ДНК-анализ и криминал

23-12-2018
  • Borinskaya Svetlana
  • Светлана Боринская - доктор биологических наук, Институт общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН; пресс-секретарь, ведущий научный сотрудник лаборатории анализа генома. 

    В 2017 году стартовала программа «Разработка инновационных геногеографических и геномных технологий идентификации личности и индивидуальных особенностей человека на основе изучения генофондов регионов Союзного государства» («ДНК-идентификация»). Как нетрудно догадаться, результаты программы будут востребованы в первую очередь криминалистами. Доктор биологических наук Светлана Боринская, зав. Лабораторией анализа генома ИОГен РАН, рассказывает PCR.news об идентификации Николая II с семьей и установлении личности террориста-смертника, о том, что нужно, чтобы определить цвет глаз по ДНК, и придут ли SNP на смену STR.

    Какие методы ДНК-идентификации людей сейчас являются стандартами?

    Для идентификации, то есть определения принадлежности биологического образца конкретному индивиду, сейчас стандартами являются наборы определенных STR-локусов. Например, в Америке это стандарт CODIS. В европейских странах использовали другой набор, часть локусов — те же, что в CODIS, часть другие. Важно, чтобы в разных странах исследовали одни и те же локусы, тогда результаты будут сопоставимы. Состояние этих локусов проверяют в образце ДНК, чтобы сравнить с образцом или образцами, принадлежность которых известна.

    Собственно экспертиза состоит из нескольких этапов. Первый — сбор образцов и доставка их в лабораторию. Второй — выделение ДНК в лаборатории. На этих этапах важно не перепутать образцы, не внести загрязнения. Следователь или эксперт должен проводить отбор образцов в маске, перчатках и специальном костюме, чтобы нечаянно не чихнуть на них и не внести иным образом посторонний материал. В одном из расследований на теле жертвы были найдены следы крови неизвестного мужчины. Получили ДНК-профиль, стали искать возможного преступника. А потом оказалось, что ДНК принадлежит эксперту, проводившему осмотр. Он все делал по правилам, в перчатках и так далее. Но осмотр проводился в лесу, ему на лоб сел комар, он машинально прихлопнул его и перенес на перчатках свою кровь. Или вот известнейший случай с так называемым фантомом из Хайльбронна. ДНК неизвестного преступника была выявлена на нескольких местах преступлений в разных странах Европы. Как выяснилось впоследствии, эта ДНК принадлежала упаковщице фабрики, где производились ватные палочки, которыми криминалисты собирали пятна крови и другие следы. Это издержки освоения нового для криминалистов метода — они же не генетики, не сразу укладывается в голове, насколько метод чувствителен и какие меры предосторожности надо принимать.

    А потом, когда получили ДНК?

    Следующий шаг — определение генотипов. Тут тоже иногда возникают сложности, генотип может быть определен неправильно. И после лабораторных этапов идет статистический анализ: выявленный генотип сравнивают с частотами встречаемости по каждому аллелю в изучаемой популяции, и по этим частотам определяют, какова вероятность совпадения, вероятность того, что образец принадлежал не подозреваемому, а какому-то другому человеку. Вероятность однозначной идентификации резко возрастает, когда признак редкий. У каждого есть множество знакомых Иванов или Татьян, это не редкий признак, а вот человека по имени Тракторина или Электрон вряд ли с кем-то перепутаешь. Или же можно использовать большое количество признаков, каждый из которых не является редким, но их комбинация встречается редко. Вот как раз поэтому идентификацию проводят по многим локусам. Но чем их больше, тем дороже стоит определение. Поэтому выбран оптимум, чтобы и по цене было доступно, и идентификация была надежной.

    Например, в деле Монике Левински, когда требовалось сравнить ДНК, полученную из пятна на платье женщины, с ДНК президента, сначала была проведена идентификация по семи локусам (тогда использовали еще не систему CODIS, а другие генетические маркеры). Но это сочли недостаточно надежным, потому что полученное сочетание аллелей в этих локусах может встретиться у другого человека. Идентификацию повторили по 14 локусам, а там уже вероятность совпадения с кем-либо такая низкая, что только брат-близнец, если бы он был у президента Клинтона, мог иметь такой же генотип.

