Ненастье в Кремле
16-06-2019Содержание
-
Владимир Пастухов, старший научный сотрудник University college of London
Как сказал известный герой Броневого в известном фильме, ясность – есть разновидность полного тумана. То есть мне кажется, что финал истории с Голуновым гораздо больше вопросов перед всеми нами поставил, чем начало этой истории, потому что история атипичная и финал нетипичный. И, собственно говоря, интерпретации этого финала, по-моему, очень существенно разделили и раскололи общество.
Я сначала хотел сказать: «Нет, ну чтобы на ключевого журналиста-расследователя так наезжали – это не очень часто». Но потом оборвал себя на полуслове, потому что после известного разговора Александра Ивановича Бастрыкина с Сергеем Михайловичем Соколовым в лесу под деревом круче ничего не придумаешь. Поэтому было всякое.
Но вот тут есть разница. И в этом одна из причин, на самом деле, атипичного развития социальной пневмонии. Потому что когда мы вспоминаем Щекочихина (а надо сказать, что Голунов, по сути, это в некоторой степени та же команда – это поросль, воспитанная щекочихинским отделом расследований «Новой газеты» по большому счету), то там мафия расправлялась со своими оппонентами, собственно говоря, присущей мафии средствами. И Щекочихин, и Политковская, и Холодов – они были убиты. Это, в общем, нормальное для мафии любого мира поведение.
То, что было абсолютно новым в этой истории – это когда мафия решила проблему через аутсорсинг. То есть мы до этого наблюдали аутсорсинг в обратную сторону: когда государству нужно было решить какую-то щекотливую проблему, о которую ей самой не очень хотелось щекотать свои руки, то она обращалась к ворам в законе или к другим достойным представителям нашего общества и эту проблему решало.
И, в общем, явление абсолютное не новое, когда государство последние 15-20 лет нанимало бандитов для решения своих государственных, патриотических, военных, каких угодно задач. Я не буду далеко ходить за примерами. Они у всех на слуху.
А вот ситуация, когда с такой откровенной наглостью мафия нанимает государство для решения своих проблем на высоком уровне со знаковым человеком, то есть устраняет камушек из ботинка руками ментов, которые организуют провокацию, – это явление не столь частое. То есть здесь да, ситуация была нетипичной. Но по определенным причинам она стала развиваться не как пошло.
Я в традициях парламентской демократии хочу сделать поправку к поправке. То есть пикантность всей той ситуации, в которой мы оказались на 20-м году эволюции посткоммунистического режима состоит в том, что настолько произошло абсолютное слияние мафии и государства, что отделить одного от другого стало невозможно.
И именно поэтому в этом суть самого феномена дела Голунова. Потому что он знаменует, как там по Ленину, высший и последний этап развития посткоммунистического империализма.
Сегодня 228-я статья, – и об этом очень многие сказали и написали, – это одна из тех дырок в системе, откуда вытекает произвол. То есть здесь особенность не в том, что использовали этот метод. А особенность – против кого, в каких обстоятельствах и при каких условиях использовали. Здесь вот место, время и обстоятельства играют ключевую роль.
Я приведу, если можно, такую странную медицинскую аналогию. Каждый из нас, в принципе, бывал у дантиста и проходил эту процедуру обезболивания. И, в общем, в тысяче случаев это проходит нормально: тебе сделали укол – и жизнь кажется прекрасной. Даже в руках дантиста. Но один раз на тысячу врач попадает в нерв. Причем даже самый хороший. И тогда все заканчивается совершенно плохо. И тогда просто полщеки может онеметь на несколько месяцев. Может и хуже быть.
А здесь, мне кажется, атипичность этой ситуации произошла. Почему я не вижу тенденции? Мне кажется, что они попали в троичный нерв, потому что они попали в такую точку, где сошлось три болезненный линии.
- Во-первых, они достали расследовательское сообщество журналистское. А это все-таки журналистский спецназ, это элита. В некотором смысле слова это штучный товар, потому что они все наперечет. Потому что это ребята, которые ходят все время по краю родному, как по краю пропасти.
Второе. Это действительно вот людей достало.
Ну и, наконец, я должен сказать, что тема, которая послужила поводом – собственно похоронка – это тоже оказалось не последним фактором.
