Про свой счастливый джаз

20-02-2016

image001Странное дело, музыки всякой нынче полным-полно, звучит она громко и отовсюду: тут и радио тебе, и лифт в магазине, и телевизор дома, и телефон с компьютером, - буквально всё на свете наперебой играет и поёт. Ну, и станций музыкальных, что называется, «до кучи», на любой вкус, и они, надо полагать, не бедствуют.

Тем не менее, время нынче на дворе - на диво немузыкальное. Утверждаю так не потому только, что немолод стал, брюзглив и ко всему на свете вполне равнодушен. Ведь не так ещё давно приходилось мне водиться довольно плотно с теперешними студентами, и доселе остаюсь я поражённым их всеобщим безразличием ко всякой музыке. Не исключая тех из них, которые вообще-то наушников не снимают с пустой башки своей.  Вспоминаю собственные юные шестидесятые и даже чуть попозже, и едва верю памяти своей: тогда ведь всё у нас играло и пело, и мы все пели тогда, если не играли. Разнообразная несерьёзная музыка, западная по преимуществу, неизменно была серьёзным обстоятельством нашего молодого бытия.

Конечно же, унылая праздность «реального социализма» сама по себе провоцировала повальную меломанию, но, тем не менее…  Однако, была хорошая музыка отнюдь не столь доступной, как теперь: пластинки-то фирменные – попробуй их достать сперва, ну, и стоили они, понятно, бешеных денег. А FМ-станций вообще не было в природе. Но мы вслушивались в шум и дикий посвист коротковолнового радио и оказывались в курсе новейших музыкальных чартов и в Европе, и в Америке.

Сверстники мои увлекались кто роком, кто попсой несоветской, ну, и «битлами» все вместе: куда ж без них тогда? И я тоже слушал всё это за компанию и даже не без удовольствия. Правда, ещё в детстве и безо всякой  компании полюбил я всерьёз и навсегда, как потом вдруг оказалось, кое-что совсем другое: американскую джазовую музыку. А почему джаз, собственно говоря?  Да потому, сдаётся мне, что его пульсирующие синкопы волшебно соответствуют природным внутренним ритмам слушателя, а это позволяет легко и сразу же погружаться в музыку. Причём происходит погружение очень простым, непосредственно-чувственным образом, соблазняя нас и увлекая буквально физиологически.

Однако сам джаз выходит штукой отнюдь не простой, органично сплавляя свободу персональной импровизации (а бывает она и совместной, как например, в раннем джазе) с дисциплиной групповой аранжировки. В каком-то смысле его даже вообразить можно умозрительной музыкальной моделью идеального либерального социума с его приоритетом личной свободы, реализуемой, однако, лишь в жёстких пределах правового государства:  недаром ведь из демократических США происходит

В то же время подлинный джаз с начала собственной истории существовал и развивался в сторонке от строгого законопослушания: не в салонах звучал хороший джаз, а в наркотическом угаре борделей и бандитских кабаков, оставаясь неизменно чуждым духу буржуазной благопристойности. И точно так же всегда существовало воистину звериное, нерассуждающее отвращение к этой музыке и у нацистов германских, и у большевиков родимых с их обострённым, как у псов, классовым чутьём. Антитоталитарная природа джаза была в СССР очевидна любым начальникам, и потому все они от мала до велика гнобили его в полную меру тогдашнего своего всевластия.

Правда, кое-какие возможности открывались-таки советскому джазу по мере ослабления свирепой этой властной хватки. Само же  зарождение и дальнейший расцвет джазовой музыки состоялись, во-первых, в течение довольно короткого исторического периода первых десятилетий двадцатого века и, во-вторых, исключительно в ограниченном культурном пространстве Северной Америки (европейский джаз хорош, однако неизбежно вторичен). И мне представляется, что по большому счёту именно джазом, в общем-то, исчерпывается исключительный вклад США в сокровищницу всемирной культуры, потому что все прочие культурные достижения американцев, сколь велики бы ни были они,  отнюдь не уникальны: ведь даже искусство кино не в Голливуде всё же зародилось.

Зато джаз получился у американцев принципиально новой музыкой, совсем не похожей на любые корни свои, будь они хоть из Африки, хоть из Европы. Тем не менее, джазовый феномен не только сам по себе стал важнейшим этапом развития всей западной музыки, но, прежде всего, мощно повлиял на смежные развлекательные жанры.