    Сейчас используются более 20 локусов, включающих и локусы CODIS, и это хороший инструмент для идентификации.

    А снипы, то есть SNP, уже начали использовать с этой целью? Об этом говорят, пишут…

    Об этом говорят, это разрабатывают, появляются публикации, но здесь на данный момент есть проблема. Дело в том, что по STR-ам собраны большие базы данных — эта работа ведется с 90-х годов. Началось это в Великобритании, на родине ДНК-фингерпринта. У лиц, совершавших тяжкие преступления, берут биологический образец, выделяют ДНК, и после этого их генотипы по STR-локусам, — то, что называется STR-профили или ДНК-фингерпринты, — хранятся в базах данных. А так как значительную долю тяжких преступлений совершают рецидивисты, раскрываемость преступлений повышается. Сейчас британские правоохранительные органы ставят на учет ДНК из биообъектов, обнаруженных на месте преступления любой степени тяжести. И вот результат: в Великобритании процент раскрытия преступлений без использования метода ДНК-анализа составлял 13%, с использованием ДНК-анализа — 31%, а с использованием ДНК-анализа и базы данных ДНК-профилей — уже 60%.

    Когда эти работы начались в мире и в России?

    Пионером в изучении индивидуальных особенностей ДНК — тогда это называлось ДНК-фингерпринт, ДНКовые «отпечатки пальцев» — был Алек Джеффрис из Лестерского университета, теперь сэр Алек Джеффрис, он получил за свои исследования рыцарское звание. Его открытие очень быстро использовали в раскрытии убийства двух девочек. Расследовавший это дело полицейский вспомнил, что читал статью Джеффриса, опубликованную в середине 1980-х, о том, что ДНК у разных людей разная, и попытался использовать этот метод, вместе с учеными, конечно. Сотни жителей городка, в котором было совершено преступление, сдали свою кровь для анализа ДНК. В результате убийцу нашли.

    Первое применение ДНК-фингерпринта в расследовании уголовного дела: А — ДНК первой жертвы, В — смесь ДНК жертвы и убийцы, S — ДНК подозреваемого, С — ДНК второй жертвы, D, E — ДНК ее убийцы. Видно, что подозреваемый невиновен ни в первом, ни во втором убийстве – характерных для него фрагментов нет в образцах с мест преступлений, и что обеих девочек убил один и тот же человек, которые впоследствии и был пойман. Источник: https://www.researchgate.net/publication/7554815_Genetic_fingerprinting

    В России у истоков этих исследований стоял Евгений Иванович Рогаев, который почти одновременно с Джеффрисом нашел индивидуальные различия в ДНК. Значительное развитие ДНК-идентификация в России получила при первом расследовании царского дела, в середине 90-х, в котором экспертом был Павел Леонидович Иванов из Института молекулярной биологии РАН. Он работал с Питером Гиллом из службы судебно-медицинской экспертизы Великобритании, соавтором первых работ Алека Джеффриса по ДНК-идентификации. Но Павел Иванов и до того проводил экспертизы. Вот один из случаев: в небольшом селении двенадцатилетняя девочка родила ребенка, и следствие должно было установить, кто отец. Подозревали школьного учителя, но когда исследовали ДНК матери и ребенка, оказалось, что этого человека можно исключить из числа подозреваемых, с его профилем нет совпадений. А по ДНК ребенка установили, что его родители являются родственниками второго колена, то есть это член семьи. Дальше уже начались следственные действия, которые установили, что это был дед девочки.

    А какими базами данных пользовались Джеффрис, Иванов в 90-е?

    Никакими, потому что их попросту не существовало. Ни одну экспертизу Джеффриса тех первых лет сейчас просто не приняли бы, именно по этой причине.

