Журналистика в античном мире

25-02-2018
  • Glotov_Alexandr
  • Александр Леонидович Глотов  (1953, Норильск) ,   украинский литературовед, журналист. Доктор филологических наук, профессор. Острог, Украина. «Diurnarius – журналист» - Латинско-русский словарь

     Говоря о социально-коммуникативном дискурсе какого-либо конкретного исторического общества, мы подразумеваем непременное наличие в нем средств массовой информации как обязательного канала для передачи этой информации: газет, журналов, радио, телевидения, интернета наконец. Но все названные феномены суть категории сугубо технической цивилизации, где уже существует полиграфия, радиостанции, радиоприёмники, телевизоры, компьютеры. Из чего как бы следует, что журналистика как предметное воплощение социально-коммуникативного дискурса – это примета исключительно нового и новейшего времени. И потому попытка рассмотрения в контексте любой до-технической эпохи явлений, которые предположительно могли бы быть истолкованы как некие СМИ, априори являются антиисторической ересью, искажением объективной реальности и тому подобное. Авторы учебного пособия «История мировой журналистики», в частности, однозначно утверждают: «Исторический опыт развития журналистики не так уж велик: зародилась она в начале XVII столетия в Европе» [1:5].

    Однако существует и другая точка зрения. В частности, И.Л.Михайлин пишет о том, что «история журналистики — сверхсложная отрасль гуманитарного знания. Она шире политической истории, истории литературы, литературной критики, публицистики, истории идей и технологий. Она все эти истории включает в себя» [5].

    А студенты украинских журфаков изучают явления так называемой «протожурналистики античности»: «Acta diurna» на римском форуме, «Коментариус рерум новарум» Цезаря, парламентские вести «Acta Senatus». На досках «Acta diurna populi Romani» разыгрывались подчас драматические истории в стиле чёрного пиара, когда на сенатора Тразеи обрушились санкции императора Нерона, вычитавшего из заметки тогдашнего репортёра информацию о недостаточно почтительном отношении парламентария к властителю.

    Неотъемлемой приметой античной демократии было существование института сикофантов, ведущих свои, так сказать, «журналистские расследования» явных или мнимых преступлений и неплохо живущих с доходов от обладания этой информацией. Античная богиня молвы – Фама, упомянутая у Гомера, Гесиода, Вергилия, Овидия, освящала своим покрывалом как праведных искателей истины, так и своекорыстных охотников за личным благосостоянием.

    В монографии с весьма интригующим названием «СМИ в Древней Греции» Коринна Куле создает отнюдь не модную ныне альтернативную версию античной истории, в которой папарацци интервьюируют Сократа или подглядывают за интимной жизнью Эсхила. Конечно, пока не изобретена машина времени и нет возможности быстренько на уикенд съездить в гости к Платону, приходится доверяться исключительно письменным артефактам, но здравый смысл как опора любой гуманитарной науки подсказывает нам, что ни у Перикла, ни у Октавиана Августа не было прикормленных телеканалов, создающих требуемое общественное мнение.

    Но кто-то же это общественное мнение создавал. Кто-то ведь формировал публичную оценку тех или иных социальных факторов. Взаимоотношения между различными слоями населения были всегда, вне зависимости от уровня технического развития общества. Эта сфера принадлежит к разряду всеобщих и вечных. Как религия. Как любовь. Как инстинкт самосохранения, в конце концов. Бубен шамана или микрофон проповедника, любовная записка на берёсте или на экране новомодного гаджета, дубина в руках или кнопка в ядерном чемоданчике – суть одинакова. Первым журналистом был змей в райском саду: он позволил себе усомниться в однозначности законодательного акта и предложил провести по этому поводу социологический опрос. Так началась история человечества.

    И не важно, что, как пишет Куле, «поэмы (Гомера)…отражают цивилизацию, не знавшую письменности»[3:22], главное, что они фиксировали цивилизацию, построенную на Слове. На коммуникации, на системе взаимоотношений: между людьми и между богами, между своими и между чужими, между прошлым и будущим. Мысль изреченная еще не стала ложью, она еще правила судьбами людей.

    Речь, разумеется, не идет об абсолютной идентификации текста художественного и медиатекста, и даже, как замечает Элеонора Шестакова в монографии с красноречивым названием «Теоретические аспекты соотношения текстов художественной литературы и массовой коммуникации», «речь не идет об общих истоках возникновения словесности из синкретического по своей сущности древнего культурного сознания, живущего мифом» [6:22], поскольку «два ведущих типа словесности, которые за этот длительный период сосуществования проявляли неоднократно интерес друг к другу, вступали в сложные и принципиально неоднозначные отношения» [6:22].

    То, что в одном виде текста является функцией основной, в другом может претвориться в функцию факультативную. Но ведь это же можно говорить и при анализе текста сугубо художественного, текста эстетически наполненного, но в одном случае – относящегося к одному роду литературы, в другом – к иному.

    И тогда то, что у писателя было эмоцией, порывом, лично прочувствованным намерением, у публициста превращается в профессию – и бытописатель становится репортёром.

    И во множестве феноменов античной культуры отчётливо просматриваются тенденции к освоению функций медийного текста, к решению социально-коммуникативных задач средствами эстетически выраженного художественного произведения.

    Например, ораторская публицистика Демосфена и Цицерона была, с одной стороны, несомненной литературой в контексте традиций античного публичного слова, к которым принадлежала в равной мере и античная драма как искусство сугубо публичное.

    Но с другой стороны она выполняла не менее выразительную общественно-регуляторную функцию, взывая к социальной справедливости, борясь с актуальными диктаторами (Демосфен – с династией Македонских, Филиппом и Александром, Цицерон – с Гаем Юлием Цезарем и Марком Антонием). Особую драматическую роль в их творческом облике играло единство слова и дела, они пошли до конца, отстаивая истинность высказанного мнения даже ценой жизни.

    Они могли писать и произносить речи о политике и экономике, о текущей литературе и моральном облике правителя. Эстетический ранг этих текстов настолько высок, что они до сих пор изучаются как образцовые кальки логически, психологически и риторически совершенной суггестии. И одновременно именно их тексты формировали общественное мнение, и формировали не потому, что они были знаменитыми полководцами или государственными деятелями (хотя ими они тоже были), не потому что они были богаты или знатны – нет, потому что они были эстетически убедительны, логически непревзойдённы и психологически доверительны. Мастер слова мог проиграть свою личную битву за жизнь, но он обязательно выигрывал войну за дело, во славу которого он эту жизнь положил, создав тем самым вполне определённую социально-коммуникативную концепцию. В этой концепции личность стоит выше социума, потому что социум складывается из личностей. В этой концепции личность создаёт социум, правит им, выправляет его, если надо – и это, полагаю, главное завоевание всей античной культуры.

    Общество формируется и крепнет только в процессе единения, в ходе образования общего менталитета – это аксиома. Она касается и античного общества. Поэтому нет ничего удивительного в том, что писатель как сын своего времени может озаботиться определенной актуальной проблемой и создать литературный текст, несущий прозрачный социальный заказ.

    И вот некий эпический поэт эпохи восстановления и возрождения утраченной в битвах былых веков национальной идентичности решает собрать воедино под эгидой одного сюжета ключевые фигуры этнического мифа. Сюжет – некая победоносная война, благодаря которой мы как нация стали перспективны и плодотворны, а будем – еще более того.

    Поэт знает, что в той войне всё было очень непросто, и свидетельств неоднозначности этой баталии осталось множество, и скрыть их невозможно. Но на то он и поэт, решает он, чтобы убедить читателя, что войну мы всё же выиграли. И поэт пишет «Илиаду». В которой мужественные легендарные ахеяне десять долгих лет добираются до злополучной Трои. Потом снова десять не менее утомительных лет проливают кровь вокруг неприступных стен крепости. Потом Ахиллес жестоко убивает Гектора и зверски издевается над его телом. И всё – мы победили и враг бежит. Как хотите, но это явная пропагандистская агитка.

    Особенно отчётливо это видно по второму тому эпопеи – «Одиссее». Победоносный маршал коалиционных войск, благодаря хитроумию которого ахеяне, не вместившиеся в первый том, вместились в троянского коня и разгромили таки Илион, возвращается домой. Автор прилагает титанические усилия для того, чтобы отвлечь читателя от того факта, что от черноморского побережья Малой Азии до острова Итака малой скоростью на прогулочной яхте – неделя ходу. Тем более – для победоносного маршала. Одиссей кружит по Эгейскому морю снова этих заколдованных десять лет. Десять проклятых лет шляются по морям и остальные герои-победители. И далеко не все приплывают в родную гавань. С большим трудом, в лохмотьях подкрадывается к родимому порогу и царь Итаки. С тем чтобы в пароксизме ярости перестрелять как зайцев ни в чём не повинных соискателей руки скорбной Пенелопы, даже не узнавшей через тридцать лет разлуки в бродяге законного мужа.

    Автор, которого позже назвали Гомером, так увлёкся рассказыванием всевозможных чудес света, которыми полон любой национальный фольклор, что малость подзабыл сверхзадачу – воспеть национального героя. Мастер-повествователь, норовящий поразить воображение читателя своим искусством, борется здесь с агитатором-пропагандистом, решающим совершенно конкретную задачу – объединить в одну семью всех эллинских богов, выстроить понятную и логичную иерархию небесного воинства, благодаря чему гармонизируется религиозное и социальное сознание нового эллина, вдохновлённого славными историческими победами легендарных героев былых времён. Если кто-то скажет, что такие художественные произведения не нужны в любой национальной литературе, или что таковых опять же в любой национальной литературе нет – то позвольте вам не поверить.

    Гомер был первым в ряду как создателей национальных художественных энциклопедий, так творцов этнической ментальности. Надо только осознавать, что сам автор не разделял свои ипостаси, а мы, как и положено исследователям, абсолютизируем и схематизируем эти неразделимые в своей эстетико-социальной сути свойства.

    Столь же адекватны были классики и римской литературы.

    Квинт Гораций Флакк, юный гений, покровительствуемый могущественным Меценатом эпохи не менее могущественного Октавиана, практически с самого начала своего творческого пути знает, кого хулить в «Сатирах», а кого прославлять в «Одах».

    Публий Вергилий Марон, набив руку на «Буколиках» и «Георгиках», совершил главное дело своей жизни – создал национальную легенду о достойном возникновении гордого римского народа. Основатель римлян не мог не быть анти-греком, это было очевидным политическим вектором, и он стал им: троянец Эней преодолел все мыслимые и немыслимые преграды – и теперь римлянам есть на кого равняться.

    Третий из золотой триады – Публий Овидий Назон – пострадал именно из-за того, что возомнил, что поэту достаточно быть поэтом. Нет, сказал император Август, поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан. И сослал его на холодный жуткий север – южное побережье Чёрного моря, мучиться и осознавать, что статус слуги народа всегда выше статуса вольного художника.

    Естественно, история античной литературы не сводится исключительно к противостоянию и взаимодействию основных видов произведений словесности. Поводов для обращения к ней неизмеримо больше, как чисто художественных, эмоциональных, так и прагматических, психологических и образовательных. Античный мир видимо потому и продолжает которое столетие подряд быть почвой для взращивания сколь угодно разнообразных и социальных, и эстетических идей, что содержит в себе практически все версии как художественных, так и социально-коммуникативных текстов.

    Литература

    1. Беспалова, А.Г., Корнилов, Е.А., Короченский, А.П., Лучинский, Ю.В., Станько, А.И. История мировой журналистики. / А.Г.Беспалова, Е.А.Корнилов, А.П.Короченский, Ю.В.Лучинский, А.И.Станько. – Москва – Ростов-на-Дону: Издательский центр «МарТ», 2003. – 432 с.
    2. Гаспаров, М.Л. Гомеровский эпос.// История всемирной литературы: В 9 томах. — М.: Наука, 1983— Том 1. — 584 с. – С.316-328.
    3. Куле, К. СМИ в Древней Греции: сочинения, речи, разыскания, путешествия. / Пер. с франц. /К.Куле. – М.: Новое Литературное Обозрение, 2004 г. – 256 с.
    4. Матвейчев, О., Беляков, А. Троянский конь западной истории. /О.Матвейчев, А.Беляков. – СПб.: Питер, 2014. – 224 с.
    5. Михайлин І.Л. Історія журналістики та проблеми її вивчення. Уроки одного підручника. – https://kharkiv-nspu.org.ua/archives/3703
    6. Шестакова, Э. Г. Теоретические аспекты соотношения текстов художественной литературы и массовой коммуникации: специфика эстетической реальности словесности Нового времени./Э.Г.Шестакова. – Донецк: Норд-Пресс, 2005. – 441 с.
Комментарии
  • Червона Калина - 25.02.2018 в 21:21:
    Всего комментариев: 269
    Хорошая статья. Познавательная. Идут века, а суть СМИ мало меняется.
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 0

Добавить изображение