганизовывать, усиливать, укреплять туземными частями, привлекать волонтеров. Мэгги вздохнула, вспомнила пословицу Доктора про утро мудренее вечера и махнула рукой.
День ушел на завершение дел. Александр выкатил ровер и объехал окрестности лагеря. Трупы красных кто-то уже убрал. На обратном пути он задержался у могилы – Мемнон позаботился об ушедшей правительнице Марса и посреди песков вырос невысокий холмик с камнем. Александр постоял, то задумчиво кивая головой, то недоуменно пожимая плечами, вздохнул и вернулся в ровер. Он загнал его в ангар, укрыл аккумуляторы грелкой и включил автоматику.
Доктор еще работал в корабле, отключая ненужные уже датчики, анализаторы и другие потребители энергии. Он установил термостат на минимум, лишь бы работала электроника, и засел за компьютер. Пусть он держит Землю в фокусе антенны передатчика и шлет данные. К вечеру они закончили с делами и взялись за сборы. Родину не унесешь на подошвах сапог, а тем более ботинок космического скафандра, но все же надо было кое-что взять с собой. Доктор долго смотрел на фотографию дочерей, Александр задумчиво перебирал свой багаж, но взяли они лишь белье, спортивные костюмы, лезвия для бритья, зубные щетки и пасту. В новый мир уходили налегке...
Александр хотел оставить записку, но слишком фантастическим получался текст! Скафандры на борту безлюдного модуля навевали мысли о Летучем голландце. Что ж, в некотором смысле так оно и было. Посидев на дорожку, земляне покинули свой корабль. Их ждали неразлучные Мемнон и Философ, окруженные стайкой принцесс.
За эти дни девушки сдружились с добродушным гигантом, он восхищал их своей высокой мужественностью, а старомодно вычурные словесные обороты и периоды его высокоученого друга даже в телепатической упаковке несли в себе дух эпохи барокко. Теперь принцессы увлеченно, как и все, что они делали, помогали новым товарищам. Время от времени одна из девушек мчалась к тарелке. Значит, возникло очередное затруднение с ремонтом бронзового корабля. Его конструкция поразила даже Мэгги. «Водой» его веслам служил то ли вакуум, то ли само пространство!
Консультировал ремонтников сам творец, конструктор универсального красавца. Три с половиной тысячи лет назад корабль построили здесь, на местных верфях, во время последнего расцвета марсианской цивилизации. Но этим контакты творца и ограничивались. Встретив в пустыне у лагеря триумфатора Александра, странный и изменившийся, он проследовал в катер Мэгги и более не покидал его. Отказался он и от телепатии, оттого и приходилось бегать к нему консультироваться. Девушкам он не мог отказать.
Мемнон, имевший с бывшим патроном краткую беседу, ходил замкнутый и неохотно отвечал на вопросы. Кажется, сознание творца стало унитарным. Произошло нечто катастрофическое и либо его ипостаси слились воедино, либо же одна часть сознания замкнулась в себе, либо вообще покинула телесную оболочку. Как бы то ни было, но стал творец умиротворенным, кротким и даже благостным. Он сохранил феноменальные умственные и прочие способности и все же результат поразил ахейца, знавашего его иным, в полной силе и славе: так люди «выздоравливают» после лоботомии. Мрачный Мемнон не захотел прощаться с тем, с кем его связывали тысячи лет дружбы. Он хотел сохранить в памяти другой образ демиурга…
Лететь с Мэгги друзья вежливо отказались, упорядоченный мир Координаторов их не влек. Перед расставанием Мемнон долго смотрел Александру в глаза, весело прищурился на голубое мерцание над головой героя, затем перевел взгляд на розовый корабль координаторов и лукаво усмехнулся. Он крепко обнял Александра, гулко похлопал по спине, неожиданно подмигнул ему, как бы напоминая о чем-то, и повернулся к Доктору. Тот развел руками и посетовал, что так и не выпало времени побеседовать обстоятельно. Феномен Мемнона и его история интересовали ученого чрезвычайно, но ему так и не удалось утолить свою любознательность. Он лишь спросил:
— Починили?
— Да, все в порядке, спасибо. На это старик еще способен…
— Теперь куда? Новая история, новая Земля не привлекает?
