Мое "Я" - центр мира

Доктор философии, профессор МГУ, академик-секретарь Международной академии гуманизма, член первого и второго составов .

Я – это ресурс, это возможность вершинности и завершения сомосозидания личности, с которого начинается полноценная равноправная по отношению к миру жизнь человека. В Я человек вновь и вновь обретает свое собственное существование, как бы вновь рождается и подтверждает себя. Главная функция Я – осуществление процедуры самоидентификации и самоопознания человека, его «почти» или «уже» рождение и саморождение. Значение акта или проявления Я велико. Я-воззрение – это процесс осмысления им самого себя. Осмыслить – значит увидеть, признать, объявить свои смыслы и качества. О том, что Я не является фикцией, комплексом идей или мировоззрением, говорят, в частности, вполне материальные структуры мозга, которые отвечают за самоидентификацию человека. Я тесно связано с самосознанием и использует его как главный инструмент своего функционирования.

Должна быть дистанция свободы между Я, т. е. субъектом убеждений, и самими убеждениями. Иначе говоря, нужен некоторый зазор между личностью и обитающими в ее сознании убеждениями, установками и верованиями. Оптимальность дистанции свободы (как и в случае с одеждой или ботинками, которые не должны быть ни велики, ни малы, а в самый аккурат) означает, что обитающие в нашем внутреннем мире убеждения и идеи не должны быть ни слишком далеко от нашего Я (иначе мы их можем потерять или не докричаться до них, когда они нам понадобятся), ни слишком близки к Я (тогда они будут путаться у него под ногами, без конца хватать его за горло, да и вообще не давать ему жить своей собственной вольной жизнью и быть хозяином самому себе, не говоря уже об управлении жильцами, т. е. идеями своего внутреннего мира). Возможно, в идеале должны быть равноправные отношения между человеком и его убеждениями. Однако, судя по всему, такого не может быть ни по природе убеждений, ни по природе человеческого Я.

Но, справедливо спросит читатель, хотя, возможно, и существует риск оказаться под гнетом своих идей – и примером тому служат большинство людей, не задумывающихся о самой такой возможности, не говоря уже о массе догматиков, фанатиков, этих потенциальных параноиках – не отказываться же нам от убеждений, ведь без них невозможно жить? Более того, все сказанное выше – это ведь тоже убеждение, возможно наиболее коварное, поскольку оно говорит тебе: прими меня, ведь я критично, признаю твой приоритет, твое право в любой момент отказаться от меня и т.д.

Вопрос непростой, но хотя бы частично его, думаю, можно решить. Сказанное есть не только убеждение, а нечто большее, выходящее за рамки убеждений, поскольку предлагается нечто металогическое и метаидейное: здесь чисто житейски, прагматично, в целях самосохранения и безопасности Я заведомо изымает себя из области мировоззрения и возвращает себя самому себе, помещаясь при этом (во-вторых) в центре и на некотором расстоянии от идей. Такая процедура, если и несет на себе черты убеждения, но обещает встроить в мышление и мировоззрение (что не одно и то же) принципы самоконтроля. Здесь Я останется только правильно мыслить, прислушиваться к голосу мировоззрения и проверять, соблюдает ли оно данные человеку обязательства.

Каковы же эти базовые или экзистенциальные потребности, без которых наше Я не может существовать? Прежде всего это сама потребность жить, существовать. Я жизнелюбиво, хотя (к сожалению) нередко и забывает об этом. Оно хочет быть, существовать, присутствовать не только в себе, в мышлении, сознании и мире, но и во всем возможном и невозможном. Я живет, существует, оно – живое Я, действительность. Во-вторых – это его потребность в самосохранении как самоидентичности. Далее, это потребность в познании, подлинности и достоверности себя и мира. К числу базовых потребностей нельзя не отнести и буквально жажду нашим, даже еще не «вылупившимся» из детства Я истины, справедливости, блага, красоты, свободы, деятельности, общения.

