Заложник вечности Галич

На фото: потерянный за кордоном Галич, Выступает 29 июня 1974 года в редакции "ПОСЕВа",  Франкфурт-на-Майне. Фото  - Ярослав Александрович Трушнович.

Ниже - подборка Дм. Быкова о Галиче, говорил он о нем вчера в своем "Один" на Эхе. Как всегда, у него есть тонкие пассажи.

"Галич наиболее изощренный, наиболее виртуозный поэт из этой тройки (Галич, Окуджава, Высоцкий) невзирая на то, что и у Высоцкого, кстати говоря, были замечательные словесные эксперименты. Мне представляется, что Галич из этих поэтов формально наиболее совершенен. Он один из трех (а, может быть, один из пяти) главных русских бардов. Я традиционно в это количество включаю на первом месте Матвееву – моего самого любимого автора, конечно, Окуджаву, Галича, Высоцкого и Кима. Вот для меня это такая пятерка. Шестой – если возможен шестой – Городницкий, которого я ценю весьма высоко.

Галич сегодня из разряда талантов перешел в разряд гениев. Вот в творчестве Бродского очень многое для меня звучать перестало, стало холодно, чуждо и как-то механистично. А вот очень многое в Галиче, что казалось отошедшим и несколько фельетонным, оказалось пророческим. Поэтому здесь, видите, не вижу ничего дурного в том, чтобы время иногда корректировало наши оценки.

Мне вообще кажется – как это ни ужасно, – что время Галича еще впереди. То поколение сверхчеловеков, к которому он принадлежал, эти комиссарские дети, ифлийцы, арбузовцы, Литинститут, – количественно очень небольшое поколение, но чрезвычайно влиятельное.

Вот Галич. Мне, например, кажется, что экзистенциальная проблема 60-х годов выражена у него с предельной остротой. Он всю жизнь пробыл в состоянии отчасти, как это ни ужасно, мучительного разрыва с рабством, и этот разрыв до конца не осуществился, потому что он так и не ответил то, что должен был ответить. Не зови. Он в конце «Песни об отчем доме» говорит: «Я и так приду». Имманентности возобладали. Он так и не нашел силы разорвать с советским человеком, родившимся в смирительной рубашке, не нашел силы оторваться от Клима Петровича Коломийцева. Он продолжает любить этих людей и чувствовать перед ними вину.

И сынок мой по тому, по снежочку
Провожает вертухаеву дочку.

По этой же линии идет сейчас присвоение Галича. «Это наше общее великое прошлое». Да нет же у нас с вами, ребята, нет у нас ничего общего! Хватит уже делать трагическую и иногда сопливую лирику из этого чувства недооборванной заусеницы, из-за того, что мы все висим на заусеницы. Мы все по-прежнему цепляемся за романтику родной земли вместо того, чтобы прямо сказать: «Родна земля вступила на бесчеловечный путь, и я не хочу по этому пути вместе с ней идти». Но Галич не находит в себе сил для такого решения, но Аксенов не находит в себе сил для него. Даже уезжая, они остаются заложниками: Галич мечтает вернуться, Аксенов просто возвращается. И они не находят в себе сил порвать ни с этим животворящим языком, ни с этой животворящей ностальгией.

Это состояние до известной степени рабское, хотя творчески бесконечно креативное. Беда нашего поколения в том, что нам придется выбирать, нам придется рвать. Потому что здесь сделаны последние ставки. Тогда-то можно было надеяться, что Советская Россия – это неправильная Россия. Теперь мы имеем дело с Россией as it is. И вот тут уже надо думать, готовы ли мы порвать с этой тысячелетней и начать заново, или мы обречены на ее бесконечное повторение. Это довольно трагическая проблема, и шестидесятники этой проблемы не разрешили. И вот моя новая книжка, которая выходит сейчас в ЖЗЛе, «Шестидесятники» – так она и называется, с подзаголовком «Обреченные победители», – она об этом. Она о том, что они этого скачка не сделали, они остались заложниками, а мы, к сожалению или, к счастью, уже не можем".

Видите, Дмитрий Быков не заложник режима. В отличие от Галича, который хотел вернуться, и от Василия Аксенова, который вернулся. Здесь физическое пребывание в России как раз и является признаком заложничества.  Дмитрий Быков частенько бывает в США, и даже подолгу, по полгода, преподает тонкую науку музы американским студентам. Но потом возвращается в Россию, как Аксенов.  И пишет: "оставаться  заложниками мы, к сожалению или, к счастью, уже не можем". То есть, мысленно уже не вместе с властями. Телесное нахождение, оказывается, уже не важно, а важен духовный полет в неких иных пространствах. Да, и сидя в темнице можно мысленно считать себя свободным и даже уходить в межзвездный астрал. Где-то я уже читал про  независимость гордого духа в оковах и про полеты свободного сознания в бесконечных далях Вселенной. Не помню только, где. Уж не у индийских ли архатов, всяких Вивеканандов и любимцев Рабидраната Тагора?