— Наша история здесь закончилась. Пора к звездам.
— Но ведь далеко!
— Но ведь интересно! И у нас хороший корабль.
— Что ж, счастливого пути!
— И вам удачи. Прощайте, Доктор! До свидания, Александр…
Ахеец легко вскарабкался по трапу, тот исчез, втянутый на палубу. Ряды огромных весел с алыми лопастями синхронно пришли в движение и бронзовый корабль, прочертив острым килем короткую борозду в остывающем песке, взмыл в вечернее небо, набирая ход. Через минуту он затерялся в бледно-оранжевой выси. Солнце коснулось горизонта. На короткий миг его окружило гало щемящей синевы. По ней плыло тонкое перышко. Мелькнул последний, слабый бронзовый отблеск, перышко сжалось в точку, а та растаяла.
Александр и Доктор постояли, прощаясь с Марсом. Вечерний бриз задувал поверху, осторожно касался накалившегося за день песка, легко посвистывал в гильзах, рассыпанных там и сям, словно оценивая объем работ. Последнее, что они увидели, обернувшись на трапе, был светящийся иллюминатор взлетного модуля, который уже никогда не взлетит. То ли Доктор позабыл выключить освещение, то ли не захотел оставлять в памяти картину мертвого черного корабля. Опустевший лагерь изрыт следами, в него воткнуты штыки винтовок, но ветерок уже занялся делом и заносит все тонкой пылью. У одинокого корабля – невысокий могильный холмик, в пустыне еще один, а у подножия невообразимо высокого склона Веллис Маринерис – братская могила. Место встречи трех цивилизаций.
Кажется, и нам пора проститься с нашими героями. Иногда я завидую им. Хотелось бы знать, как идут дела у Александра, женился ли суровый Доктор на прекрасной Мэгги, мимо какой звезды скользит бронзовый призрак. Увы, никогда я этого не узнаю! Иллюминатор корабля еще светится, но пора уже и нам покидать Марс, пора на Землю. Ели удастся туда вернуться. Невозможно вернуться на ту же Землю, это еще древние греки понимали.
Замыкая круг.
The past, at least, is secure.
D. Webster
Летающую тарелку выбросило в пространство возле землеподобной атмосферной планеты. Выбросило близко, таких маневров даже Координаторы себе не позволяли, тем более что в космосе оказалось оживленно. Доктора посетило ощущение дежавю, нечто подобное он уже видел. Мимо проплывали призрачно-радужные пленки, жемчужно-серые паутинные узоры, огромные зеркала и вполне традиционные, солидные космические станции, но более всего наблюдалось летающих тарелок. Они были разного размера и цвета, среди них виднелись и розовые, самые активные, поэтому катер Доктора внимания не привлек.
Кибер-Мэгги очнулась от потрясения, взялась за управление и перевела катер на низкую орбиту. Скучная планета. Ни океанов, ни могучих рек, ни заснеженных гор, ни густых, дремучих лесов – ничего выдающегося! Мелкие зеленоватые моря и узкие ручьи. Все остальное – саванны, прерии, степи, пампасы. Буш, вельд, трава, кустарник. Желтый пояс пустынь, да небольшие полярные шапочки. Городов нет, но кое-где видны редкие поселки. Они под защитными куполами, вокруг ни садов, ни полей, ни дорог, зато хватает кратеров и воронок.
Планету, как дешевый школьный глобус, оплела редкая сеть меридианов. Они тонкими голубыми нитями тянулись от одной точки в средних широтах северного полушария до противоположной точки в южном, и делили серо-зеленый шар на сегменты, как уже разрезанный, но еще не распавшийся на дольки арбуз. Камера взлетает над плоскостью эклиптики и все становится ясно! Тяжелые внутренние планеты разрушены полностью, по их орбитам несутся дымные, пыльные, грохочущие столкновениями потоки астероидов, а внешние газовые гиганты худеют, они окружены спиральными струями истекающих атмосфер. Это полигон. Нет, даже не так, вместе со странной планетой, единственной уцелевшей на этом празднике науки, система более всего напоминает хорошую лабораторию хорошего, но уже чуть провинциального университета, где студенты годами и десятилетиями повторяют классические опыты.