Что еще нужно нашему Я? Практически все. Но особенно любви, секса, репородуктивности, дружбы, заботы, радости, участия, благодарности… а также того, в чем изначально нуждается его плоть, его воплощение в виде физико-химико-био-психического существа и существа социокультурного.

• Я несопоставимо более высокая ценность, чем любая идея или мировоззрение, потому что живу и должен жить Я, хотя и с помощью идей, всего контента моего внутреннего мира.

По изначальному содержанию внутренний мир принадлежит не мне. Мне он дан только как картина, как отражение мира[1]. Отражение так отражение. Но дело в том, что в это отражение встроено бесконечное число нормативного и перформативного материала: от скрытого, но абсолютного требования считать дважды два четыре до, скажем, обязанности безусловно и беспрекословно почитать вышестоящее начальство. В этом смысле хозяев у содержаний моего внутреннего мира неопределенно большое множество; ими являются неодушевленные объекты, точнее законы мира и всякого рода властные социальные инстанции и даже некие измышленные потусторонние сущности. Есть от чего озадачиться.

Но пессимизму здесь нет места. У нас всегда остается знание, хотя порой и огорчающее, но позволяющее в итоге понять, что мир столь же однозначен и детерминирован, сколь и вероятен, динамичен, подвижен и изменчив, что с ним можно «играть», сотрудничать и изменять его даже на индивидуальном уровне. Мы, в конечном счете, научаемся «отвязывать» от объективных содержаний сознания их первоначальных хозяев и интериоризировать полученную извне информацию в наших собственных целях, делая ее своей, подчиняя ее себе, становясь ее хозяином по большей части путем осмысления, переопределения приоритетов, инверсии ценностей и детерминаций[2]. Но это требует усилий самопознания с целью обнаружения и реализации наших собственных ресурсов интеллекта, психики и свободы.

Хотя мир нам дан, размещен во внутреннем мире в формах ничто, т.е. сознания, виртуально, это не значит, что мы остаемся ни с чем. Человек устроен таким удивительным образом, что мы это отражение можем трансформировать в реальное действие через мышление, переживание, созидая или трансформируя бытие в мире через практику и творчество. (В традиционных марксистских терминах это называлось превращением идеального в материальное). Как было сказано, всё, что действительно для нас как содержание внутреннего мира, либо целиком идёт извне, либо является результатом нашего взаимодействия с миром как чем-то внешним по отношению к Я. Мы усваиваем объективное или материальное, размещая его в нашем безразмерном внутреннем мире и делая его субъективным (принадлежащим субъекту) и виртуальным (идеальным).

Строго говоря, мы усваиваем из окружающей нас тотальности мира – триединства действительностей – не только (1) бытие (материальный, предметный, вещный, физический мир), (2) ничто (скажем, отсутствие чего-либо или виртуальные содержания Интернета, или история как память о бывшем, или символизм и «искусственность» культуры) и (3) неизвестность. Последнюю мы особенно ярко опознаем в психологических и экзистенциальных формах: в ситуациях уединённости или сокрытости, обрушившегося на тебя горя или счастья, любви или созерцания прекрасного и т. д. Тем более очевиден для нас «гносеологический» контакт с неизвестностью, когда мы устремляемся к ней, подвластные и одержимые её загадочностью, смутными ожиданиями новизны, открытия, прорыва в неизвестность здесь-и-теперь, заведомо оснащенными жаждой знания – этим тралом, забрасываемым в неизвестность.

Если же результаты взаимодействий тела с самим собой идут помимо Я, то они суть либо положительные взаимодействия (сварение желудка), либо негативные, тогда – в одном из вариантов – Я будет пребывать в таком теле, которое безразлично или слепо по отношению к самому себе.