    Претензии к первому «царскому» расследованию были с этим связаны?

    В том числе и с этим. В России тогда пользовались системой CODIS, потому что реактивы покупали в Америке. Производители реактивов в методичке указывали частоты для американских популяций, и этими-то частотами пользовались у нас. А они, конечно, различаются в разных популяциях. Сейчас в Америке эти частоты посчитаны даже в пределах Нью-Йорка отдельно для Бруклина и для Куинса — там очень разнообразное по этническому составу население. Если неизвестно происхождения образца, то берут усредненные частоты. Усредненные частоты использовались и у нас, и суть претензий состояла в том, что насколько американские данные отличаются от российских — не было известно. Российские популяции не были изучены по этим генам, соответственно, говорили, что результатам ДНК-идентификации доверять нельзя. Ну вдруг именно такие профили, как у царской семьи, совершенно не редкость на Урале? Нужны были и частоты по западноевропейским популяциям, в частности по немецким, учитывая, что родственники царя оттуда.

    Те вопросы, которые были поставлены по первому расследованию 1990-х годов, были полностью решены во второй экспертизе, проведенной Е.И. Рогаевым в 2006-2009 годы, после открытия захоронения царевича Алексея и Марии. На русском языке все это подробно описано в нашей статье в Acta Naturae.

    К тому времени появились данные по российским популяциям — их было не очень много, но они были. К тому же Рогаев специально организовал исследование популяционных образцов из местности вокруг Екатеринбурга. Он ни одной запятой неотвеченной не оставил. Я считаю, в том, как он провел экспертизу, просто не к чему придраться. Даже мутацию гемофилии нашел у царевича Алексея, императрицы и одной из ее дочерей. По всем линиям исследования показано, что останки — это царская семья.

    Рубашка Николая II. Из пятен крови, оставшихся после покушения на цесаревича в 1891 году в Японии, удалось выделить ДНК и получить дополнительные подтверждения, что «екатеринбургские останки» идентифицированы верно. Фото С.А.Никитина, А.П.Григоренко. Источник: http://www.pnas.org/content/pnas/suppl/2009/02/27/0811190106.DCSupplemental/0811190106SI.pdf

     

    Значит, вернемся к ДНК-идентификации. Статистическая часть — это сопоставление установленных генотипов, частот STR-аллелей, с частотами этих аллелей в популяциях, из которых предположительно происходит идентифицируемый индивид. В Америке, когда расследовали теракт 11 сентября и надо было идентифицировать множество останков, эту часть делали по трем базам данных, для популяций белых американцев, афроамериканцев и выходцев из Латинской Америки. Соответственно, для каждого образца были вычислены три цифры вероятностей.

    Так вот, вычисление вероятностей — это обязательная часть. И чтобы перейти на снипы, надо обеспечить этот этап — накопить базы данных по снипам, иначе мы окажемся в таком же вакууме, как сначала было с STRами. Идея перехода в нашей программе состоит в том, что мы делаем одновременно снипы и STRы: STRы — для того, чтобы иметь возможность сравнить образец со старыми базами данных, а снипы — для того, чтобы закладывать основы новых. Тогда у нас получается сцепка: и старое не пропало, и новое развивается.

    А когда в России криминалисты начали собирать базы данных?

    В России был принят Федеральный закон «О государственной геномной регистрации в Российской Федерации» от 3 декабря 2008 года. На основе этого закона были собраны биологических образцы у осужденных за преступления, в законе перечисленные. Созданы базы данных ДНК-профилей. И сразу было раскрыто несколько преступлений просто за счет того, что ДНК-профили с нераскрытых преступлений прогнали по вновь созданным тюремным базам данных, и некоторые сидельцы оказались ответственными за совершенные несколько лет назад преступления. Но и до этого, безусловно, собирали базы данных, хранили на тампонах мазки крови с места преступления, профили ДНК. Всё это были ведомственные базы данных — МВД, Генеральной прокураторы. Сейчас это Следственный комитет РФ, ФСБ, ФСИН. Специализированные подразделения в этих ведомствах стали появляться с конца 1980-х годов.