С моей точки зрения, если не добиваться наказания тех лиц, которые это устроили; если не пытаться прорыть этот туннель хоть на две лопаты глубже, то, с моей точки зрения, в этой ситуации мы будем уподобляться крестьянским восстаниям.
Понимаете, я выходец из советской исторической школы. Вы помните, что причину провала всех крестьянских бунтов объясняли тем, что крестьяне каждой деревни, – будь то Пугачев, будь то Болотников, будь то Разин, – доходили до околицы своей деревни, решали свою проблему, а дальше проблемой соседней деревни они не занимались, потому что это не их деревня.
Конечно надо идти дальше. И если мы дальше не пойдем, то будет ответка, как на Донбассе. Вот эти радость и эйфория преждевременны. Система перегруппируется – и пойдет ответка. И будет не лучше, а хуже. У меня вообще есть своя собственная такая конспирологическая версия, почему это произошло, почему течение болезни стало атипичным.
Вопрос чести расследовательского сообщества – дорыться до заказчиков этой провокации, добиться того, чтобы несколько оперативников Западного округа города Москвы в следующей итерации не стали депутатами Государственной Думы в 21-м году, скажем так. То есть надо действительно добиваться на зубах наказания этих лиц.
Вы видите, как восстал профсоюз полицейских, как защищают даже эти как бы жертвы, которые в некоторой такой панике режим сделал. Хотя жест совершенно оправданный с любой точки зрения, даже с точки зрения режима, потому что люди, которые столь похабно выполнили заказ, они в любом случае не имеют права оставаться на своих местах. Даже с точки зрения режима. Так что их уволили, возможно, совсем не по тем причинам, по которым гражданское общество думает.
Вот у меня такое ощущение по всем тенденциям, что что-то готовится, они на что-то надеются. То есть, на самом деле, это не значит, что они получат то, на что надеются. Но ведь надеяться никогда не вредно.
Второе, что должно быть сделано. Ну, это как в борьбе с терроризмом, понимаете. И я знаю, что это делается. Я знаю, что ребята это делают. Тема, которую вскрыл Голунов и которая стала поводом (но не причиной) для произошедшего, она должна быть доведена до конца. То есть, в принципе, похоронное дело в Москве – это действительно похоронное дело. Это запредел. Мы все это знаем.
И это второе направление. Это расследование должно быть коллективными усилиями доведено до точки, чтобы никому не было повадно пытаться заткнуть глотку медиа такими средствами. Попытались? Получите не просто Голунова, а получите коллективное расследование всех независимых ресурсов в стране.
Третье, что должно быть сделано. Тема, при которой практически треть всех заключенных в России – это 228-я статья, должна быть просмотрена под лупой. Здесь совершенно четкое направление мысли дал Леонид Никитинский в «Новой газете», который сказал о том, что здесь есть такая абсолютно принципиальная проблема, потому что этот состав, в том числе с легкой руки чистенького, беленького и пушистенького у нас во всем Верховного суда Российской Федерации, где заседают самые замечательные, самые интеллигентные судьи, которые, вроде бы, так далеки от всех этих дел, вот в том числе и с легкой руки этого Суда здесь предусмотрено формальное вменение, то есть ситуация, при которой фактически это преступление выведено из конституционного поля, где не надо доказывать реальную виновность лица, достаточно доказывать просто наличие неких объективных признаков: нашли у тебя в кармане – всё, уже ничего больше делать не надо.
И это, по сути, ведь не только касается наркотиков. Вот единственное, в чем я не согласен с Леонидом Никитинским. Это шире. То есть вот эта проблема формального вменения, которое, как язва, разрушает нашу судебную систему и уголовную юстицию, тоже должная быть добита.
Вот три конкретных направления, в которых, я бы сказал, надо двигаться в первую очередь.
Когда-то, много лет назад, пришла к власти в нашей стране вполне определенная элита. Не хорошая, не плохая. Ну, какая есть. Новая элита. На рубеже 90-х и нулевых. И у этой элиты был один маленький недостаток, но который сыграл брутальную роль: на месте правового сознания у них было слепое пятно. Итогом разрастания этого слепого пятна (потому что из этого выросло все) стало и мафиозное государство, и все остальное.
