Заборы в Европе и в России

Переговоры Путина и Трампа. Официально объявлено, что они пройдут 16 июля в Хельсинки.

У каждой из сторон субъективно есть очень серьезная мотивация переговариваться. А самое главное, я верю, что у Путина и у Трампа как у личностей есть огромное желание договориться друг с другом.

Проблема состоит в что эти две личности невероятно похожи друг на друга. И, к сожалению, именно поэтому им договориться гораздо труднее, чем кому бы то ни было. Поскольку вы знаете из физики, что одинаковые заряды отталкиваются, а не притягиваются друг к другу.

Поэтому есть субъективно желание у Путина реализовать, собственно, то, ради чего весь спектакль уже 6 лет и ставится на сцене – это достичь большой сделки в рамках которой можно было бы обеспечивать невмешательство Запада во внутренние дела России, практически легализацию, скажем так, того понятийного пространства, которое здесь было создано по понятийной Конституции, по которой Россия живет. В обмен Россия обещает перестать партизанить на международной арене и вести выгодную торговлю.

Я думаю, не случайно поэтому выбрано место встречи Хельсинки, а не Вена, которая как бы предполагалась, поскольку здесь есть дополнительная коннотация с Хельсинским соглашением, Хельсинским процессом. И это попытка вполне разумная перезапустить разрядку середины 70-х, основным стержнем которой были тезисы о невмешательстве.

Там, правда, был такой неприятный элемент, из которого потом много чего выросло и много чего развалилось – это права человека. И вот с этим, я думаю, будет тяжелее Москве, чем даже той Москве, брежневской 49-летней давности.

Ну, понятно, почему Хельсинки – потому что здесь попытка апеллировать к этому старому опыту.

Трамп  мечтает получить возможность управлять, как управляются в Москве! Просто ему реализовать такой план тяжелее, но я, кстати, думаю, что он еще будет стремиться к этому.

У Трампа и Путина  нет проблемы найти общий язык друг с другом. У них есть проблемы с объективными ограничителями, независящими от них, которые у каждого существуют.

Допустим, вот лежит на поверхности: прошла утечка информации о том, что соглашение, которого они хотели бы  достигнуть, это соглашение по Сирии. Так или иначе, оно предусматривает, по всей видимости, оставление Асада у власти на каких-то условиях и в то самое время фактически признание раздела Сирии на зоны влияния между, скажем, Россией, Турцией, совершенно, может быть, еще какими-то игроками.

Сирия для Москвы просто инструмент, это такой ответный ход: вы нам наступили на кадык – мы вам наступим на какое-то другое место и так и будем стоять и посмотрим, кому будет больнее.

Поэтому да, можно с этого места ногу убрать, конечно, но тогда уберите же с кадыка сапог.

Дальше возникает вопрос, может ли Трамп позволить себе реально сделать то, что он так озвучил на саммите «большой семерки», так пока не ставшей снова «восьмеркой», — что Крым русский, что там, вообще, по-русски говорят? Я в этом сильно сомневаюсь, потому что он несвободен пока. Он еще не стал «американским Путиным» для того, чтобы прокидывать такие вещи. Соответственно, как только он начнет двигаться в этом направлении, он столкнется с обвинениями в том, что таки да, наверное, русский агент, что ему сейчас совершенно ни к чему. Соответственно, он должен всем своим видом и поведением доказывать обратное. Соответственно, и Путин сдвинется с этой точки.

И вот, получается, такая дурацкая ситуация: абсолютно родственные души, понимающие друг друга с полуслова, потому что привыкли действовать в одной манере, люди с абсолютно одинаковым ценностно-понятийным аппаратом мышления – а договориться не могут, потому что объективные обстоятельства против них.

В принципе, да, это возможно, поскольку России в Сирии, вообще-то нечего было делать. Это не её война. И даже та база, которую мы как-то держим, не совсем понятно, для чего нужна в Средиземноморье человеку, который в свое время посчитал, что надо отказаться от базы на Кубе и во Вьетнаме, поскольку это слишком дорого для России и сдал их добровольно в 2000 году, не попытавшись зацепиться за эти клочки.