    В какой ситуации у гражданина РФ берут ДНК для такой базы?

    В 2008 году был принят определенный список лиц, подлежащих геномной регистрации. Те, у кого можно взять ДНК, определить профиль и положить в базу данных, не спрашивая согласия, — лица, совершившие убийства, теракты, изнасилования, то есть преступления против личности. Недавно этот список был расширен. Аналогичные списки расширяют и на западе. В Великобритании сначала могли взять ДНК у подозреваемого в тяжком преступлении, но если он в итоге прошел свидетелем, а не обвиняемым, ДНК уничтожали. Однако некоторые люди подозрительно часто проходят свидетелями по делам о тяжких преступлениях, и в какой-то момент, когда пункт об уничтожении образцов неосужденных подозреваемых убрали, раскрываемость в очередной раз повысилась.

    Как возникла программа «ДНК-идентификация»? Чья это была инициатива?

    Возникла она после идентификации домодедовского террориста. В 2011 году произошел теракт в аэропорту «Домодедово», погибло несколько десятков человек, от самого смертника мало что осталось. Из фрагмента тела выделили ДНК, проверили по базам данных, но совпадений не нашли. Тогда криминалисты обратилась к генетикам. Елена Владимировна Балановская, заведующая лабораторией в МГНЦ, и работавший там же Олег Павлович Балановский (сейчас он заведует лабораторией в ИОГен) сравнили профиль террориста с теми образцами, которые были у них в популяционных базах данных. У преступника оказалась редкая гаплогруппа Y-хромосомы, которая встречалась именно в одном из районов Ингушетии.

    То есть по ДНК можно установить и национальность, и даже место жительства?

    Этот случай был уникальным, потому что обычно гаплогруппы, по крайней мере с той глубиной, с которой они были определены, занимают гораздо более обширные территории. А здесь определился достаточно узкий район, туда поехали и установили личность этого террориста. То есть 24 января произошел теракт, а 29 января официальный представитель Следственного комитета объявил, что личность установлена. В газетах тогда не писали, как именно удалось это сделать так быстро, но на высшем уровне знали. Это произвело фурор. От фрагмента останков через считанные дни прийти к фамилии-имени-отчеству, установить, с кем он дружил, кто его на дело собирал — действительно работа высочайшего уровня. Но нельзя говорить о том, что можно по ДНК определить место жительства или национальность. Можно определить, где живут или жили родственники, но это не значит, что сам разыскиваемый живет там же. Однако следователи могут поехать в этот район и расспросить людей. Это сужает область поисков и ускоряет расследование.

    И после этого поняли, что ДНК-идентификацией надо заниматься всерьез?

    Собственно ДНК-идентификацией, то есть определением того, принадлежит ли пятно крови или еще какой-либо след конкретному человеку, и до этого занимались. Но вот определить регион происхождения по ДНК могли только две лаборатории — в Москве и в Томске. На слуху были два громких дела: домодедовский террорист и насильник-педофил из Новосибирска. Новосибирский насильник в течение 10 лет нападал на девочек, и никак не удавалось установить его личность, хотя был даже словесный портрет. Поскольку были следы спермы с мест преступления, криминалисты и здесь обратились к генетикам. Владимир Степанов из томского Института медицинской генетики занимается популяционными исследованиями, анализом гаплогрупп Y-хромосомы и мтДНК. И он определил район в Бурятии, откуда предположительно происходил преступник. Тогда стали искать уже не по всему Новосибирску, а в местном землячестве, и в течение пары недель нашли преступника.