Галича знают и любят за его гражданскую поэзию и позицию. За сатиру. Но он был еще и щемящий лирик. Я это давно чувствовал, еще во времена наших с ним встреч. Но, не будучи знатоком поэзии, как- то на эту тему не высказывался.

Когда-то в 1997-99 годах  мы представляли на своих страницах "Новый журнал".

Тогда еще не было "Журнального зала", впрочем как нет его и сейчас (закрылся). Секретарем в редакции тогда служила Екатерина Брейтбарт (Самсонова), родная сестра Владимира  Максимова - редактора "Континента". Максимов - это ведь фамилия , данная ему в  детском доме, и только потом выяснилось его настоящее имя Лев - Самсонов.  И вот эта сестра познакомила меня с Анатолием Либерманом. который в те годы в Новом журнале  вел раздел литературной критики.

Вообще-то Либерман  автор многочисленных работ по германским языкам и литературам. Был редактором и одним из переводчиков на английский книг Н.С. Трубецкого и В.Я. Проппа, а также переводчиком на английский язык и комментатором Лермонтова, Тютчева и Боратынского. Его переводы на русский появлялись в журналах "Север" и "Время и мы", а оригинальные стихи - в альманахе "Встречи". В 1996 году Либерман издал сборник "Врачевание духа".

Вот он и рассказывал мне о Галиче как о превосходном лирическом поэте.

Из его письма:
ДОРОГОЙ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ !
16-10-1998  №49 за 1998 год Анатолий Либерман
С Новым годом !
Только что прочел "Лебедь". Большое спасибо. Ваш очерк о Галиче необычайно интересен.
Я вернулся в свой город (из Филадельфии в Миннеаполис) и не знаю, нужны ли вам еще мои соображения о Галиче. У меня не было времени их продумать, поэтому пишу "без черновика".
Вполне естественно, что Галича сравнивают с Окуджавой и Высоцким ("барды"), но между ними, если отвлечься от противостояния официозу, мало общего. Те двое - песенники, Галич же - великий лирический поэт.

На слова Пушкина существует бесчисленное количество романсов, но его стихи прекрасны и сами по себе. Так же и Галич: он не нуждается в гитаре. Но почитайте Окуджаву. Его текст вызывает только смущение: банально, наивно. Высоцкий сильнее, но и его песни редко заслуживают интереса без обаяния его личности, без его хриплого голоса, без его исполнения (при том, что рифмы его превосходны, а мысль изобретательна).

У Галича есть все: и нежность Окуджавы, и страстная ирония Высоцкого, и остроумие, и техника, но только он один мог сказать:

Один он - "царскосел" :"Плывут косые тени по гардине", - так после Анненского и Ахматовой не говорил никто.

Кто, скажите, кто так писал со времен Серебряного века?

Ваш Анатолий Либерман
(проф. Университета Миннесоты, ведущий раздел рецензий в "Новом журнале")

https://lebed.com/1998/art378.htm

А меня из лирики Галича больше всего трогало вот это:

Вьюга листья на крыльцо намела,
Глупый ворон прилетел под окно
И выкаркивает мне номера
Телефонов, что умолкли давно.

Словно встретились во мгле полюса,
Прозвенели над огнем топоры -
Оживают в тишине голоса
Телефонов довоенной поры.

И внезапно обретая черты,
Шепелявит в телефон шепоток:
- Пять-тринадцать-сорок три, это ты ?
Ровно в восемь приходи на каток!

Лягут галочьи следы на снегу,
Ветер ставнею стучит на бегу.
Ровно в восемь я прийти не могу...
Да и в девять я прийти не могу!

Ты напрасно в телефон не дыши,
На заброшенном катке ни души,
И давно уже свои "бегаши"
Я старьевщику отдал за гроши.

И совсем я говорю не с тобой,
А с надменной телефонной судьбой.
Я приказываю:
- Дайте отбой!
Умоляю:
- Поскорее, отбой!

Но печально из ночной темноты,
Как надежда,
И упрек,
И итог:
- Пять-тринадцать-сорок три, это ты?
Ровно в восемь приходи на каток!

Казалось, что тут такого? А - все.

Начиная с посвящения  - всего две буквы И.Б.

Кто это,  как вы думаете? Я уверен - Ира Балычева. Я о ней писал давно. То была мой старый друг, врач, первая заметившая некую припухлость на моей шее и спасшая меня от жуткой опухоли -саркомы. То есть, спасла хирург Рива Моисеевна Пропп, но заметила и обязала сдать пункцию - Ира Балычева. Но главное - она не раз спасала Александра Аркадьевича. От многого. От винного зелья и от наступающих наркотиков. Мечтала познакомится со своим кумиром - Галичем. Я ей говорил - давай познакомлю. Нет, сама. Уволилась из хорошей клиники, перешла в поликлинику Литфонда и стала там лечащим врачом Галича.

Вот эпизод:

Настало время возобновить справку о состоянии здоровья Галича для того, чтобы он смог получать пенсию по инвалидности (у него было три инфаркта) - 54 рубля, смешные деньги, прожить нельзя, но все-таки хоть что-то.
И вдруг звонок ОТТУДА к заведующей: "К вам сегодня собирается обратиться Галич за справкой. Справку о состоянии здоровья для ВТЭКа не выдавать. Отвечаете головой. Подготовьте документы о его исключении из поликлиники Литфонда".
Та вызывает лечащего врача, Иру Балычеву: такое вот дело. А Ира говорит: а если я уже выписала эту справку вчера и сказала об этом Галичу?
- Действительно выписали?
- Да.
- Слава Богу. Если вчера, тогда с нас и взятки гладки.
Ира в своем кабинете тут же выписала справку вчерашним числом. Заведующая, добрая душа, подписала.

Странно, что этот эпизод остался до сих пор неизвестным. Я о нем говорил на концертах, посвященных Галичу (это уже в 1988 году). А впрочем, не совсем странно. Ира Балычева всегда избегала публичности, воспоминания писать не стала, в концертах не участвовала...

Вот и с посвящением: не нужно давать мое имя. И осталось только две буквы И.Б.

Ну, точно типаж декабристки.

Вот эти давно известные слова, завещание Галича он говорил дома у Ирины, я ленту переписал и запись  передал Алене и было это...боже мой... более 30 лет тому назад. Даже для аксакала много.

"В отличие от некоторых моих соотечественников, которые считают, что я уезжаю, я ведь, в сущности, не уезжаю. Меня выгоняют. Это нужно абсолютно точно понимать. Добровольность этого отъезда - номинальна. Она фиктивная добровольность. Она, по существу, вынужденная. Но все равно эта земля, на которой я родился. Это мир, который я люблю больше всего на свете. Это даже посадский, слободской мир, который я ненавижу лютой ненавистью, который все-таки мой мир, потому что я могу с ним разговаривать на одном языке. Это все равно то небо, тот клочок неба, большого неба, которое накрывает всю землю, но это тот клочок неба, который - мой клочок. И поэтому единственная моя мечта, надежда, вера, счастье и удовлетворение, что я все время буду возвращаться на эту землю. А уж мертвый я вернусь на нее наверняка".

Да, а в чем там дело с этим стихом?

Лягут галочьи следы на снегу,
Ветер ставнею стучит на бегу.
Ровно в восемь я прийти не могу...
Да и в девять я прийти не могу!

*****

Но печально из ночной темноты,
Как надежда,
И упрек,
И итог:
- Пять-тринадцать-сорок три, это ты?
Ровно в восемь приходи на каток!

Они вызывают слезы и странный катарсис. Это - философия. Жизнь и ее быстролетность. Это - неумолимая и неистребимая конечность всего. От большевиков можно было скрыться, убежать, затаиться. Как бежал из Соловков Иван Солоневич с братом. И даже удрал крупный чин НКВД Орлов (Фельдбин).  Миллионы кроликов затихли и как-то уцелели.

А вот  приговора Вселенского судии не избежать никому. Ну да, сказано же "Есть Грозный Судия, он не доступен  звону злата".

А еще раньше, за полтысячи лет,   неизвестный песнопевец нацарапал кириллицей на бересте:

Ни хытру, ни горазду, 
  ни птицю горазду 
 суда Божiа не минути. 

С этой птицей гораздой вышла непонятка.

Олжас Сейлмейнов в Аз и Я выяснил.

Сначала Мусин-Пушкин решил так: «какъ бы кто хитръ, какъ бы кто уменъ ни былъ, хоть бы птицей леталъ, но суда Божия не минетъ».

В. А. Жуковский и П. П. Вяземский предлагали читать «гораздый по птице», что могло по их мнению значить - умеющий гадать по полету птиц.

А на самом деле имелся в виду простой петух. Он песней  встречал восход Солнца. Значит, был его родственником. Сыном он был

Культ сына Солнца - петуха был, вероятно, общим у иранцев, близких к Ирану тюрков и некоторых славянских племен.
Тюрки сохранили петуха - кораз, гораз, гаруз, кураз, каруз, хорус и т. п.

Вот этот кораз и стал птицей гораздой.

И если уж ему не миновать суда божия, то что и говорить о курочках-рябах, мелких людишках  и прочей живности.

А ведь на самом-то деле смерти нет..... Это записал Матфей со слов Учителя еще до нашего песнопевца.

Ночь, 3 часа, Час Быка.

Вечер, посвященный 100-летию Александра Галича. 19.10.2018. ЦДЛ https://www.youtube.com/watch?v=J1bJbLFNuz0

Вторые похороны Галича https://lebed.com/2018/7410.htm
Через 100 лет после рождения 1 канал ТВ России признал Галича https://lebed.com/2018/7407.htm