Но самое главное – у нас нет судебной власти. У нас судебной власти нет ни в большом, ни в малом: ни в деле «ЮКОСа» и Магницкого, ни в деле последнего наркомана. Судья сегодня самый ничтожный чиновник в бюрократической системе. А у нас вместо судебной власти есть власть опера, потому что у нас опер – это всё. Вот что опер написал, то следователь проштампует. Что следователь проштампует, сквозь пальцы пропустит прокурор, и то судья превратит в приговор. И так это работало.
И вот дело Голунова показало, что они были уверены, что оно дальше и сработает. В этом весь и хайп, что система, которая сложилась и работала безотказно, здесь почему-то не сработала. Но это не значит, что она может сама себя вылечить. Она уже не может сама себя вылечить.
Выросло поколение, которое еще даже не преступило к реальной политической жизни, которое не помнит Советский Союз. Это единственный плюс этого проекта. И я чем дольше живу, тем меньше у меня претензий и амбиций к другим и больше вопросов к самому себе. И поэтому я должен сказать, что да, этот проект в том виде, в котором он мечтался и задумывался, он полностью провалился.
Но кто сказал, что этот проект был задуман для того, чтобы реализоваться? И кто сказал, что можно было реализовать на том материале, который вышел из 70 лет этого постоянно разрушаемого морально общества, могло получиться что-другое? Мы освободили площадку. На этой строительной площадке будут строить наши дети. И я думаю, что в этом главный итог этих 30 лет. И мы должны сейчас не пытаться перестроить что-то сами, а уже, в общем, возлагать надежды на них и создать им наилучшие условия.
У меня здесь, где я сейчас нахожусь, тут, как и часто это бывает теперь в эмиграции, живет один из лучших русских врачей. Я к нему езжу в Италию. И когда я спрашивал, как уехали, куда, для чего, он говорил: «Володя, мы навозом ляжем», — сказал мне Николай Николаевич Пивоваров, замечательный русский врач. Потому что наше поколение, судьба его – лечь навозом ради наших детей. Это нормально, понимаете. И у меня надежда на тех, кто 40 лет походил по пустыне. процесс же начался в 85-м году. И, в общем, получается, что 40 лет как раз будет к 25-му году, когда России придется решать очень много глобальных задач, связанных с транзитом власти, и когда поколение нулевого года, скажем так, достигнет расцвета своего. То есть мне очень интересно посмотреть, что будет в России не завтра, а что будет в России через 4-7 лет
Конечно нельзя не замечать того, что что-то у них пошло не так, потому что были дела и круче Голунова. Да господи, какая разница между делом Магнитского и делом Голунова? Да никакой.
Финал разный. Понимаете, по сути, та же провокация. Тут – одно подбросили, там – другое. Там – не остановились перед тем, что осудили вообще посмертно. Здесь – остановились перед тем, чтобы посадить в СИЗО все-таки. Почему? Понимаете, они уже чувствуют, что мужик с ярмарки едет. Разница в годах. Вот там система: мужик, который едет на ярмарку. А сегодня система, в которой едет с ярмарки. И они, может быть, этого никогда не скажут вслух, они не признаются, но в подсознании уже стучит. Многим из них придется увидеть финал и жить после финала. И это давит на психику.
Мне очень многие говорят: «Все-таки совесть в них проснулась». А я оппонирую. В них проснулась не совесть. Есть люди с глубоко развитой интуицией. Особенно, люди, занимающиеся пропагандой. У них интуиция круче, чем у всех нас. И вот эти люди что-то почувствовали такое, чего мы еще все не почувствовали. Вы знаете, как вот есть определенного рода животное, которое очень хорошо чувствует течь. И вот они почувствовали, что где-то она дает течь.
Перебрав все мыслимые и немыслимые варианты создания видимости передачи власти, я не нашел ни одного безопасного. Ну понятно, что все они как-то связаны с дэнсяопизацией России и созданием теневого центра силы, при котором будет какой-нибудь Бекбулатович князь, как при Иване Грозном, царствовать. У нас сейчас такая ситуация, что чуть отпустил вожжи – съедят и ту руку, которая их держит. Вот в этом вся проблема. И в России сейчас любой альтернативный центр власти создаст условия для быстрого развития двоевластия. А это неконтролируемый процесс.