    Тут стоит упомянуть, что помимо социального эффекта от раскрытия таких преступлений есть и немалый экономический. Расследование преступления обходится в миллионы рублей, есть средняя цена — около полутора миллионов. Но это именно средняя, включая кражи кошельков, а расследование тяжких преступлений стоит гораздо дороже. В некоторых случаях проверяют тысячи человек в поисках преступника. Поэтому указания от ДНК-анализа дают огромную экономию. И криминалисты сказали, что хотели бы иметь такие методики, чтобы из уникальных они превратились в доступные для них.

    Институт общей генетики откликнулся на запрос криминалистов, направил предложения в различные инстанции. Оптимальной оказалась реализация проекта как проекта Союзного государства. У Российской Федерации и Республики Беларусь общее пространство без границ, люди могут свободно ездить из одной страны в другую, границы также прозрачны для лиц с недобрыми намерениями. Кроме того, есть общность популяционной истории, генофонда и так далее. Проект финансирует Союзное государство — Белоруссия и Россия делают взносы, каждая в своей пропорции, и потом из этих средств финансируются научно-технические программы.

    В принципе такой проект было бы полезно расширить, охватив источники миграции в Россию, а это большинство стран — республик бывшего СССР. Там тоже есть интерес к таким исследованиям. Возможно, подобное сотрудничество удастся реализовать в будущем.

    С российской стороны в программе участвуют несколько академических институтов — кроме ИОГена, еще Медико-генетический научный центр, томский Институт медицинской генетики и уфимский Институт биохимии и генетики (сейчас они вошли в состав федеральных исследовательских центров). Работаем также и со знаменитым новосибирским Институтом цитологии и генетики, и с другими институтами.

    Экспедиционные будни популяционных генетиков

    Впервые опубликовано: «Химия и жизнь», 2016, № 5, «Полевая генетика»; https://www.hij.ru/read/issues/2016/may/5988/

    А с белорусской стороны?

    В Белоруссии есть Институт генетики и цитологии, с которой мы сотрудничаем. Есть экспертно-криминалистический центр. Опыта в некоторых направлениях у них меньше, чем у нас, но они изучают территорию своей страны, поэтому обмен научным опытом взаимно полезен. Вот у белорусских коллег есть очень интересные коллекции, которых нет у нас, например, коллекция образцов спермы. Надо сказать, что криминалистические лаборатории виртуозно работают с такими следами: чтобы определить генотип преступника, эксперты иногда под микроскопом собирают в пробирку сперматозоиды, буквально поштучно. А у нас одно из направлений — определение возраста по метилированию ДНК. Сперма — это ткань, интересная для криминалистов, и было бы здорово определять по ней возраст.

    Это уже реально, и у нас будет делаться?

    Да, у нас это есть в программе. В нее входит несколько направлений: геногеография, определение региона и популяции, из которой происходит преступник, жертва или иное идентифицируемое лицо. Есть определение внешности по ДНК. Есть определение возраста по метилированию ДНК — для этого нам как раз нужны разные ткани.

    Какие внешние признаки можно определить по ДНК?

    Сейчас можно определить цвет волос, цвет глаз, иногда и еще какие-то признаки — строение черепа, цвет кожи. В США есть фирма Parabon Nanolab, была уже целая серия разоблачений с ее участием. Они вовсю используют возможности реконструкции внешности по ДНК, хотя эти возможности пока ограничены. На своем сайте они показывают в первую очередь успехи — удачные реконструкции, раскрытые дела, а неудачи тоже наверняка есть. И у нас тоже не все дела успешные, бывает так, что бились-бились, и ничего не вышло. Образец оказался из неисследованной области, еще что-то пошло не так… Но вот именно поэтому программа и возникла, что в России далеко не все регионы и не все этнические группы обследованы с должной детальностью.

    Наши разработки копируют зарубежные, или они оригинальны?

    Копирование тут невозможно. В чем состоит задача программы? Найти конкретные локусы, по которым мы можем эффективно дифференцировать российские популяции и тем самым указывать родство индивида с определенной группой. Эти локусы не такие, как в Америке, какие-то могут совпадать, но в целом они другие. Поэтому программа и запущена, иначе бы мы пользовались мировыми данными, и искали преступников в Минске по французским частотам аллелей. Но это не получается. Даже с внешностью не совсем получается. Например, голландцы разработали систему определения внешности по ДНК IrisPlex, а в одном из испытаний на российских популяциях — там были русские, коми, некоторые азиатские популяции, —  она не сработала. Карий цвет глаз неверно определялся.