Может ли Я как таковое быть врагом чему-либо и даже самому себе? Не хочется так думать, но допустить можно. Однако, просыпаясь (активируясь сознанием в акте самосознания) и бодрствуя, оно не говорит о себе ничего плохого. Значит оно – некое благо для самого себя или скорее оно над и вне блага, «имморально». Думаю даже, что наше Я находится «по ту сторону добра и зла» и даже бытия – небытия, т.к. оно не только имманентно миру, но и трансцендентно ему в нерелигиозном смысле. Поэтому всякие суждения относительно природы или сущности нашего Я не является заведомо ложными или истинными, в лучшем случае они остаются «половинчатыми», неполными в силу того, что оно неуловимо даже для самого себя. В него трудно попасть и поразить его. Но его легко «спугнуть», вогнать в спячку, отринуть, забыть о нем, даже предать; оно может ускользнуть, уйти за занавес, стать целиком закулисным. Тем не менее, оно во все большей степени – по мере развития рефлексивности и осведомленности о внутренней архитектуре человека – является ответственным за его, человека поведение. Мы может активировать его, а оно – нас, т.е. сделать собственно уникальным весь ансамбль человеческого существа, вплоть до каждой клеточки, до каждого нервного окончания и корня волос теперь уже истинно нашей плоти.

Активируя, пробуждая и побуждая его, мы может легко видеть, как его возможности по конституированию (установлению, усмотрению) структуры и содержания нашего внутреннего мира неуклонно возрастают. Более того, мы может во все большей степени создавать самих себя в отношениях с содержаниями нашего внутреннего мира. Как люди бодрствующего Я мы можем сознательно вносить в свое мировоззрение или сознательно удалять из него те или иные содержания[3]. Наконец, мы может даже модифицировать (пусть и виртуальную) архитектуру (структуру, форму) нашего внутреннего мира, в частности, за счет «разглаживания складки» на границе Я и самосознания, закладывая туда некоторые «фундаментные блоки» метамировоззренческого статуса.

Эти суждения Я о себе самом, осуществляются с помощью мышления, при этом оно не имеет в себе ничего привходящего, того, что не есть внутренние параметры внутреннего мира. Т.е. мы абстрагируемся от содержаний внутреннего мира как внешних по отношению к нему как таковому, т.е. по отношению к его виртуальной структуре, архитектонике, формы и т.п. Здесь внутренний мир – самосознание и знание – работают на Я непосредственно, не обращаясь к тем содержаниям этого мира, которые пришли извне, оттуда, где всё является не только не-Я, но и не является сознанием и самосознанием.

Не исключено, что тогда Я нужно обозначать не только как Я ≡ Я, но и как Я, имеющее некоторое свое собственное поле в форме самосознания и сознания, лишенных всяких внешних (по отношению к этому полю) содержаний. Здесь самосознание и сознание в целях наиболее корректной идентификации Я обращены исключительно на это Я; самосознание как бы будит, пробуждает его, побуждает его явится самому себе, а сознание оформляет для Я его суждения о себе в формах утверждений и оценок. Правда, в последнем случае сознанию, точнее Я с помощью сознания нужно делать некоторые сравнения себя и не себя, т.е. окружающей действительности как она дана и запечатлена во внутреннем мире, принадлежащем этому Я.

Он, этот контент в качестве картины мира, миро-воззрения предстает как внутренний по отношению к объективной действительности, по отношению к человеку, но внешний – по отношению к Я, которое подобно тому богу, который владеет миром, но трансцендентен ему, т.е. лежит за его пределами. Поэтому статус суждений о Я – это не только так называемые суждения существования, первое среди которых Я есмь Я, но и оценочные или нормативные суждения. Но даже и среди нормативных суждений есть, так сказать экзистенциальные. Например, когда обнаруженное актом саморефлексии сознания, проявленное или явленное себе Я как бы пробуждается и, сладко потягиваясь, говорит себе: как я удивительно, чудесно, как хорошо, что Я есть, точнее – по старой грамматике – есмь. И оно действительно суть, центр тяжести и притяжения не только для самого себя, но и для всего человека. Просыпаясь, являясь себе, оно является всему человеку, вдруг потрясая – в момент или моменты своих наиболее ярких проявлений – всего человека как психо-телесное единство.

Потрясая потому, что взрывоподобно вносит в человека исключительно острое ощущение апофеоза жизни именно тебя, человека, открывшего свое Я. Теперь ты уже знаешь, что есть именно ты, что родился и живешь именно ты, потрясающая уникальность в этом бесконечно большом мире.