Достаточно вспомнить, сколь не похожей на современную была так называемая «попса» какие-нибудь лет ещё сто тому назад, да и много раньше (все эти польки, вальсы и романсы), чтобы в полной мере оценить это влияние. Причиной тому, по-моему, стала удивительная способность джаза вместе с оплодотворённым им песенно-танцевальным жанром делать слушателя физически, буквально плотски счастливым. Славные, к примеру, романсы сочинял когда-то знаменитый Франц Шуберт, живые и напевные.

Но почему же песенки какого-нибудь разбитного заморского клоуна, вроде Фэтса Уоллера, совсем не так уж популярного в Европе, меня лично радуют куда, как сильнее? Да потому лишь, что любая из них блестит-переливается подлинным свингующим джазом. Убогая наша советская обыденность оттеняла в своё время и подчёркивала чувственно-праздничный характер джазовой музыки особо ярко и наглядно.

Вспоминаю из далёкого своего детства: трогал я тогда её округлое бедро и буквально млел. Честно говоря, не трогал даже, а гладил, осторожно и трепетно. Зрелую и рослую школьницу звали, по-моему, Галя. Мне было лет одиннадцать-двенадцать, ей – скорее всего, больше, а приятное это занятие в пионерском нашем лагере называлось «танцы». Из алюминиевого колокола со столба хрипели громко звуки джаза, почти настоящего, как ни удивительно: какой-нибудь Рей Ноубл, наверное, или Карел Влах, а ещё лучше – свингующий вокальный квартет, вроде популярных тогда «Золотых ворот» или «Чёрных уток» (я - так, помнится, оглаживал незабвенную подругу свою под сладкозвучное сопрано Сиднея Беше).

Всё это годилось нам тогда и для «слоуфокса», и для простого фокстрота, и для всяких прочих безымянных выкрутасов ногами на дощатом полу. И хотя танцевали пионеры с пионерками обычно плотно в обнимку, возбуждали прежде всего сами ритмичные звуки, и определённо сильнее даже, чем юные прелести партнёрши. Уже дома я повадился крутить  вариометр трофейного родительского «телефункена» и таращиться в зелёный глаз индикатора в надежде услышать что-нибудь подобное в эфире тогдашнего московского радио, очень тоскливом обычно.

Хотя музыкальных трансляций вообще-то было немало, но при всём известном их разнообразии в любом случае исключался даже слабый намёк на джазовую синкопу. Один лишь вечно хрипящий диапазон таинственных коротких волн не давал угаснуть этой моей надежде на любимую музыку: через тысячи вёрст, сквозь скрежет помех и вой глушилок удавалось-таки уловить вдруг иногда какую-нибудь волшебную свингующую мелодию. Дальше – больше, и с унылой неизбежностью пополнил я вскоре армию преданных слушателей «джазового часа» Уиллиса Коновера.

А потом было детское потрясение от «Серенады Солнечной долины». А потом играл с оркестром Бенни Гудмен у нас в городе, а ещё лет через десять – сам Дюк Эллингтон, живьём.

Был как-то в Москве и Дейв Брубек, и его я тоже слушал, правда, каюсь, вдруг заскучал и гордо ушёл посреди концерта.

Но с прощальной гастролью Диззи Гиллеспи в девяностом году вышло в точности наоборот: битый час нагло требовал я от потрясённого контролёра впустить меня в зал безо всякого билета, дескать, очень уж сильно надо. И почему-то получилось: он-таки мне поверил и впустил в конце концов после антракта. Так что успел я тогда, пусть и от  половины лишь концерта, получить свою полновесную, тем не менее, порцию восторга перед живой музыкой живого ещё тогда классика жанра.

По сию пору, кстати, не могу я вполне себе уразуметь, как так случилось, что таинственное и очевидное волшебство джаза оказывается совсем не очевидным очень многим слушателям и даже музыкантам. Они, хоть убей, не понимают, почему любая (ну, почти любая) песня у Фрэнка Синатры - это джаз или, по крайней мере, намёк на джаз, а та же песня у какого-нибудь Кобзона или Муслима Магомаева – никогда не джаз, как бы громко те не старались.

Или рок-музыка, например, тоже, как и джаз, подчёркнуто ритмичная. Она не только мало имеет общего с джазом, но зачастую прямо-таки противоположна ему по характеру воздействия на слушателя: если оглушительные ритмы рока, как правило, возбуждают лишь суету и беспокойство, и хорошо, если не агрессивность, то не менее возбуждающий джазовый свинг парадоксальным образом всегда умиротворяет слушателя.