    Они же смотрят внешность и SNP индивида, ищут корреляции…

    Да, а люди могут быть разные. Гены, скорее всего, одни и те же, а аллели разные, так же, как аллели, дающие светлую кожу, у азиатов и у европейцев неодинаковые. Мы будем смотреть, что у нас на территории, и пытаться делать систему, специфичную для российского населения. И если мы берем какие-то снипы, которые отсутствуют в существующих коммерческих наборах, то под эти снипы должны быть реагенты, а в мире их не производят.

    Поэтому в проекте есть пункт о создании отечественных реагентов под наши задачи?

    Да, мы должны будем сами разработать и реактивы, и лабораторную часть. Сначала теоретический результат — «смотрите эти точки в геноме». Это большая экспериментальная работа, в частности, по Y-хромосоме будут исследованы до 20 тысяч человек. А затем экспериментальная часть — «эти точки смотреть надо при помощи таких-то праймеров и реактивов». Вот эти праймеры и реактивы тоже будут разработаны.

    А «психоэмоциональный статус» — это что?

    Это тема, которую я веду. Мы сравниваем ДНК обычных людей и ДНК лиц с попытками суицида. Есть публикации, что у тех, кто совершил или пытался совершить самоубийство, более высоко метилированы определенные участки перед генами, связанными с депрессией, со стрессом. Мы хотим проверить это на наших выборках, есть ли что-нибудь, что мы сможем использовать. Если бы мы могли посмотреть метилирование в тканях мозга и сказать, похожа ли по этому показателю данная смерть на суицид или непохожа, — это было бы полезно криминалистам.

    Даже такие вещи возможны?

    Теоретически да, практически —это пока научная мечта. Но если бы это можно было сделать хотя бы с определенной степенью достоверности, — была бы некая улика, которую наряду с другими можно было бы использовать. У нас в программе есть разные проекты, одни из которых с очевидностью сразу дают результат, а другие — это работа на перспективу. Исследуем еще и ДНК убийц — это все тоже связано с ДНК и с эпигенетической регуляцией работы генов. Этот проект мы проводим вместе с уфимским Институтом биохимии и генетики, который давно интересуется данной темой. Изучаем генетические и эпигенетические факторы устойчивости к стрессу, будем сопоставлять их со спектром метаболитов, в исследовании которых большой опыт имеет ФНКЦ физико-химической медицины. Такой трехсторонний анализ дает новую информацию, позволяет определить ключевые виды процессов, связанных с депрессией. Ведь преступления, особенно жестокие, люди совершают не от спокойной жизни. Результатом будет понимание того, как формируется агрессивное поведение, какие сбои в работе генетического аппарата этому способствуют. Часть таких открытий потом оказывается применимой на практике, это во всем мире изучают.

    В целом проект будет завершен к 2021 году?

    Да, проект рассчитан на пять лет, он начался в 2017 году и в 2021-м будет закончен. Это возможно: во-первых, есть четкий план действий, а во-вторых, условием запуска этой программы было наличие популяционных коллекций образцов. Если бы в рамках программы мы еще и собирали эти коллекции, было бы неясно, к какому году мы это выполним. Сбор — достаточно трудоемкое дело, и результат не всегда предсказуем, он зависит в том числе от согласия людей сдать кровь для научных исследований.

    Теперь то, что очень волнует общественность: ДНК-идентификация и возможное нарушение приватности. Вот этот убийца из Золотого штата, на него же вышли через родственников — сравнили его ДНК с базами данных, поняли, из какой он семьи, и вычислили.

    Да, не только это, там есть и другие дела, где на преступника выходили через открытые базы данных, типа баз 23&me и других подобных, криминалисты активно их используют. Ты разместил свою ДНК, это твое право, но она в открытом доступе, ее можно использовать и для таких целей. С моей точки зрения, это благо. Вряд ли кто-то из семьи хочет скрыть родственника-убийцу, какого-нибудь троюродного брата, который зарезал пять девушек.

    А это вообще законно, чтобы полиция обращалась к этим базам? Они же создали фейковый аккаунт — взяли вымышленное имя, последовательность ДНК преступника…

    А какая разница, что за аккаунт? Завести аккаунт в этой базе данных может любой желающий, тут нет никаких запретов. Журналисты вокруг этого ищут сенсации. Недавно даже в Science написали, что в Германии волнения из-за закона, который расширяет права баварской полиции на использование ДНК-анализа, то есть позволяет устанавливать по ДНК приметы подозреваемого, те же цвет волос, глаз, кожи, возраст, популяционное происхождение. Но дело в том, что этот закон дает полиции и другие полномочия, например, право на установку прослушивающих устройств и чтение электронной почты в случае угрозы терроризма, причем понятие угрозы расширилось. Народ волновало это, а вовсе не ДНК, — демонстрации были против прослушки и прочего. Я не знаю каких-то крупных возражений против того, чтобы ДНК использовалась для расследования тяжких преступлений, да и нетяжких тоже. Вот, например, у женщины в поезде украли деньги. Подозреваемый был задержан, но сказал, что деньги его собственные. Отпечатки пальцев, пригодные для идентификации, на деньгах отсутствовали. Тогда из этих непригодных для дактилоскопии следов выделили ДНК, и оказалось, что она принадлежит потерпевшей. Улика. А про расследование тяжких преступлений я уже рассказывала.

    Другое дело, что многие не понимают, в чем суть применения ДНК в криминалистике. Когда слышат, что исследуется ДНК убийц, некоторые сразу думают, что по ДНК прямо с пеленок будут ставить диагноз «убийца». Разумеется, это не так. Но гены влияют на поведение, в том числе на агрессию. Известно, что среди совершивших особо жестокие преступления в 4—5 раз больше, чем в среднем по популяции, людей психически больных, которые не проходили лечения. Можно выявлять рисковые состояния, предлагать меры профилактики.

    А то, что говорил Крейг Вентер, — технологии реконструкции внешности и прочее, что можно вычислить по ДНК, делает анонимный геном в научной или медицинской базе неанонимным, — вы с этим согласны?

    Я с этим согласна. Но, вы знаете, мы вообще неанонимны в этом мире. Наши паспорта копируют десятки, если не сотни раз при получении разных документов. И мы вынуждены это делать либо не пользоваться услугами государственных учреждений, не летать самолетом.

    Кстати, да, люди очень беспокоятся об анонимности ДНК и при этом не боятся писать пин-код на своей кредитной карте, чтоб не забыть его…

    Да-да, вот поэтому неанонимность генетического кода ничуть не опаснее всей остальной нашей неанонимности. Хочешь быть анонимом — поезжай жить в тайгу, не бери с собой телефона, не пиши в соцсети.

    Беседовала Елена Клещенко

    http://pcr.news/news/svetlana-borinskaja-ukazanija-ot-dnk-analiza-dajut-kriminalistam-ogromnuju-jekonomiju/?fbclid=IwAR2o3dsb_T9qL1e7-jZZ8ZBMfjgqr0D-qat-sywM2ACI6mJStTYtXvgFb9I

Комментарии
  • Витя - 23.12.2018 в 22:48:
    Всего комментариев: 116
    Замечательная статья. Жаль, что не могу поставить оценку, приходит ответ Failed To Verify Referrer, но вот этот комментарий принимается. То есть. меня узнают?
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
    • Витя - 23.12.2018 в 22:50:
      Всего комментариев: 116
      Со второй попытки оценка прошла. 5 из 5-ти, 5 голосов.
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение