Конституция умерла. Да здравствует конституция!

Нынешняя реальность — эти поправки окончательно убили Конституцию.

Конституция была инвалидом или, как я политкорректно называл «Конституция с ограниченными возможностями». В ней было одно уязвимое место. Это уязвимое место — 3-я глава Конституции и связанные с ней главы, которые описывают, как именно устроена Российская власть. И проблема в том, что мы отчасти были жертвами наших романтических представлений о том, что такое Конституция и конституционализм, с которыми мы вышли из перестроечного периода. Мы полагали, что конституционализм — это умение закрепить как можно больше свобод.

Я думаю,  мы поставили рекорд. Потому что в части прописывания всякого рода свобод, прав, гарантий наша Конституция не имеет себе равных. Но жизнь показала, что вообще-то исторически Конституция — это не совсем об этом. Конституция — это не о том, сколько у тебя прав, Во многих демократических странах мира не так уж многословно расписаны права и свободы общества и отдельного человека.

Суть Конституции в том, как ограничить Левиафана, как ограничить этого страшного монстра. Потому что, что бы ты ни написал, если подрастет этот монстр под названием государство, Левиафан, он съест всё, что ты написал вместе с тобой.

И поэтому конституционализм, в конечном счете, примитивно и прагматично сводится к задаче: как ослабить государство? Вот так цинично: как ослабить государство? Как сделать государство лишь относительно сильным. То есть достаточно сильным, чтобы оно поддерживало в обществе порядок, но недостаточно сильным, чтобы оно было в состоянии сожрать это общество.

Умные люди, жившие в Европе много столетий назад, такие как Локк, Монтескье и многие другие, они придумали способ, как вакцинировать власть. Шло изобретение социально-политической вакцины от такой заразы, как власть.

Они придумали, что если подрезать немного эту власть, сверху ее расщепить — это всё искусственно, потому что в жизни такого не бывает, — искусственно отделить ее части друг от друга, направить их друг против друга, устроить такую сложную систему отношений между ними, то им будет, чем заняться между собой, и они будут не в состоянии сожрать общество. Я имею в виду принцип разделения властей.

У нас принцип разделения властей зафиксирован в Конституции  как идея, то есть у нас есть идея, что у нас есть разделение властей. Мы  в Конституции 93-го года написали замечательную 3-ю главу, в которой взяли принцип разделения властей, а потом подумали и поверх этого разделения властей сверху поместили президента.

Мы, как школьники,  прописали в Конституции всё, что надо было написать правильного, о разделении властей, после чего взяли и сверху поместили президента, который не вписывается ни в какое разделение властей, у которого абсолютно самодержавные полномочия, который просто нависает над властью и обществом, как огромный камень. Но если камень нависает над сценой — пользуясь известным выражением, — то рано или поздно он должен был упасть и придавить актеров на этой сцене.

Я с 93-го года похоронил слово «демократия» для России. Для меня демократический путь развития России закончился в 93-м.

У России был легкий вздох в районе 89-го года. Я считаю, что в 91-м уже все было практически закончено. У нас было два года реальной свободы между 89-м и 91-м. Дальше всё казалось очень искристо, как китайский фейерверк, но это уже были похороны, а не день рождения.

Но тут меня себя не в чем упрекнуть. Я приблизительно так это воспринял сразу. И в общем, я 30 лет жил в ожидании, когда камень рухнет, поэтому для меня ничего нового не произошло. И я в целом не рассматриваю режим Владимира Путина как что-то качественно новое по отношению к 90-м. Просто на смену неорганизованному насилию пришло лучше организованное насилие.

Те, кто сегодня пытается с разных сторон по разным причинам оторвать 90-е годы от сегодняшний реалий — кто-то, потому что он противопоставляет их как хорошие времена нынешнему режиму, а кто-то, наоборот, говорит, что нет, это были ужасные времена, они ничего общего с нами не имеют, — не правы ни те, ни другие. Мы сегодня живем в рамках единого периода.

Этот единый период, его как бы общие черты, были закреплены вот той самой порочной, с моей точки зрения, конституцией, у которой был очень существенный изъян. В ней были очень хорошие вещи, в ней были гениальные идеи, у нее были замечательные отцы-основатели, которые очень много сделали для развития конституционной идеи в России. Но, к сожалению, они проиграли войну тогдашней номенклатурно-демократической бюрократии, которая подкроила в 93-м году этот документ под себя и в общем и целом закрепила ту конфигурацию власти, которая при одной персоналии выглядела мягко, как при Ельцине в 90-е, а при другой персоналии показало весь своей потенциал, полный сил.