Поэтому, казалось бы, здесь можно договориться. Но это первый, поверхностный слой проблем. Россия влезла в Сирию с одной единственной целью: поставить свою ступню на чувствительную эротическую, скажем, точки американской военной политики для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки украинский вопрос. То есть для Москвы – это пакетная вещь. Понимаете, нет отдельно существующей проблемы Сирии для Москвы. То есть, соответственно, для того, чтобы Москва сдвинулась по Сирии, необходимо, чтобы Америка сдвинулась по Украине.

Вначале встреча породит какие-то надежды, какие-то телодвижения будут. И даже, может быть, на какой-то период возникнет иллюзия серьезного продвижения вперед. А потом будет не только откат назад, но, я боюсь, на гораздо более тяжелую позицию, чем существует на сегодняшний день. Понимаете, от любви до ненависти и обратно один шаг – это как раз про российско-американские отношения сегодня.

Трамп, в общем, безразличен к судьбе ЕС. Он хочет просто, чтобы ЕС не создавал ему проблем, и был в подчиненном по отношению к Америке положении. С этой целью он продвигает философию внешней политики, характерную для американцев в течение последних 20 лет, а теперь взятую уже на вооружение и Кремлем, — Россия, вообще, очень быстро учится любым военным действиям; понимаете, танковые захваты Гудериана тоже вначале мы не умели делать, потом всю войну только ими и занимались, со второй половины, — это концепция управляемого хаоса. Вот этот управляемый хаос предполагается сейчас как чуть ли не универсальный метод для решения очень многих проблем. И по всей видимости, Трамп интенсивно применяет его по отношению к Европе, массажируя проблемные точки Европы, скажем так, тем самым ослабляя ее возможности консолидировано выступать против американских интересов.

Если в процессе этого, скажем, далеко не лечебного массажа, выяснится, что Европа распалась, я думаю, что он просто отнесется к этому в значительной степени индифферентно.

Другой вопрос, что далеко идущие последствия такого распада, боюсь, не просчитывал никто ни в Вашингтоне, не в Лондоне, который, собственно говоря, брекситом сигнализировал о том же самом, ни в Москве, которая в данном случае с ними, на самом деле, абсолютно заодно.

В реальности, я думаю, что ситуация достаточно просто выглядит. Есть некие вызовы современности, на которые у человечества – и у старого мира и у нового мира – не оказалось достойных ответов. Это такой пожар в общем доме. И во время пожара всегда можно выбирать одну из двух тактик. То есть можно мчатся за огнетушителем, пытаться организовать вместе с соседями какую-то форму пожаротушения, а можно схватиться за свой комод и начинать его выпихивать быстро из горящего дома, при этом не задумываясь о том, что он заблокирует двери соседей – и бог с ним.

Вот сейчас, мне кажется, что в мире пошла та правая понижающая война, когда каждый хватается за свой комод. И Трамп просто выразитель этой тенденции.

Единственная ассоциация у меня, которая возникла, это: Римский сенат вчера обсудил проблему ограничения притока варваров в Европу.

Ну, понимаете, я искренне считаю, что мы переживаем какую-то новую волну великого переселения народов, что это как глобальные волны потепления и похолодания на планете. Конечно, можно льстить себе, думая, что то, что происходит с нашей планетой, связано исключительно с жизнедеятельностью человека. И мы, конечно, много гадим, но, откровенно говоря, выброс одного скромного вулкана с плохо произносимым названием, который несколько лет назад заблокировал жизнь пол-Европы, выбрасывает столько, сколько мы все вместе не можем выбросить за 20 лет своего существования.

Точно так же и здесь. То есть есть какие-то общие тенденции, которые связаны с процессом глобализации, который сама же Европа и стимулировала последние десятилетия и продолжает стимулировать. В рамках этой глобализации они сдвинули какую-то точку равновесия в мире, и началось движение народов, потому что это как сообщающиеся сосуды. Народы всегда текут туда, где теплее, лучше и вкуснее. С этим ничего невозможно сделать. Единственное, что можно с этим сделать, это выровнять давление, то есть отцивилизовать те места, откуда люди бегут.

