Российское болото
29-06-2019- В какой степени население России ответственно за художества ее власти? Две, как всегда, довольно понятных, довольно традиционных точек зрения. Первая – что население целиком поддерживает власть, что оно несет за нее полную ответственность, что оно и есть на самом деле выразитель тех тенденций, которые Путин только подхватывает. Путин ни в какой степени не отвечает за них сам, он типичный представитель большинства.Я называю Путина не злодеем в том смысле, что зло, которое он творит, творит не ради наслаждения, зло не доставляет ему удовольствия. Сталин или, скажем, Иван Грозный, любили наблюдать за допросами и казнями. И они злорадствовали, когда расправлялись с врагами, у них был личный интерес. Я думаю, что у Путина нет наслаждения злом. Нет самого опасного, что отличает тирана. Это может еще развиться, мне кажется, но пока я этого не наблюдаю. Он, конечно, любит сводить счеты с людьми более успешными и более талантливыми, не будем называть имен. Но такой страсти ко злу он, мне кажется, не испытывает. Может быть, он был бы более шекспировским, более личностным, более колоритным злодеем – мечтой будущего художника, но пока я этого не наблюдаю. То, что он делает, он делает из своеобразного, конечно, ложного понятого блага России. Он думает, что Россия держится только им. И что для сохранения России надо ее не развивать (она может от этого развития развалиться), а как можно больше консервировать. Мне кажется, что это заблуждение. Но если бы он был суперзлодеем, мы бы сейчас с вами не разговаривали.
В самом деле, давайте в критике власти не заходить на поле такой предельной субъективности. Ненавидеть его можете как угодно, но давайте все-таки адекватно его оценивать. Хотя бы просто потому, что нет особенно смысла в раздувании злодейства. Здесь мы имеем дело с человеком, чью логику надо попытаться понять изнутри. Может быть, это не особенно интересная задача. Но тем не менее без этого понимания вы стратегию собственной жизни никогда не сумеете построить. Для меня суперзлодей – это человек, наслаждающийся мерзостью. Вот фашизм – это оргиастическое наслаждение отступлением от нравственных заповедей. Здесь, мне кажется, нравственные заповеди присутствуют в очень редуцированном виде, и поэтому наслаждения от их отступлений никакого особенного нет.
Вторая точка зрения – что население России находится в заложниках у группы (можно ее называть «Кооператив «Озеро»», можно как-то еще называть) – у мафиозной, спецслужебной (там разные есть определения) группы, которая таким образом этим населением рулит, не давая никак себя ни законным путем переизбрать, ни незаконным путем возмутиться. Вот это, естественно, довольно занятный выбор и довольно занятная проблема.
Мне представляется, что Пушкин, отвечая Мицкевичу на «Устеп», третью часть «Дзядов», в «Медном всаднике» уже попытался эту проблему обрисовать. В чем проблема? Желающих я отсылаю к статье Брюсова о «Медном всаднике» – наиболее подробная и умная статья, которая показывает генезис этой вещи и ее внутренний смысл.
В общем, коротко говоря, Мицкевич в стихотворении «Друзьям-москалям», которое тоже входит в «Устеп» («Московским друзьям», как его обычно переводят, или «Русским друзьям»), говорит: «Вы кидаетесь кусать ту руку, которая хочет сорвать с вас ошейник». «Вы сами сторонники того рабства, в котором живете».
На это Пушкин отвечает: «Здесь не дилемма, это просто такая система, это просто такая страна». В ней есть две силы – гранит и болото, эти силы не находятся в диалоге, раз в сто лет болото бунтует: туча с ветром от залива и порабощенная Нева идет на город, затопляет острова. И страдает от этого маленький человек, но в результате этого бунта, бессмысленного и беспощадного, система не меняется. Любые попытки изменить эту систему в перспективе возможны, но они приведут к гибели этого города на болоте, этого города на Неве – прекрасного города, жестокого города, чудовищного города. Будет другой, с другим медным всадником, но пока система такова.
Действительно, когда мы говорим о роли российского народа в том, что сейчас происходит, мы упускаем из виду (во всяком случае те, кто противопоставляет народ и власть), что это такая система, при которой противопоставляются напрасно вещи, взаимно обусловленные. Народу чрезвычайно комфортна ситуация, при которой он не отвечает ни за что. Да, конечно, то, что власть сегодня делает с Грузией, и раньше делала с Грузией 11 лет назад (это было гораздо страшнее, на мой взгляд) или то, что она делала с Украиной, – не важно, является ли это выражением чаяния народа или идет против его воли. Это к народу не имеет никакого отношения. Народ в политической системе России ведет чрезвычайно комфортное существование, при котором он:
а) не отвечает ни за что;
б) не влияет ни на что;
в) в какой-то момент бунтует или пользуется распадом власти.Власть всегда падает сама
Вот я сколько ни изучаю историю русской революции, столько замечаю, что влияние революционеров на ситуацию было пренебрежимо мало. Власть в России всегда падает сама. Ни одна революционная ситуация (будь то ситуация 60-х годов девятнадцатого столетия, ситуация 70-х годов), – максимум, что мог сделать революционер, – это организовать теракт.
Теракт имеет тот же эффект, что и стрельба Саула из бластера по потоку машин. На ход истории это не влияет никаким образом.
Возникает вопрос: может ли народ нести ответственность за художества власти? Может и должен, разумеется. Но надо при этом помнить, что в этой комфортной нише, что он занял себе, он будет с удовольствием пинать мертвую власть, когда она падет или когда она умрет естественным путем.
Но обвинять его нельзя – он не имел рычагов, его никто не спрашивал. Народ всегда не виноват, всегда чист, всегда источник какого-то высшего смысла. Он всегда занимается какими-то своими делами, будь то вышивание, народное творчество, разные интересные философские размышления.
Он живет – много раз я уже употреблял это сравнение – как Индия под Англией. Маленькая Англия думает, что она контролирует огромную Индию, а Индия живет своей духовной жизнью, чрезвычайно интересной, чрезвычайно занимательной. Может быть, отсталой, но она к этому государству не имеет ни малейшего отношения, как болото не имеет никакого отношения к морю.
Искандер говорил, что такая ситуация приводит к взаимной безответственности народа и власти, а следовательно, растлевает обоих. Да, растлевает, давайте это признаем. Это ситуация взаимного растления, которая, с одной стороны, дает народу создавать великую культуру, великую литературу, а с другой – да, растлевает его духовно.
Вот здесь наиболее наглядный пример, по-моему – это Советский Союз 70-х годов. Это была страна невероятно растленная, причем степень растления всех ее слоев описана в очень стоящих текстах – таких, как роман Кормера «Наследство», например. Я не говорю о «Кроте истории», который является самым главным его философским сочинением. Но «Наследство» – это роман в традициях экзистенциальной, квазибытовой, трифоновской прозы 70-х годов. «Наследство» – это книга, показывающая всю глубину духовного растления даже таких лучших людей, как религиозные диссиденты. Она, собственно, и написана о религиозных диссидентах. И понятно совершенно, о каком наследстве идет речь, – это как раз «насмешка горькая обманутого сына над промотавшимся отцом», это отношения русской интеллигенции 70-х годов двадцатого столетия духовному наследству и начала века, и прошлого века на тот момент.
Это, безусловно, катастрофическая ситуация. Но, как всякая катастрофическая ситуация, она дает интересное побочное явление – интересные культурные плоды. Такой глубины растленности и при этом такого культурного взлета, как в 70-е годы двадцатого столетия, российская культура, наверное, не знала. Это можно только сравнить с Серебряным веком.
Для того чтобы представлять эту среду, лучше всего, на мой взгляд, читать Олега Чухонцева – такие его сборники, как «Слуховое окно» и «Ветром и пеплом», такие его поэмы, как «Однофамилец». Лучше, действительно, никто, по-моему, не сказал и об уровне двойной морали, которая тогда существовала, и о духовной высоте, которая существовала тогда. Потому что трудно представить более растленную страну, чем Россия 1905 года, и трудно представить более великую культуру, потому что все, чем питался русский авангард, закладывалось тогда, в Серебряном веке. То есть следует признать, что это такая система, при которой народ ни в чем не виноват, ни за что не отвечает и растлевается духовно, одновременно с властью. Можно ли изменить эту систему? Наверное, можно. Но тогда уникальная экосреда, уникальный духовный климат исчезнет.
Вот тут хороший вопрос:«Может ли на русском болоте сегодня произрасти новый духовный взлет?» Конечно, может. Потому что болото – это очень интересная в биологическом смысле среда. В болоте любая вещь (и, кстати, говоря, любой труп) сохраняется много лет. В болоте удивительно интересная фауна, прекрасные цветы, потрясающая флора. Посмотрите, какие бабочки летают над болотом и какие интересные в нем запахи, помимо болотного газа.
Если это болото осушить, превратив его либо в полноценную текучую воду, либо в полноценную плодоносную почву, – это будет другая экосреда, только и всего. Вот Россия – такая среда, и для того чтобы в ней была великая культура, в ней создается такая растленная духовная ситуация, в которой народ ни за что не отвечает.
Упрекать его можно, и, кстати говоря, расплачивается он в случае чего вместе с властью – войнами, которые она ведет; жертвами, которые она приносит; голодом, который периодически случается. Но при этом нельзя не помнить о том, что духовного участия во всем этом он не принимает. И это позволяет сохранять ему, на мой взгляд, неприятную, а, на другой взгляд, очень лестную репутацию богоносца, такого себе христосика, который действительно, как Илья Муромец, некие непонятные силы 33 года копит на печи. Но при этом – «гляжу я с покаянною улыбкою – не покажутся ли калики за калиткою?», как было сказано у того же Олега Чухонцева.
Можно ли эту ситуацию назвать благородной, благотворной? Конечно, нельзя. Но можно назвать ее плодотворной. Вот только с этой позиции можно ее оценивать. Другое дело, что слишком долгое растление приводит к тому, как уже было сказано, что паровоз начинает терять колеса; к тому, что люди начинают деградировать, забывать какие-то очевидные правила.
Ожидать духовных взлетов от сегодняшней России довольно странно. Поменяйте сейчас руководство любого московского театра… Сейчас очень трудно ожидать каких-то великих совместных артельных действий. Именно потому, что растление сильнее всего ударяет по коллективным делам, таким, как кино и театр. Совместная работа возможна там, где есть движение вперед, где есть моральный климат. Вместе с тем, я совершенно не отрицаю, что в сегодняшней российской литературе возможен прорыв, потому что литература – дело одинокое, не организационное, от финансирования не зависящее, и отчаяние для нее довольно продуктивно.
Понимаете, театр все-таки расцветает в эпоху революционных перемен. А пока их нет – будем утешаться лирикой, довольно печальной, утешаться какими-то прозаическими опытами, как было в 70— годы, фантастикой будем утешаться. Не всякий род искусства способен расцветать на болоте. Иногда болото начинает тлеть, тогда на нем вскипает интересная театральная жизнь. Неужели кто-то ждал, что сейчас МХАТ имени Горького начнет выдавать премьеру за премьерой шедевров? Люди работают в довольно трудных условиях, в условиях страны, которая не видит перспективы, которая – будем называть вещи своими именами – медленно гниет. И такое гниение может быть плодотворно для отдельных видов человеческой деятельности, но никак не для кино и не для театра.
В русской революции нет оптимальной тактики. Какую тактику выбери – власть тебя задавит, потому что закона нет, правил нет – вот что важно понимать. Русское освободительное движение – это всегда игра без правил, где гранит всегда имеет против болота только одно орудие на руках. Боится он только стихийной силы, только стихийного разрушения. Но от этого стихийного разрушения гибнет масса народу, и вот ей-богу никому не становится лучше. Поэтому никакие тактики, никакие революционные стратегии не имеют, в общем, смысла. Надо ждать, пока эта власть рухнет под собственной тяжестью, сохранять себя и, соответственно, все это время думать об альтернативах, думать о том, что потом. А как-то организовывать это падение или, не дай бог, вести массы за собой, как это планировал делать Гапон, – это довольно самоубийственно.
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0
Рейтинг комментария: 0 0