Я не вижу успешного для Путина варианта транзита власти. Ну самый вероятный – конституционная реформа. Белоруссия… Все было бы хорошо. Непонятно, что с Лукашенко делать. Вероятность того, что Лукашенко после стольких лет сопротивления вдруг придет к Путину и скажет: «Ну, прости», она настолько мала. То есть мне кажется, что это изначально очень опасная игра. Вы видели, как попытались нагнуть Лукашенко, послав туда военного дипломата, скажем так (генерал-губернатора). Ну и что? Где он сейчас? Облизнулись и ушли. Сложный партнер достался по бизнесу. По сути, у Лукашенко есть одна проблема: где взять 10-20 лишних миллиардов? И если бы ему кто-то на Западе, в конечном счете, дал гарантии, что эти 10-20 миллиардов придут о У нас есть эмпирический опыт. Медведев – гиперлояльный, суперлояльный человек. Но когда он пришел, у него родились идеи. Оказалось, что он человек с идеями. И он пытался их реализовать. Вообще, понимаете, к Медведеву несерьезное отношение. Его, конечно, затравили. Но я должен сказать, что остатки того, на чем еще держится послабление в Уголовно-процессуальном кодексе – это то, что Медведев ввел…ттуда, то я думаю, что он бы не колебался ни минуты.
После стольких лет, как сделал Примаков разворот над Атлантикой, так здесь он сделает разворот в сторону Атлантики и скажет, что он был и остается главным белорусским националистом.
Когда после смерти Магнитского он как-то отреагировал. И об это тоже не надо забывать, понимаете. У нас всё считают кроссовки. Давайте посчитаем статьи в Уголовном кодексе, которые резко сократили количество людей, которых можно вот так вот в СИЗО содержать, и кому мы благодарны. В общем, на самом деле, понимаете. И, собственно говоря, именно потому, что это пошло не туда, куда мэйнстрим силовой хотел, Медведев и не получил второго срока. То есть пришлось в тяжелых условиях вернуть палочку обратно.
Поэтому, понимаете, сложно попытаться найти преемника. Где гарантии, что у него идеи не появятся?
Слушайте, русский народ, пока его лично не коснулось, чхал на правовую систему. И в этом трагедия нашего народа. Но вот на свой карман ему не наплевать. Понимаете, можно обмануть кого угодно. Можно заморочить голову на какое-то время Крымом, еще кем-то. Вспомните эту знаменитую фразу, по-моему, Линкольна, что можно бесконечно долго обманывать маленькую группа людей, можно короткое время обманывать большую массу людей, но никому еще не удавалось бесконечно долго обманывать большую массу людей.
Так вот, я должен сказать, что можно очень долго обманывать политическое сознание, можно на короткий момент заставить человека ужаться. Никому еще бесконечно долго не удавалось обманывать карман, потому что карман – он самый честный. В конечном итоге, все, что мы наблюдаем – следствие того, что отомстила за всех нас экономика: она стагнирует.
Силовые ведомства – не панацея. Во-первых, вы посмотрите, что происходит внутри силовых ведомств. Вот мое наблюдение, и опять в рамках дела Голунова это ярко проявилось, потому что выплыла информация о замечательных людях Медоевых. Видимо, это только начало расследования. Вы посмотрите, там же каста внутри касты. Вот мы видим, что несколько миллионов силовиков лишены права выезда за границу. Им там оставили три «К», по-моему: Куба, Камбоджа, Китай. Кстати, по итогам дела Голунова, я уж не знаю, случайно ли совпало, Колокольцев добавил Турцию и Таиланд. Но это только для МВД. Для остальных-то нет этого послабления. И вот смотрите. Получается, что миллионы, если так вот посчитать со всеми ограничениями, будет и десяток миллионов людей, которым запрещен реально свободный выезд за границу. Которые ограничены в правах. Дальше – известный кейс. Верховый суд только что рассмотрел дело милиционера, – опять наш Верховый суд независимый и прекрасный, – которого уволили за то, что он не в страну НАТО, в Доминиканскую Республику слетал с женой отдохнуть. Без разрешения. Его уволили. Он пытался протестовать. Он дошел до Верховного суда. Сказали: правильно уволили, нефиг тебе летать в Доминиканскую Республику. И на этом фоне есть элита фсбшная, мвдшная, Генпрокуратура, у которой виллы в странах НАТО, дети в центре империи зла учится, у которой бизнесы…
И они летают куда угодно. Вы понимаете, ведь там же рождается свой силовой пролетариат. Там силовой пролетариат, который рано или поздно восстанет, во-первых, потому что им будет, как и остальным, нечего терять, кроме собственных цепей. Но у него есть еще кое-что. У него к цепи привязан автомат Калашникова.
