Час быка

Беспрецедентность нынешней ситуации — она в диком совершенно сочетании комического и ужасного. Комическое преобладает, потому что вот эта история с Рыбкой. Это гротеск абсолютный. Такой же гротеск — эта ситуация с аргентинским кокаином и с такой самоотверженной и опять-таки совершенно гротескной позицией Марии Захаровой, которая с каждым новым обращением глубже и глубже себя зарывает. Но я смотрю за этим тоже с некоторым эстетическим восхищением.

Вот эта беспрецедентность ситуации дает уникальный опыт наблюдения. Но не следует думать, что смешная ситуация и закончится тоже смешно. Нет, она может закончиться страшно. Послание Владимира Путина Федеральному Собранию показывает довольно наглядно, что война была и остается единственным выходом из национального невроза и единственным решением всех проблем. Много истерики, много самоподзавода и в послании, и вокруг него. Вот эта формула абсолютного ресентимента… Помните, у Ницше в «К генеалогии морали» есть такой образ — ресентимент как мораль рабов. «Мы самые лучшие, поэтому нам хуже всех». Такой вот «сладкий сок унижения», как говорит Достоевский в «Записках из подполья».

«Нас с 2004 года, — непонятно, почему с 2004 года, — нас с 2004 года никто не слушает, а вот теперь мы заставим себя слушать, у нас есть вот такая вот ракета». Во-первых, никакая ракета никого не заставляет слушать. Слушают вас, когда вам есть что сказать. А когда вы просто трясете ракетой перед всем миром — ну, это такой своеобразный ядерный эксгибиционизм. Но это, к сожалению, не повод для того, чтобы вас услышали.

Конечно, это послание войны. Совершенно очевидно, что ориентация — вот она действительно на постоянное извлечение новых и новых неврозов, новых и новых невротических реакций. Нельзя брать Крым каждую весну, к сожалению, поэтому придется, видимо, создавать более и более насыщенную атмосферу осажденной крепости, все время подчеркивая, что у нас кругом враги, поэтому нам необходим сильный лидер. Это прием настолько наивный, разводка настолько идиотская, что все ведь понимают ее суть. И никому даже и в голову не приходит, что Владимир Путин искренен или его слушатели со своей овацией искренние. Все понимают все.

Вот это, кстати, тоже еще одна особенность текущего момента. В тридцать девятом году были люди, которые верили в то, что Сталин — гений и Сталин — бог. Сегодня таких наивных людей нет, и все понимают цель этого предвыборного и послевыборного ажиотажа. Всем ясно, что единственный… Знаете Джонстаун? Все это уже было. Там история-то именно была в том, что главный герой удерживает секту в постоянном повиновении именно потому, что все время говорит: «За нами сейчас…». Все время говорит: «За нами сейчас придут, нас арестуют, нас захватят». И в результате в Джонстауне происходит массовое самоубийство — все травятся клубничным сиропом (клубничным сиропом, в котором разведен цианид). И Джонстаун становится одной из самых громких — действительно, уж чего добились, того добились — и самых травматичных тоталитарных сект. Все-таки там девятьсот человек погибает.

Вот здесь та же история. Но они извлекают, все отлично понимая, они извлекают сок из этого положения, им нравится испытывать эти чувства, поэтому их, конечно, заводит послание Владимира Путина. Да, еще раз говорю, это послание, ориентированное на катастрофу, на ее неизбежность. Но если вы не хотите жить в обстановке ресентимента, в обстановке постоянного нагнетания ужаса, лучшее, что вы можете сделать — это уехать. Это, конечно, в случае ядерной катастрофы вас вряд ли спасет. Но тогда уже вообще, кроме Австралии, мало кто спасется. Да и за Австралию я бы не поручился. Но при этом вы, находясь здесь, получаете бесценный материал для наблюдений.

Вот, кстати говоря, мне пишет Леонид.  «История с ракетой на ядерном двигателе так же трагикомична, как и все прочее, вами уже упомянутое. Говорю как физик-ядерщик с 45-летним опытом работы. И таково же мнение российской международной общественности ядерной. Мы сегодня обсуждали и покатывались от смеха цельный божий день. Похоже, что про возможность создания такого двигателя напел Путину Ковальчук. Если хотите, можете процитировать это письмо, не ссылаясь на мое авторство».

Да, вы меня чрезвычайно утешили. Значит, я с радостью подчеркиваю, что сколь бы ни был абсурден абсурд, конец его — это все равно конец мрачного периода и огромное счастья, огромный поток света, который сюда хлынет, вот этот солнечный загар, который гарантирован целому поколению. И этому поколению предстоит Россию возводить из идеологических руин, возрождать. И я очень счастлив, что оно у нас уже есть.

Второе, что мне кажется важным в этой ситуации и что вас может излечить от вашей, стало быть, социальной депрессии. Вот мне недавно задали вопрос: «Что вас больше всего потрясло в литературе за последние пять лет?» Меня больше всего потрясло (не буду лгать) количество людей, именно среди писателей, которые, отлично тоже все понимая, восторженно поддержали «крымнаш». Но это глубоко укоренено в писательской природе. И роман с властью, который у писателя неизбежен, потому что писатель — такая альтернативная власть, ему надо выстраивать какие-то отношения с властью официальной. И конечно, ресентимент, который писателю, вообще-то, присущ. Понимаете, ведь та система ценностей, которая нам сегодня навязана в качестве официальной, комплекс подпольного человека — это в масштабах государства ужасно, а в масштабах личности это вполне себе креативно и даже может вызвать, как мы знаем по тому же Достоевскому, по «Запискам из подполья», это даже может приводить к появлению очень талантливых текстов.

Я стал замечать писателей, поэтов, лириков, для которых именно такое самоуничижение было источником творчества очень могучим. «Вот меня никто не знает. Я последний. Я самый лучший, поэтому меня все травят». Кстати говоря, у молодого Лермонтова можно много найти таких вещей. И это в общем нормально. Точно так же, как и когда Блок пишет «Есть еще океан после катастрофы «Титаника» или радостно приветствует большевистский переворот — ну, это поэтически очень понятно. Помните, как Пушкин писал о Польском восстании: «Поэтически поляков очень жаль, но политических их надобно бы поскорее удушить». Вот Пушкин делал такую разницу, такое различение, хотя сам при этом, к сожалению, не удержался и написал «Клеветникам России». Но то, что для поэта такие вещи соблазнительные — это безусловно.

Поэтому отнеситесь к происходящему, как к уникальному проявлению творческой потенции, к извращению творческой потенции. Поэта очень легко завербовать, потому что можно сыграть на его поэтических чувствах, поэтических ощущениях. Это довольно надежная вещь. Поэтому ситуация бесценна как повод для изучения всяких психологических механизмов. Вы действительно находитесь внутри литературной очень ситуации. И это тоже должно вам внушить некие — ну, как бы сказать? — некие мотивы тут жить.

И третье, что мне представляется очень важным. Вот у меня были такие стихи (пока на печатанные) о том, что я очень бы хотел быть Самойловым в сорок пятом году, я очень бы хотел быть лейтенантом, который освобождает Европу, который идет через Польшу, влюбляется в прекрасных полячек, который рискует погибнуть, но уже понимает, что сейчас вот будет победа. Лейтенантом в пяти минутах от победы я очень хотел бы быть. Но для этого пришлось бы прожить и сорок второй, и сорок третий, и ужас сорок первого. То есть этого не будет без кошмара войны.

Так вот, для того чтобы пережить счастье освобождения, катарсиса, стремительного восстановления страны, падения всех этих идолов, ну, надо сначала пережить трагический абсурд, пережить мрачный гротеск, в котором мы живем сейчас: всех этих рогозинских исчезающих родственников, исчезающего Твиттера, и всего этого смешного вранья, и всех этих захаровских пылких, таких грозных и одновременно очень беззащитных обращений, и всех этих вооружений, которыми трясут. Все это надо пережить. Но наградой за это будет колоссальная радость освобождения, просвета.

Я раньше думал, что только после очень значительных правителей наступают такие значительные и прекрасные оттепели. Нет. В общем иногда падение совершенно абсурдного, гротескного такого образа мыслей, его кризис способен привести к колоссальному раскрепощению культуры. Вот все эти травли Серебрякова, о котором я уже говорил, арест Серебренникова, система идиотских абсурднейших запретов, которые сейчас на всем, — это, конечно, абсурд и гротеск. Но когда это падет, радость будет настоящей. Вот я как раз написал сейчас о том (это одно из моих любимых последних стихотворений, грех сказать), что повод может быть второсортный, но радость будет самой что ни на есть… Восторг будет.

И вот чтобы дожить до этого восторга и пронаблюдать его изнутри, чтобы как бы быть озаренным этими лучами, стоит проходить через эту ночь. Ведь обратите внимание, что… Мне, кстати, Вознесенский в интервью об этом говорил: «Мы пережили оттепель, которая была для нас вообще даже не мировоззренческим событием, не идеологическим. Но после того, как отвалили от нас эту плиту, все так вздохнули, что этот кислород поит, насыщает нашу кровь до сих пор. Мы попали под совершенно волшебный купол света и с этим до сих пор живем».

Поэтому жить в России сейчас стоит ради того, чтобы увидеть… Ну, вот как Навальный называет «прекрасной Россией будущего». На самом деле, конечно, она будет далеко не факт что прекрасной, но мы увидим изнутри потрясающую смену парадигм. Эта смена парадигм, этот крах огромного числа идиотов, поставивших на вот эти мрачные времена, и смену их на замечательных новых людей. Для того чтобы это увидеть, наверное, стоит родиться. А то, что вы это увидите — это совершенно несомненно.

Но мы сидим сейчас, понимаете, вот в темном зале, где показывают очень страшный журнал. Была такая практика — показ киножурнала перед сеансом. Но этот журнал — он конечен, он скоро закончится. И кстати, я должен сказать, это последний такой журнал. Дальше уже пойдет довольно радостный фильм, в котором у всех будет… Доживем ли? Ну да, доживем, конечно. Многих, конечно, успеют за это время пересажать, убить и растлить, но надеюсь, что не в такой степени.

Первым отстрелялся Владимир Соловьев с «Миропорядком-2018»: тут есть претензия на интеллектуальность, яйцеголовость – такую, знаете, генштабистскую, прохановскую, геополитическую, но с претензией и надуванием щек. Соловьев изо всех сил показывает, что он поддерживает серьезный разговор; что Путин высказывает мысли; что он рожает концепцию нового миропорядка – хотя в действительности он повторяет азы пропаганды, причем даже не советской, а немецкой, определенной эпохи.

Затем высказалась Меган Келли – назначенный Кремлем «наш человек в Америке», с ней Путин более откровенен, поскольку она, во-первых, красивая, а во-вторых, иностранная. Как не предпочесть ее отечественным пропагандистам, некрасивым и своим? Она работает профессиональнее, тоньше, убедительнее – то есть разоблачает Путина ровно так, чтобы ему это нравилось.

Наконец, грубее всех – как и положено – сработал Андрей Кондрашов в фильме «Путин»: эта доверительная грубоватость при задавании вопросов... типа «Дерзну спросить: а не слишком ли вы хороши для этого ужасного мира?!» Здесь все грубо: и разговоры с осчастливленными гражданами, и восторженные иностранцы, и подобострастные соратники; но это стиль такой – «Да! Плохо! Но можем себе позволить». Стилистика самого Путина – он в последнее время тоже перестал стесняться и уже не притворяется цивилизованным. Не любили вы нас беленькими – теперь полюбите черненькими. Ха-ха-ха!

Кто победил в этом соревновании? Александр Халдей, эксперт информационного агентства Rex, чьи колонки активно перепечатываются на пропутинских сайтах. Прочтите, например, его колонку «Я не дипломат и потому скажу прямо»: погуглите, не пожалеете. Это голос позднего путинизма, грядущего шестилетия. Это уже ничем не прикрытая пропаганда войны и, более того, мирового господства. Это вам не Сталин, использовавший интернационализм хотя бы для прикрытия. Это откровенней Геббельса. В другое время его бы одернули, чтобы слишком далеко вперед не забегал, но сейчас повысят, вот увидите.

Нас ожидает прекрасное, тем более светлое будущее, чем более темна эта ночь перед рассветом. Не знаю, как-то справился ли я с вашей депрессии или нет. Россия сейчас — она оптимальнее, еще раз говорю, для людей, которых интересует антропология. Для людей, которых интересует нормальная частная жизнь, она, конечно, травматична. Поэтому решайте, как вам больше нравится.

По материалам "Собеседник" и Эхо  Москвы подготовил редактор.