ЧАС БЫКОВА (Человек-Быков о свободе)

01-09-2017

bik11

Европа — та Европа, которую мы знали, которую мы любили — к сожалению, фашизма не пережила. Она отброшена назад, она теперь делает все возможное для того, чтобы снова перед этим выбором не оказаться. Потому что противостоять фашизму, так оказалось, европейский гуманизм был не готов. Для того, чтобы победить фашизм, понадобился Советский Союз. Сама Европа, я абсолютно в этом убежден, своими силами с фашизмом бы не справилась, тут понадобилась внешняя сила — пришла Красная Армия, которая Европу освободила.

Именно поэтому я и думаю, что советскому проекту суждено возвращение, потому что так или иначе Европа не пережила кошмара Второй мировой. Да уже и Первой-то не пережила.

Для того чтобы писать такую книгу (о WW2), нужно быть абсолютно холодным, объективным, рассматривать закономерности истории внеидеологично. Сейчас мы этого сделать не можем. Наверное, этот метеорит был настолько сильнее войны 1812 года, насколько метеорит Тунгусский был сильнее Челябинского. Так что здесь, мне кажется, надо ждать гораздо дольше. Пепел не остыл, понимаете. И никто не готов прощать — ни дети победителей, ни внуки победителей, ни сами ветераны. Я думаю, что здесь должно пройти 100 лет, прежде чем… и ещё 100 лет, прежде чем будет написана сколько-нибудь объективная картина войны.

В сегодняшней России, ну, никакое объективное исследование невозможно. Так что не пришло время для такой книги. Поверьте мне, она будет, но… Хотя она, думаю, будет частной, камерной — судьба кого-то из ифлийцев, может быть, например. Видите, даже «Спасти рядового Райана» — фильм, в котором достаточно высока объективность, но и штампов тоже хватает. То есть, видимо, нужен новый угол зрения, а для этого должен завершиться огромный период человеческой истории.

Понимаете ли, эпоха модерна, которая порождала такие сверхкниги, была искусственно прервана. Модерн должен вернуться, потому что такой роман можно написать только в модернистской технике — в технике, когда нет главного героя, сквозного нарратива, а есть чрезвычайная, такая улиссовская пестрота. Вот для того чтобы… Ну, как Уоллес в «Infinite Jest». Для того чтобы написать книгу, состоящую из такого количества разных нарративов (или даже скорее как в «Бледном короле» у него сделано), человек должен обладать всё-таки огромной суммой знаний. Это должен быть сверхавтор. Такой автор пока не родился. И я надеюсь, что в течение, может быть, XXI века мы его всё-таки получим.

bik12

 Вот пишут: «Нам объявлена торговая война». И не только премьер Медведев пишет, а многие.. Послушайте, так вы же всю жизнь говорили, что вы воинственная нация. Так воюйте! Пусть вам объявлена торговая война — так покажите миру то, чего у него нет! Предъявите то, с чем мир не сможет воевать, а в панике задерет лапки и вернется обратно. Только пусть это будет не только автомат Калашникова, а что-нибудь хотя бы сопоставимое с iPhone или Boeing. Ради бога!

Потому что война для России… Вы говорите всегда: «Война — оптимальная сфера». Так что же вы так паникуете, когда вам объявили войну? Война объявлена — радоваться надо! Еще Достоевский писал (ваш любимый, ваш кумир, кумир сегодняшнего патриотизма): «Все мы с началом войны испытываем какое-то радостное чувство». Ну, есть такие извращенные люди, такое больное сознание, которое, чувствуя некоторый резонанс со своей постоянной внутренней катастрофой, при виде войны испытывает радостные чувства. Так что же вы паникуете, когда вам объявили войну? Радуйтесь! Вам война объявлена! Или вы умеете только убивать? Вы попробуйте в войне предъявить еще и некоторые стратегические и интеллектуальные качества. Попробуйте доказать, что вы лучше противника. И тогда, безусловно, война будет для вас сплошным праздником. А поскольку это не так, сильно подозреваю, что и война сильно преувеличена, и воинственность сильно преувеличена.