Поправки убили конституционный режим даже в том плохом виде. То есть у нас был конституционный режим с изъянами. Я его очень часто ругал. Теперь, когда его вообще не стало никакого, мне его становится даже жалко. И я, встретившись с Тамарой Георгиевной Морщаковой, искренне признался ей, что я считаю себя неправым. Я 20 лет критиковал эту Конституцию, но понял, что даже такая Конституция лучше, чем никакой.

То есть мы плывем в абсолютном поле… У нас неправовое государство, у нас неконституционный режим. И на самом деле это очень сильно развязывает руки в условиях будущих конфликтов любой из борющихся сторон. Апеллировать к Конституции как к некому аргументу — сюда ходи, а сюда не ходи — с момента принятия этих поправок будет политически невозможно. Она полностью дискредитировала себя. То есть люди будут выяснять свои отношения неконституционными дубинками. Те, кому такой ход развития событий нравится,  получили дополнительные возможности.

Когда мы все поправки приняли, общество эту войну проиграло, ну и бог с ним. Проиграло и проиграло, нельзя на этом зацикливаться. Нам надо подумать, как дальше жить. И нам история как бы расчищает, упрощает задачу. То есть понятно, что можно, конечно, бить себя, у кого эластичность организма позволяет, бить себя пяткой в грудь. Можно кричать, что украли свободу, но я человек практичный. Этими криками ничему не поможешь. Нужно хотя бы понять, куда двигаться. И с моей точки зрения ключевой вопрос — это как грамотно растворить этот камень в виде нашей президентской власти внутри разделения властей, не придумывая новое. Здесь возникает много проблем. Почему? Потому что это пытались сделать миллион раз, применив прекрасные европейские идеи, и это не получалось. Не получалось потому, что оказалось - этот камень русскому народу дорог.

Да, нам дорог камень, наш царь. Мы другая Россия немного, мы византийская Россия, мы выросли не из западно-христианской, а из восточно-христианской традиции. У нас не католичество и, тем более, не протестантизм, а православие формировало нашу ментальность многие-многие столетия. В общем, это даром не проходит. И для значительной части населения у нас фигура верховного правителя нации носит сакральный характер. То есть,  в Европе шел процесс десакрализации власти демифологизации власти,  возникало отношения власти как к чему-то утилитарному. Власть — это обслуга, власть — это слуга народа, — ну, понимаете, у нас так к власти не относятся.

В России есть очень много людей, которые нам предлагают это всё принять и научиться с жить с царем. Они счастливы, что Путин строит империю. Они на самом деле считают, что это абсолютно правильный путь. И, собственно говоря, Кремль находит поддержку именно среди этих людей.

Там в чем проблема? Помните, в советские времена всегда дефицитные товары продавались с нагрузкой? То есть можно принять эту концепцию, но с нагрузкой. Какая будет нагрузка? Нагрузка будет в виде загнивания этой самой вертикали власти, бесконечной коррупции, архаики, дичайшего обскурантизма, при котором если и будет у нас взрыв оппозиционного сознания, то он будет выглядеть как восстание схиигумена Сергия в уральском монастыре.

То есть и это можно принять и можно с этим согласиться, и сказать, что мы так  жили, и будем так жить, на том стояли и будем стоять. Но только тогда Россия будет каждые десять лет отставать от остального мира на 50 лет. И когда через 30 лет она отстанет от остального мира на 250 лет,  тогда,  скорей всего, другой альтернативы, кроме как быть поделенной между Китаем и кем-то еще, у этого государства не останется.

То есть если нас не волнует, какой будет Россия  у внуков, то тогда можно просто не бороться и принять эту русскую матрицу и сказать, что так жили и будем вечно так жить.

Вопрос в том, что эта русская матрица, она себя исчерпала. И у нас проблема пройти между Сциллой и Харибдой. Это сложная задача. В силу того, что у нас основная масса ориентирована на царя и ничего другого не знает, она с удовольствием найдет простой вариант: был, допустим, плохой царь Путина — дайте нам хорошего царя Навального.

Через какое-то время, поскольку Навальному надо будет что-то делать с этим народом, он будет вынужден надеть на руки ежовые рукавицы, потому что ему же порядок нужно как-то устанавливать. Надев ежовые рукавицы, он должен будет на что-то опереться, потому что если ты надеваешь на руки ежовые рукавицы, себя надо чем-то подпереть. И тогда придется создать свою вертикаль «революционной власти».