Док вспомнил эту картину. Он поднял взгляд к небу и увидел небо метрополии. Звезды располагались на равных расстояниях друг от друга, не то в кубической, не то в гексагональной симметрии. И тогда он вспомнил все.
— Блэкхейвен? Ты все знала, не так ли? Сколько осталось времени?
— Немного.
— Сейчас ты выстрелишь меня туда.
— Чтобы все повторилось?
— Да.
Виртуальная Мэгги задумалась. Она редко колебалась, машинная, логическая часть ее сознания преобладала над человеческой, интуитивной, но в этот раз она растерялась. Ее поразила мысль, что она не помнила части своего прошлого! Неужели и в прошлый раз она вот так же вспоминала позапрошлые колебания? И как же далеко тянется эта цепь? Идентичны ли ее звенья или они разные? Или каждое их возвращение в эту точку порождает новую вселенную, не отменяя старых, и из этой точки, как лучи расходятся все новые и новые вектора-вселенные? Может быть, так проявляется квантование вселенных Хокинга-Эверетта?
Разумеется, и Доктор ничего не помнил, четырнадцать миллиардов лет стирают любую память, но почему-то ему казалось, что каждый раз он хотел, чтобы все закончилось здесь и сейчас – навсегда. Почему же цикл продолжается? Но выбора нет. Сколько он себя помнил, у него никогда не было выбора, ни в каком возрасте, ни в какой реальности, даже удивительно, как жестко детерминирована жизнь. Пусть будет, как будет. Раздался голос Мэгги и знакомое чувство отрешенности охватило его:
— Даю отсчет. Прощайте и до встречи. Десять. Девять. Восемь…
***
Бетонная пирамида коллайдера уходит вершиной в небо, порой исчезая в облаках. Вблизи линии меридианов оказались колоссальными светящимися полупрозрачными трубами. Они входили в каждую грань на километровой высоте, делая камеру похожей на огромного паука, охватившего лапами целую планету. Вид уходящей за облака рукотворной горы впечатлял, но даже планетарные технологии подразумевают иные масштабы, не говоря уже о технологиях сидерических. Наука давно переросла такие размеры, они не обеспечивали нужных энергий и точности.
Доктор подошел к серой стене (она закрыла полнеба и напомнила о титаническом склоне Веллис Маринерис), нашел вход и встал на движущуюся дорожку с косыми желтыми полосами. На третьем уровне стали попадаться инженеры и техники в зеленых комбинезонах. Они оглядывались на сверкающего в боевом изумрудном костюме Координатора. Ближе к ядру конструкции, в прозрачном Парфеноне с гигантскими сталактитами энерговводов священнодействовали жрецы храма науки в белых халатах. Очевидно, на всех планетах всех миров принята стандартная иерархическая цветовая дифференциация. Студентов не видно, у них каникулы. Идет обычный регламентный прогон системы перед началом учебного года, вот и накаляются трубы голубым светом.
За пультом управления стоял высокий атлет с дистанционным контроллером, длинной тростью, похожей на пастырский посох. Он улыбается ассистентам, но глаза его остаются печальными, как будто он что-то знает о прошлом, или предвидит нечто в будущем, если это не одно и то же – забавно, если время во Вселенной замкнуто само на себя. Судя по всему, пастыря окружает защитное силовое поле и порой преломленные им лучи света вспыхивают подобием нимба над его головой. Вот он поворачивается и смотрит вам в глаза. Да, Он видит вас, причем видит насквозь, но смотрит в даль такую дальнюю, что лучше об этом не задумываться…
Его бас рокотал:
— Добрый день, Андрей Георгиевич! Рад видеть вас, но осталось несколько минут до столкновения. Вы еще успеете вернуться на катер...
— Аве, Шеф! Не хотите улететь со мной? Или отменить прогон?
— Нет. Тогда я останусь тем, кто я есть, зная, кто я на самом деле. А вот вам есть что терять. Поторопитесь, Андрей Георгиевич!
— Благодарю, но остаюсь с вами. Моритури те салютант, Шеф!
Синие вводы меридианов накалились добела, они гудят от напряжения, демиург пристально взглянул на Доктора – и нажал кнопку. Пульт отвечает ему сигналами и картинками на экранах, как вдруг все гаснет. Коллайдер столкнул пучки стремительно облетающих планету частиц – хиггсонов ли, даймонионов или даже свободных кварков, не столь уж это важно, но столкнул он их в неподходящем месте и не в лучшее время. В эту пикосекунду через камеру проходила микроскопическая область старого вакуума, чудом уцелевшая после предыдущего акта творения. И энергии слабенького университетского коллайдера хватило, чтобы выбить реликт из состояния метастабильного равновесия, сбросить его вниз по энергетической лестнице, на самое дно – забавно, если и здесь круг замкнется, и дно в итоге окажется вершиной этой лестницы. Энергии выделилось столько, что она полыхнула новой Вселенной!
Взвыли сирены. Под куполом резко темнеет, мигает аварийное освещение, воцаряется суета, куда-то бегут люди в зеленых комбинезонах и белых халатах, но темнота постепенно рассеивается – начинает светиться сама камера коллайдера. Серый монолит бетона становится дымчатым, полупрозрачным, начинает дышать, размягчается, плывет, закручивается все убыстряющимся водоворотом – и втягивается в мерцающий вихрь, воронку. Похоже, что из ванны, в которой плещется мир, вынули пробку!
Доктор вздохнул и устроился в кресле перед пультом, он уперся рапирой в пол и скрестил ладони на эфесе. Он видел давно знакомые кадры гибели. Значит, запись катастрофы, привезенная Мэгги на Марс, – это была его передача? Что ж, в прошлый раз он держался достойно до самого конца. Зачем изменять привычкам? И Доктор скрупулезно фиксировал все происходящее. В ответ кибер-Мэгги вела передачу из космоса. Там появилась розовая тарелка, огромная, как Звезда Смерти. Она выстрелила (Доктор вспомнил «Звездный десант» Хайнлайна, который ему так и не довелось прочитать) десятки своих миниатюрных подобий и те рванулись к тяжелому шару планеты, охватывая его сетью.
— Прибыла Мэгги!
— Вижу. Но пусть не рвется в пекло, пусть помнит о девочках. И только смотрит и слушает. Сколько у вас прошло в тот раз времени? Три недели? Потерпит. Разве это вдовство?
— Да, но вы? Миллиарды лет! А вдруг что-то пойдет не так?
— Я старался разорвать круг. Не вышло. Что ж, идем на следующий. До встречи.
У пульта остались двое. Демиург улыбнулся и подмигнул Доктору, развел руками – и решительно двинулся к лучистому проколу в ткани мироздания. Тот разгорался жемчужной звездой, все круче свивая свой водоворот и втягивая в него все окружающее. Исчез металл камеры, потек бетон стен, полов и потолка, предметы теряют форму, искажаются, вот поплыли, медленно тая в воздухе, пастырский посох и мощные длани творца, вытянулась и изогнулась, как на экспрессивных полотнах критянина Теотокопулоса, его атлетическая фигура, увлекаемая неведомо куда Мальстремом нового континуума. И в этот момент все накалявшаяся и накалявшаяся свирепым, неистовым светом точка прокола в нечто иное вдруг взорвалась.
И тут же погасла. На ее месте распахнулась форточка, напоминая черный квадрат, неуловимо расширилась в окно, в котором замерцали первые звезды, разбросанные по небу хаотическими скоплениями-созвездиями, еще секунда и никакой границы между вселенными не осталось. Ударная волна вновь образовавшегося континуума закачала звезды, и многие лодки сорвет она с привязи, у многих земля поплывет под ногами…
Призрачную фигуру творца – сквозь нее сияли мохнатые новорожденные звезды – уже втянуло сквозняком в окно нового мира, а Доктор еще держался. Боевой костюм оказался крепким орешком! Изумрудная искорка мерцала в самой сердцевине туго скрученной спирали, втягивающей в себя незадачливую планету. Вокруг ревел и рвался вихрь распавшейся материи, острие рапиры упиралось в огненную пустоту, Док парил в силовой капсуле, последнем подарке виртуальной Мэгги, но радужные стенки гнулись и сжимались, не в силах противостоять стихии.
— Не стоит, – самым краешком угасающего сознания успел подумать Доктор, – не стоит иногда нажимать кнопку «Пуск», если под рукой нет большой красной кнопки «Стоп».
Эпилог
Вот, пожалуй, и все, что я хотел и что мог сообщить читателю. Многое осталось за кадром, не все сюжетные линии доведены до конца, но, кажется, никто и не обещал читателю «Суммы теогонии»? Это всего лишь хроникальная повесть.
Вы спросите, как изменился мир после изъятия из него бога? А черт его знает, как он изменился! Рыба воды не разумеет.На мой взгляд, никак не изменился.
Ну, исправила Мэгги самые грубые наши ошибки, не дала упасть в ближайшую пропасть, так ведь мы себе другую найдем! Колесница истории не любит хороших дорог, ни римских, ни американских. Вечно ее заносит то туда, то сюда, бывает, она едет в обратную сторону, но чаще бестолково кружит на месте –это и есть развитие по спирали. Поэтому отбросим неудачное сравнение, не будем о колесницах и птицах-тройках, присмотримся к улитке, ползущей по склону Фудзи. Достигнет ли она высот?
Боюсь, улитка безнадежно медлительна. До сверкающих вершин далеко. Не доползет. Кстати, а каков ее век, каков возраст нашей неторопливой цивилизационной улитки? Среднее время жизни технологических цивилизаций входит в формулу Дрейка и если принять его за 10000 лет, то со времен шумеров прошла уже половина. Причем настоящий технологический взрыв, истинный качественный и количественный прорыв сродни биологическому кембрийскому начался совсем недавно, века полтора-два назад. И из взрывной экспоненциальной, длившейся так недолго, он уже переходит в вялотекущую асимптотическую фазу.
Да, конечно, появились Интернет и айпады, айфоны и космические телескопы.Но для преодоления больших пространств нужны не информационные «ай» и уловители электромагнитных колебаний, а нечто весомое, грубое, зримое. Нужны большие машины. Мощные двигатели. А так ли уж сильно наши сверхскоростные локомотивы отличаются от стефенсоновской «Ракеты»? Что касается ракет, то покажите мне современную, способную тягаться с фон брауновским «Сатурном V»…
Вы скажете, что вариант истории, предложенный Мэгги, радикальной новизной не блещет? Лишь бы не было войны? Однако именно в этом наспех сметанном мире мы с вами и живем – и ничего, не жалуемся, воспринимаем как должное. Но стабилен ли сей мир? Вероятен ли? Действительно ли возможно изъятие бога из мироздания? В любом случае элиминация его из обоюдополезного симбиоза с человеком будет означать обоюдную же деградацию, упрощение, обеднение – как божественного сознания, так и людской ноосферы. Думаю, главная ошибка была сделана две тысячи лет назад. Бинарен господь или троичен, да пусть хоть мультиплетен – главное, не был бы унитарен! Унитарность творца опасна, ведет к монотеизму – и к неразрешимым противоречиям.
Разве чахлые плоды двух тысяч лет сумеречного, заторможенного, маргинального по определению христианства можно сравнивать с великолепным наследием Рима и Эллады, этих чрезвычайно динамичных цивилизаций? Вдумайтесь, от Гомера до Перикла прошло всего лишь триста лет – феноменальный скачок и темпы развития! И сравните с итогами долгих и тусклых восьми веков между началом теоретического христианства – Оригеном, Тертуллианом, Августином Блаженным – и его вершиной, ловким интерпретатором Аристотеля, князем средневековых философов и светочем веры, ангельским доктором Фомой Аквинским. Восемьсот лет тьмы.
Кстати, введение Фомой в теологию элементов рационального привело к возникновению мрачного института, призванного бдительно следить и ограничивать допустимыми рамками дальнейшие попытки. Костры инквизиции лишь усугубляли и сгущали духовный мрак. Какой уж там горний свет! Пятьсот лет после Фомы свирепствовали псы господни и о чем еще тут говорить, если последнее, 32-е издание Index Librorum Prohibitorum, индекса запрещенных церковью книг вышло в 1948 году, а запрещен список был лишь в 1966-м.Недаром подмечено, что в либеральной демократии всегда кроется подспудный политеизм,и, напротив, любой авторитарный режим причастен монотеизму.