Однако, хоть и вполне определённым является собственное моё понятие о джазе, остаётся оно всё-таки очень субъективным. Если коротко, считаю джазом всякую свингующую музыку с элементом импровизации в большей или меньшей степени.

Попалась мне когда-то довольно толстая и наукообразная книжка под названием “Shining trumpets”. Автор её, Руди Блеш, пытается убедить читателя в том, что подлинный джаз,  во-первых, немыслим в исполнении белых музыкантов, а, во-вторых, существовал он лишь в течение второго десятилетия прошлого века. Может, и прав он, этот пурист, не знаю. Но моё о джазе представление попроще будет и пошире, и обнимает гораздо больше музыкальных сюжетов.

Помню, например, искренний свой детский восторг от очень заурядного фильма «Серенада Солнечной долины»: там ведь звучал подлинный джаз, и никакой Руди Блеш не разубедит меня в том.

Когда, спустя десятилетия, встретил уже у другого музыковеда окончательный приговор оркестру Гленна Миллера: никакой, дескать, это не джаз, то страшно удивился, -  а почему не джаз, собственно говоря? Неужели не прав был Эллингтон, утверждавший категорически: “It Don’t Mean A Thing, If It Ain’t Got That Swing”? А  ведь белые музыканты у Миллера способны были свинговать, как чумовые, и знаменитые “In The Mood” и “Chattanooga” -  тому пример.

Что же до «негритянства» исполнителя как условия подлинности джаза, то здесь вообще путаница: чернокожий Майлз Дейвис, например, большей частью играл «белую» музыку, а еврей Бенни Гудмен свинговал исключительно «по-чёрному». Хотя тут следует оговориться: пусть и не хуже негров играют джаз белые музыканты, всё же мало кто из них сумел сколь-нибудь серьёзно раздвинуть  границы жанра, так что вклад белых в развитие любого из его направлений очевидно несоизмерим с решающим вкладом афроамериканцев.

И точно так же - в отношении джазовых дам, в частности, тех из них, кто больше играет, чем поёт. Всем известны, к примеру, имена пианисток Лил Армстронг, Мэри Лу Уильямс, Мариан Мак-Партленд или Дианы Кролл. Любая из них – яркий и по-своему замечательный «джазист в юбке». Но при всём таланте и разнообразии стилей никто из этих женщин пороху в джазе, что называется, не выдумал, оставаясь лишь исполнителями хорошей музыки.

А вообще-то любые суждения о любой музыке, не только джазовой, неизбежно субъективны, потому что критерии здесь весьма размыты. Тем не менее, ничего не остаётся, как ещё разок согласиться с великим Дюком: именно «свинг» в широком смысле  определяет наилучшим образом границы жанра, объединяя разнообразную музыку традиционного джаза и авангарда, биг-бендов и «бибопа», «хард-бопа» и «кула». Но далеко не каждый представитель любого из этих направлений имеет отношение к подлинному, свингующему джазу.

Взять, к примеру, популярный некогда оркестр Стэна Кентона: многолюдная, ревущая медью музыкальная машина эпохи поздних биг-бендов, на мой вкус, стилистически вообще джазу не принадлежит, несмотря на изобилие ударных.

С другой стороны, советская наша гордость, авангардное трио Ганелин-Тарасов-Чекасин, исполняя свою ослепительную и парадоксальную мозаику из осколков жанровых стилизаций и музыкальных пародий, оставалось, тем не менее, в русле свингующей джазовой традиции.

Или вот ещё пример: знаменитые белые пианисты, Дейв Брубек и Билл Эванс. Условно их относить принято к направлению «кул». С удовольствием слушаю обоих. Однако Брубек, музыкант открытый и невероятно талантливый, смелый провозвестник новых, непривычных ритмов, всю жизнь свою некороткую старательно пытался свинговать по-настоящему, «по-негритянски», обыгрывая свои яркие темы, но никогда у него с этим так, похоже, ничего и не вышло. Зато любая композиция романтика Билла Эванса, пусть это будет самая неторопливая баллада, неизменно пульсирует под его пальцами подлинно джазовым свингом.

А вообще-то беда с этими пианистами: чем обильнее, чем богаче их пианизм, тем почему-то меньше у них обычно собственно джаза. И пусть мои оценки «джазовости» отдельных музыкантов непрофессиональны, субъективны и стоят, наверное, недорого, уверенно ставлю, тем не менее, скуповатого на пассажи Бейси-пианиста выше всеобщего любимца Питерсона, а странного и угловатого Телониуса Монка выше слепого виртуоза Тейтума.