В моменты, когда человек не озабочен внешним, не отвлечен от своего Я (что, к сожалению, бывает редко, особенно если человек слабо рефлектирующая личность), оно является ему тем богаче и ярче, чем чаще и искуснее он может восходить к нему. Это – улица с двусторонним движением, где двусторонность обеспечивается не только диалогизмом прима-эго и альтер-эго, но и навыком актов саморефлексии, т.е. обращением сознания не на внешнее, а к Я, своему загадочному «хозяину». Загадочному потому, что Я никогда не перестает быть тайной и неизвестностью не только для человека самосознающего, но и для самого себя – в той или иной, а, в конечном счете, бесконечной степени. Общий колорит суждений этой сферы – их самоочевидность, отсутствие потребности в каких-либо внешних оснований для доказательств их истинности. Они подобны естественному чувству голода, которое трудно обмануть. Речь может идти лишь о степени данности Я самому себе, что во многом зависит от общей зрелости личности и тех возможных мировоззренческих фильтров, которые принципиально стоят на пути к Я (либо успешно мостят дороги от Я, скажем, в нирвану).

В самом общем смысле название этого фильтра или барьера – имперсонализм, который может выражаться в многообразных мировоззренческих и идеологических формах, содержащих в себе коктейли из догматизма, авторитаризма, тоталитаризма и др. Впрочем, идей и практик, в которых личность стирается в порошок и растворяется в чем-то безличном, не так уж и мало[4].

Так что оценивать Я в этических, логических, правовых или эстетических терминах излишне и неуместно. Оно само может себя оценить, имея на это свое собственное, а не идущее из истории или культуры право. Вместе с тем, много хорошего, плохого и всякого о Я несет во внутренний мир человека сознание, которое гуляет по миру и приносит оттуда не только полезные, но и вредные бактерии и паразиты от «новых трихин» и «мыслевирусов» до фальсификаций, обмана и изощренных манипулятивных идей и образов.

Человек сделан из того же материала что и мир. У него есть бытие (тело, частицы, поля), т.е. он есть вещество космоса. В него встроено ничто в виде виртуального внутреннего мира: психики, сознания, голосов наших потребностей, идеалы, мечты, желания и т.д. Человеку не чужда и неизвестность, которая не только окружает его извне, но и сияет в нем таинственной, одинаково близкой и трудно улавливаемой полупрозрачной точкой в виде нашего Я, или, иначе, существуя в нас как центр тяжести двух других наших действительностей (бытия и ничто), как средоточие, которое являет себя и как точка, и как линия уходящая вниз и вверх неизвестно куда, и одновременно диссипатирующая, проникающая во все уголки нашей телесности и внутреннего мира.

[1] В контенте внутреннего мира есть знание о субъекте этого мира и опыт его жизни. Но он лишь в очень малой степени не смешан с мировоззрением, знаниями и опытом, связанными с миром как таковым.

[2] Скажем, одна только процедура понимания вторичности мировоззрения и первичности человека делает последнего истинным субъектом мировоззрения, властелином входящих в него императивов.

[3] Речь, разумеется идет не о буквальном уничтожении (удалении, как в компьютере) информации или знания, а о его переосмыслении, придании ему иного значения, приоритетности, статуса (грубо говоря, истина оказалась ложью, благо – злом, чуждое – близким, вредное – полезным и т. д).

[4] Стирается и растворяется именно личность, а не Я, которое, говоря словами бодрой советской песни, «не задушишь, не убьешь». Будучи скроенным из особого материала – неизвестности – оно лишь отступает здесь в собственную непроницаемость, будучи недоступным никому, кроме самого себя. Личность можно уничтожить как таковую. Но наше Я может возродить ее вновь, как бы с нуля, если случиться так, что оно будет пробуждено или каким-то образом пробудится «из себя», ведь его материал – неизвестность – чреват чем угодно, в том числе и спонтанной энергией и жаждой проявления и явления.