Я не верю в эффективные антимиграционные меры. А пока реакция идет в этом направлении: каким-то образом закрыться, заслониться и не пускать. Давление пробьет это все, то есть это длительный процесс. В конечном счете какое-то разрешение его, если нас всех не сметет какой-нибудь глупой войной, оно состоит в том, что цивилизованному миру придется вкладываться и вкладываться в развитие инфраструктуры отсталого мира, выравнивать уровни жизни и там, устранять сами причины для таких крупных миграционных потоков.

Давайте попробуем смоделировать ситуацию. Можно, в принципе, полностью закрыть границу. Это потребует перестройки, на самом деле, всей инфраструктуры экономики и политики, потому что закрытие границы – это дело настолько трудоемкое, которое потребует колоссальных инвестиций, поддержания полицейского режима. То есть это практически попытка двигаться в этом направлении приведет к установление авторитарных режимов во всей Европе, прощание со всеми ценностями, которые Европа в себе воспитывала. Так же не бывает, что мы взяли и закрыли границу. Ну, люди будут лезть через границу, под границу, скупать чиновников. То есть единственное решение, получается, это опять Дональд Трамп и стена имени его. Значит, надо каждую страну будет оградить таким шестиметровым забором с колючей проволокой.

Вся Европа поделена заборами с колючей проволокой. Но, понимаете, какая колючая проволока может остановить людей, которым жрать нечего и которые прошли через гражданские войны, бомбежки, химические атаки. Они с ножницами, с подкопами… Кто был в ДМЗ или даже в том же Берлине, представляет, на какие подвиги способны люди, которые хотят перелезть с одной территории на другую.

Я старательно пытаюсь найти статистику о реальном положении дел с миграционными потоками в России. Мне кажется, что знаменитая фраза одного из наших исследователей космоса о том, что если вы не являетесь свидетелями какого-то процесса во вселенной, значит, эти процессы происходят без свидетелей, здесь абсолютно применима(имеются в виду слова космолога Зельманова, своего рода формулировка антропного принципа: "Мы являемся свидетелями процессов определенного типа  потому, что процессы другого типа  протекают без свидетелей" - В.Л.)..

Я думаю, что Россия переживает абсолютно те же процессы, что и Европа. И в общем, угроза неконтролируемой миграции и миграция для нее стоит так же остро, как и для любой другой европейской страны, может быть, даже острее. Просто она до конца не осознана и, по крайней мере, до конца не отрефлексирована на официальном политическом уровне.

Меня бы очень интересовали сегодня цифры реальных потоков трудовой миграции в Северной Корее, миграция населения Китайской Народной Республики в восточные регионы Российской Федерации. Миграции среднеазиатские. Миграция украинская, которая продолжает оставаться крайне существенной. Меня интересовала бы также и внутренняя миграция. Ведь Россия – это специфическое государство. По сути, это последняя колониальная империя образца конца 19-го века, продолжающаяся существовать на планете, где существуют собственные регионы, которые, по сути, являются колониями, хотя формально являются субъектами некой несуществующей федерации.

Поэтому я бы не стал сейчас, не обладая точной статистической информацией по всем пунктам, которые я вам перечислил, делать вывод о том, что Россия находится в стороне от этой проблемы.

Стена – это такая сущность интересная, что если вы построили вокруг себя стену, то  вся ваша жизнь становиться в дальнейшем приложением, такой сервисной инфраструктурой для этой стены. То есть стена – это такая философско-мифическая категория скорее, чем какое-то физическое явление. Как только вы построили стены, вся ваша жизнь будет перестроена на то, чтобы эту стену обслуживать. И в общем, конечно, свободная жизнь в том виде, в котором он  была до стены, она внутри стены невозможна.

Но самое интересное – там будет два следствия. Первое следствие – это, действительно, то, что будет, с одной стороны, полстраны, которая будет на стену работать, и полстраны, которая будет с этой стеной бороться, и это значит, практически неизбежная гражданская война внутри каждого общества.

А второй аспект будет очень смешной. Через какое-то время выяснится, что без этой самой миграции жить эти стареющие общества не могут, потому что вся Европа, кстати, и Россия, в том числе, в той или иной степени поражена демографической катастрофой. Кроме Франции практически везде рост населения является почти отрицательным и поддерживается та же пресловутая пенсионная система, по крайней мере, попытки ее  поддержать, наполнить непрестижные рабочие места – всё это осуществляется за счет этой самой нелюбимой миграции.

Понимаете, это такой тупик. Дальше люди, которые за это сегодня отвечают, они скажут в ответ, что для этого существует легальная миграция. Вот мы за легальную миграцию, мы против нелегальной миграции. Проблема в том, что если вы допускаете легальную миграцию, значит, прогрызаете в своей стене дырку, а если вы прогрызаете в стене дырку, то будьте готовы к тому, что он вся осыплется и функционировать не будет. То есть одна такая утопия, с одной стороны.

С другой стороны, что-то делать, конечно, надо, потому что объективно не надо быть большим аналитиком для того, чтобы увидеть, как жизнь в Европе меняется на глазах, особенно в той самой Франции, которая выступает наиболее активно за свободу миграционных процессов. Париж – это абсолютно другой город, чем каким он был 10 лет назад. Париж – это город опасный, неуютный, некомфортный, в котором чувствуется как минимум напряжение, — я не говорю о всех других проблемах, — и который является как раз свидетельством то что в Европе что-то не в порядке.

Путин не управляет страной, а он разруливает постоянно возникающие конфликтные ситуации. Он, к сожалению, запустил маховик процессов, которые оказались мощнее и выше его возможности этими процессами управлять и что-либо регулировать. Поэтому он является неким диспетчером… Знаете, есть такая игра, уж не знаю, как она называется, она на старых телефонах стояла, когда сверху падают такие кирпичики и ты должен куда-то складывать, и чем быстрее их складываешь, тем быстрее они сверху валятся.

И он такой человек, который в этой компьютерной игре постоянно укладывает валяющиеся сверху кирпичики и никак не может успеть за ними. Это и есть ключевая проблема. Он не управляет даже репрессивным процессом, поскольку репрессивный процесс мягко и незаметно для очень многих наблюдающих перерос в террор, а террор отличается от репрессий тем, что им никто не управляет. Он уже развивается сам по себе, это автоматизированная система.

Я думаю, что если бы Ходорковский находился в тюрьме сегодня, его бы  не отпустили. Очень много утекло времени с того времени, как Ходорковского выпустили из тюрьмы. И принципиальная разница состоит в то, что тогда была определенная иллюзия и была надежда, что с Западом можно договариваться методом торга. Вот то, к чему мы, собственно, кругами ходим, то, к чему он хочет сейчас вернуться с Трампом.

Путин как бы говорил  Меркель. «Я по твоей личной просьбе отпуская Ходорковского. Поскольку ты встречалась с его мамой и, таким образом, сформулировала свою личную просьбу человеческую отпустить Ходорковского. Но мы записываем это в нашем клиринговом счете по понятиям, как некое обязательство с вашей стороны, когда нам понадобиться что-то лично, — а Путин не признает вообще никаких других обязательств кроме личных, — например, нам понадобится лично удержать при помощи военных мер режим Януковича на Украине, то с вашего клирингового счета в нашу пользу спишется обратно столько-то баллов». А баллы не были списаны. И Путин потерял веру в то, что с этими людьми можно договариваться по понятиям. Он им теперь больше не верит.

А вот что же касается гуманитарных проблем, то ему одинаково безразличны, что Ходорковский, что Сенцов. Поймите, он человек, который живет в состоянии абсолютного, непрекращающегося стресса, где он ежесекундно должен принимать решения, так или иначе, задевающие интересы, а зачастую приводящие к гибели тех или иных людей. Через это проходит решение всех вопросов, которое приводит к возникновению и крушению великих семейных историй.

Понимаете, он адаптировался к этому, иначе он бы погиб. Он не может вдумываться, важен ему Сенцов или неважен ему Сенцов. Для него это, к сожалению, уже абстрактные величины во многом. И это необходимая профессиональная деформация для человека, который находится на этом посту так долго. Это, по сути, главная причина, по которой человека нужно периодически на этом посту менять, потому что мы все профессионально деформируемся: следователи, судьи, журналисты, адвокаты. Мы привыкаем, и нам нужно что-то менять в нашей жизни. И это касается и президента.

Были достигнуты какие-то разумные договоренности относительно судьбы Дмитриева, которые воплотились в уникальном оправдательном приговоре, наполовину оправдательном приговоре ему три месяца назад. То есть как раз интенция была в том, чтобы выдержать эти договоренности. Это, возможно, были договоренности, которые не включали лично Путина, но, включали, скажем, его доверенных лиц, и это закончилось для гражданского общества чем-то, что оно восприняло как свою победу.

А дальше выяснилось, что система выше любых договоренностей. Надо сказать, что дело Дмитриева и дело Сенцова – это, конечно, два совершенно разных случая. И дело Дмитриева, оно непростое, то есть первое, о чем тут необходимо сразу сказать, что оно свидетельствует, к сожалению, о полном отсутствии доверия со стороны гражданского общества и нас всех лично к нашей судебной и правоохранительной системе, а без этого доверия существовать нельзя. Потому что ни вы, ни я, мы никто не обладаем какой-либо достоверной и четкой информацией о существе этого дела. И я вынужден доверять дому, что я читаю. И я не видел никаких материалов дела. Думаю, что и вы не видели материалов дела. То есть мы должны, так или иначе, доверять каким-то людям, либо государству. И в той ситуации, в которой мы сегодня живем, мы априори государству же не доверяем. В этом особенность.

Для меня понятно одно… вот что для меня ясно. Безусловно, Дмитриева, скажем так – такое слово – херастят (от слова «херассмент») вовсе не за то, что публично называется. Что будь Дмитриев председателем отделения «Единой России» в Карелии, ему бы еще бы профессионального фотографа выслали, чтобы ему удобней было пофотографировать. То есть совершенно понятно, что здесь есть причина и повод. И причина состоит в том, что этот человек политически неугоден, и кому-то захотелось повторить алгоритм Буковского и, таким образом, этого человека и опозорить и закрыть.

Второй вопрос, который мне не до конца понятен – это то, что если не повод, то была какая-то странная, необъяснимая зацепка, потому что поведение Дмитриева, мотивация его мне до конца не понятна в этой истории. Но, поскольку я не видел и материалов уголовного дела, я могу только констатировать, что оно не является стандартным.

Тем не менее, он дал некое объяснение своим действиям, и у нас существует презумпция невиновности…

То есть я не считаю это поведение, скажем так, общепринятым. Но он дал этому объяснение. Обязанность стороны обвинения доказательно это опровергнуть. Этого сделано не было. А поскольку действует презумпция невиновности, от него должны отстать. Вот, собственно, юридическая сторона вопрос. Всё остальное – это уже из области политической, а не из области правовой.

Я полагаю, что, во-первых, общественный резонанс сыграл гораздо меньшую роль, чем мы все думаем. Я полагаю, что роль сыграли определенные люди, которые посчитали необходимым для себя поучаствовать в судьбе Дмитриева и смогли найти какие-то способы воздействия на силовой, скажем, сегмент в Карелии. И это, в конечном счете, привело к такому решению с сохранением лица с обеих сторон, когда Дмитриева оправдали по одному обвинению и отпустили, но все-таки осудили по другому основанию, хотя и условно и тем самым сохранили лицо. Это был некий компромисс. То есть, очевидно, что это был договорной компромисс. Знаете, мы сейчас во время мундиаля находимся. Это был «договорняк».

Но дальше выяснилось, что система неуправляема, что, тем не менее, у Дмитриева остались враги. Это враги сугубо местные, это люди не федеральные. Это люди, которым он мешает, а также это следователи и работники силовых структур, у которых есть уже собачий след преследования и которые плевать хотели на все договоренности и даже на то, что им говорят сбоку или сверху откуда-то. И они будут как собаки жертву его преследовать.

Даже если другое говорят им сверху. И в этом особенность нашего момента, который сейчас многие люди, которые практически не связаны с тем, как работает силовая структура сегодня, не понимают. Времена великих решал, времена, когда можно было заплатить 100 долларов за открытие и 200 за закрытие, они закончились. Сегодня полуавтомат: начать уголовное преследование за какие-то деньги еще можно, а вот закрыть его нельзя уже ни за какие деньги, потому что дальше система отрабатывает до конца. И даже если ты вышел оттуда голый и у тебя отобрали всё имущество… Раньше как вопрос стоял? Посадили  — отобрали – выпустили. А сегодня вопрос иначе стоит: посадили – отобрали – уничтожили.

По материалам Эхо Москвы подготовил В. Лебедев