Дмитрий Губин, журналист
Главный итог правления Владимира Путина, я хочу вам напомнить: это жесткое, долгое и тяжелое превращение страны (и я боюсь, что это навсегда) в страну третьего мира. Пока мы занимаем верхние строчки в третьем мире, пока что идем нюх-в-нюх с Турцией. Турция во многом выигрывает, но кое в чем она проигрывает – у нее нет, например, атомной бомбы. Но Россия – страна третьего мира, и это главный итог правления Владимира Путина.
Владимир Путин в 1999 году был «либераст, дерьмократ и вонючий западник, шакалящий у западных посольств». Вот такой был Владимир Путин.
А дальше с ним произошла печальная история. Примерно такая же, как с Николаем II. Я знаю, что Владимиру Путину очень хочется казаться Александром III, но он, к сожалению, типичнейшей Николай II – человек не на своем месте. Путин и Николай II – это люди, по уровню своих дарований, менеджеры среднего звена «Газпрома» примерно. И, насколько я знаю, в 1999 году Путин очень не хотел принимать предложение Ельцина, он мечтал о старости на хорошей дачке где-нибудь в третьей линии Комарово, с прудиком, с карасями, с шашлыком. Такая обеспеченная спокойная старость. Как и Николай II, кстати сказать, он мечтал о тихой спокойной жизни. Это люди не на своем месте, но на них свалилась огромная держава, с которой они просто-напросто не знали, что делать. И оба, чтобы выдержать эту тяжесть прибегли к одному и тому же: жуткому консерватизму, жизни спиной вперед-лицом назад, к поискам будущего исключительно по прошлому.
Съездите, погуляйте по кабинету Николая II в Александровском дворце в Царском Селе, и вы увидите в этой машине времени, как он загораживался от всего. У этого идиота – я имею в виду Николая II – могло быть всё самое лучшее. У него мог висеть Сомов, Добужинский и Ремизов по стенам, картины, а петь у него вечером мог Шаляпин. Вместо этого они ар-нуво допускали к себе с Аликс размером с вазочку, с пепельницу – не больше. Они боялись всего нового, панически. То же самое произошло с Владимиром Путиным. Гнутые ножки мебели от Provasi у него в кремлевском кабинете – вот все прекрасное было там. Прошу прощения, что я уже немножко говорю с невзоровскими интонациями. Но что поделаешь, сарказм, видимо, объединяет многих людей.
У Владимира Владимировича один простой принцип: все люди рядом с ним должны быть плохими людьми. Причем, Симоньян, например, была замечательной девушкой. У Пескова вообще история нежнейшая история любви его с Навкой – он вообще-то был женат. Двое взрослый людей, обремененные прежними историями, влюбляются – я очень с большой нежностью отношусь к таким историям. Дмитрий Киселев – еще один «либераст и дерьмократ», западник отчаянный. Соловьев, который кучу времени прожил в Америке, и знает прекрасно всю разницу. Владимиру Владимировичу нужно убедиться в одном – что все люди стали плохими, что никто не лучше него. Тогда всё в порядке, тогда они могут действовать сами.
Они стали плохими людьми, не годящимися на хорошие поступки, ну или, по-русски – негодными. И вот когда люди вокруг стали негодными, не лучшими – всё в порядке, они могут действовать самостоятельно. Это, как сказал Акунин перед эмиграцией: «Хорошо, скажите кто-нибудь там, за стеной – пусть люди не наших взглядов, пусть противоположных, даже враги. Но есть ли там хотя бы один человек, которого можно назвать порядочным?» Насколько я помню, в комментариях «молчанье было мне ответом».
