Ровесник Высоцкого (к 80-летию Ал. Дольского)

Нам несказанно жаль,
Когда в пустых лесах
Негромко и случайно
Из дальнего окна
Доносится рояль.

В песне Александра Дольского «Март. Сумерки», датированной 1969 годом (позже этот текст полностью вошел в роман в стихах «Анна» [XI, 34]), есть слова:

Как в сумерки красив весенний синий снег!
Стальные облака краснеют по краям...
Ты, Время, не спеши, останови свой бег,
из дальнего окна доносится рояль...

Вот такой конфуз. И что из него следует?

Первое. Очевидно, на первый взгляд, что хронологический приоритет за Дольским. И тогда это называется «плагиат».

Второе. Очевидно, что, по теории вероятности, если миллиард пресловутых мартышек посадить за пишущие машинки, то рано или поздно они наберут текст «Гамлета». То есть, это  – случайное совпадение.

Но, даже не зная ответа на загадку (спрашивать у Александра Александровича я не рискну, а у Юрия Иосифовича уже и не спросишь), предполагать, что в 1978 году известный московский поэт, композитор, журналист, сценарист, актер, основоположник в конце концов феномена авторской песни Юрий Визбор тупо слямзил у Александра Дольского, известного в узких кругах гитариста из Свердловска, впрочем, уже живущего в Ленинграде и готовящего к выходу первую пластинку «Исполнение желаний», строчку из песни – я не стану. Язык не повернётся.

Остаётся предположить невероятное: эффект самопишущей пишущей машинки. Которая взяла – и сама написала именно это сочетание слов: «Из дальнего окна доносится рояль».

У Дольского песня называется «Март. Сумерки», но в тексте – «А вот капелью нот запричитал апрель». А марта нет. И у Визбора – «Апрельская прогулка».

Есть еще вариант: это и не Визбор, и не Дольский. Они оба пали жертвой наступающей эпохи постмодерна, в которой всё – одна сплошная скрытая цитата, и ничего, кроме взаимного цитирования, в литературе вообще нет. И нет ничего оригинального, есть только недостаточная эрудиция читателя, который не знает происхождения той или иной части текста. И тогда это называется «реминисценция».

Все стихи однажды уже были.
Слоем пепла занесло их,
слоем пыли
замело,
и постепенно их забыли –
нам восстановить их предстоит –

написал в 1979 году Юрий Левитанский. И не исключено, что он прав. Просто в случае с Визбором и Дольским закон исключённого третьего сработал в критической близости по времени.

И на самом деле это вообще такой символ неизбывной тоски бродячего менестреля всего лишь с гитарой за спиной по солидному стационарному инструменту: «Клавиши, клавиши! Это вам не три струны…»

***

Будем считать, что это был такой самоэпиграф к статье, которую я назвал «Ровесник Высоцкого». В котором уже есть этот контекст братства бардов, с одной стороны, и неминуемая аура иерархии тех же бардов – с другой. Потому что сравнивать Высоцкого с Дольским я не собираюсь. Они не были знакомы. У них практически нет общих тем творчества. Они вообще из разных вселенных. С разной судьбой. С разными слушателями и читателями.

Но была у Дольского такая легкомысленная песенка – «Прогулочные куплеты». Ни на что не намекаю, но персонажей в ней зовут – Саша и Володя:

А Саша с Володей
В прикид не по моде
Но видно по мордам,
Что нежные.

А еще при жизни Высоцкого в 1976 году Дольский пишет «Посвящение Владимиру Высоцкому»:

Мне приснился Владимир Высоцкий 
как пророк, как щемящая суть. 
И пронзил он надрывом высоким 
мою мерно дышащую грудь…

…На подмостках судьбы и театра 
исступленно хрипит на весь свет 
осужденный на жизнь гладиатор, 
обреченный на вечность поэт.

Не Пушкину, не Байрону и даже не Шекспиру посвящение, а своему современнику и ровеснику. Который, я думаю, так и не узнал даже об этом торжественном акте.

Я уже както пытался себе представить Высоцкого, перешагнувшего свой сакральный возраст. Высоцкого постсоветской эпохи. Высоцкого «лихих девяностых». Высоцкого нынешнего. И оказалось, что это невозможно.

А вот его ровесник Александр Дольский в 1980м, в год смерти Владимира Семеновича, по сути, только начал.

Больше того, сегодня, в 2018 году, писать литературнокритический, то есть – рекламный, материал по поводу песен Александра Дольского, встречающего своё 80летие, бессмысленно. Те, кто в 7090е годы не слушал Дольского – слушать его уже не будут. А пересказывать песни своими словами – это «Сара напела». Безнадёжно.

Поэтому мои заметки не имеют литературоведческого характера, но призваны показать загадочность и мистичность поэта и музыканта. Взгляните на картину «Листающий облака» кисти сына поэта, Павла Дольского – и проникнитесь метафизичностью образа Барда. Да-да, с большой буквы.

При всей своей лихости и отчаянности Владимир Высоцкий ни разу ни в одной песне не покусился на прямое отрицание Власти. Не потому, что храбрости не хватало, а потому, что он не отделял себя от нее. Власть могла быть актуально плохой, но у нее – те же самые недостатки, что и у поэта. «Я всё равно паду на той, на той единственной Гражданской. И комиссары в пыльных шлёмах склонятся молча надо мной» – эта заповедь от Булата Окуджавы была нерушимой и для Высоцкого. И от этого пафоса рыдали поколения советских людей.

Но вот песня Дольского «Уходите» 1988 года:

 Предчувствуя горечь гонений 
на грани гражданской войны 
от имени всех поколений 
скажу я владельцам страны: 
 
… Господа коммуноверцы, 
вы не любите России, 
вы ее убили в Сердце, 
овладев в грязи насильно.
 
… Ваше долгое правленье 
рушит души, рушит стены... 
Только мерзость запустенья 
входит в дом наш постепенно.

Конечно, Высоцкий был истинным Поэтом, и обойти боль противоречий между Певцом и Державой не мог. Потому и писал в «Охоте на волков»:

Рвусь из сил и из всех сухожилий,
Но сегодня –  опять, как вчера, –
Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера.

Но он же в этом же тексте точно для себя определил степень допустимой конфронтации:

 Волк не может нарушить традиций.
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали –  Нельзя за флажки!

Но я обещал не сравнивать – и не сравниваю. Потому что у Высоцкого даже не образ, а крик души. Отождествить себя с диким зверем – просто, а вот как соответствовать амплуа? А у Дольского иной вид гражданского мужества – прямо, без иносказаний, выразить общественный протест:

 Уходите, уходите
по разбросанным каменьям.

На это тоже надо было решиться. Не имея ни всесоюзной славы, ни международного признания, сказать  власть имущим: «Уходите, уходите от ветрила, от кормила».

«Сила слов», «слов набат» (В. Маяковский) – и в самом деле сила. Чтоб далеко не ходить и оставаться в контексте бардовской песни, достаточно вспомнить Александра Городницкого, написавшего в 2007 году песню «Севастополь останется русским»:

 Что сулит наступающий год?
Снова небо туманное мглисто.
Я ступаю в последний вельбот,
Покидающий Графскую пристань,

И шепчу я, прищурив глаза,
Не скрывая непрошеной грусти:
– Этот город вернется назад –
Севастополь останется русским!

Песня-провокация, сработавшая спустя семь лет, будь она трижды неладна, как мина замедленного действия, в сознании крымчан, ставших таковыми в своё время по воле лучшего друга всех малых народов Советского Союза. Последствия, как известно, тянутся до сих пор.

Как мало, оказывается, нужно, чтобы взять – и перечеркнуть сотни песен, десятки книг и фильмов, любовь миллионов слушателей. Это называется «плюнуть в некролог».

***

Александр Дольский – русский поэт. Музыка же национальности не имеет. Родился в артистической семье, поэтому вызывающе закончил технический вуз и чуть было не стал кандидатом наук.

Опять же не берусь за даже краткий биографический очерк, но одну запятую в нём хотелось бы отметить.

Отец, который, судя по воспоминаниям поэта, подтолкнул его на музыкальную стезю, был, очевидно, выдающимся артистом оперной сцены. Самарский и Екатеринбургский оперные до сих пор вспоминают его арии.

И еще один вроде не имеющий никакого значения момент. Родился Александр Викторович Дольский в городке Анна ныне Воронежской области. Я пытался пошуршать по райцентру с шестнадцатью тысячами населения на предмет поиска родственников. Несмотря на знакомства в местных правоохранительных органах поиски окончились безрезультатно. Что означает – крепких давних корней семья Дольских на Воронежчине не имеет. А название городка – красивое, но странное. Есть местные легенды о неких «Аннах» в истории города, но рядом течёт одноимённая речка, имя которой потюркски «ана» означает «ольха». «Ольховка» в общем.

Александр Александрович к малой родине родителя отношения не имеет. Скорее всего – и не бывал там. Что там смотреть?

Но вот роман в стихах написал. Согласитесь, для литературы, особенно – русской, случай неординарный. «Евгений Онегин» Пушкина, «Пан Тадеуш» Мицкевича, «Спекторский» Пастернака, «Маруся Чурай» Лины Костенко – не так уж и длинен перечень явлений, достойных упоминания.

А роман Дольского называется «Анна». Есть персонаж с таким именем в романе, но отнюдь не ключевой. И звать героиню в принципе могли как угодно, не принципиально. Роман писался долго, насыщен событиями, оснащён песнями, уже имеющими собственную биографию, в общем – полновесное такое творение. А почему «Анна»? А потому. Потому что речка такая есть, протяжённостью 22 километра, правый приток Битюга в бассейне Дона. А может потому еще, что у Есенина есть «Анна Снегина», а у Пушкина и Тирсо де Молины визави Дон Жуана – донна Анна. Не говоря уже об Анне Карениной, Анне на шее и Анке-пулемётчице. И городке Анна, откуда пошли нынешние Дольские.

***

Но это – нынешние. Воронежские краеведы мельком упоминают, что Александр Викторович происходит из духовенства. И что его брат служил в Одесской опере. И вся генеалогия.

Но у Александра Александровича есть несколько песен, объединённых в так называемый «польский цикл»: «Вариации на тему Шопена», «Пани Барбара», «Здравствуй, Польша»…

И что-то постоянно как бы недоговаривает поэт, намекает и боится признатся:

Здравствуй, Польша! Сколько лет
                                                      я мечтал об этой встрече...
И небес неяркий свет,
                                                      и костелов старых свечи
будят память крови древней, и всплывают лица,
речи, жесты, платья, кружева манишек...
Вишневецкийкнязь в седло татарское садится
и, усы расправив, в юный лоб целует Мнишка.

 Да-да, князья, графы, костёлы и прочая романтика – «будят память крови древней». А почему, спрашивается? А потому что есть хорошо известный в истории Польши, Великого Княжества Литовского и Украины княжеский род Вишневецких. Не менее известный там же дворянский род Мнишеков, а некоторые из них, как известно, засветились и в истории Московии. Ну и что из того, опять же спрашивается?

А то, что есть в тех же землях княжий род Дольских. Да, именно на землях тогдашнего Великого Княжества Литовского, в местечке Дольск, ныне Любешовского района Волынской области. Родовое гнездо, можно сказать.

Александр Александрович, можете навестить и разведать. Правда, на месте бывшего княжеского замка – центральная усадьба коллективного сельскохозяйственного предприятия (КСП) «Полесье». Зато граница с Беларусью рядом.

И родословная неплохая. Самый знаменитый – Ян Кароль Дольский, кстати, отчим Януша Вишневецкого. А жена его – кстати, Анна, была кумой не комунибудь, а самому гетману Ивану Мазепе. Там довольно тёмная история, но поговаривают, что у них и роман был, и посредничала Анна Дольская во взаимоотношениях Мазепы с Карлом XIIм. Да, с тем самым, у которого конфликт был под Полтавой с царём Петром. А вы говорите – «кружева манишек». А чтобы окончательно устаканить исторический антураж, то напомню, что в Вишневце, родовом поместье основателя Запорожской Сечи, бывал позже Оноре де Бальзак и назвал дворец «малым Версалем». Погорячился француз, не без того, но не так уж и преувеличил.

И это всё о Дольском. Потому что все мы состоим не только из нашего личного прошлого и настоящего, но и наших пращуров также.

Вот, слово я сдержал, литературной критики тут не было. Кто раньше слушал и любил Дольского, тот своей точки зрения не изменит, всем остальным настоятельно рекомендую. Потому что Александр Дольский не просто ровесник Владимира Высоцкого, но и равный ему поэт и музыкант. Просто немного другой.