 Кстати говоря, в драматической трилогии Алексея Толстого, в этом драматургическом шедевре, там польский посол прямо совершенно говорит Ивану Грозному: «Был у нас плохой король — мы выбрали другого». Как?! Как можно выбирать царя? Вот это для Грозного выше всякого разумения. Для него царь — это прямое продолжение Бога.

И вот Иван Грозный, как кажется Толстому, а в особенности, кстати, и Петр Алексеевич, который «заваривает крутеньку кашу» в его знаменитой балладе тоже, — они положили начало этому страшному расколу народа на две совершенно несовместимые его части. Грозный начал, а Петр Алексеевич это дело сильно укрепил. Конечно, отношение его к Петру Алексеевичу было во многих отношениях ироническим.

Он молвил: «Мне вас жалко, 
Вы
 сгинете вконец; 
Но
 у меня есть палка, 
И
 я вам всем отец!..

Но это, впрочем, в шутку, 
Петра я
 не виню: 
Больному дать желудку
 
Полезно ревеню.

Хотя силен уж очень 
Был, может быть, прием;
 
А
 все ж довольно прочен 
Порядок стал при нем.

 Это я все цитирую по памяти, возможны какие-то сбои. Но «История Российского Государства от Гостомысла до Тимашева» тоже сразу врезается в мозг.

И вот что мне кажется очень важным — что Толстой относил себя к той древней, неделимой, единой России, которая существовала до Опричнины, которая существовала до искусственного и до сих пор непреодоленного (и теперь уже, может быть, непреодолимого) разделения. Понятно, что так проще править самодержавно, если одну половину народа все время натравлять на другую, натравливать систематически. Но, между тем, этот способ правления не только самый надежный, но и самый самоубийственный, как ни печально это звучит.

bik2

 «Почему Шпаликов сказал: «Никогда не возвращайтесь в прежние места?»

Почему Шпаликов так сказал — объяснить довольно легко. Он это объясняет во второй строфе:

Даже если пепелище 
Выглядит вполне,
 
Не
 найти того, что ищешь, 
Ни
 тебе, ни мне.

Это как раз говорит о том, что все попытки вернуться — они бессмысленны. Это же касается, кстати говоря, и любой ностальгии по какой-либо эпохе. Советского Союза больше не будет, успокойтесь все. 