А ведь есть варианты наиболее вероятные, сами собой напрашивающиеся, очевидные, удовлетворяющие принципу минимального действия. В самом деле, не думаете же вы, что повесть о последнем рейде на Марс написана мною? Тема вовсе не близка мне, да и мир, описанный в ней, отличается от нашего. Тихий, спокойный мир, а для создания идиллии требуется время, точка бифуркации должна лежать достаточно далеко в прошлом – нет, Мэгги не планировала столь радикальную переделку! После ее отлета кто-то еще раз сформировал реальность по своему вкусу, причем сделал это капитально, со знанием дела, так что наконец-то просветлела вода во облацех и воцарился мир в человецех.
Мы с богом пишем разные повести. У нас разный кругозор, разные интересы и подходы. Меня, к примеру, более всего интересовала философская сторона сюжета, его же волновало иное. Ничего не поделаешь, слишком разный подход к мировоззрению и миросозиданию. Мы кропотливо суммируем факты и уже на их основе пытаемся выстроить более-менее логичную гипотезу, теорию, философию, наконец, объясняющую основы мироздания.Творцы же поступают наоборот. Они сначала формулируют концепцию, идею, а затем уже на ее основе создают целый мир. Факты появляются сами собой.
Бог по определению идеалист! Но, как мы видели, стоит на любой из планет возникнуть человеческому, не совсем человеческому или даже совсем не человеческому сознанию, как оно неизбежно притягивает к себе ближайший фрагмент первичного сознания творца и формирует его по своему образу и подобию. И этот путь не так уж плох. Он не ведет в тупик, но оставляет перспективы для развития обеих сторон. С чем вас и поздравляю.
И все же сконструированная оставшейся на Земле ипостасью господа схема не внушает мне доверия. В самом деле, представьте себе Россию, которая полтора века ни с кем не воюет! Которая оставила в покое соседей. В которой за это время не произошло ни бунта, бессмысленного и беспощадного, ни всесметающей революции, ни даже кровавой гражданской войны! Представьте себе Москву с Диснейлендом в Кремле и трубящими ангелами на башнях, с фигурным катанием вместо военных парадов на Красной площади – и подумайте, захотели бы вы жить в такой странной стране?
Вот и я не захотел. Всему есть пределы, даже научной фантастике. Кому нужна, кому интересна Россия, в которой не было Ленина, не было Сталина, в которой нет даже… кстати, как зовут вашего президента? Он уже пожизненный? Или его фигура номинальна и все решает лидер нации? Или у вас уже криптократия? Впрочем, неважно, при любой форме правления и в любой реальности Россия инвариантна.
Вернемся лучше к Марсу и подумаем о перспективе полета к нему. По причине нашего естественного происхождения на планете с едва ли не идеальными параметрами, из-за нашего приспособления к ее тепличным условиям самым трудным, дорогостоящим и опасным предприятием в космонавтике являются дальние пилотируемые полеты. Рейд на Луну потребовал столь громадных затрат и усилий, что так и остался единственным в своем роде. А ведь до Луны рукой подать, она рядом – до Марса в тысячу раз дальше и в сто раз дольше! Поэтому солнечную систему исследуют автоматы и справляются с этим неплохо. Алые паруса звездных странствий, скорее всего, также будут вздымать кибернетические принцы, эти неромантические жестянки с плутониевым или термоядерным сердцем и маленькими кремниевыми мозгами.
Но человечеству, чтобы не захиреть в колыбели, нужна большая цель. Нужна экспансия. К тому же в последнее время стало ясно, что наша прекрасная планета не столь уж надежная гавань, имеется много факторов, способных пресечь жизнь на ней, и неплохо бы озаботиться резервным вариантом. Однопланетные виды не выживают. В связи с чем не хотелось бы думать, что невероятное путешествие, описанное мною, так и останется последним рейдом на Марс. Хотя проницательный Азимов, кажется, прав: с каждым новым изменением реальности вероятность космических полетов становится все меньше и меньше…
2005-2008 гг.
Донецк – Краков – Монреаль
Рейтинг комментария: 1 0
Рейтинг комментария: 1 0