Единственный шанс спастись – это жить в глухой провинции в Счетной палате, как Кудрин (и то я не уверен, что ему там удастся спастись). Потому что остальным… Я на высказывания Силуанова с ужасом смотрю – во что он превращается на глазах?! Я за Кузьминовым, главой «Вышки» смотрю, во что он, по крайней мере, по своим высказываниям, превращается. Все остальные люди прогибаются под этой же тяжестью, и это Кольцо власти, кольцо самодержавия, кольцо автократии превращает всех в плохих людей.
Но! Превратившись, сломавшись, ты можешь действовать достаточно самостоятельно. А дальше у тебя возникают собственные интересы. Кстати, сказать, эти самостоятельные интересы были всегда. Когда я работал в ВГТРК — а я в этой дивной организации работал 7 лет, помню прекрасно, что у них там тоже свои битвы – за здания, за недвижку, за бюджеты, за оклады. Причем внутри ВГТРК тоже было несколько голов – Шаболовка воевала с «Ямой», потому что им нужно было какую-то самостоятельность в хозяйственной деятельности отвоевать, те мелко мстили, и так далее. Вот что происходит.
И Голунов, конечно, мелкая разменная монета. мы же понимаем, что все эти структуры еще и зарабатывают. Я не удивлюсь, если в случае с Голуновым был абсолютно коммерческий заказ. Но зарабатывать же нужно.
«Сколько, Владимир Владимирович, в вашей стране, которой вы 20 лет правите – Великая страна! Сверхдержава! – сколько в сверхдержаве областных центров соединено между собой автобанами?» Ноль. А если ноль, Владимир Владимирович, так, может быть, все-таки – с вещами на выход? Может быть, все-таки признаться, что вы катастрофически провалили вашу миссию?
Владимир Владимирович, а вы мне не объясните, во сколько раз упали доходы россиян после того, как вы себе присоединили Крым, это ведь ваша была идея, вы же втроем решали, правда?
Значит, величие России – это когда силовики набивают миллиардами себе карманы. А когда кто-то начинает этим возмущаться, это называется, как известно, экстремизм. Вот и всё. Страна третьего мира. Эрдоган. Путин и Эрдоган – близнецы-братья.
Аббас Галлямов, эксперт и политолог
― Кремлевская реакция (на дело Голунова) говорит о том, что Кремль разозлен происходящим, он сам хочет навести порядок в своих силовых структурах с тем, чтобы силовики все-таки знали свое место. То есть они совсем забылись. Они забыли о том, что главный в стране — Кремль. А они ведут себя так, как будто они главные. И это не может не беспокоить уже сам Кремль. До какого-то момента Кремль это не тревожило, но сейчас, когда игры силовиков становятся политической проблемой, очевидно, что Кремль это перестало устраивать. Поэтому, я думаю, Кремлю надо встряхнуть силовиков. Я думаю, этим он сейчас и занимается.
Силовики же по-другому уже не умеют работать. Понимаете, вот это «басманное правосудие» привело к тому, что силовики совершенно перестали напрягаться с точки зрения качества исполнения своих обязанностей. То есть в нашем российском «басманном суде» устоит что угодно. Вы знаете, какой процент оправдательных приговоров. У нас меньше одного процента. В этой ситуации они на протяжении многих лет поставляют — извиняюсь за выражение, подходящее слово «туфта» — в суды туфту. Суды эту туфту утверждают, штампуют, выносят решения на основании этой туфты.
А чего тогда напрягаться? Люди — существа ленивые: если есть возможность не напрягаться, а халтурить, и они и не будут напрягаться и будут халтурить. Ведь чтобы убить, надо обращаться к бандитам. Лишний раз тоже не хочется. Зачем обращаться к бандитам, если есть свои непосредственные подчиненные. Им платить даже не надо. Бандитам надо заплатить, с ними надо договориться. А тут твои подчиненные пошли, засунули в карман и всё. Судья проштамповал — сели. Всегда так работала эта индустрия, потом. И тут машина сломалась. Никто этого не ожидал, конечно. Если бы они понимали, что Путина разозлят этим, естественно, они бы не стали так рисковать. Либо с заказчика они взяли такие деньги, что заказчик сам отказался от этого дела. Понимаете, с тем, чтобы обеспечить себе эту пенсию безбедную, заказчику это бы встало в очень большую сумму. А они взяли с него, я думаю, не много, именно потому, что речь шла о какой-то простейшей операции.
