Вечная мерзлота русской истории

06-01-2021

Kremlin star

  • Главными в 19-м году были летние события, которые развернулись в Москве после выборов в Мосгордуму. И эти события обозначили два очень важных обстоятельства. Первое обстоятельство — что посткрымский гипноз стал проходить. Масса и даже интеллигенция Крым приняли, переварили, привыкли и, с благодарностью почавкав, стали задавать власти другие вопросы.А второе — то, что, в общем-то, начался революционный процесс. То есть стало понятно, что здание этой авторитарной системы стоит на довольно зыбкой почве. И было понятно, что это определенный перелом, это конец определенной политики, которая продолжалась где-то 5 лет, и она во что-то должна вылиться. То есть все те, кто говорили: «Нет, ну такого точно не могло быть», был посрамлены, теперь говорят: «Может быть всё». Может быть абсолютно полицейское государство, может быть полные отказ, допустим, стратегически от всех завоеваний горбачевско-ельцинской эпохи. Может быть террор персонализированный, откровенный. Поэтому да, это был год ответки. Донбасская война уже подарила много хороших слов. Если 19-й год был годом великого перелома, то 20-й год был годом ответки со стороны системы.

    И в этом особенность режима и, может быть, личности Владимира Владимировича Путина и не только его, а одного из главных его идеологов. Тут два, наверное, идеолога есть: открытый и скрытый — это Патрушев и Ковальчук, которые в той или иной степени формируют то, что мы называли «современным Сусловым» - вдвоем в этой системе.

    И, в общем, их концепция, их подход к жизни состоит в простом меме: «Бей первым». То есть это, в общем, и сам президент и его сподвижники. Это люди, которые по большому счету, с моей точки зрения, не приняли распад СССР как естественное историческое явление. Собственно, президент об этом и говорил в той или иной форме неоднократно. То есть для них распад СССР — это некая историческая случайность, которая не могла бы произойти, если бы у власти не оказался Горбачев и если бы он не дал слабину. То есть они не видят ни объективных экономических, ни социальных, ни исторических каких-то тенденций, ни всего того, что происходило в глубинных слоях эволюции советской системы. Они видят одно: была система, которую можно было, как им кажется, десятки лет еще держать и не пущать; потом пришел один человек и не дрогнувшей рукой стал сдавать позиции, и, в общем, поздавался.

    Поэтому они вынесли из того времени на самом деле один единственный главный урок. Первое: никогда не сдавать позиции и всегда бить первыми. Первый раз  ударили как раз в 14-м году,  это тоже была ответка на несостоявшуюся перестройку-2.0 Медведева. Новая революционная ситуация возникла уже в середине 19-го года, слабенькая такая, локальная, но возникла. И последовала следующая ответка.

    Победившей контрреволюции не бывает, как не бывает заморозка победивших время, но на какое-то время этой подморозки хватит.

    Власть обладает определенным приобретенным стратегическим мышлением, потому что когда Путин приходил к власти, то он действовал  как прагматик, тактик. Но в дальнейшем они обросли определенной мифологией и создали собственную внутреннюю религию. Они миссионеры по своей природе. Я думаю, что мыслят они не категориями сегодняшнего дня и своей жизни. У них у всех, как мы видим, есть дети. О детях своих они заботятся. Мы видим, что система становится абсолютно закрытой, в том смысле, что она практически никого не допускает к себе на серьезные позиции.

    Снаружи, конечно, можно приехать из деревни и стать, как мы видели, оперативным каким-нибудь сотрудником Кудрявцевым, который готов делать всё, что угодно за квартиру в Перово. И дальше этой квартиры в Перово, что бы он ни сделал, он не пойдет, хоть он поучаствует в 150 акциях отравления. То есть на таком уровне, конечно, система кооптирует людей. Но вот так, чтобы стать директором какого-нибудь Внешэкономпромсвязь-чего-то там банка — это только для своих теперь. Это абсолютно аристократически-номенклатурная закрытая система. Они мыслят однозначно не категориями своей жизни, а, как минимум категорией жизни своих детей и внуков. И поэтому они считают, что эта система может стоять вечно. Они смотрят на такие образцы как Северная Корея, Китай и спрашивают: А чем мы хуже?

