Уход Путина. Последнее слово Александра Проханова

После кадровой бойни, учиненной пит-уном, сравнимой только с избиением бизонов в Америке, на авторском поле осталось множество рассыпанных скелетов: затылочная кость одного, гнилое ребро другого, копчик третьего, пожелтелый таз четвертого, вонючие гениталии пятого. Cреди всего этого палеонтологического мусора расхаживает пит-ун и в год Пушкина якобы горестно вопрошает: "О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?" Хотя сам, паскудник, знает — кто.

Так кто же это у нас этот шоковый терапевт, гриб-красноголовик, стибривший, как наперсточник, народные сбережения? Это - все он же! Это он, свирепый дуболом, разбивший все светлое, как ночной горшок, а потом покрошивший тысячу надежд из пулеметов и танков! Он, брутальный, с бодуна надевший шиворот-навыворот фельдмаршальский мундир, разбомбивший без объявления войны порывы страстотерпцев и вызвавший ипритом нарывы на чистом народном теле.

Притворялся маленьким, головастеньким, как сперматозоид, премьерчик-на-час, с милой рожицей, а сам утащил и талантов, и поклонников. Настоящий под-полковник ! Он садистски, несмотря на патриаршую просьбу, запустил срамной, антиправославный фильм, после которого верующие плачут горючими слезами.

Будто из ледников, отряхивая лед и песок с гнилой шерсти, встал первобытный мамонт, не добитый каменным топором неандертальца, и пошел мстить человечеству за свои доисторические страдания. Дремучая, геологическая, разрушительная сила веет от этой больной, с помутненным сознанием твари, явившейся в русскую и американскую историю из темных пограничных времен, когда природа в муках рождала в себе человеческий разум, тлеющий в узком лбу примата, среди воплей и клекота динозавров и саблезубых тигров. Он — огромная стенобитная машина, тупая чугунная баба, действующая в наши дни среди русских руин и американских машин.

На лугах цветут одуванчики, пасутся белые козочки, а в страдающем народе скопилась лютая ненависть. Посмотрите на пит-уна - куда нацелен его клюв, куда машут его черные крылья? Туда, где будет побоище, куда летят стаи ворон. Мы увидим осенью каркающую черную птицу на ветке Александровского сада, держащую в клюве голубой окровавленный глаз. Этот уродливый, перекормленный, отекающий нечистотами паразит, который сожрал все живые силы народа, осквернен всеми возможными пороками и грехами.

В мире, в мягком гнездышке западной цивилизации, куда отложили свои яички либеральные демократии Америки и Европы, вывелся огромный огнедышащий дракон. Сожрал своих родителей, плюнул огненной ядовитой слюной, помочился серной кислотой, яростно забил хвостом. Сквозь визг и мат безобразники выкрикивают имена главных паханов. Но - не долго уж ему свирепствовать.

Чахнут военные в гарнизонах и космонавты на орбитальных станциях. Вянут на глазах блистательные репутации и карьеры. Умирают, не успев родиться, поэмы и оперы. Сохнут в полях растения. Шелушится позолота храмов. Все соки земные, все плодоносящие силы иссушаются незримым суховеем - города стоят блеклые, солнце светит тусклое, глаза у людей пустые и мертвенные.

Змей поселился в пит-уне. Который год сосет из Родины соки. Который раз сжирает очередную, отданную ему на растерзание невесту. И все нету сияющего грозного всадника в золотом доспехе, чтобы он вонзил в Змеиное отродье копье, освободил пленный народ, разбудил околдованный злыми чарами город.

Он забирает чужую невесту в свадебное путешествие и кладет между собой и ею смердящий труп, с оскаленным ртом, с выпученными червивыми глазами. Вливает ушат синего трупного яда в свою брачную постель.  Мечет свои непристойности в неуспевших увернуться от града помета и желчи.

Виданное ли в истории человечества дело, когда огромная страна, воздвигнутая между трех океанов князьями Олегом и Владимиром, царями Иваном Грозным и Петром Первым, красными вождями Владимиром Лениным и Иосифом Сталиным, держава, отбившая нападение страшных врагов подвигами ратоборцев Александра Невского и Дмитрия Донского, блистательных Суворова и Кутузова, несравненного в своей победоносности Жукова, родина мистических откровений о красоте, добре и вселенской правде, явленных устами Сергия Радонежского и Серафима Саровского, русского провозвестника Пушкина, русских пророков Толстого и Достоевского, чтобы страна, одухотворившая своим прекрасным дыханием весь ХХ век, совершившая дерзновенную попытку построения "рая земного", - вдруг оказалась собственностью никчемных, безнравственных, пронырливых людишек, сбитых в тесную горстку, именуемую властью, и ей принадлежит русская правда, и американская тоже. Как жалкие воробьи в зловонном гнезде орла, они чувствуют себя в безопасности.

Этому явлению пока нет названия.

Но, неотвратимо, как Страшный Суд: "Анафема!" — раздается из русских церквей. "Анафема!" — вторят русские леса и болота. "Анафема"! — летит из каждого русского города и американской фермы, из каждого дома, из каждой семьи. И нету сил помолиться, и не у кого просить прощения, и кто-то чернорожий, хохочущий, с серебряными витыми рогами и хвостом, с алмазной краденой звездой, склонился к его неудобному, застланному клеенками ложу.

Как из прорванной канализационной трубы, из пит-уна в мир хлещет мерзость. Иногда даже кажется, что это он сбросил бомбу на Хиросиму, заразил человечество СПИДом, расплодил на земле педерастов. Мы знаем, что не он. Но так и кажется, что на самом деле - он. Ибо он - клубок скользких слепых червей, поедающих человечество, которому вместо Шекспира сунули комиксы, вместо Антониони целлофановую шлюху из Голливуда, вместо Скарлатти - скарлатину, вместо Марка Аврелия красноносого содомита Клинтона с саксофоном, который он давал веселой толстушке подудеть.

И блуждает по лицам уходящих в небытие православных, блаженная, как цианистый калий, улыбка мэра Собянина , которую только и остается, что вылить в Байкал, чтобы отравить его навеки.

Дни и ночи вылизывает страну ядовитый язык пит-уна. В каждом доме — капелька разноцветного яда, от которого мутнеют мозги, западает сердце, лопаются сосуды в глазах.

И везде, куда ни глянь, к каждому человеку, к каждому доброму делу присосался упырь. Сосет, наливается красным клюквенным соком.

Когда он будет зачитывать жалкий текст своего отречения, то будет выглядеть, как огрызок заплесневелого сыра, проклеванный насквозь пороками и болезнями, и в дырки начнут проглядывать лица его напуганных, нечестных читателей. Страна оттолкнет его, как пушкинский рыбак отталкивает веслом утопленника, и он, разбухший, без глаз, с языком, в который впились раки, пиявки и улитки, поплывет в безвременье, напоминая кусок гнилой мешковины.

А  они все жалят друг друга ядовитыми языками, обдают один другого зловонным сернистым дымом, ранят отточенными, как сабли, клыками.

Не надо искать его истоки и его родословную. Он был всегда. Переползал из эпохи в эпоху, как скарабей, неся на рогах навозно-мистический шар. Первые сведения о нем приводятся еще в древних папирусах, в царствование Тутанхамона, бедного фараона, погубленного каким-то жрецом-академиком.

И скатится из глаз дракона, деловитого и сосредоточенного, как прудовая пиявица, когда у нее свернулась кровь, синтетическая, из искусственного льда, слеза, которую подберет один из охранников на случай следующего погребения.

Уже теперь готовится это торжество, фейерверк траурного салюта, когда решено выпустить в московское небо две тысячи снегирей, пропустить по Красной площади семьсот скороходов, пронести по Москве большой зеркальный шар с покойной артисткой, с черными фарфоровыми зубами, похожей на раскрашенную штукатурку, которая увидела в  пит-уне настоящего рыцаря.

Как скоро из капельки бациллоносной слизи развивается страшная, уносящая жизни эпидемия, так скоро он размножал сам себя с патриотической песнью, напоминающей в его устах крик болотной выпи. Который торопливо, как мародер, обобрал убитую Родину, сдирая с хладеющего тела ожерелья, часы, нательные кресты, набивая ими пахнущие чесноком карманы. Теперь, возвещаем мы - ему конец.

Что ж, выдержали и эту пытку. Христос терпел и нам велел. Помните, как у Гоголя в "Тарасе Бульбе": "Батько! Где ты? Слышишь ли ты все это? — Слышу!— раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.

Упал пит-ун, как ресторанное чучело медведя, упал этот косноязычник, и из него полезли клочья пеньки и ваты и разлезся он, как гнилая труха. Пит-ун сжался до размеров личинки скорпиона. И не будет ему памятника ни в Москве, ни на Брайтон-Бич, ни на родине его смерти.

Но... забыли прикрыть крышку саркофага, и оттуда вырвался сквознячок больного дыхания как вялое движение пятнистых тритонов в мутном аквариуме.

Так горит изношенный, кинутый на свалку носок. Подобный дырявому куску старого сыра, изъеденного червями и крысами.

А мы, оплеванные, под хохот фарисеев, иссеченные плетьми, несем огромный, скованный из всего мирового железа крест за всех. Умираем на нем с устами, обожженными ядом. Лежим, бездыханные, под могильной плитой размером в шестую часть суши. Ангел легким перстом сдвигает плиту. Родина, молодая, исполненная красоты и могущества, воскресает под ликующие пасхальные возгласы: "Россия воскресе! Воистину Воскресе!"

В пасхальные победные дни, не выпуская из рук оружие и крест, обнимем милых и близких. Вдохновим упавших духом. Вытрем слезы плачущих. Скажем сестре и брату: " Не унывайте. Помогайте друг другу. Не оскверняйте уста хулой.  Пойдите к Нерли по розовым и зеленым лугам, где стоит белоснежная церковь".

Мы узрим на белокаменной стене неистребимую фреску. Ковчег поплывет по океанам, по облакам и по звездам. Будет иметь могучий, пополняемый с каждым веком, экипаж. Там увидим Преподобного Сергия, Святых князей Дмитрия и Александра, Гермогена с Мининым и Пожарским. Увидим Великих Петра и Екатерину. Ратоборцев Суворова и Кутузова, флотоводцев Ушакова и Нахимова. Там плечом к плечу стоят Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский, Менделеев и Вернадский.

И возмездие придет, если не через трибунал, так через ледоруб, которым, как выяснилось, виртуозно владеет Немезида.

За оскорбленную Америку! За униженную Россию! За вытоптанные души ! За переломанные кости! За слезы наших матерей! За Красную площадь! За Белый Дом ! Батарея!.. Осколочно-фугасными!.. Залпом!.. Огонь!