Это вот одна крайность. Другая крайность — это если мы, когда все уберем, введем такой абсолютно демократический режим. Если мы введем абсолютно демократический режим, то у нас начнется, скорей всего, анархия.

И что от России останется в территориальном смысле? Ничего не останется. Будет анархия сначала, все передерутся друг с другом, так принято в этой стране. Но инстинкт самосохранения русского народа сработает. Тогда он все равно выдвинет из-за своей спины какого-то вождя, который скажет: «Всё, поиграли и хватит!» И все равно мы останемся в этой колее. То есть надо как-то выйти между смутой и самодержавием как-то пройти.

У того, что происходит в Хабаровске очень много слоев. Есть комичные, есть трагичные, но самое главное, что всплывает странным образом колониальная основа нашей государственности. То есть при росте напряженности, при падении авторитета центральной власти регионы начинают вспоминать, что они являются не более, как колониями Москвы, а вовсе никакими не субъектами какой-то Федерации. И это очень опасно.

Многим людям кажется, что они весьма умны и смелы, возвращая Россию из ее постсоветского федеративного наследия к замечательной чистой империи, а еще лучше даже в доимперские московские времена. Очень многим кажется, что вообще весь этот федерализм — это было что-то наносное, придуманное, навязанное России, которое ей совершенно несвойственно. Поэтому нужно нормальное центральное управление — генерал-губернаторы лучше всего, а не губернаторы, возможность их менять, жесткая рука. И, мол, народу это нравится.

Но тот, кто так думает, он все время забывает о том,  откуда возникла идея этой федерации. А она возникла не на пустом месте. Она возникла, когда эта страна забурлила и пошла пузырями, и стала разваливаться на части. И для того, чтобы не допустить ее развала на части, пришлось ей предложить морковку, такую большую, красивую морковку, которую по тем временам все согласились съесть. И этой морковкой называлась федерация. То есть возникновение  Российской Федерации в 20-е годы прошлого столетия не от хорошей жизни было. Оно было ответом на глубочайший кризис, который грозил тогда полным распадом страны. Другой вопрос, что потом рука, которая держала эту морковку, она ею подергала, подергала и оказалось, что это уже не морковка, а муляж морковки, который показывают в классе ученикам. Ее положили на полку. И всё вошло в свою обычную колею.

Вот сейчас многим кажется, что от всего этого надо избавиться, но в реальности по мере роста кризисных явлений в России протесты будут на опережение приобретать именно региональный характер, региональный срез.

Если у нас, условно говоря, температура кризиса будет повышаться на один градус, то степень роста самосознания регионов и центробежных сил будет повышаться на 10 градусов — вот такую корреляцию я предвижу. То есть кризис будет… Россия у нас должна была прирастать Сибирью, а кризис у нас будет прирастать недовольством в Сибири.

И это единственное, кстати, чем мне Хабаровск принципиально интересен. Не тем, что там вышли люди за губернатора. Я не знаю, хороший этот губернатор, плохой ли губернатор. Мы не можем ничего сказать о его прошлом, потому что если оно настолько ужасно, как нам это сейчас рассказывают, то возникает вопрос, что же делал этот человек, находясь фактически во властных структурах с 2005 года? Где были все эти замечательные следователи, милиционеры, эфэсбэшники? Да их же всех надо в первую очередь уволить за их полную профнепригодность.

Вопрос в том, что народу это оказалось безразлично. Я сейчас приведу такой странный пример. В конце 80-х, когда я был аспирантом Киевского государственного университета, руководство университета допустило непростительную ошибку, допустив меня для работы в спецхран. Это стоило мне того, что я диссертацию писал на несколько лет дольше, чем планировал, поскольку я не мог оторваться от документов. Козла пустили в огород.

Я читал всё, до чего мог дотянуться. В том числе, там были отчеты комиссара Временного правительства о борьбе с Троцким, с большевиками на фронтах в период между Февральской и Октябрьской революциями, когда шло активное перетягивание каната армии между Временным правительством и большевиками.

И вот попался мне такой любопытный протокол собрания в одной из дивизий. Очень скрупулезно все занесено туда. Туда приехал выступать Троцкий. Выходит представитель штаба. Это солдатские собрания. И он говорит: «Вы кого слушаете? Солдаты, русские мужики, кого вы слушаете? Перед вами же еврей». Там, наверное, было грубее и менее политкорректно сказано, но я не хочу провоцировать движение какое-нибудь «Наши жизни ценны» на территории России. Толпа молчит. Он опять напирает: «Смотрите, кто вас зовет-то».