    Плюс ко всему у этого мифа есть как у двуглавого орла две головы. Одна смотрит на себя и преувеличивает свои возможности, а другая смотрит на ненавистный Запад и преуменьшает его возможности. Поэтому в значительной степени они верят не в то, что они крутыми станут, сколько у них есть глубочайшее убеждение в том, то Запад находится на грани полного разложения и распада, и если мы сейчас в бункере закроемся, забетонируемся, то он сам себя похоронит, а мы останемся беленькими и пушистенькими. Поэтому стратегия определенная выживания есть, она называется: «Мы их похороним».

    Если мы говорим о ближайшей перспективе, то есть существенная разница между тем образцом, на который они ориентируются и тем образцом, который они смогли создать. Ориентируются они на тот же СССР и говорят себе, что СССР прожил без малого 70 лет, и что там был Ленин, был Сталин, был Хрущев, был Андропов, и вот только на Горбачеве это всё сломалось.

    И мы видим, что в СССР каждая смерть вождя была потрясением, но это было то потрясение, которое система переживала. Но есть одна существенная разница. СССР смог создать свою собственную доморощенную полноценную религию. Она называлась идеология, она называлась коммунизм. Но, по сути, это было такое теократическое государство, где всё вращалось вокруг этой колоссальной догмы, которая затмила собой и Библию и все ветхозаветное и новозаветное.

    А то, что я вижу сегодня пока, это на спешную руку состряпанное архаичное мафиозное государство, у которого никаких даже позывов на серьезную идеологию нету, то есть она не вращается вокруг чего-то большего, чем личность. СССР вращался вокруг чего-то большего, чем личность. Именно поэтому СССР смог преодолеть сталинизм. Потому что они извращенным путем, отталкиваясь от мифологической какой-то системы, смогли преодолеть определенные пороки этой мифологической же системы. То есть 53-й год — это такая своеобразная ситуация, когда Мюнхгаузен сам себя вытащил за волосы.

    Вот сейчас я не вижу, на что можно опереться, кроме личности. Если они смогут выработать такую же мощную систему верований, как коммунизм — ну, флаг им в руки. Тогда мы и поговорим о преемственности. Пока эта система длинною в жизнь одного человека.

    Когда мы говорим о таких категориях, как идеология и религия, они не могут быть выстроены вокруг сиюминутных, текущих потребностей общества, конкретного чела, какого-то класса или клана. Это всегда система, выстроенная вокруг чего-то гораздо более существенного в жизни человека — это его глобальные ценностные установки. Мы все-таки очень сильно отличаемся от животных. Мы это не всегда понимаем, потому что современный человек чем дальше, тем больше похож на животное, но он им все-таки не является. И отличает нас от животного умение видеть бесконечность.

    Я читал много статей об этой границе сознательного и бессознательного. Животные тоже думают, и люди думают. Но есть одна граница критерия — это умение ощущать бесконечность. Животное не знает, что такое бесконечность, оно не чувствует бесконечности.

    Человек знает, что такое бесконечность. Бесконечность обрамлена какими-то вещами, которые не привязаны к сиюминутным, вытекающим из природы потребностям, то есть это добро, зло, красота. То есть когда мы говорим об идеологии религии, это такой раствор, который замешан на вот этих вещах — на понимании добра, на понимании зла, чести, достоинства, долга, на понимании высшего. А вы мне говорите, что они хотят создать идеологию, пардон, на колбасе  сервелат: замешать туда, чего всем хочется и нравится и сказать: вот наша идеология. Ну, еще дальше все это припудрить поповщиной, которая изжила себя в России в этом виде еще лет 150 тому назад. Это не идеология. Это фейк, фейк-ньюс, который расцепиться даже раньше, чем они доживут до конца свою жизнь.

    С моей точки зрения, здесь действует достаточно много разнородных факторов. Во-первых, такой горизонт обеспечивается тем, что в обществе сохраняется то, что я называл социальной вечной мерзлотой — довольно большой обывательский кластер, который ориентирован, прежде всего, на удовлетворение своих сиюминутных потребностей, и который по определению всегда в этой стране сориентирован на любую наличную власть. В этом как бы польза обывательского сословия для любой власти и в этом и на самом деле и вред, потому что если этот вектор власти поменяется, то эти люди, которые сегодня являются охранителями путинского режима, они будут его палачами. Понимаете, интеллигентные люди, как ни странно, не будут палачами этого режима. У них будет в защитной степени саморефлексия, колебания и попытка понять хотя бы в варианте Васисуалия Лоханкина. А обывательский класс, он знает только два отношения к власти: палец вверх и палец вниз. Палец в бок — такого положения в этих боях не существует.