Вот этот институциональный коллапс, полное уничтожение институтов, судебной системы как института, привело к тому, что качество правосудия стало соответствующим.
Но надо понимать, что ты создаешь Франкенштейна, а потом у тебя Франкенштейн когда-то, в какой-то момент выходит из-под контроля и убивает тебя самого. Собственно, российские силовики — это такой Франкенштейн.
Франкенштейн замахнулся на своих хозяев, мы к этому подошли. Они не замахиваются на самого Путина пока, но ведь Франкенштейн хозяина тоже не со зла уничтожал — ну, так получилось. И в случае с силовиками и Путиным силовики уничтожат режим, уничтожат Путина, но не потому, что они хотят Путину зла. Просто само по себе так получится.
Каждый из них — в этом проблема — преследует свои собственные интересы. Знаете, в российской политической тусовке, в элитах есть такое понятие «шкурничок». Вот у каждого из них масса своих «шкурничков». И никто из них вообще не думает ни об экономическом форуме, ни об инвестиционном потенциале России. Никому нет до этого дела. У каждого есть набор своих «шкурничков», которые он реализует, используя имеющиеся у него административные возможности. И вот, преследуя эти «шкурнички», они все вместе хоронят, так сказать, всю систему.
Обычно в качестве причины, почему Колокольцев должен уйти, называют аппаратные причины. Мы все знаем, что на его место претендуют масса достойных людей. Называют Дюмина, нынешнего тульского губернатора, называют Миронова, нынешнего ростовского губернатора — выходцев из ФСО.
У каждого клана, который есть в окружении Путина — у Тимченко, Ротенбергов и так далее — у них есть свое представление о том, кто должен быть директором ФСБ, кто должен быть министром внутренних дел, кто должен быть начальником Следственного комитета. У них есть готовые занять это место люди. И это всё аппаратные соображения.
А вот таких политических причин, носящих политический характер, не аппаратный характер, я давно не помню. И Колокольцев, мне кажется, действительно, был под ударом. Но, мне кажется, что он сам выкрутился. Я думаю, что он инициативно прибежал в Кремль со словами: «Смотрите, я вот выявил, вот они, гады, мерзавцы. Я предлагаю их наказать публично и уволить, потому что они сорвали повестку Петербургского экономического форума". То есть Путину лично навредили. Политизировали проблему. Они явно превысили свои полномочия, они явно совершили должностное преступление. И есть за что их наказать.
И в этой ситуации Кремлю увольнять Колокольцева, который так инициативно к ним сам прибежал, вроде как не за что. Человек старается, вроде как не виноват. Я думаю, что именно с помощью таких действий Колокольцев избежал такой печальной участи. А так он мог, конечно, тоже слететь. Силовики рано или поздно похоронят этот режим, похоронят Кремль. Они ему создают политические проблемы. Какое-то количество людей в Кремле это понимает. За весь Кремль сложно говорить, у него там много башен. И у Путина какое-то понимание есть. Я говорю, по итогу всех этих событий я сделал вывод для себя, что Кремль не так безнадежен, как мне казалось до этого.
Но, понимаете, это же не проблема только полиции — происходящее. Это проблема вообще политическая. Это проблема режима в целом. А если есть проблема с режимом, то ее нельзя исправить, ремонтируя отдельные элементы системы.
На смену этому режиму может прийти другой без всякой революции. Чаще всего так, к счастью, и бывает. И мирные транзиты сейчас — это норма. И поэтому я точно не сторонник революции. И, к счастью, повторюсь, сейчас для того, чтобы сменит режим с авторитарного на демократический, революция вовсе необязательно.
Иногда это происходит при действующем руководителе и им это делается, как в случае с Горбачевым.
Иногда это происходит после ухода действующего руководителя, как это было в Испании в случае с генералом Франко. Он умер и назначенные им преемники сами начали демократический транзит и, в принципе, без особой помощи со стороны революционеров сами модернизировали авторитарный режим, сделали его демократией. Вот я про Франко вспомнил. Но про то, что Хуан Карлос, которого он избрал в качестве преемника, начнется трансформацией, никому даже при Франко в голову не приходило. Или Суарес, премьер-министр, которые основные реформы реализовывался, тоже был верным франкистом, служил верой и правдой, а потом взял и вдруг реформатором оказался.
Понимаете, важнейшей предпосылкой любой успешной трансформации является ощущение, которое в головах элит поселяется — ощущение того, что так больше жить нельзя, ощущение того, что нынешний порядок несправедлив. И по мере разрастания этого ощущения, что что-то надо менять. Оно охватывает весь правящий класс и в этой ситуации быть реформатором это уже не страшно, и все думающие люди становятся реформаторами.
И в какой-то момент вдруг выясняется, что режим некому защищать.
Нет уверенности в правильности курса ни у массового избирателя, ни о у элит. Пока нет консенсуса относительно того, как всё менять и в каком направлении двигаться и поэтому пока мы топчемся на месте и никуда не движемся, потому что этот консенсус не выработан.
Но по мере формирования консенсуса… а консенсус обязательно будет либерально-демократическим, просто альтернатив в России традиционно нет, потому что двигаться еще дальше в сторону противоположную совсем, в консервативную нет желающих за исключением какого-то количества гиркиных-стрелковых и милоновых, но это откровенные фрики тоже. Двигаться туда точно никто не хочет. Значит, соответственно, двигаться в обратную сторону.
И это обязательно произойдет на самом деле. Какая-то либерализация режима будет. Вопрос, когда, кто ее возглавит, как последовательная она будет и перехватит ли инициативу оппозиция — вот это будет ключевой вопрос на самом деле. Если оппозиция перехватит инициативу — это может получиться революция. Если режим это сам будет делать — это может получиться метатранзит власти.
-
Дмитрий Быков, писатель
- Приходит поколение людей, которым элементарно надоело, что какие-то малоодаренные и не очень храбрые персонажи присвоили себе тут звание называться журналистикой, оппозицией, элитой, и так далее. Кстати, ведь и Голунов из их поколения. Поэтому общего разочарования тем, что мы ничего не добились, что мы по-прежнему в железобетоне, что нам по-прежнему противостоит стена, – этого разочарования я не разделяю. Мне кажется, что кадровая скамейка, скамейка запасных у этой власти очень коротка, что им не на кого абсолютно опереться, и выдающийся непрофессионализм, который они продемонстрировали при задержании Голунова, по-моему, свидетельствует об определенном внутреннем кризисе. У оппозиции, напротив, есть молодые и чрезвычайно талантливые кадры. И то, что сегодня именно люди поколения 30-летних и 20-летних определяют лицо протеста, как раз и говорят, что этой власти конкретно осталось недолго. Случай Голунова очень показателен. Но показателен не винтиловом 12-го числа, а показателен талантом и великолепной организацией тех, кто 12-го числа выходили. Поэтому в будущее я смотрю с известным оптимизмом, таких точек напряжения будет еще больше. А самое главное, что запугать этих людей очень сложно.
- Ведь понимаете, в чем воронка, о которой говорил Солженицын? В чем ухудшение, в чем цугцванг власти, в который она себя загоняет? Один Голунов – это частный случай, а 400 (или, по некоторым данным, более 500) людей, которых свинтили (или назовем это иначе – побили и арестовали, цивильно выражаясь) 12-го – это пять сотен ячеек недовольства, это тысяча родителей, это две тысячи друзей. Это люди, которые получают живой и очень неприятный повод политического противостояния.
- И то, что власть не может остановиться и лупит налево и направо, – это как раз говорит о том, что никакого там стратегического мышления не осталось. Она плодит себе врагов среди абсолютно мирных граждан, вытаскивая из толпы тех, кто просто вышел на улицу. И почитайте, что они пишут; почитайте, как они рассказывают об этом – без страха, с ненавистью, некоторые с презрением. Это очень хорошо. То есть это безобразно само по себе, но хорошо, что они не боятся.Вот таковы, в общем, мои впечатления от происходящего.
- Я думаю, что июль и август будут довольно жаркими в России, и не только в метеорологическом смысле. Я полагаю, что ситуация будет ухудшаться для власти и улучшаться для оппозиции. Что это оппозиция, в отличие от нас, будет молода, решительна и не отягощена лишними – еще раз говорю, – лишними рефлексиями. Потому что бывают случаи, когда надо просто действовать. Просто выходить, просто требовать, просто не смиряться.
- По передачам "Эхо Москвы" подготовил В. Лебедев
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0