И тогда выходит представитель солдатского комитета и говорит: « Слушай, полковник, изыди! Он, конечно, еврей,  мы это видим. Но он наш еврей».

Так вот то, что я увидел в Хабаровске… я уж не знаю, кто там Сергей Фургал, но в глазах хабаровчан он «их Фургал». И это главное, что они показали. Я думаю, нечто подобное теперь будет встречаться повсеместно.

Я считаю, что империя гниет на всех уровнях одновременно. Хочу напомнить, что, в общем, взорвалось в Чечне в тот момент отчасти случайно. Там сошлось очень много субъективный факторов. Я вам скажу такую вещь. Если бы в тот момент Дудаеву присвоилидругое звание и пошли на какие-то уступки, с одной стороны, а губернатору Свердловской области Росселю, наоборот, хватило бы упорства, и он бы не захотел пойти на компромиссы, то я не знаю, какой регион у нас тогда зазвездил бы в те времена, в начале 90-х.

Мы видим сейчас постфактум Чечню. Но тогда много было претендентов. И идеи Уральской республики были достаточно мощны. А, условно говоря, даже я успел поучаствовать во время того брожения, которое было, в конце 80-х, когда активно обсуждалась идея переноса столицы СССР и России в будущем в Новосибирск для того, чтобы перекомпоновать эту новую империю заново.

Поэтому я считаю, что не надо переоценивать роль этнического, национального фактора. Поэтому, если здесь пойдет коса на камень, то уже не будет разницы между Ингушетией и Тверской областью. Хабаровск — это маркер того, что мы опять стоим на пороге этого самого брожения.

Мы все видели кошку, которая кусает сама себя за хвост. Она думает, что  гонится за другим зверем. А на самом деле она кусает за хвост сама себя, только этого не понимает. Смотрите, если мы описываем по самому гамбургскому счету политику Владимира Путина за 20 лет — это политика реконструкции, реставрации. Это нормальная реставрационная политика. Идеал Путина, его окружения, людей, которые с ним выросли вместе — это идеал из советской молодости.

Любовь к СССР,  молодой тогда, строящейся нации была полезна, а вот эта старческая, ностальгирующая любовь к СССР, - разрушительна.

Мы по всем параметрам, насколько могли приблизились СССР кроме разве что юридического запрета на частную собственность, хотя, с моей точки зрения, фактически в России выстроено государство, в котором частная собственность является уже условностью. И, естественно, что воссоздав это квазисоветское несоветское общество, мы возродили все его болезни. Мы, действительно, вернулись к той точке, с которой начинали, потому что это и было нашей целью. Но мы думали, что мы можем вернуть молодость без недостатков. Но мы вернули просто ностальгирующую старость со всеми старческими болезнями.

Крыма хватило ровно на 5 лет. Вирус съел Крым, понимаете? Весь тот карт-бланш, который власть получила — кредит доверия колоссальный, эмоциональную любовь — баш на баш, то есть она потеряла на том, что случилось в России с коронавирусом —с безработицей, малой  поддержкой, с отсутствием денег …

Экспериментально в качестве дискуссии я предлагаю попытаться разделить верховную власть на два сдерживающих друг друга центра. То есть сакральность власти поделить на две группы. Сделать у нас сильного премьер-министра, который является лидером победившей партии, и у которого сосредоточено все оперативное управление и самое главное — а что самое главное в России? — это силовики. Вот оперативное управление силовиками, оно должно быть сосредоточено в его руках.

Но параллельно у нас есть избираемый президент, который не может управлять силовиками, потому что если он сможет хоть как-то управлять силовиками, то он тогда сосредоточит всю власть все равно у себя. Зато у него будет какой-то контроль за их назначением, за назначением судей. То есть, у него будет  некая доля власти и возможность играть роль арбитра.

Президент нужен не для того, чтобы управлять страной, а для того, чтобы премьер постоянно ощущал, что за его спиной стоит «политический смотрящий», готовый в любой момент выполнить функции арбитра. В общем, наконец, российский герб обретет новый современный смысл. Однако, комплекс полномочий двух «голов» русской верховной власти должен быть очень тонко настроен, чтобы они, уравновешивая друг друга, не мешали один другому полноценно действовать в рамках своей конституционной компетенции. Президент должен иметь очень мощный комплект конституционных полномочий в части назначения (но не отстранения от должности) руководителей силовых ведомств, а также контроля за тем, чтобы их деятельность осуществлялась в конституционных рамках.

И вот эти два центра силы, они, с одной стороны, как бы не уничтожают сакральность власти целиком, но, с другой стороны, они являются противовесом друг другу, такое, знаете, своеобразное разделение властей по-русски. И они создадут некое поле для политики.

Я не настаиваю на том, что это хорошая идея. Я просто хочу, чтобы мы ушли от бесконечных разговоров по кругу и начали сейчас фантазировать. Вообще, я когда-то написал в своей книге, что самое страшное, что сейчас происходит с русским народом — это то, что мы перестали фантазировать и мечтать. Нам надо быть очень большими фантазерами, чтобы представить, как именно можно из того неудобного положения, в котором мы оказались, выползти. Нужны, действительно, серьезные, неожиданные идеи, которые нельзя прочитать ни в одном европейском учебнике, да даже и в учебнике собственной истории.

Единственное, что мы можем взять из мирового опыта, это общий принцип. Вот я сказал, что общий принцип состоит в том, что если ты хочешь каким-то образом ослабить Левиафана, ты его должен как-то поделить. Но я боюсь, что то, как это делится в других странах, нас не очень устроит, потому что у каждого своя история.

А то, что мы можем взять из своего опыта, это некий здравый смысли и понимание того, чем мы отличаемся от других. Мы от других отличаемся этой исконной верой в правителя, и в общем, сохраняющимся у значительной части населения очень сильным мифологическим сознанием. То есть,  мы очень сильно в этом смысле отличаемся от других европейцев. Потому что в Европе в течение нескольких столетий мифологическое сознание, то есть художественное восприятие реальности,  заменялось анализом, логикой. А русский человек, он весь, собственно, в слове «авось».

Но мы и не азиаты. Мы всегда любим говорить, что скифы мы, с раскосыми и жадными очами, но это до того момента, пока нас рядом с китайцами не поставить. Вот как только нас поставят рядом с китайцем, то совершенно очевидно, что мы - европейцы. То есть мы некая автономная, но часть Европы. Мы некая отколупнувшаяся от нее часть, которая развилась в автономную цивилизацию. Это такая производная цивилизация.

Чем мы отличаемся от Азии? Мы отличаемся от Азии довольно высоким уровнем индивидуального сознания. Мы обладаем определенной культурной обособленностью. Конечно, мы в гораздо большей степени являемся европейским народом, и нас гораздо больше всего связывает с европейской культурой, чем с азиатской. Азиатский опыт почти неприменим к нам, потому что у нас нет психологии муравейника.

Условием применения этого азиатского опыта было бы приобретение этой неолитической психологии муравейника. На подсознательных уровнях она заложена на каких-то глубинных кодах властеподчинения, где личность не может противопоставить себя коллективу. У русского человека много разных черт, но вы никогда не скажете, что русские люди не могут противопоставить себя коллективу. Русские в значительной степени нонконформисты. Вот этот элемент казачества, вечного исхода русских из их деревень куда-то на окраину, потому что они были не согласны, он очень серьезный.

Движение, смещение не в сторону «обнуления» сроков, а в сторону «деления» полномочиями, было бы серьезным прогрессом по отношению к сегодняшнему состоянию дел вне зависимости от того, кто бы ситуационно олицетворял это движение. Да хоть бы и сам Путин. К сожалению, именно неспособность и неготовность Путина двигаться в этом направлении (точнее — ясно выраженное желание двигаться в прямо противоположную сторону), а вовсе не его стремление удержаться у власти пожизненно, делает его тормозом исторического прогресса в России. Ли Кван Ю правил Сингапуром долго, но не это ставится ему в зачет. Важны не сроки пребывания у власти, а итоги. Судя по тому, какая стратегия конституционного развития была выбрана для России ее нынешними правителями, итоги эти будут весьма печальными вне зависимости от сроков. Тем важнее заранее, «на берегу» договориться о том, куда поплывет Россия, когда эпоха путинизма останется позади.
По материалам «Особое мнение» Эхо Москвы и статьи Как сломать «русскую матрицу» и оживить Конституцию? https://mbk-news.appspot.com/sences/obnulenie-ili-delenie/
Подготовил В. Лебедев