    Есть огромная прослойка, которой не свойственно развитое чувство гражданственности, потому что чувство гражданственности — это тот базис, на котором с большим или меньшим успехом существуют либерально-демократические системы. То есть это либо есть, либо нету. У нас чувство гражданственности было, есть и остается в России колоссальным дефицитом. Это очень сложная категория. Это удивительная смесь достоинства, развитого политического сознания, соучастия, самодеятельности, то есть всего того, чего испокон веков на этой земле в достатке не было. Это не значит, что нет вообще, но в дефиците. Редкоземельный металл такой социальный. Это первое.

    При наличии такого класса очень важна конъюнктура. Потому что если экономика прет, то убедить обывателя, чтобы он вникал в подробности, кого, сколько и как замесили в полицейский участок, сколько свободы дали или дали, цензура есть или нет, — ему это не интересно. Он, может быть, и посочувствует, но пока его это не касается и пока его потребности удовлетворяются, он на это вестись не будет. Поэтому вся интеллигентская пропаганда в отношении этого класса, пока нефть течет, она как бы не работает. Потом, может быть, он на это поведется, но не потому, что он их услышал, а потому что ему будет выгодно услышать их в тот момент. Это второй фактор.

    И третий мощнейший фактор, который эту систему поддерживает это такой аналог Версальского синдрома. Потому что жиев несколько поколений, которые тяжело пережили крушение СССР. Это великая сверхдержава, которая теперь чем дальше, тем больше кажется каким-то раем небесным. И плюс, объективно говоря, Запад повел себя эгоистично и по-скотски в отношении тогдашнего СССР, очень недальновидно,  все страны радовались тому, что этот монстр уходит. А надо было подумать о том, что когда уходит один монстр, то на его место может придти другой, еще больший монстр.

    Но вот это чувство обиды россиян выплеснулось в конечном счете иррациональным броском в этом «Крымнаше». И не Крым нужен был русскому народу, не в Крыме дело — сколько там всего потеряли — было нужно удовлетворить это чувство 20-летней обиды, 20-летнего унижения, сплошных внешнеполитических и внутри политических поражений. И вот эти три фактора, они держат систему. Они пока прочные, но они не вечные.

    Ассоциативно на память приходит описание Солженицыным того, как происходила Февральская революция. И понимаешь, в чем он прав и что он увидел очень глубоко в отличие от других: то был процесс самовоспламенения. Мы говорим сейчас о наличии пассионарных личностей, которые бьются об  обывательскую массу, пытаются ее вывести из-под гипноза режима и каким-то образом перевербовать на свою сторону. А режим всеми лапами сопротивляется, строит китайскую стену между интеллигенцией и массой и убежден в том, что если такая стена будет существовать, то он тоже может существовать вечно.

    А в реальности происходило то, что вдруг эта масса загорелась сама по себе, и оказалось, что нет рядом никаких личностей, никаких лидеров, никаких пассионариев, что люди стали вдруг группироваться во дворах, улицах, каких-то лавках, образовываться в течение буквально нескольких часов в какие-то союзы, во главе которых становились никому ранее не известные, не замеченные, никакой общественной деятельностью не занимавшиеся и даже особым интеллектом не отягощенные лидеры улицы, которые вместе с ней сливались. И вот эта вся масса зашевелилась и куда-то побежала. И тогда все пассионарии увидели, что они-то  стоят, продолжают обсуждать позавчерашний день, а масса куда-то бежит. И дальше они уже побежали за всеми. И дальше это уже самое интересное, потому что это будет соревнование, потому что многие люди, которые сегодня кличут революцию, увидят, что революция началась, но без них. И они будут пытаться ее оседлать.

    Я не буду начинать с Навального, я начал бы с простых вещей. Если не будет каких-то мутаций, которые невозможно предсказать, то где-то до осени будущего года мир в целом и Россия в частности, должна поставить под контроль  пандемию. От этого станет легче, но в чем-то станет тяжелее. Я полагаю, что будут очень многие и годы сильной стагнации. И в этой стагнации начнут работать совершенно другие экономические правила игры, которые нам вообще незнакомы. Я сейчас говорю — в мировом масштабе. И одним из условий этой игры, с моей точки зрения, будет очень существенное давление на думающий работящий средний класс. И этот самый средний класс, который на самом деле является драйвером современной экономики, он после всех этих событий более всего пострадает. На него обрушится самое серьезно новое налоговое бремя. Он будет испытывать наибольшее давление с точки зрения своей мобильности. Тот, кто живет на дотациях, будет жить на дотациях. Чуть лучше, чуть хуже. Кто зарабатывает сегодня миллиарды, он будет зарабатывать еще больше миллиардов, а вот эта прослойка будет под давлением. Соответственно, она же является наиболее политически активной. То есть, с моей точки зрения, это ведет к тому, что искрить политические системы будут еще больше.

    А дальше Россия. Россия в этой ситуации на самом деле является частью мира, какие бы они себе изоляционистские сны ни рисовала. Мы тысячами нитей связаны с мировой экономической, мировой политикой. Мы живем в мире, в котором никто ни от кого не может отгородиться, даже если он думает, что в России не будут изучать иностранные языки. В этой ситуации Россия, скорей всего, столкнется с тем, что даже не смотря на  подрастающие цены на нефть, у нее будут лавинообразно нарастать экономические трудности. Соответственно, нервозность усилится, потребуется всё больше прикладывать усилий, чтобы поддерживать стабильность.

    И на всё это опустится знаковый для них момент — это выборы в Государственную думу, которые сами по себе никого не интересуют, потому что Дума наша является абсолютно имитационным институтом, ничего не решающим, и никакой роли политической кроме демонстрационной не имеющим, но именно этой Думе придется в той или иной степени обеспечивать транзит или не транзит власти Путина в 24-м году. Поэтому ее состав принципиально важен, потому что никто не знает, на какой скорости какие еще конституционные кульбиты придется одобрить очередным всенародным голосованием.

    Поэтому в эту Думу они должны вложиться. Они должны конституционное большинство обеспечить любой ценой. Они очень бояться сесть на растяжку между предполагаемым и легко просчитываемым нарастанием экономического кризиса и нервозной избирательной кампанией. И в общем, чтобы этой растяжки избежать, они сейчас активно, как на Чернобыль, завозят сверху бетон  и пытаются сверху всю страну залить как этот реактор.

    В 2020 году режим покончил с ложной стеснительностью и стал демонстративно смаковать насилие. Пришла эпоха «полицейского экскэгэбионизма» — теперь все зло обязательно напоказ и с оттяжечкой. И отравление Навального в первую очередь об этом. Насилие из постыдного, вынужденного, применяемого по необходимости и исподтишка, стало универсальным, откровенным и демонстративным методом государственного управления.

    Власть в такой форме отнекивается от отравления Навального, что создается полное ощущение того, что ее истинной целью является не оправдаться, а сказать: травили и будем травить. Это же касается всех в спешке принимаемых правительством репрессивных законов, которые потеряли какую-либо связь с конституционным полем после того, как само это поле было в начале года варварски перепахано кремлевским трактором. Голое насилие — ничем не ограниченное и ничего не стесняющееся — вот истинная конституция России образца 2020 года. Логично было бы уже заодно с конституцией поменять и герб. На нем должен был бы красоваться кулак императора Николая I и снизу — сказанные им наследнику согласно апокрифу последние слова: «Держи их вот так…»

    Оппоненты режима, при всех их разногласиях между собой, сходятся сегодня в одном пункте. По их мнению, Россия при Путине, словно падший ангел, сорвалась со своей исторической орбиты и упала на самое дно. Тема «дна» вообще является одной из доминирующих в современной российской беллетристике. Спор в основном идет о том, какой именно из его уровень был пробит тем или иным действием властей. Я же вижу проблему в прямо противоположном ключе. Беспристрастный взгляд на русскую историю вообще и советскую в частности свидетельствует, что Россия никуда не срывалась. Наоборот, она осталась на своей привычной орбите. Путинизм — это и есть «медианная Россия», Россия как она есть (La Russiа com’è), от которой до дна столько же, сколько и до поверхности.

    Вопрос должен быть поставлен совершенно иначе. Не почему Россия упала (она никуда не падала), а почему она не смогла взлететь? А это, согласитесь, совершенно иная постановка вопроса. Итоги прошедшего года дают возможность ответить на этот вопрос гораздо четче, чем раньше. Новая конфигурация русской власти является более прозрачной и понятной, чем ее предшествующие версии, в которых сущность была обернута во всевозможные «обманки», затрудняющие распознание. Теперь же в системе можно гораздо проще выделить главный элемент, и это отнюдь не Путин и даже не представляемый им номенклатурно-мафиозный правящий клан.

    Главным компонентом системы, обеспечивающим ее устойчивость, оказался «нерастворимый» обширный обывательский кластер. Именно наличие в России столь крупного рудиментарного социального образования, не подверженного разрушительному влиянию «идеологий», стало тем неподъемным грузом, который за разом раз мешает России уйти со своей традиционной исторической орбиты. Помешал и на этот раз. Тяги русской интеллигенции (пресловутых 14%) элементарно не хватило, чтобы вывести на более высокую орбиту такую махину. А то, что к махине этой прицепился Путин и консолидированные им кланы — это уже второй вопрос. Не было бы его, был бы кто-то другой. И будет еще, если эта массивная глыба «социальной мерзлоты» останется нерастопленной.

    Стабильность путинского режима держится на непробиваемой лояльности обывательской массы. Вот где настоящее дно. Эта масса руководствуется не идеями, а предрассудками. Ее интересы не выходят за пределы ее местечкового мирка. Она обожает власть как источник всех ценимых ею благ и одновременно ненавидит ее за то, что эти блага текут мимо ее. Ее социальный идеал — выйти «из грязи в князи», ничего не меняя по существу. Она мечтает быть «сверху» и счастлива, когда видит бывших сильных мира сего распластанными «снизу». Она алчна, прожорлива, плохо образована и завистлива. Она смотрит расследования Навального как клуб кинопутешествий по чужим дворцам и мечтает жить так же, как герои этих расследований. Она — истинный демиург режима, хотя и не стала его бенефициаром.

    Кто же это? Это наш старый исторический знакомый — неолитическое (патриархальное) крестьянство, выгнанное со своих насиженных мест, провернутое через мясорубку коллективизации и индустриализации, спрессованное городом в пыльно-ледяную глыбу, но сохранившие в неприкосновенности свой ментальный архетип — прагматизм, ограниченность кругозора, предельно короткий «радиус доверия», правовой нигилизм и другие.

    Есть ли смысл удивляться тому, что этому практичному и равнодушному наследнику русского крестьянства не только безразлично, кто отравил Навального, но в глубине души он ни капли не сочувствует отравленному и его сподвижникам. И в Кремле это прекрасно понимают и именно на это делают свою основную и единственную ставку, проводя свою политику «минус 14%». Потакать во всем предрассудкам массы и изолировать ее от влияния конкурентов — вот и вся «формула успеха». Путин знает, что температура кипения очень маленького по размерам русского политического класса не имеет никакого значения, пока он плавится в собственном соку, отделенный китайской стеной от опекаемой им массы. И только поэтому этот класс пока еще не подвергся полной санации.

    Но и на Путина бывает проруха. Строить долгосрочные планы, опираясь на лояльность русской крестьянской массы, — это даже менее комфортно, чем сидеть на штыке. На первый взгляд послушная как социальный пластилин крестьянская масса представляет для любой русской власти потенциальную угрозу, во много раз превосходящую по масштабу те химерические угрозы «цветных революций», с которыми режим так сладострастно и самозабвенно борется сегодня, — угрозу «черного передела».

    Выстроенный Кремлем по лекалам «Проекта Россия» государственный строй оказался не фашизмом, а модернизированным крепостничеством, эксплуатирующим остаточную крестьянскую ментальность русского обывателя. В отличие от европейского фашизма, он «по убытии» конвертируется не в либерализм, а в дикую русскую смуту. И либералы-интеллигенты не будут иметь к этому никакого отношения. Тут будут работать совсем другие механизмы, смысл действия которых нынешним кремлевским властителям недоступен.

    Я уже сравнивал русского обывателя с «социальной мерзлотой». У него есть только два состояния — твердое, когда он подморожен, и газообразное, когда он разогрет. В этом и вся проблема. У опоры режима не бывает промежуточных состояний. Либо все «за», либо «на вилы», причем переход из одного состояния в другое осуществляется практически мгновенно, без каких-либо промежуточных же стадий. Вчера праздновали трехсотлетие дома Романовых, сегодня сбросили всю семью в уральскую шахту. Вчера голосовали за СССР (что характерно — теми же 86%, какая стабильная цифра, однако), завтра разобрали СССР «на троих» под водочку в пуще.

    У европейского фашизма, если мы говорим не о личностях, а о социальном и политическом строе, как это ни странно прозвучит, есть историческая стратегия выхода. Судьба Германии, Италии и той же Испании после войны подтверждает это. Фашизм антидемократичен и основан на насилии, но при этом укрепляет то, что впоследствии становится строительным материалом для правового государства — судебную систему, бюрократию и социальную дисциплину. Отсюда двойственное отношение к таким историческим фигурам как Пиночет, Муссолини или Франко. У путинской России такой стратегии выхода нет. Модернизированное крепостничество — это дикое насилие без конструктива. Оно антиинституционально, ничего не укрепляет, но все, что можно, доламывает, оставляя, в конце концов, страх и обман как две единственные реальные социальные скрепы.

    Из праха собрано, в прах и обратится — вот историческая формула нынешней российской власти. И, если и будет из этой эпохи извлечен какой-нибудь урок, то не политический, а нравственный, и то для этого придется сильно постараться. Режим чувствует инстинктивно, что конец будет мучительным, но не понимает, с какого края запылает. Он хочет обезвредить детонатор, возводя вокруг вызывающих у него подозрения «14 процентов» политическую линию Маннергейма. Но проблема в том, что крестьянская обывательская масса не нуждается в детонаторе, она обладает способностью к самовоспламенению. Для этого лишь нужно ее хорошенечко подогреть.

    Лучшим нагревателем массы, как показывает весь исторический опыт России, является война. Не обязательно ядерная или мировая, достаточно и затяжного субрегионального конфликта или просто длительной «холодной войнушки». С точки зрения здравого смысла, Кремль должен был бы вести очень миролюбивую политику, стараясь избегать риска перегрева массы.

    Но логика его внутренней борьбы не позволяет ему действовать с позиций здравого смысла и все глубже заталкивают режим в войну. Если бы я был злым, я бы повторил слова Ленина из письма Горькому, написанного в 1913 году: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Но я не злой и очень боюсь, что наследнички Николаши в Кремле рано или поздно таки доставят нам это удовольствие…

    По материалам Особого мнения «Эхо Москвы» и https://mbk-news.appspot.com/sences/god-modernizirovannogo/

    Подготовил В. Лебедев

Комментарии
  • Уфч - 08.01.2021 в 05:35:
    Всего комментариев: 1210
    М-да. Пастухов, Гуриев, (Лебедев) - и есть идеологи Путена. Главная их задача это НАРИСОВАТЬ этого самого Путина, потом субъективировать картинку. Идеологи эти они не Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 4
  • Витя - 08.01.2021 в 12:18:
    Всего комментариев: 116
    Почему-то многие уверены, что в распаде СССР виновен Горбачёв. Но ведь Горбачёв-то как раз и не был в этом заинтересован! Он был Президентом СССР, а вот Ельцын, Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 7 Thumb down 1
    • Уфч - 09.01.2021 в 05:22:
      Всего комментариев: 1210
      М-да, капитан не уиноват - ето всё боцман, кок и шкипер. Может оставить это ватное перебрасывание мяча и углубить аргументацию, одновременно расширяя? Не зря же Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 5
  • Nick - 14.02.2021 в 04:25:
    Всего комментариев: 46
    А самовоспламенение оттого и происходит, что нет огнетушителя - на момент начала Февральской революции в Петрограде не было войск, даже дворцовую гвардию и ту на Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение