46 подписантов, смерть подростка и бомжа

20-01-2020

ЖИЗНЬ КОНЕЧНА, НО НЕ БЕССМЫСЛЕННА

  • Дорогие друзья!Помещаю письмо, которое я послал Сергею Ивановичу Чупринину, каковой в апрельском номере "Знамени" опубликовал статью о "Ранних подписантах". Там он упоминает мое имя, и это довольно закономерно, так как в 1968 году я был одним из главных организаторов известного "Письма сорока шести".

    Но обстоятельства написания этого письма изложены у Чупринина не вполне точно, что и побудило меня написать разъяснение.
    Я тогда близко дружил с Игорем Хохлушкиным, экономистом, диссидентом и бывшим сидельцем. Идея подписания письма возникла у него, у него же появился и текст. Кто был его автором, мы не знали. Игорь говорил, что текст прислали ему из Москвы. Кто прислал, мы считали спрашивать неприличным. Как бы то ни было, я энергично взялся за сбор подписей и подключил к нему ближайших друзей,  а они - своих друзей. Возникла компания "сборщиков",всего их было семь человек. Шестеро из них ежедневно собирались на моей квартире по адресу Морской проспект дом 7, квартира 8. Из шестерых, кроме меня, живы двое, это академик Анатолий Шалагин (физик, живет в Новосибирске) и профессор Григорий Яблонский(химик, живет в Сент-Луисе). Седьмым был сам Хохлушкин. Он в наших сборищах участия не принимал. Он единолично собирал подписи среди гуманитариев.

    Совокупно мы собрали, помнится, 243 подписи. Потом меня, действительно, вызвал к себе академик Будкер и сказал, что органам все известно, и что он требует подписи уничтожить. Я сказал ему неправду, заявив, что подписи уже посланы в Москву.

    Вечером, во время нашего очередного сборище, сборщики стали говорить мне, что многие из подписавших о содеянном жалеют и считают, что поступили легкомысленно, чуть ли не под давлением. Тут мне стало кристально ясно, что произойдет дальше. Люди начнут каяться, нашего очередного сборище, сборщики стали говорить мне, что многие из подписавших о содеянном жалеют и считают, что поступили легкомысленно, чуть ли не под давлением. Власть разделит всех на зачинщиков и обманутых простаков, и нас, зачинщиков, посадят.

    Тогда у меня и возникла идея сжечь подписи и собирать их по второму разу. Я попросил всех подождать и быстро сходил к Хохлушкину, благо он жил неподалеку. Хохлушкин эту идею категорически отверг, заявив, что среди его подписантов ренегатов не будет. Мы, однако, решили поступить, как решили.

    Было уже за полночь, когда мы подписи торжественно сожгли. Уверяю Вас это было на моей, упомянутой выше квартире. Наутро я объяснил ситуацию Будкеру, он мою деятельность одобрил и потом энергично меня защищал. Потому меня и не посадили, хотя органы были в ярости, ибо я сорвал их хорошо продуманною операцию.

    В конце концов, подписавших оказалось 46 человек. Из них ренегатов оказалось двое, называть их имен я не хочу. Разумеется, они были из списка Хохлушкина. Письмо наше попало за рубеж и было опубликовано в газете "Нью-Йорк таймс". Тут к делу подключился "Комитет озабоченных ученых". Они включили меня в список десяти ученых (а я был уже довольно известен в мире работами по физике плазмы), арест которых вызвал бы дипломатические осложнения. Разумеется, я об это не знал, и узнал только  в 1991 году, когда в первый раз приехал в Бостон в известный Массачусетский Технологический. Там меня встречали весьма торжественно. Такова правда. И Шалагин, и Яблонский, с удовольствием подтвердят правильность изложенного.

    И вот последний штрих. Наутро после сожжения писем, я пришел объясняться к Будкеру. Я признался ему, что солгал, письма в Москву не отправлены, но сожжены. И что мы будем собирать по новой. И что я, конечно, снова подпишу.

    Тогда он мне задал естественный для директора вопрос:

    - А сколько  будет подписантов из нашего Института?

    Я ответил:  - Я знаю совершенно точно. Подписантов будет девять человек.

    Тогда он задал незабываемый, сакраментальный вопрос:

    - Это будет больше, чем в любом другом Институте?

    - Да, ответил  я. Это несомненно.

    - Хорошо, иди - сказал он.

    Будкер обращался ко мне на «ты», но я на это не сердился, ибо не только уважал его, но и любил. Он очень много для меня сделал. После этого разговора, он стал меня всячески защищать.

    Замечательный был человек!

    Вот еще материал о письме

    http://modernproblems.org.ru/hisrory/162-letter46-1.html

    Профессор истории Новосибирского Университета Иван Семенович Кузнецов написал об этом письме целую книгу.

    До сих пор идут споры о том, было ли письмо спонтанной акцией или провокацией КГБ. В последнее время появились аргументы в пользу последней версии. Вполне уважаемый человек, Михаил Качан во время подписания письма в Академгородке  был председателем обобщенного комитета профсоюзов. Потом он эмигрировал в США, где и скончался  пару лет назад.

    Так вот, он провел скрупулезное исследование и установил, что в газете» Нью Йорк таймс» НИКАКОГО упоминания о письме не было. А ведь обвинение в том, что письмо было передано за границу и опубликовано в этой газете было ГЛАВНЫМ ОБВИНЕНИЕМ, предъявляемым подписантам.  Это обвинение было стопроцентно лживым. Но оно сильно поломало жизнь многим. Троих из партии исключили.

    Так что, дело это до сих пор темное.

    В продолжение темы о письма сорока шести.

    Центральной фигурой тогда был Игорь Хохлушкин. У него мы взяли текст письма, ему же мы отдали подписанные листы для передачи в Москву. Он него же прошла информация о публикации в Нью-Йорк таймс.
    Игорь был человек в диссидентских кругах очень известный. Его подробную биографию каждый может найти в Интернете.
    Там, в частности, написано, что он был искусным столяром -краснодеревщиком. Я могу это охотно подтвердить, ибо сам брал у него некоторые уроки это мастерства, хотя далеко в нем не продвинулся.
    В этой биографии не упоминается один, весьма трагический эпизод его жизни. Сам я его вспоминаю потому, что он побудил меня написать два стихотворения, которые я хочу поместить на мой фейсбучный сайт.
    Дело было восьмого Ноября 1968 года. К Хохлушкину пришли выпить немного коньяку его близкие друзья  - известный социолог профессор Владимир Шубкин и я. Сидим, расслабляемся понемногу, вдруг вбегает жена Игоря с криком."Коля повесился!"Мы вбегаем в соседнюю комнату, а там висит в петле сын Игоря, пятнадцатилетний Коля. Причем висит уже давно, поскольку его тело находится уже в состоянии трупного окоченения.

    Игорь Хохлушкин был женат дважды. Коля был сын от первой жены, с которой он давно развелся. От второй жены тоже был сын лет пяти. Как его звали- не помню. Интересно, что вторая жена Игоря была не только членом партии, но и членом Парткома Института Экономики, где они оба работали. Она от подписания письма никак не пострадала.

    Вскоре после самоубийства Коли, Хохлушкины переехали в Москву переводом по работе, в Москве он получили небольшую квартиру. Я же остался в городке на следующие семь лет, и связь и Игорем понемногу потерял, тем более, что он стал сильно клониться в сторону православия и русского национализма, что мне близко не было.

    Но вернемся к 8 ноября 1968. Коля жил своей уединенной жизнью в отдельной комнате, куда мало кто заходил. Когда его тело обнаружили, мы с Шубкиным стали вынимать его из петли, что нам двоим и удалось.
    Понятно, приехала и милиция, и скорая помощь, и еще какие-то личности, один из которых изумленно спросил меня "А Вы что здесь делаете?" Личность спрашивавшего я вспомнить не могу, но вопрос такой был, это точно.
    Врачи установили, что повесился он еще ночью и провисел в петле не менее десяти часов.
    Ну а дальше, мы с профессором Шубкиным повезли его в морг. Морг находился в Городе, так что ехать пришлось через плотину Обской ГЭС.

    Ехали в каком-то грузовом фургоне с открытым задом, и было очень холодно.
    В Морге нас встретили дежурные, две причитающие старушки. Колю, одетого в довольно приличный костюмчик, положили на алюминиевый стол. На соседнем столе лежала ужасающая туша совершенно черная. Нам объяснили, что это бомж (БИЧ), который, пользуясь тем, что были праздники, проник на конденсаторный завод, добрался до канистры со спиртом, … ну и так далее. Потом я еще отвозил гроб с телом Коли в Нахабино, к его матери, но это к делу отношения уже не имеет.

    О бомже я написал потом стихи:

    Зима

    Вот зимний день, нахмурившись в тиши,
    И сумерек накинув полотно,
    Снимает фотографию с души,
    А тут как раз становится темно.

    Ее проявят ночью без помех
    При свете всех нас ждущего огня:
    Что, хорошо ль прорисовался смех,
    И можно ль вообще простить меня?

    Зима, зима! Я суеты сосуд!
    Но белый твой я так люблю покров,
    Хоть думаю, что будет Страшный Суд
    Весьма похож на таянье снегов.

    Когда хлестнет по миру солнца бич,
    Повсюду разослав свои лучи,
    То первым встанет почерневший бич,
    А ты таись, скрывайся и молчи.

    Тогда был на подходе Новый год,
    И в час, когда мы наряжали ель,
    Проник он в конденсаторный завод
    И счастлив был, но тут метель, метель…

Комментарии
  • Уфч - 20.01.2020 в 10:52:
    Всего комментариев: 1210
    Мне показалось или здесь следующие акценты: - это всё было провокацией (провокация это плохо); - возможный провокатор - русский националист, православный, Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 1
  • Червона калина - 20.01.2020 в 16:52:
    Всего комментариев: 269
    Дела давно минувших дней. В те годы физики могли нарушать "режим" с меньшими последствиями для себя лично. Было некое табу смягчающие отношение к ним, которое было Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1
  • Charles Perrault - 20.01.2020 в 23:48:
    Всего комментариев: 167
    И мы, рота за ротой, шагали, равнение направо, на полковника, рука на ремне ружья, и орали что есть силы: «Мы, мерзавцы, думали, что нам эта комиссия поможет. Ни хрена Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 2
  • zakharov - 24.01.2020 в 13:22:
    Всего комментариев: 1
    Vladimir Zakharov
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1

Добавить изображение