Вообще, джаз как музыкальный феномен двадцатого века в полной мере сформировался по меркам истории очень быстро. Ещё на исходе позапрошлого столетия гремела в Новом Орлеане слава легендарного местного виртуоза Бадди Болдена. Принято считать этого чернокожего корнетист предтечей Луи Армстронга. Но никакой не Болден, а именно гениальный Луи был неоспоримо признан основателем новой музыки, а его версия «West End Blues», шедевра Кинга Оливера, по сей день остаётся недосягаемой вершиной новоорлеанского раннего джаза.

Причина здесь очевидна, и связана она с бурным развитием в США коммерческой звукозаписи лишь ближе к началу двадцатых, а к тому времени музыкальную карьеру Болдена уже давно прервала душевная болезнь. Так что не успел этот «гений места» записать ни одной грампластинки, хотя именно пластинка, в отличие, скажем, от нотного бестселлера эпохи Tin Pan Alley и рэгтайма, оказалась тогда самым подходящим инструментом распространения импровизационного джаза. А через полвека, в конце шестидесятых  годов, эта музыка звучала почти везде и процветала во всём богатом разнообразии современных жанров и направлений.

Можно утверждать поэтому, что развитие джаза в те годы практически завершилось, а трубач Майлз Дейвис эпохальным своим альбомом «Bitches Brew» ознаменовал по существу конец его истории: это был уже не вполне джаз. А ведь почти всякое новое направление на протяжении послевоенных десятилетий опиралось на достижения этого великого музыканта, достаточно такие назвать его альбомы, как «Birth Of The Cool» или «Kind Of Blue». Но к семидесятым годам эти направления оказались исчерпанными, здесь обозначился тупик. Чуть раньше иной предельный рубеж развития джаза обнаружил в своём позднем творчестве другой его гений, тенорист Джон Колтрейн, а его эпигоны, вроде Чарльза Ллойда или Арчи Шеппа, лишь изобретательно расцветили интересными музыкальными подробностями этот самый колтрейновский предел жанра.

Таким образом, к семидесятым годам двадцатого века джаз усилиями наиболее передовых творцов достиг, можно сказать, естественных границ дальнейшего своего развития. Тем не менее, джаз и сейчас не в упадке, он повсеместно распространён и рождает всё новые яркие таланты.

Ну, а я уже больше полувека с наслаждением внимаю этим замечательным ритмам и звукам, жаль только, сам играть толком так и не научился. Зато привычка слушать, слава Богу, покуда не отпускает. И ведь никто и никогда не прививал мне такой приятной привычки, как-то само собой получилось, что ещё одна радость житейская, да и немалая, сразу и навсегда пополнила их недлинный список.

Привычно преисполненный этой своей радости, я добросовестно и неоднократно пытался в разное время приобщить к любимой музыке и друзей своих, и подруг. Но тщетно, даже те из них, кто с нормальным слухом и с хорошим вкусом, оставались большей частью равнодушными к моим восторгам насчёт джаза и к призывам разделить его: не всем, оказывается, подходит пресловутая «музыка толстых». Одно лишь утешает: нас, этих самых «толстых», всё-таки довольно много, и все мы тут – кровная родня.

Комментарии
  • Greg Tsar - 23.02.2016 в 02:09:
    Всего комментариев: 71
    И ни одной музыкальной иллюстрирующей вставки, ЮуТьюб там, или что угодно?!. Треп один. Но очень хороший треп, спасибо.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
    • michaelmalakhin@gmail.com - 23.02.2016 в 18:08:
      Всего комментариев: 48
      И Вам спасибо на добром слове. Упустил поделиться ещё одним лишь наблюдением: все невосприимчивые к джазу люди изнутри безнадёжно несвободны. Здесь - медицина, мне Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • server31453 - 28.02.2016 в 17:11:
    Всего комментариев: 336
    Михаил, здрасти. Спасибо, прочитал с интересом и удовольствием. Можно пару замечаний совершенно неполемического свойства? Конечно, "серебряный век" джаза в прошлом, Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0
    • michaelmalakhin@gmail.com - 29.02.2016 в 12:16:
      Всего комментариев: 48
      Г-н Верещагин, merci Вам. Отвечаю: нигде я не горевал, ни сном, ни духом. Джаз, по счастью, живее всех живых, нам бы так! Но живёт он, по большому счёту, в тупике. Впрочем, Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение