К 25-летию рязанского сахара - еще раз

 

«Нам пришлось взорвать дома, чтобы посадить его в Кремль, сколько же придётся пролить крови, чтобы его оттуда убрать?..» Фразу приписывают генералу Угрюмову. Он якобы сказал это в марте 2000 года после избрания Путина президентом. Почему пишу «якобы»?

Потому что подтвердить авторство Угрюмова некому, ведь такое говорят только в очень узком кругу. Но эта фраза, цитируемая четверть века, оказалась пророческой.

Первый дом в Москве был взорван около полуночи 9 сентября 1999 года. (Красивая дата, между прочим: 9.9.99. Почти как 22.2.22 – день судьбоносного заседания Совбеза РФ). Угрюмов был тогда первым заместителем начальника департамента ФСБ по борьбе с терроризмом.

Взрыв полностью уничтожил два подъезда девятиэтажки на улице Гурьянова. Результат: 100 погибших и 690 раненых. Выяснилось, что в качестве взрывчатки был использован гексоген – белый кристаллический порошок без запаха, похожий на сахарный песок.

С 4-го по 16 сентября были взорваны ещё три дома: в Буйнакске (Дагестан), в Москве на Каширском шоссе и в Волгодонске Ростовской области. В общей сложности 307 погибших и 1700 раненых. Все взрывы происходили поздним вечером или в 5-6 часов утра. «Чтобы больше народу убить», как пелось в известной песне «Двадцать второго июня»…

Жителей городов европейской части России охватил страх: ведь твой дом может стать следующим! 22 сентября в Рязани пенсионер, которому было не до сна, заметил, что какие-то мужики тащат мешки в подвал его многоэтажки. Он вызвал милицию. Наряд с автоматами приехал быстро и задержал неизвестных. А они предъявили ксивы чекистов.

Директором ФСБ был тогда Патрушев (Путина месяц назад сделали председателем правительства, чтобы шёл оттуда в президенты).

Рязанские мешки могли показать всему миру, что Россией правят убийцы. Кремль вздрогнул. Лубянка напряглась и заявила, что в Рязани были «антитеррористические учения», а в мешках находился… сахар. Но если уж вам для очень странных учений зачем-то нужны полные мешки, то почему в них не обычный песок, не земля, не глина? А потому что наряд милиции их вскрыл и увидел белый кристаллический порошок без запаха! Кстати, после провала рязанских «учений» взрывы домов почему-то прекратились…

Кремль заявил, что за взрывами стоит Чечня. Но террористы берут на себя ответственность за теракты, иначе те лишены смысла. Чеченцы не сделали этого ни тогда, ни потом. Зато у российской власти появился прекрасный повод начать вторую чеченскую войну. 30 сентября Путин в интервью журналистам пообещал, что её не будет. В тот же день русские танки вошли в Чечню с двух сторон: из Дагестана и Ставропольского края. Но Путин не соврал: ведь Кремль назвал это вторжение не войной, а «КТО» – контртеррористической операцией!

Думающим гражданам всё было ясно, но их в России – как, впрочем, и всюду – абсолютное меньшинство. Поэтому население приветствовало войну, а через полгода на президентских выборах 53% проголосовали за «сильную руку», обещавшую «мочить террористов в сортире»…

Ну, а что с генералом Угрюмовым, которого бывший подполковник ФСБ Литвиненко и историк Фельштинский назвали организатором взрывов домов? В ноябре 1999 года, ещё при Ельцине, он стал начальником антитеррористического департамента ФСБ и заместителем Патрушева. В Чечне он был полезен Путину, командуя спецназом ФСБ, куда входили известные группы «Альфа» и «Вымпел». В начале 2001-го в связи с успехами «КТО» Путин стал частично выводить из Чечни войска, а в мае 52-летний (!) Угрюмов внезапно скончался в своём рабочем кабинете. Согласно официальной информации, он перенёс семь микроинфарктов. Что стало причиной его смерти: та самая неосторожная фраза или он просто слишком много знал? А вдруг, и правда, имел проблемы с сердцем? Не буду гадать, но это и не важно. Если Путин с Патрушевым убили Угрюмова, туда ему и дорога – так же, как Пригожину с Уткиным. Вряд ли в Гааге поставят это в вину так называемому президенту России.

P.S.

В истории с «рязанским сахаром» интересна роль министра внутренних дел Рушайло. Вот что сказал он 24 сентября 1999 года на расширенной коллегии МВД России в присутствии директора ФСБ Патрушева и многочисленных журналистов: «В Рязани удалось предотвратить масштабный теракт. Три мешка взрывчатого вещества на основе гексогена c ВКЛЮЧЁННЫМ ТАЙМЕРОМ и ПОДСРЕДИНЁННЫМ ДЕТОНАТОРОМ извлекли из подвала многоэтажного жилого дома».

Министр просто озвучил то, что доложило ему Рязанское УВД, однако это «просто» было очень непростым. Наверняка Путин (председатель правительства) и Патрушев прямо или через посредников давили на него, чтобы умолчал о взрывчатке или, по крайней мере, о детонаторе с таймером. Не вышло, потому что оба эти «П» были ещё новичками на своих постах, а Рушайло отличался принципиальностью.

И всё же террористам во власти удалось «погасить пожар». О том, как это было, рассказал присутствовавший на той коллегии МВД корреспондент «Новой газеты». Прочесть его свидетельство можно было здесь: https://hro.org/node/9122. Но теперь, увы, этот сайт-архив с материалами о правах человека в России «находится на техническом обслуживании»…

А что же было дальше с Владимиром Рушайло? Мог ли Путин терпеть такого министра внутренних дел? Нет, конечно. Он уволил его ровно через год с того дня, как стал президентом. И назначил, как теперь Шойгу, секретарём Совета безопасности. После такой двухходовки невозможно было сказать, что он собирается отомстить Рушайло.

А в следующем, 2002 году, на приморском шоссе на Камчатке машину Рушайло атаковал джип «Тойота» с «пьяными рыбаками», которые почему-то все были пристёгнуты ремнями безопасности. Таран смягчила машина ГАИ, но Рушайло всё равно получил перелом лобовой кости и грудины.

Подробно об этом написано здесь: https://stringer-news.com/publication.mhtml?Part=39&PubID=1542

16.09.24, в день написания этой статьи, stringer-news.com ещё не на «техническом обслуживании». Если оно начнётся, напишите мне об этом, – я сохранил текст и скриншоты публикации, к которой отсылаю вас.

Леонид Сапожников

Часть 2 - от редакции мессенджера "Сигнал"

Вечером 4 сентября взорвался жилой дом номер 3 на улице Леваневского в дагестанском Буйнакске, примерно в 30 километрах от зоны боевых действий. В ночь с 8 на 9 сентября взорвался дом в Москве на Гурьянова, 19. Ранним утром 13 сентября — на Каширском шоссе, 6, корпус 3. Утром 16 сентября — в Волгодонске Ростовской области, на Октябрьском шоссе, 35.  Москва, улица Гурьянова. 9 сентября 1999

Жертвами этой серии терактов стали больше 300 человек, пострадали больше полутора тысяч. Ни следствие, ни общественность поначалу всерьез не рассматривали никакие версии, кроме «чеченского следа».

Среди террористов не оказалось ни одного чеченца. Хаттаб и Абу Умар были выходцами из Саудовской Аравии и связаны с «Аль-Каидой». Исполнители — из Карачаево-Черкесии и Дагестана.

Если главная цель терактов — запугать людей, то это была одна из самых успешных террористических кампаний в истории. Российские города были охвачены страхом. Люди боялись возвращаться в собственные квартиры, не могли спать. Многие обыскивали подвалы, организовывали ночные патрули, с пристрастием допрашивали арендаторов помещений. Участились нападения на выходцев с Кавказа.

Благодаря бдительности граждан удалось предотвратить как минимум один взрыв. Некий московский риэлтор увидел по телевизору фоторобот одного из подозреваемых в теракте на Каширском шоссе — и узнал в нем своего клиента, который за пару недель до этого арендовал складское помещение в жилом доме на улице Борисовские пруды. Риэлтор позвонил в ФСБ, помещение обыскали — и обнаружили 2,5 тонны взрывчатки и таймеры, установленные на 21 сентября.

В народной памяти все эти события остались под общим названием «взрывы домов». А 22 сентября в Рязани произошло еще одно событие, которое, с одной стороны, вроде бы вписывалось в тот же сюжет, а с другой, перевернуло его вверх дном. Это событие запомнилось под названием «рязанский сахар».

Что случилось в Рязани 22 сентября 1999 года?

Вечером Алексей Картофельников, житель дома 14/16 по улице Новоселов в Рязани, заметил во дворе незнакомые «жигули». Три человека — двое мужчин и женщина — переносили из машины в подвал дома какие-то мешки. Особенно подозрительным Картофельникову показалось то, что на номере машины код региона был заклеен бумажкой, на которой было написано «62» — код Рязанской области.

Картофельников позвонил в милицию. Пока ехал наряд, машина исчезла. В подвале милиционеры обнаружили три мешка. Один из них вскрыли и обнаружили там какое-то сыпучее вещество. Жильцов срочно эвакуировали. Милицейские взрывотехники осмотрели мешки и сделали экспресс-тест газоанализатором. Он показал наличие паров гексогена — мощной военной взрывчатки.

В мешках также оказались детонатор из охотничьей гильзы и таймер, установленный на 5:30 утра. Все это увезли на экспертизу в ФСБ — сначала в рязанское управление, а потом в Москву. Больше никто, кроме сотрудников спецслужбы, не видел ни мешков, ни детонатора, ни таймера.

На следующий день, 23 сентября, рязанская телефонистка Надежда Юханова сообщила в местное управление ФСБ, что зарегистрировала подозрительный телефонный разговор между Москвой и Рязанью. Она воспроизводила его так: «Дама с вами? — Нет. Дама едет троллейбусом 12 часов. — Машина где? — Машина на стоянке. — Выезжайте по одному из Рязани, везде перехваты». Московский номер принадлежал центральному аппарату ФСБ.

Машину террористов нашли вечером в Коломне, на полпути между Рязанью и Москвой. Номера на ней оказались московские.

Весь день 23-го официальные лица, включая премьера Владимира Путина, говорили, что предотвращение теракта в Рязани — это обнадеживающее событие: граждане «правильно реагируют на происходящее», не паникуют, а собрались и проявляют бдительность. 24-го в своем выступлении на расширенной коллегии МВД о том же говорил глава ведомства Владимир Рушайло.

Вроде бы простой и понятный сюжет. Но тут-то все и полетело в тартарары. Присутствовавший на коллегии директор ФСБ Николай Патрушев вышел к журналистам и сказал: «Это были учения. Там был сахар».

Последовали объяснения от Центра общественных связей ФСБ, от чекистских ветеранских организаций, а потом и от близких к спецслужбам журналистов. Сводились эти объяснения к тому, что сотрудники ФСБ, командированные из Москвы, инсценировали подготовку терактов в нескольких городах, чтобы проверить бдительность граждан и правоохранительных органов. И рязанцы оказались на высоте. Взрывчатки не было, в мешках — сахар, а газоанализатор показал наличие гексогена, потому что то ли неисправен, то ли плохо вымыт.

В эту версию мало кто поверил. В марте 2000 года телеканал НТВ выпустил программу «Независимое расследование», в которой представители ФСБ час пытались убедить жильцов того самого дома и журналистов, что 22–23 сентября в Рязани проходили учения, — и не только не убедили, но и невольно продемонстрировали, сколько в этой версии дыр и нестыковок. (Настоятельно рекомендуем посмотреть эту программу целиком. Это ж надо: представители ФСБ приходят на телевидение, чтобы оправдываться, а там на них орут и прямо обвиняют во вранье.)

Официальная версия событий в Рязани 22–23 сентября 1999 года до сих пор состоит в том, что это были учения.

 

Что стало с «рязанским сахаром» 25 лет спустя?

По итогам официального расследования серии терактов сентября 1999 года ее организаторами были названы Хаттаб и Абу Умар ас-Сайф. 11 человек посадили на сроки от трех лет до пожизненного, еще пятеро не дожили до суда. В живых и на свободе остался только один из организаторов Ачимез Гочияев. Предположительно, он скрылся в Турции.

Среди террористов не оказалось ни одного чеченца. Хаттаб и Абу Умар были выходцами из Саудовской Аравии и связаны с «Аль-Каидой». Исполнители — из Карачаево-Черкесии и Дагестана. После терактов 1999 года в широкий оборот вошло выражение «ваххабитское подполье». Ваххабизм — это радикальная религиозно-политическая интерпретация ислама, возникшая на Аравийском полуострове еще в XVIII веке и распространившаяся на Северном Кавказе в 1990-е (про него можно почитать в письме дружественной нам рассылки «Кит» о российском исламе). В период между двумя войнами исламистское движение практически поглотило чеченское сепаратистское движение.

Правозащитники и оппозиционные политики долго добивались создания парламентской комиссии, чтобы проверить версию Фельштинского и Литвиненко. Но им это не удалось. Тогда они создали общественную комиссию. Ее возглавил Сергей Ковалев, бывший уполномоченный по правам человека. Фельштинский не раз обещал предоставить ей для перепроверки свои доказательства, в том числе видео Гочияева, но так этого и не сделал.

ФСБ, разумеется, с комиссией не сотрудничала. Книгу Фельштинского и Литвиненко российский суд в 2015 году признал экстремистским материалом. Публициста Александра Подрабинека, который помогал с ее распространением, запугивали на допросах.

Довольно долго считалось, что самый главный вывод из всей этой ситуации такой: не так важно, что случилось на самом деле — спорить об этом можно до бесконечности. Важно, что люди вообще не поверили в официальную версию и что теория заговора оказалась на удивление стойкой. Живучая идея о зловещей службе, пришедшей на помощь своему бывшему начальнику во время предвыборной гонки, симптоматична сама по себе.

Через два года после взрывов домов в России в США произошли теракты 11 сентября — и теории заговора о причастности к ним американских спецслужб тоже расцвели бурным цветом. За ними стояла похожая эмоция: не может быть, чтобы какие-то люди, которых мы считаем крайне экзотическими, вот так вторглись в нашу жизнь. Парадоксальным образом, списать несчастье на спецслужбы может быть успокоительно: про них уже привычно думать, что они способны на любое злодеяние; не надо перестраивать картину мира, вводить в нее каких-то новых действующих лиц, будь то «ваххабитское подполье» или «Аль-Каида».

Но вот принципиальная разница. В США теории заговора про 11 сентября стали предметом широкой дискуссии. Их разбирали журналисты и ученые, на них отвечали представители власти. И именно благодаря этому они так и остались маргинальными: на конкурентном «рынке идей» они проиграли.

В России же книгу Фельштинского и Литвиненко запретили — и у многих возникла почти автоматическая реакция: просто так запрещать не стали бы. В начале правления Путина был короткий период — может, два-три года, — когда свободный «рынок идей» еще существовал. И официальная версия, что в Рязани были учения и сахар, на нем явно проигрывала (еще раз: просто посмотрите «Независимое расследование» про «рязанский сахар»).

В отсутствие открытой дискуссии все версии сами собой превращаются либо в «официальную ложь», либо в «запрещенную правду» — и слово «правда» тут имеет мало отношения к тому, что произошло в действительности. Правда Фельштинского и Литвиненко состоит даже не в том, что дома взрывали сотрудники ФСБ, а в том, что в отношении спецслужб в России должна действовать презумпция виновности.

Приверженность той или иной «запрещенной правде» — это показатель политической идентичности. Огрубляя (но не сильно), если вы «провластный» — вы должны верить в учения и сахар; если «оппозиционный» — должны не верить. И наоборот: если верите — автоматически становитесь «провластным»; если не верите — «оппозиционным». Зная ваше отношение к «рязанскому сахару», можно угадать многие другие ваши идеологические позиции: насчет Путина, «традиционных ценностей», одесского Дома профсоюзов. Да и насчет войны с Украиной тоже.

Просто представьте себе, что сейчас вдруг в прямом федеральном телеэфире появится Ачимез Гочияев и расскажет, как планировал теракты. Или выступит с публичным покаянием Николай Патрушев. Или обнаружится какая-нибудь видеозапись Хаттаба, или показания кого-то из участников «учений», или еще что-нибудь, подтверждающее ту или другую версию. Многих ли это заставит изменить мнение о «рязанском сахаре»? Или каждый немедленно найдет десяток аргументов, почему это свидетельство подтверждает именно его позицию или просто не заслуживает доверия?

Редакция «Сигнала»