ДОЛГИЙ СЛЕД РОССИИ

22-08-2015

image001

Шульман Екатерина Михайловна  - Юрист, специализируется на конституционном и муниципальном праве. Закончила академический курс английского языка в George Brown College, Торонто, аспирантуру кафедры политологии Российской академии госслужбы при Президенте РФ.

Политолог, колумнист газеты «Ведомости», Colta.ru, Grani.ru      Доцент Института общественных наук РАНХиГС . На "Эхо Москвы" ее привел Сергей Пархоменко, чем справедливо гордится.

 Однажды рыбаки на острове Кос вытащили из моря великолепный золотой треножник. Оракул велел отдать его самому мудрому человеку в Греции. Его отнесли Фалесу. Фалес сказал: «Я не самый мудрый» — и отослал треножник Бианту в Приену. Биант переслал его Питтаку, Питтак — Клеобулу, Клеобул — Периандру, Периандр — Хилону, Хилон — Солону, Солон — обратно Фалесу. Тогда Фалес отослал его в Дельфы с надписью: «Аполлону посвящает этот треножник Фалес, дважды признанный мудрейшим среди эллинов».

Так был создан первый рейтинг влиятельных публичных интеллектуалов.

 

У нас гордое имя политолога несколько размылось в публичном употреблении, и довольно большое количество людей, которые дают комментарии по актуальным темам дня, называют себя таким образом. Тем не менее, должна напомнить, что политология это такая наука. Политическая наука. Political science. У нее есть своя история, свой инструментарий. Своя методология, свои способны познания действительности.

Поэтому у меня всегда вызывает некоторое отторжение вот эта фиксация на источниках и информации, на попытке узнать, что вот оно там в святая святых власти на самом деле происходит. Довольно много людей торгуют этим делом. И рассказывают то, что якобы они узнали отсвоих выдающихся информационных источников. На самом деле для того, чтобы знать и понимать важные вещи, для того чтобы понимать причины и последствия и ход и траекторию политических процессов, не нужно никаких тайных источников.

Не нужно прокрадываться и в чей-то кабинет и устанавливать там жучок. Не нужно даже водить дружбу с высокопоставленными чиновниками, более того - это довольно вредно.

Люди, которые вам сливают инфу сто процентов, как это называется, имеют свой интерес. Интерес этот обычно не раскрытие истины, не наказание порока, а продвижение своей аппаратной повестки, которая у этого человека есть. Это первое. Но это даже не самое страшное. Самое страшное в том, что инсайдеры не очень сильно понимают, что вокруг них происходит. Они живут, скажем так, изо дня в день своими интересами, которые, в общем, ограничиваются вчерашним днем, сегодняшним и завтрашним. У них очень искаженное персонифицированное, скажем так, представление о том, что вообще происходит у нас в политическом процессе.

Поэтому действительно они могут считать, что все дело в том, что там Коля с Петей поругались или помирились, кто-то кому-то не то сказал, не вовремя съел глухаря, как, собственно, было с Владимиром Ивановичем Якуниным, или наоборот - чрезвычайно вовремя.

 

Открытые источники и анализ открытой информации дают нам приблизительно все, что мы должны хотеть знать, если мы умеем их анализировать. Что касается нашего главы РЖД, который неожиданно, похоже, уходит со своего поста. Действительно, вспомнили мы про глухаря. Глухарь случился в 2013 году, то есть два года назад. Вот смотрите, с точки зрения новостной повестки тогда все это обсудили, насочиняли смешных стихов, отозвались, написали колонок и забыли. А в бюрократии такого рода процессы идут долго.

В бюрократии существует высокий уровень внутренней конкуренции. Мы с вами когда говорим, что вот они там задумали, мы себе представляем этих их как какую-то монолитную группу. С одной стороны, глядя снаружи, это в некотором роде так. Да, правящий класс, по-марксистски выражаясь, имеет свои интересы и их отстаивает. Перед лицом внешней угрозы они, в общем, сплачиваются плотно. Тем не менее, внутри них между собой происходит свирепая внутривидовая борьба. Которая отличается, повторюсь, остротой и жестокостью. Она не прекращается никогда.

Она не имеет отношения к политическим взглядам, у этих людей вообще не очень есть то, что мы с вами здесь снаружи подразумеваем под политическими взглядами. У них есть повестка, их повестка - это выживание в тяжелой ситуации, как сейчас, либо захват новых ресурсов. Если ситуация это позволяет. Поэтому когда мы говорим о том, что есть какие-то, сейчас уже не так популярно говорить, но помните, было: либералы, силовики, башни там какие-то. То есть мы пытались, не то что пытались, а была такая идея, что там есть какие-то партии с идеологической основой. Это все конечно, товарищи, сказки. Идеологическая основа там глубоко вторична, она меняется, один и тот же человек может высказывать совершенно разные взгляды. Причем он уже не помнит, что они у него изменились.

И не осознает разницу между тем, что он говорил позавчера, и тем, что говорил завтра. Поэтому когда начинают сопоставлять, как в социальных сетях это любят делать: видел запись того, что он рассказывает в таком-то году, а потом в этом. Если его самого спросить, он скажет, что он чрезвычайно последователен и говорит одно и то же. Как в известном советском анекдоте: не отклонялся от линии партии, а отклонялся вместе с линией. Возвращаясь к Якунину. Должность, которую он занимал, очень большая должность. РЖД — огромная структура. Одна из естественных монополий крупнейших в нашем чрезмерно монополизированном экономическом пространстве.

Это огромные деньги. Это огромная собственность. Это все очень важно. Претендентов на такой кусок будет всегда много. Что у нас сейчас происходит. У нас происходит сужение ресурсной базы для этой государственной бюрократии. Которая за последние богатые 10-12 лет чрезмерно разрослась. И если говорить в общих чертах, тот объем государственного аппарата, который существует, неподъемен сейчас для экономики. Он слишком дорог. Ресурсная база сокращается, государственные доходы уменьшаются, а кушать люди привыкли уже хорошо. Соответственно борьба у нас усиливается. Не надо никого специально допрашивать для того, чтобы понять вот этот достаточно простой факт.

То есть таких вещей мы будем наблюдать больше и чаще. Мы будем наблюдать неожиданные уходы людей, которые казались нам совершенно неприкосновенными. Мы будем наблюдать раздербанивание какой-то собственности, которая тоже казалась нам священной и защищенной. Очевидно, что с той поры, когда благодаря инциденту с глухарем вышла на поверхность, вот эта борьба, которая обычно бывает скрыта в глубоких слоях бюрократии, процесс этот не прекращался.

Это же были не какие-то хулиганы хакеры, которые разослали фальшивое сообщение от имени правительства. Это была открыточка, знак.

Мы не можем знать точно, что там за эти два года у них внутри происходило. Но просто очевидно, что процесс – он шел. Он всегда идет. Он никогда не прекращается. И с ухудшением нашей экономической ситуации, она не только для нас, граждан, ухудшается, а и для правящей бюрократии. Эта конкуренция только будет усиливаться. И вот эти куски бесценные, естественные монополии, государственные корпорации, государственные банки, они станут предметом центральным этой конкуренции. А я еще одну вещь хочу сказать по поводу сужения ресурсной базы и усиления внутривидовой борьбы. У нас государство последние 10 лет привыкло распоряжаться теми доходами, которые оно считает своими собственными и, в общем, достаточно дешево ему достающимися.

То есть сырьевыми. Сейчас эти сырьевые доходы неудержимо скукоживаются. И никаких признаков того, что цена на наши углеводороды в обозримом будущем возрастут, нет. Что из этого следует. Что государство наше начинает вертеть головой по сторонам и думать, с чего бы еще ему можно этот доход извлечь, если из-под земли он больше уже в прежних объемах не выкапывается. Глаз его падает на гражданина.

В качестве кормовой базы оно начинает рассматривать у нас граждан. Соответственно мы видим целый ряд инициатив, которые имеют целью сначала попробовать, пощупать, можно ли там чего-то такое тоже откопать. Это, например, видно по работе ГД, я непосредственно за ней слежу. Такое направление, которое можно было бы назвать конфискационным законотворчеством. Это введение, например, каких-то торговых сборов, это, например, на местном уровне попытки все больше с граждан снять за какую-нибудь парковку.

Это инициативы типа давайте мы ограничим поголовье скота. Там не совсем такое было прямое раскулачивание, как СМИ это сообщали, но, тем не менее, мысль о том, что тут тоже в области фермерских хозяйств есть незарегистрированное, недолицензированное, что-то такое, с чего можно что-то состричь, мысль эта появляется. Налог на недвижимость. Например, попытка контролировать серый рынок аренды. Вообще вот попытка учесть неучтенное и подмести какие-то остатки по сусекам, чтобы себе колобок, так или иначе скатать, это пока только вначале. Это дело будет у нас усиливаться. Потому что, повторюсь, сырьевых доходов не прибавится, а только убавится.

Вы встаньте на место нашей несчастной правящей бюрократии. Ей-то что делать. Как в известном анекдоте. Что, папа, ты теперь будешь меньше пить. Папа не может меньше пить. Это нереально. Это предложение нереалистическое. Соответственно все остальные должны каким-то образом меньше кушать. А тут есть один момент. Отрицательный момент очевиден. Тут не надо никому ничего рассказывать, это все в высшей степени плохо. Мы все с вами станем беднее, на самом деле уже стали. Просто не до всех это дошло. В ближайшие два года это очень конкретно до всех дойдет. Преимущественный инструмент для нашего обнищания это инфляция, инфляция это налог на бедных.

Бедные всегда платят за все и платят больше всех. Это одна из самых печальных и несправедливых политико-экономических закономерностей. Но, тем не менее, это так. Если мы с вами посмотрим, например, опросы типа какую проблему граждане считают наиболее значимой для России, то мы увидим, что на первом месте там будет инфляция, а на втором – цены на продукты. Что тоже инфляция. То есть граждане это прекрасно понимают. В России инфляция воспринимается как очень серьезная угроза – и недаром.

Люди живут на фиксированные доходы. На зарплаты и пенсии. Соответственно доходы их не растут и расти им неоткуда. А расходы их будут возрастать. Это все грустно и столь же грустно, сколько и неизбежно. То есть граждане понимают эту угрозу. Я бы хотела в этой беспросветной картине обратить внимание на один момент. Который пока выглядит довольно гипотетически, но тем не менее. Когда основным источником дохода для государства является сырье, оно не обращает на граждан внимания. Может себе позволить не обращать на них внимания. Тогда происходит вот этот развод между обществом и государством. Когда заключается некий договор, что вы к нам не лезьте, и мы к вам не лезем.

Вот предыдущие 10 лет у нас эта схема более-менее работала. Вы копайте свою нефть, продавайте деньги и распределяйте между собой, а мы тут вот живем как-то своей жизнью. Сейчас этот договор нарушен, потому что он одну из сторон перестал устраивать, ее доходы снижаются, ее положение становится все более затруднительным. Таким образом, граждане и государство будут вынуждены вступать в отношения между собой. Пока эти отношения выглядят чрезвычайно просто. Граждан пытаются стричь больше, чем пытались раньше.

Граждане все время должны. Через какое-то время их это начнет раздражать. Граждан. Если прежний договор «вы к нам не лезьте, и мы к вам не лезем» нарушен, то он должен быть нарушен с двух сторон. Должен быть заключен какой-то новый договор. Если граждане начнут осознавать, докакой степени они отдают свои деньги на содержание государства, то по идее это должно в них пробудить некоторое ощущение того, что хорошо бы за эти хоть что-то бы поиметь. От государства какие-то государственные услуги. Как-то, например, безопасность, защиту своих прав.

Я сейчас не говорю о каких-то серьезных правах типа быть представленными в законодательных органах, хотя опять же вспомним лозунг великой американской революции, благороднейший из политических лозунгов: никаких налогов без представительства. Даже если мы до этого пока не доросли и не дожили, тем не менее, хотя бы право на безопасность. Хотя бы такие простые вещи как работающую полицию, что называется простым полицейским порядком. Граждане могут захотеть иметь. Пока это желание у них отбивается разговорами о том, что мы вас защищаем не от милиционера, полицейского и не от уличного преступника, а от американской угрозы.

Это ложная услуга, которую государство якобы предоставляет обществу. То есть мы-то вас на самом деле стережем, а то бы вас тут всех бы не знаю, что бы с вами сделали. Разбомбили американцы или какие-то бандеровцы всех завоевали. Тем не менее, какое-то время это работает. Это работает, пока экономическая ситуация еще не настолько плоха или, точнее говоря, пока еще ее эффект не дошел до такой степени до каждого человека. А в принципе в нашей политологии считается, что есть годовой зазор между ухудшением экономической ситуации и ее политическими последствиями.

 

Для того чтобы до людей дошло, точнее говоря, может, до них и дойдет раньше, для того чтобы это возымело именно политические последствия, должен пройти приблизительно год. Понятно, что это все условные достаточно сроки. Но, тем не менее, надо просто осознавать, что этот зазор есть. Нельзя говорить, что да – вот уже у нас инфляция за первые прошедшие месяцы 2015 года около 19% самый высокий уровень с 2000 года. За весь путинский период самый высокий. У нас инфляция снижалась, потом был некоторый всплеск 2006-08 год кризис.

Потом она еще раз упала и  дальше до каких-то сейчас уже легендарных 6,5% была доведена усилиями экономического блока правительства и ЦБ. Сейчас она вот 19% по итогам прошедших месяцев это года. Это очень много. Но нельзя говорить, вот смотрите она уже столько, а пока еще ничего не произошло. Раз, два, три, ничего не произошло. И не произойдет. По всем хронологическим рамкам интересным годом обещает быть 2016.

Потому что год пройдет, потому что эти экономические тенденции, о которых мы говорим, не только никуда не денутся, но усилятся. Если вдруг не произойдет каких-то чудес у нас внутриполитических, в результате которых с нас снимут все санкции, а главное мы сами снимем с себя все санкции. Это маловероятно. Это почти так же маловероятно, как идея о том, что вдруг внезапно подорожает нефть, потому что, не знаю почему, Иран провалится сквозь землю, или в Саудовской Аравии сгорят все нефтяные запасы, или в Америке высохнет весь сланец. В общем, как-то внезапно она подорожает. Или, например, Китай скупит всю нефть по завышенной цене исключительно из любви к РФ. Чтобы ей помочь. Если этого ничего не произойдет, ухудшение экономической ситуации будет у нас продолжаться.

Когда мы с вами говорим слова о терпении граждан, которое на исходе или должно иссякнуть или что-то в этом роде, мы склонны себе представлять какие-то такие картинки из хроники 17-го года. Кто-то там лезет на ворота Зимнего дворца или что-то из фильма «Три толстяка», где тоже: гвардейцы перешли на сторону народа. В общем, какие-то крайние формы народного возмущения. А на самом деле политическая система даже такая глуховатая как наша, которая не очень сильно реагирует на внешние импульсы и не очень много имеет возможностей для связи с реальностью, даже она обладает своим адаптивным потенциалом, для того чтобы, не доводя ситуацию до залезания кого бы то ни было на ворота, изменить себя, трансформироваться или морфировать, как-то, приспособиться к этой новой ситуации.

На самом деле это происходит фактически непрерывно. Мы с вами люди, находящиеся в публичном пространстве, склонны ждать какого-то падения режима, разрушения его, в общем, какого-то такого апокалипсиса. Мы вообще мыслим драматургически по некоторым литературным образцам, в которых в конце либо все умерли, либо все поженились. Но понимаете, политический процесс устроен иначе. Он непрерывен.

Довольно редко там происходят катастрофы, к которым нас трагически 20-й век приучил. На самом деле это не очень типично, когда вдруг государства распадаются в прах или кто-то их завоевывает и уничтожает. И каких-то политических систем вообще не оказывается на свете. Обычно все происходит как-то чуть более буднично. Соответственно вот этого пресловутое исчерпание народного терпения - оно не произойдет в такой вот форме каких-то обязательно, знаете, как мечтают, миллион выйдет на улицу, тут-то все и изменится.

 

Миллион, выходящий на улицы, - это немножко клише из 20-го века, из эпохи массового общества. Мы с вами живем, даже мы в России, в постмассовом обществе, обществе информационном. Соответственно выход на улицу людей в принципе является довольно примитивной формой политического действия. Хотя, как мы видим в странах развитой демократии и в странах с развитыми и открытыми каналами обратной связи, люди на улицы все-таки выходят. Но к этому не сводится политический процесс. На самом деле его действующей единицей являются не столько массы, выходящие на улицу, сколько политические акторы и политические организации, некие активные группы.

Соответственно я прошу прощения за такой уход в политическую теорию, но это я говорю для того, чтобы этих ожиданий таких чего-то зрелищного не происходило. У нас есть секта ожидателей майдана, есть секта предотвращателей майдана за бюджетный счет. И те и другие, в общем, ждут того, либо ждут, либо опасаются того, чего не наступит. Между украинской и российской политической системой есть принципиальные различия. Я сейчас не буду в это углубляться. Это просто две очень разные вещи. Не будет у нас ничего подобного ни если вам этого хочется, ни если вы этого боитесь. Могу вас успокоить.

Это будет выражаться в следующем. Внутри элитные группы будут все менее и менее довольны своей жизнью. Это происходит уже сейчас. Когда мы говорим «раскол элит», мы чего-то представляем себе какое-то убийство Павла или что-то такое еще более ужасное. На самом деле ничего подобного. Там внутри нашей системы власти существует некоторое количество кланов, властных групп, кругов, приближенных и отдаленных, которые находятся между собой в состоянии непрерывной торговли, конкуренции и борьбы и взаимного поедания.

Как я уже говорила, это дело будет у нас усиливаться, возрастать. Что касается недовольных снаружи, то в нашем случае значение имеют те группы, которые чувствуют себя вытолкнутыми за пределы политической системы, а свои интересы - непредставленными. В самых общих терминах это городское население. Образованное городское население. Оно будет страдать также от экономической ситуации ухудшающейся. Его доходы будут снижаться. И оно будет ощущать давление со стороны государства. Например, бизнес. Средний, мелкий, он будет все больше и больше кормовой базой для средней и мелкой бюрократии. Например, силовой.

Если пока стригут, значит, не совсем задавили, скажу я оптимистично. Значит, чего-то еще такое есть стричь. Хорошо никому не будет. Стригущим будет плохо в их терминах, они будут лишаться того образа жизни, к которому они привыкли. Стригомым будет плохо в общечеловечески понятных терминах. Никому не будет хорошо. А как будет на это реагировать политическая система? Она будет пытаться каким-то образом к этому делу приспособиться. Она ставит перед собой утопическую цель так называемой стабильности, то бишь сохранения все как есть, ничего не меняя.

Это товарищи, невозможно. Так не бывает. Меняться придется. Каким-то образом. С точки зрения самого правящего класса нашего, его верхнего слоя, который пока у нас выглядит сплотившимся и монолитным, на самом деле он тоже много чем недоволен, понятно, чем недоволен. Вот ровно теми вещами, о которых я говорила. Самым таким простым способом несколько улучшить свою жизнь было бы — избежать изоляции.

То, что сейчас происходит, наиболее прямым образом влияет именно на их качество жизни. В куда большей степени, чем для граждан. Изоляция наша носит многослойный характер, есть простые вещи типа запрета на выезд. Как написали сегодня про бедного Геннадия Тимченко, который настолько страдает от невозможности уехать к себе Швейцарию, что он вознагражден особняком Хрущева на Воробьевых горах. (В хрущевке). Чтобы не так ужасно переживал по этому поводу.

Это простые такие штуки, лежащие на поверхности. Есть вещи чуть менее заметные снаружи, но не менее ощутимые изнутри. Например, невозможность получения кредитов на западных финансовых рынках. Я так понимаю, я не профильный специалист по этому вопросу, но наши мечты о Китае, который тут нас всех закредитует, тоже в основном наша дружба с Китаем происходит большей частью у нас в голове.

Эта дружба не ту имеет форму, которую обычно представляют. То есть он не заменит нам западных финансовых рынков, которые гораздо богаче и гораздо мощнее, на которые доступ нам закрыт. Действуют именно эти финансовые санкции ощутимее всего. Таким образом, целый ряд вещей, как-то визовые простые вещи, невозможность выезда, взять денег, ограничение того же экспорта, импорта, прошу прощения, хотя экспорта тоже, наши волшебные антисанкции, которые мы сами на себя наложили и которые раскручивают продуктовую инфляцию.

Вот эти вещи представляются, могут представляться части нашей правящей бюрократии как что-то такое, с чем легче справиться, понятно, нефть усилием воли не сделаешь дороже, а вот тут чего-то может быть и можно сделать. Я думаю, что в ближайшие год-полтора-два наряду с усилением всей изоляционистской риторики, в особенности антиамериканской, и всей этой болтовни в духе «Крокодила» 70-х годов одновременно мы с вами будем видеть или не будем видеть, но будут происходить какие-то попытки это железное кольцо изоляции немножко ослабить.

 

Для того чтобы вообще осознать, что что-то происходит не то, нужен некоторый ресурс. У людей, у которых проблема с едой, у них нет этого ресурса. Они не протестуют. Они ищут еду. Соответственно протест, можно сказать в крайней формулировке, протест - это привилегия. Для того чтобы протестовать, нужно обладать много чем. Нужно обладать временем, определенным интеллектуальным образовательным уровнем, чтобы подняться на этот уровень и сказать, мы живем плохо, потому что у нас неправильное политическое устройство. Нужно это понять.

Понявши это, нужно что-то с этим делать. Для этого нужно время и какая-то материальная база. То есть ожидать, что массы доголодают до какой-то крайней степени, это тоже утопия некоторая. То есть не надо. Не надо этого ждать, во-первых, это нехорошо с гуманистической точки зрения, а во-вторых, это просто не соответствует действительности. Дело не в этом. Дело не в доведении кого-то до голодной крайности. Голодные бунты существуют, но это, я думаю, не наш случай. Наш случай в самых общих терминах можно будет, я думаю, описать как некоторое расшатывание вот этой созданной политической системы в попытках приспособиться к новым суровым условиям существования.

Какие это будет принимать формы, ну, это нужно больше времени для того, чтобы это рассказывать. Не так это может быть выглядеть красиво, как многие полагают. Но и не так ужасно, как предполагают другие. Одна из тех вещей, на которые я бы хотела указать, это то, что в ближайшие годы мы увидим довольно большую разницу между территориями, между регионами в РФ.

Да, разница в том, какая где будет ситуация, как кто будет себя вести. В принципе единое унифицированное пространство, пронзенное вертикалью власти, это всегда был некоторый пропагандистский миф. Но его удавалось поддерживать хотя бы на внешнем уровне. Скоро не будет и этого. Регионы очень отличаются друг от друга по своему финансовому положению. Есть доноры, есть реципиенты. Все это, когда любая проблема заливалась бюджетными деньгами из центра, эти различия тоже замазывались. Сейчас такой возможности нет, скажем так, сейчас ее становится меньше.

Скоро ее совсем не будет. Каждый будет выбираться, как может. Территории будут становиться все более особыми. В том числе, например, по уровню политической активности, по уровню политической свободы. Тут может наступить некоторая разница. Что будет происходить у нас в центре, в какой момент какая внутриэлитная группа начнет разговаривать с недовольными снаружи, кто захочет обратиться к тем сегментам общества, которая хочет перемен, может быть в какой-то момент это произойдет. Решит ли система, что ее проблемы дешевле всего решаются сменой каких-то лиц на какие-то другие лица. Если она так решит, она это сделает.

Еще тоже тут не надо сводить проблему к личной лояльности кого бы то ни было кому бы то ни было и вообще ее что называется персонифицировать. Система хочет выживать, она очень сильно хочет выживать. Поэтому она готова на многое ради достижения этой цели.

Во всех круглых столах и публичных дискуссиях, в которых приходится принимать участие, как-то робко возникает тема: А чего дальше будет? Люди, действительно, хотят прогнозов. Прогноз – самый популярный товар, который производят аналитики, публицисты и наблюдатели. Он всегда в цене, и беда в том, что чем он катастрофичней, тем он лучше продается. Скучный прогноз типа: как оно есть, так оно худо-бедно так и будет – его как-то никто не хочет особенно слышать.

А не видно дискуссий не о том, чтобудет завтра или через год или опять же, что-нибудь такое вокруг Путина – Сколько он еще будет?», «Когда его не будет?», «Кто будет, когда его не будет?» — такие немножко детские разговоры персоналистские – этого тоже хватает, а не хватает разговора о тенденциях, а не о событиях, не о персоналиях, а о процессах. И какой-то более долгосрочный взгляд, он тоже редко встречается.

Люди находятся в состоянии тревожности, в ситуации кризиса. Они не мыслят категориями 10, 20, 25 лет — они мыслят категориями: завтра, следующая неделя. Их интересуют какие-то ближайшие вещи: А еда будет? А границы закроют? А нас всех посадят? Тут уже не до стратегического планирования.

Поддержание нынешнего положения вещей – это оптимистический сценарий или пессимистический сценарий? В работе прогнозирования есть один такой коренной порок, в который люди впадают. Мы мыслим, скажем так, по литературным канонам. Мы хотим придумать какой-то сюжет будущего, который заканчивается либо катастрофой, либо свадьбой, триумфом или трагедией, как в пьесе: героя либо зарезали на сцене, либо он поет свою триумфальную песню.

В истории человеческой, тем более в истории больших стран, больших обществ, политических режимов даже, которые меньше, чем общество или страна, это редко бывает. Катастрофизм, он редко встречается. В основном они как-то живут, впроцессе жизни они трансформируются, иногда они распадаются. Мы немножко испорчены трагической историей 20-го века, тем, что мы ожидаем этих окончательных побед и поражений, которые на самом деле, если мы посмотрим в предыдущую историю человечества, не так часто они и бывают. Поэтому с  прогнозами у нас такая сложность.

И опять же, повторюсь, хождение хороводами вокруг персоналий – это, прошу прощения, опускаться на уровень Вячеслава Викторовича Володина с его парадигмой: «Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России». Это, конечно, очень мило с его стороны и входит, видимо, в его обязанности так говорить, но нам несколько стыдно тоже в этой системе координат находиться.

Да, есть человек, который символизирует собой эпоху. В какой степени он ее формирует, в какой степени она формирует его – вопрос условный. Но, понимаете, в чем дело, если мы сейчас попробуем задать вопрос: какие основные тенденции будут формировать будущее России на ближайшие 20 лет, то – опять же, если бы меня кто-то спросил – я могу называть две основные, потом какие менее основные, и никакого Путина среди них не будет, и более того, его влияние на них, в общем, не так велико, как может показаться.

Ну вот смотрите, очевидно, что в ближайшее десятилетие ценность углеводородных ресурсов, на которых во многом стоит наша экономика, будет падать. Судя по всему, человечество будет разными способами избавляться от этой углеводородной зависимости. Не каким-то одним, не открытием волшебного топлива, а разными путями: там и сланцевые всякие революции и всякими экологическими способами получения энергии, и введением новых игроков на глобальный рынок энергетических ресурсов, каждый из которых сам по себе не является довлеющим, но все вместе они к этому будут приводить.

То есть, соответственно, то злато, над которым мы тут чахнем, на котором наш экономический и политической строй во многом стоит, оно будет постепенно дешеветь. И может кто-то с этим что-то сделать? Нет, не может. Будет это оказывать влияние на нашу жизнь? Да, будет. Собственно, это будет ее, не побоюсь этого слова, формировать. Это будет одна из таких могучих сил, которая будет оказывать влияние на все наше бытие.

Ну и второе, что бы я назвала, это демография. Как математика – царица наук, демография – царица социальных наук. У нас происходит следующий процесс. У нас последние 10-15 лет шел рост рождаемости, снижение смертности. При этом сейчас у нас наступает некий перекос увеличение доли пожилого населения в общей массе. То есть у нас будет меньше молодежи, больше людей пожилых. Это объясняется, в том числе, всякими позитивными вещами вроде роста средней продолжительности жизни, но, тем не менее, это так.

С точки зрения ближайших перспектив, это означает, что пенсионная система вынуждена будет быть реформируема, будь ты, опять же, хоть Путин, хоть кто. Невозможно будет сжимающимся количеством работающих содержать расширяющееся количество неработающих. Что-то надо будет с этим делать.

С точки зрения социальных процессов такие вещи, как агрессивная военная политика, массовые репрессии или, наоборот, какой-то модернизационный проект – тоталитарный или демократический – требует демографического навеса в виде большого количества этой вот молодежи, которая готова за что-то убивать, умирать, реформировать. У нас этого нет и не будет, в ближайшие десятилетия не будет. То есть сейчас будет некая демографическая яма небольшая за счет того, что придет время размножаться поколению 90-х, а оно немногочисленно само по себе, оно в свою очередь представляет эту яму, и сейчас оно будет его дуплицировать, и опять же количество пожилых будет расти, доля их.

Вот это те вещи, с которыми придется иметь дело. И опять же это абсолютно не зависит ни от чьей-то фамилии и даже не особенно от чьей-то индивидуальной политики. Тут можно думать, как быть с Пенсионным фондом, как быть с пенсионной системой, как перестраивать экономику, как диверсифицировать ее, чтобы слезть с этой популярно называемой «нефтяной иглы», потому что из этой иглы перестанет уже что-то течь, не потому, что вдруг решили, что это безнравственно, нехорошо и недостойно великой державы— настолько зависеть от экспортных доходов продажи сырья, — потому что доходы-то эти, прошу прощения, пропадают.

Это вопросы, которые надо будет решать. Наша политическая система плохо приспособлена для того, чтобы решать какие-то вопросы, кроме вопросов поддержания своего собственного существования.

Как в сложившихся условиях лучше себя чувствовать? Было бы очень мило, если бы прошедшие 15 лет нефтяного изобилия были все-таки потрачены не настолько впустую, а на какие-тодиверсификационные политические шаги в экономике, потому что тут это делается опять же политическими инструментами. Но эти 15 лет прошли. Остались от них возросшее народное благосостояние и несколько более наевшееся общество, что совсем не плохо, но, тем не менее структура экономики все та же, и процент зависимости бюджета от сырьевых доходов не меньше, не уменьшается.

Что происходит со странами такого рода, когда цены на нефть снижаются? Ну вот, на примере Венесуэлы, где еще плюс и левая экономическая политика – у нас она была более правая – в Венесуэле наступил реальный экономический коллапс. Там народ давится за туалетной бумагой в очередях, и говорят, что один из самых прибыльных видов бизнеса в Каракасе – это киднеппинг. Вот там граждане Каркаса друг у друга воруют, потом друг другу их и продают. Кстати, что интересно, политический режим при этом не сменился. Ни смерть харизматического лидера, ни это падение в экономическую дыру — оно не повлияло именно на политический режим, как он выглядел…

Если спросить, во что у нас тут верят, то мы не сильно птичку тут будем выглядеть. П этому нам хвастаться особо нечем. Я, собственно, к тому – в чем мой поинт, — что, во-первых, не стоит ожидать, что всякое снижение экономических результатов, оно прямо немедленно приведет к коллапсу режима – не приведет. Кстати, к его трансформации в нечто такое тоталитарное, тираническое и репрессивное тоже не приводит. От бедности не заводится ни демократия, ни тоталитаризм, могу вам сказать. Это происходит не так. Такой прямой зависимости нет.

Когда мы говорим о большинстве (86 %) или о нажатии на кнопку „Крым наш“, которое активизировало архаические пласты сознания, мне все время хочется спросить: Хорошо, нажали на кнопку, и чего люди сделали-то после этого? Ну хорошо, они все бурно зааплодировали и стали смотреть телевизор с удвоенной силой. Дальше что? Даже по тем опросам, которые мы имеем, видно, что это эйфорическое настроение весны 14-го года, оно уже к осени сменилось какой-то депрессией, опять же тревожным смотрением в будущее и так далее. Вот вам и вся кнопка.

Следующий момент — социология в несвободных обществах (а мы с таким и имеем дело). Социологи несвободны, их подопытные несвободны. Люди часто присоединяются к большинству — к тому, что они считают большинством. В нашем случае опросы часто воспринимают как проверку на лояльность. Спрашивающего социолога воспринимают как эмиссара от начальства, который пришел проверить, всем ли ты, сволочь такая, доволен, поддерживаешь ли политику партии. Человек отвечает: поддерживаю. Что это значит? Это значит — отвяжитесь.

И все это попадает в руки социологических служб, к которым есть вопросы по части их репутации. Все это заставляет нас относиться к результатам соцопросов со смутным недоверием. Это, к сожалению, в наших условиях не инструмент для измерения общественных настроений.

Пропаганда объединяет людей по принципу пассивности. Вы — великое подавляющее большинство, которое смотрит телевизор. Мы вас убеждаем смотреть телевизор и дальше, ни в коем случае не выходить из дома и ничего не делать. По сравнению с этим активное политизированное меньшинство гораздо активнее, оно много чего делает. Выступает публично, когда надо — выходит на улицу. У нас коллективное действие и общественные организации находятся под запретом. Нынешний режим наследует советской власти, которая две вещи преследовала с особой силой: коллективное действие и публичное говорение.

Неважно, в какую сторону ты активен, за власть или против; этого просто нельзя. У нынешнего режима так же, но он просто не имеет настолько всепроникающего репрессивного аппарата. То, что люди, несмотря на это, все-таки организуются, говорит о том, насколько сильна потребность и воля к такого рода деятельности.

Насколько я понимаю, в этом году была попытка, кстати, весной организовать какие-то бурные празднования по поводу годовщины возвращения Крыма на родину, и что-то как-то не вышло из этого ничего – вы не обратили внимание? Что-то как-то не получилось. Запас радости, он иссяк буквально в какие-то считанные недели или месяцы максимум. Важно, что люди делают, а не то, что они отвечают на вопросы, когда им по телефону звонят. Жизнь кончается не завтра и начиналась не вчера. И попытки найти точку невозврата, эту роковою развилку, после которой все пошло не так или, наоборот, так – они, в общем, тщетны, потому что каждая точка – это точка невозврата.

На изоляцию у нас нет сил, опять же ни демографических, ни экономических. На войну со всем миром у нас нет их тоже. На модернизацию у нас тоже ресурсов не хватает. Я боюсь, что – не знаю, оптимистический это сценарий или нет, — но мне кажется, что наш существующий политический режим, действительно, в таком вот виде может пережить много какие персоналии. Он будет немножко меняться. Я думаю, что этот запал изоляционистский - он поугаснет, потому что нечем его поддерживать.

С другой стороны, я думаю, эта антиамериканская риторика, антизападная – в основном антиамериканская, потому что это еще легче – это очень дешевый вид болтовни, он как-то нравится тем людям, которые почему-то именно в этот момент вспоминают свое советское детство. Это будет продолжаться. Уж больно это хорошо продается и опять же ничего не стоит. Соответственно, это треп по поводу того, что какие-то враги точат на нас какие-то ножи – мы его еще будем слышать довольно долгое время, к этому надо приготовится. Но какими-то реальными действиями это не будет сопровождаться, потому что на действия нужна мышца, которой нету.

Email: catherine.schulmann@pbnco.com

По материалам выступлений Екатерины Шульман в Эхо Москвы и Colta.ru

Обратите внимание, что текст представляет собой стенограмму устных выступлений без редактуры.

Комментарии
  • баба дура - 22.08.2015 в 17:17:
    Всего комментариев: 77
    "Открытые источники и анализ открытой информации дают нам приблизительно все, что мы должны хотеть знать" - привет от дедушки Зигмунда. В целом - объективно. но в Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 3
  • ow@pisem.net - 24.08.2015 в 09:02:
    Всего комментариев: 953
    Прекрасная публикация! Читал с наслаждением и полностью разделяю высказанные взгляды и мнения. Это первый и единственный случай в моей практике чтения подобных Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 1

Добавить изображение