Советский Союз в разные годы был чудовищен, бывал омерзителен! Но то, что победило Советский Союз, оказалось хуже Советского Союза. Понимаете? В который раз повторяю: человек, который болен чумой, болен очень тяжело; но человек, который мертв, его положение гораздо безнадежнее. Понимаете? Советский Союз — это был плохой человек. А сегодня мы живем в трупе плохого человека, условно говоря, в трупе, на пепелище отвратительной империи. Да, в ней было очень много отвратительного. Успокойтесь, пожалуйста!
И я прекрасно понимаю, почему вам так нравится ее ругать. Потому что в Советском Союзе, по крайней мере, работал один модернистский принцип, безусловно модернистский: человек не зависит, не должен зависеть от своих изначальных данностей, человек — это то, что он сделал из себя; человек живет не для гедонизма, не для удовлетворения своих потребностей, человек — это то, что он сделал, а не то, что он съел. И вот эта советская мысль — она многим ненавистна, она для многих омерзительна, потому что она стимулирует. А кто же сегодня хочет быть стимулируемым? Кто же сегодня хочет просыпаться? Простая модернистская максима о том, что «человек живет для работы, а не для еды», — ну, кто же с этим готов сегодня мириться?
Совершенно прав Юрий Арабов в своей статье в «Новой газете» (я, кстати, горячо приветствую эту публикацию), когда он говорит: «Оболваненными людьми, людьми, которые развращены бездумным смехом и бессмысленным потреблением, очень легко манипулировать. У этих людей прописью одна проблема. Их невозможно и мобилизовать».
Потому что, да, сегодняшнее российское население, каково оно есть Потому что, да, сегодняшнее российское население, каково оно есть, постсоветское население, расслабленное и в общем лишенное какого-либо стимула к жизни и труду, оно идеально удобно для манипуляции. Оно не умеет протестовать. Оно наркотически зависит от телевизора. Оно страшно вырождается. Но и защищать страну оно тоже не пойдет. Понимаете? Вот об этом-то собственно и речь.
И кстати, когда многие говорят о том, что из России разъезжаются, не надо забывать, что очень многие бегут отсюда, например, в Новороссию тоже в порядке эмиграции, потому что они здесь не могут реализовать свои, как им кажется, бойцовские качества. И они едут их реализовывать туда, причем необязательно бойцовские. Я вполне допускаю, что среди людей, уехавших в Новороссию, находятся не только бандиты, не только те, кто поехал туда что-то отжимать, что-то похищать. Это крайне примитивный взгляд. Туда очень многие поехали за смыслом жизни. Но ведь вопрос в том, что здесь, в России, они никакого смысла обрести не могут.
И это тоже форма эмиграции, как это ни ужасно, — примерно такая же, как попытки очень многих школьников 38-го года сбежать в Испанию, потому что здесь-то главной атмосферой был страх, а в Испании — рыцарство. Так им казалось, так они это понимали. Поэтому одной из форм эмиграции вполне может быть байроническое желание повоевать на чужой стороне. Здесь-то, в России, что делать? И что, собственно, могут эти люди противопоставить сегодняшней энтропии? Была бы машина времени, они бы сбежали в эпоху сериала «Оптимисты», снятого, кстати, насколько я помню, тем же Попогребским. Вот «Оптимисты» — это как раз советская утопия.
Знаете, мечтать о Советском Союзе можно только от очень плохой жизни. Это примерно как в случае Али Феруза эмигрировать в Россию из Узбекистана за свободой, потому что здесь все-таки свободнее. Но сбежать в Россию можно только от такой дикой, такой азиатчины, такой тотальной несвободы, которую не дай вам бог представить.
И поэтому ностальгия по Советскому Союзу у очень многих, ностальгия по поколению «Иду на грозу», которую сейчас будут экранизировать по сценарию Дяченко,— эта ностальгия возникает от чудовищного постсоветского тупика, а не потому, что людям хочется в ГУЛАГ. Ну, как же вы простых-то вещей не понимаете, господи помилуй?!

bik5

Понимаете, сталинский режим… Ужасна была эпоха Сталина, чудовищна, но она породила людей, которые в 39-м году составляли элиту ИФЛИ, составляли «Завтра была война» Васильева, поколение Когана, Кульчицкого, Смелякова не в последнюю очередь. Это люди, сформированные ужасным временем, сумевшие победить в войне и создать оттепель.

Тогда как отвратительная эпоха семидесятых годов, полусвободная, породила половинчатых людей — людей, которые в чём-то мягки, а в чём-то тверды: в отстаивании своих интересов тверды, в отстаивании общечеловеческих ценностей абсолютно конформны. В сталинских шарашках формировались такие люди, как Сахаров и Курчатов, такие как Гинзбург, такие как Ландау или Королёв, а в обществе шестидесятых формировались люди, которые действительно принадлежали к поколению очень половинчатому и очень, я бы сказал, конформному.

Поэтому сегодняшняя эпоха, например, с её абсолютно беспросветным абсурдом и с авторитарным стилем, и с полным моральным падением — она уже формирует ответ на это довольно серьёзный. И этот ответ мы все с вами наблюдаем. Это не только молодёжь. От противного, да? Ещё раз повторю любимую мысль Томаса Манна: абсолютное зло сплачивает людей, имеющих представления о добре. Их временные разногласия становятся вторичны, маловажны.

Вот многие говорят, что Сталин панически боялся войны. Субъективно, лично он, может, и боялся. Но главная драма истории в том, что история действует людьми, а не наоборот. Сталин пытался зайти на большую войну несколько раз, она была ему режиму жизненно необходима. Как правильно совершенно писал Евгений Марголит когда-то в замечательной статье о Гайдаре: «Невроз тридцатых годов нуждался в разрядке. Другой разрядки, кроме войны, не было». И вот похожее, самое точное описание этого невроза дано, кстати, в «Судьбе барабанщика».

Попытки зайти на большую войну предпринимаются в Халхин-Голе, в Испании, в Финляндии, в Польше. Все это пытки развязать войну, в результате которой режим смог бы опять все списать. Война ничто не списывает, война все откладывает. Но отложенная пружина, оттянутая пружина бьет больнее. Поэтому тот же Марголит совершенно правильно говорит о том, что оттепель была запоздалой наградой победителям. Они-то рассчитывали, Пастернак рассчитывал на то, что оттепель настанет сразу после войны. Не вышло. Она была очень кратковременной. Уже в 46-м постановление о «Звезде» и «Ленинграде» всем все объяснило. Другое дело, что, скорее всего, это постановление было ответом на Фултон. Но безусловно и то, что оттепель тогда не состоялась, она была отложена.

То, что режим в финале заморозка почти обречен на внешнюю войну — таков, по-моему, объективный закон истории. В какой степени это сбудется сейчас? Ну, я говорил о том, что в нечетные века, может быть, все происходит тише. Но война сегодня носится в воздухе, ею веет — и отсюда вся эта дикая, непостижимая, агрессивная риторика, которая доводит до такой пены у рта в студии российских программ.

«Случайно нагуглил ваше интервью 2011 года — про скорый крах системы, про точки невозврата, про новое поколение. Грустно это читать в 2017-м. Разочароваться в вас сложно из-за масштаба вашей личности, — спасибо, дорогой. — Но, видать, времена меняются, и «старикам здесь не место».

Ну, как же не место? Конечно, крах системы состоялся. И система спасает себя только за счет внешней агрессии. Неужели это непонятно? Конечно, Крым был прямым ответом не только на Майдан, но и на протесты 2011–2012 годов. Это совершенно очевидная вещь, по-моему. О чем тут спорить? Конечно, состоялся крах системы — и не просто крах системы российской, а крах системы европейской безопасности, как мы ее знали. И мир, в котором мы сейчас живем, — это мир с войной в центре Европы. О чем вы говорите? И новое поколение пришло, и я вижу его на каждом шагу. И поколение этих людей просто еще не так ярко, может быть, заявило о себе.

«Дмитрий Львович, ваши соображения о политике слушаются так легко и понятно, как само собой разумеющееся, но почему-то 85 процентов населения остаются глухи к ним. Они что, мыслят в другой логике?»

Да нет! Что вы? Они тоже слушают, им тоже приятно. Но ведь слушать — одно, а действовать — другое. Они до какого-то момента не действуют. А когда наступит этот момент — мы не знаем. Вот это самое печальное и самое интересное: в России никогда не знаешь, когда переполнится чаша.

bik6

 «Что вы можете сказать о мифе об Эдипе? Каково его значение?»

 Фиванский цикл в целом, фиванская вся легенда имеет три составные части.

Первая — это предыстория Эдипа, который… Как вы знаете, он был сыном Лая. И Лаю предсказали, что сын его убьет. Тогда он приказал сына похитить, ножки ему перебить («Эдип» и означает «опухшие ноги») и выбросить, чтобы он, беспомощный, не смог никуда доползти. Но вышло так, что его подобрали и вырастили — и он спасся.

Вторая часть мифа — это история, как человек пытается убежать от рока. Это миф о том, как Эдип пытается обмануть богов. Боги решили… вернее, было предсказание, фатум, рок решил, что Эдип должен убить своего отца и жениться на своей матери. Это от него не зависит. Эта идея, которая потом отражалась во множестве других текстов, вплоть до лемовской «Маски»: может ли машина перепрограммировать себя, может ли человек избежать предназначения? Каждый шаг на пути Эдипа приближает его к выполнению рокового предназначения. Это очень распространенный, очень эффектный выигрышный сюжет. Это вторая часть мифа.

Ну а третья часть фиванского цикла — это, соответственно, «Семь против Фив» и «Антигона». Это история о том, как после того, как Эдип ослепил себя и с Антигоной ушел, и умер в Колоне, после этого Антигона вернулась — и развернулась борьба за правление Фивами. В результате одни сыновья оказались на одной стороне, другие — на другой. Убили Полиника, а правитель и диктатор Креонт запрещает Антигоне его похоронить. Антигона его, вопреки всему, похоронила — и была или замурована в пещеру, или повесилась, ну, перед тем как ее должны были закопать живой. В общем, это уже «история противоборства человека и закона», простите за цитату.

И в результате, как мне кажется, смысл Фиванского мифа состоит в следующем: главный грех человека — это когда он пытается подменить собой, своей волей судьбу. Судьбы надо слушаться, а закона — не надо. Потому что вот Антигона, которая собственно главная, один из главных античных сюжетов, из ключевых, Антигона послушалась богов, а не закона, послушалась правил души, правил жизни, послушалась человечности, а не навязанного закона Креонта. И вот в этом смысле Эдип — это демонстрация того, что от рока не убежишь, а Антигона — демонстрация того, что от закона, от человеческой интерпретации рока надо бежать и ни в коем случае не надо выдавать закон (закон богов, закон жизни) за регламент.

bik8

 «Говоря о Кафке, вы вскользь упомянули «Превращение», обещали поговорить об этом рассказе, но все разговоры сводятся к «Замку». Ни одна религия не примиряет человека со смертью так, как это делает «Превращение» Кафки».

Ну, видите ли, buster (это я по нику обращаюсь), если вас эта новелла примиряет со смертью, то хорошо. Меня не примиряет. Меня, наоборот, она как-то подводит к состоянию онтологической непримиримости. Кафку можно рассматривать как примирение со смертью, но, по-моему, только от противного: «Да уж, раз такая жизнь, то лучше смерть». Я этого не понимаю. Хотя…

Меня же часто, кстати, почему-то называют бонвиваном — чего я совершенно не понимаю. Люди забыли смысл этого слова. Я совершенно не бонвиван ни в каком смысле. Ну, разве что в том, что я действительно предпочитаю хорошую жизнь (хорошую в нравственном отношении) жизни плохой, то есть бесчестной и безнравственной. Надеюсь. Пока меня под пытками не заставляют жить жизнью дурной, в результате свободного выбора я выбираю жизнь добрую. Конечно, никаким бонвиваном я не являюсь. Другое дело, что я человек по природе своей не слишком мрачный. Ну, простите, так получилось. Поэтому «Превращение» не кажется мне новеллой о смерти. Вот если бы герой был гусеницей, а превратился в бабочку, то тогда бы это примиряло меня со смертью. А если он умер от гнилого яблока в спине — нет, не вижу я здесь пока, к сожалению, ничего примиряющего.

Вот я сейчас, готовясь к лекции про Руссо, все время перечитывал «Исповедь». И мне показалось, что вот есть две главных «Исповеди», которые задали формат исповедания, формат исповедального романа в литературе. Я думаю, что первым автором в прустовской традиции был, конечно, Блаженный Августин. И тут есть две задачи. Одна задача — выписать себя, выговорить себя, сказать о себе всю правду, рассмотреть свой опыт детально. Это задача Блаженного Августина. А есть задача — переписать себя, выдумать себя. Это Руссо, который действительно был, наверное, лучшим имиджмейкером европейской литературы, потому что… Ну, понимаете, при всей моей любви к «Исповеди» (это совершенно гениальный роман воспитания, и конечно, это роман), но я отчетливо совершенно там вижу, где он переписывает себя, где он выдумывает себя.

Поэтому ничего нет дурного в том, чтобы сесть и вот действительно с чистого листа переписать свою жизнь. Такие попытки есть.

Последний шеститомник Черчилля, его гигантская (честно скажу, до конца мной не прочитанная, а прочитанная очень избирательно) «История англоязычных народов» — это попытка объяснить, на каких принципах и правилах стоит англоязычный мир или, как его еще иногда называют, англосаксонский (боже меня укуси… упаси от употребления этого слова!). Англосаксонский мир или, если угодно, англоязычный мир, по Черчиллю, христианский мир, мир Запада — на каких ценностях он может победить фашизм?

Фашизм — это не тогда, когда вы искренне заблуждаетесь. Фашизм — это когда вы всё понимаете и всё равно действуете ложно, потому что вам это доставляет наслаждение; делаете этически сомнительный выбор только потому, что это оргиастическое такое, прекрасное наслаждение, вот избавляете себя от химеры совести. Выход  Хайда из Джекилла всегда сопровождается эмоциями, похожими на оргазм. Это счастье, раскрепощение зла.

Фашизм — это ценности самоунижения, самораскрепощения, радостного падения в хлевную жидкость, это оргиастическое разрешение себе делать абсолютно все что хочется. Англосаксонский мир — это культ самоуважения, достоинства, уважать себя не за то, что ты свинья, а за то, что ты не свинья, быть лучше противника. То есть это попытка сформулировать этический кодекс победителя, попытка понять с религиозной точки зрения, безусловно, почему, казалось бы, при явной слабости христианства христианство оказывается сильнее всего на свете. Книга о христианстве и язычестве

Да, можно сказать, что Черчилль был во многих отношениях открывателем Британии XX века, постимперской, постколониальной Британии как новой территории. Конечно. А кто еще Британию так описал? По-настоящему у Черчилля был один конкурент — это Шоу, который тоже все время пытался ответить на вопрос о том, что же такое Европа.

Главным своим романом Твен считал роман о Жанне д’Арк — «Записки секретаря Жанны д’Арк». Он писал, что «плавал в чернилах», когда писал книгу. Это было для него наслаждение. Мы все помним Гека Финна и в лучшем случае «Позолоченный век» или «Янки при дворе…», а он своей лучшей книгой считал историю Жанны д’Арк. И в это же время о Жанне д’Арк пишет главную свою пьесу (и вообще-то, лучшую пьесу) Бернард Шоу. Их обоих называли циниками, но оба искали душу Европы в ее идеализме, в идеализме Жанны д’Арк. Понимаете? Оба были робкими влюбленными идеалистами. И в этом смысле Черчилль, конечно, написал одну из самых идеалистических книг XX столетия. В ней многие видят апологию Британии, чуть ли не экспансии Британии, но на самом-то деле это глубоко христианская литература — мне кажется, более христианская, чем Честертон. Честертон-то был невротик.

Мне кажется, что полноценной революции в России никогда не было, потому что всегда в неприкосновенности остается главная скрепа режима, его репрессивная составляющая — тюрьмы. В революции всегда главное — это разрушение Бастилии. В России главная духовная скрепа — это страх тюрьмы, потому что, как правильно писал Житинский: «Нам неведома никакая основа этики, кроме страха».

Так вот, разрушение тюрем, упразднение тюремного режима, резкое сокращение количества лагерей в России, упразднение зоны, в которой никого не исправляют, а только создают нечеловеческие условия жизни, — мне кажется, вот это главное. Чем меньше в России будут сидеть, тем больше в России будет от будущего. Мне кажется, что самый страшный страх в России — это тюрьма. Это домашний арест как мягкий вариант. Это арест по экономическим преступлениям, как сейчас делают с несчастным Малобродским и другими фигурантами этого дела (Итиным, соответственно, Масляевой и так далее). Под страхом тюрьмы живут в России все. И Серебренникова этим шантажируют. И Улюкаев сейчас оказался жертвой этой, как он говорит, «провокации». И под тюрьмой постоянно ходит Навальный. 

Пока в России не будут в массовом порядке в огромном количестве разрушены и переформатированы тюрьмы, ни о какой свободе здесь говорить нельзя. Главная утопия, главная идея, с которой надо идти на новые выборы (или, уж если кто-то мечтает о революции, пусть это сделает программой революции) — это упразднение русской тюрьмы как главной скрепы общества. Пока мы не разрушим Бастилию, у нас революции не будет.

Поэтому главная русская утопия сегодня — это избавление от отсидок. Вы посмотрите, какие сейчас идут новости. Все главные новости: против такого-то возбуждено уголовное дело, такой-то суд поместил под арест, такой-то суд рассматривает дело об исчезновении Валленберга. Кроме судов, арестов и иногда освобождений, как вышло с Удальцовым, никаких новостей нет. Вся русская жизнь пропахла пайкой, шконкой, бушлатом, пропахла лагерным духом, понимаете, вот этой страшной сыростью тюремной и этой страшной антисанитарией. Вся русская жизнь пахнет, как у Чехова в «Острове Сахалин», когда запахи гнилой пищи, параши и шинельного сукна смешиваются со спертым воздухом и запахом немытых тел. Это чудовищная клаустрофобия русской жизни!

bik13

Вот с этим надо бороться, понимаете. Никакой Удальцов, никакой Навальный ничего не сделают, пока они пугают оппонентов тюрьмой. Я к Леше Навальному отношусь вполне уважительно, но когда он пишет, что он посадит всех нынешних воров… Понимаете, репрессия посадок не может никого здесь привлечь. Пока народ сам своими руками не разрушит главные тюрьмы режима, ничего не изменится! И именно поэтому я и думаю, что главная утопия, главная идея будущей России — это как можно реже прибегать к тюремному заключению, которое никого не исправляет, которое даже не наказывает, а мучает, пытает, превращает в полную бессмыслицу саму идею государства. Поэтому вот с этой идеей, мне кажется, и надо идти за свободой.

Мне всегда было стыдно спорить о гонорарах за книги, потому что я считаю, что брать деньги за искусство — это как-то стыдно. И я действительно умею зарабатывать журналистикой, умею зарабатывать педагогикой, у меня есть какое-никакое дело в руках. И требовать внимания государства к себе, требовать, чтобы оно мне платило, да на фоне ещё, когда у него такие проблемы — ну, мне казалось как-то это стыдно.

Давайте оценим сегодняшние гонорары не только учёных, а просто российских писателей. Ведь это кошмар! На это нельзя прожить. Когда книга, на написание которой у тебя ушло пять лет, ну, как у меня с романом сейчас… Он не так количественно велик, но надо было долго думать и много читать. Я думаю, что гонорар за современный российский роман сопоставим с суммарным вознаграждением за несколько лекций, прочитанных в Штатах или в Европе. Он сопоставим с гонораром за пять или восемь колонок в глянцевом издании. Ну о чём мы говорим? Понимаете, это, конечно, позор. Да, брать деньги за литературу нельзя. Да, требовать больших гонораров стыдно. А платить литераторам такую ерунду, которую им платят сегодня в России, не стыдно?

Мне, кстати говоря, в одной очень хорошей стране предложили за издание «Оправдания» ну настолько смешные деньги, что я сказал: «Знаете, вот для моего самолюбия проще будет, если вы издадите эту книгу бесплатно. Просто считайте, что я вам её подарил». Потом она принесла, кстати, довольно неплохие роялти. Но вообще, когда получаешь сегодня в России гонорар или где-то в мире, особенно в Европе, где тебя начинают издавать, вот так первое желание — это сделать широкий жест: подарить, запомниться широким жестом.

Кстати говоря, и вашему отцу, и вам я тоже советую не скорбеть по поводу вашей скудной жизни, а как бы гордиться, превратить это в такую интеллектуальную гордость: «Да, мы не снобы, мы не олигархи, мы не потребители, поэтому мы живём вот так». Ведь аскеза, в том числе христианская, — это очень часто именно форма реакции на бедность. Если ты не можешь эту бедность преодолеть — ну, объяви её делом принципа, сделай из неё пьедестал.

. Текст по выступлениям Быкова за июнь-август 2017 г.  подготовил В. Лебедев

 

 

Комментарии

Добавить изображение