Вирусное слово "иностранец"

• Александр Баунов, журналист, главный редактор сайта Carnegie.ru 

  Как мы понимаем, вообще все объяснения, почему в России и в Восточной Европе так много непрививающихся,  нет единого полноценного объяснения, но одно из них – это моя гипотеза, это потому, что огромное количество сограждан страдает комплексом самозванца. В каком отношении? То есть люди не уверены в результатах своего труда. Они не уверены в своих собственных компетенциях. Мы понимаем, например, что Россия — та уникальная страна, где 90% выпускников школ получает высшее образование. Люди не уверены в своем высшем образовании.

  Они помнят, как они его получали. Как они сдавали экзамены. Как выглядели их лекции зачастую, занятия. Сколько они приносили на зачет. Но дело даже не в прямой взятке. Дело в уровне знаний, в качестве мысли. Дальше они приходят на работу с этим образованием. Я не думаю, что совсем новая российская история. Вспомним бесконечное высмеивание советских контор, где сидят люди и ничего не делают. И все время отлучаются в очереди постоять или пьют чай с утра до вечера.

  И люди понимают, как они на самом деле работают. Огромное число людей…

  Им кажется, что те, кто делают вакцину – работают также. Они переносят свой личный опыт на тех, кто придумывает вакцину. На тех, кто придумывает что-то им непонятное. Они не верят, что люди действительно способны эффективно потрудиться.

  Здесь бесконечный слой, не очень понятно, собственно он, об этом огромная книга «Выдуманные работы» или, как она по-русски называется, «Вымышленные профессии». О том, что современный мир не только государственный, но и корпоративный, производит рабочие места просто для того, что им нужно кормить население. Что мир гуманный, он не может отправить население на подножный корм. Вот голод ирландский, практически голодомор 19-го века, произошел не потому, что Англия решила уморить всех ирландцев. В Англии был такой капитализм, версия 19.0. Капитализм 19-го века, где сколько заработал – столько съел. О тебе никто не заботится. Какое социальное государство в 19-м веке? Только если в церкви чего-нибудь выпросишь. А современные государства не такие. И вот гуманность, размазанная ровным слоем и по государственному сектору, и по корпоративному, создает огромное количество работ, где люди действительно ничего не делают. И эти люди, как, кстати, в сфере ручного труда зачастую, тем более в сфере чистого  труда, чистых профессий, где сидишь и иногда что-то такое делаешь. Ну, по поручению начальника, и на самом деле кто-то это делает за тебя, в конечном счете. Люди не верят таким образом в то, что есть какая-то суперэффективная лаборатория, которая за несколько месяцев создает вакцину, потом переходит к производству вакцины, потом это эффективно распространяется по технологии, вкалывается и так далее.

  Есть еще ответ, который вообще никак не связан с особенностями России. Я думаю, что не вакцинируются люди просто с некоторым недостаточно развитым абстрактным мышлением. Сейчас я к вам шел и вспомнил первый вирусный грипп. Первую вирусную эпидемию в истории, эту испанку, которую все вспоминали в прошлом году. Она совпала с Первой мировой войной. Число жертв сопоставимо.

  Тогда  переболело, то есть инфицировано было, судя по всему, тогдашняя примерно треть человечества. Полтора миллиарда жило, около 500 миллионов переболело. При тогдашней летальности 2,5- это 12 миллионов умерших. И параллельно прошла Первая мировая война, где примерно 10 миллионов погибших. И что мы видим?  Вот эпосы о Первой мировой войне. Я имею в виду не только  сейчас снятые, а как это все переживалось тогда участниками событий. «Прощай, оружие!», «На Западном фронте без перемен». «Потерянное поколение». Огромная литература. Музыка, театр, кинематограф. В той степени, в которой он мог отразить это событие. Испанка в культуре. Опять же, воспоминания бабушек, прабабушек, война, революция. Гражданская война. Репрессии. Испанки почти нет. Ну чего-то было такое, был грипп. Бабушки, прабабушки больше про тиф говорили, чем про испанку. И почему? Война – это видимое зло. Есть понятный противник, вот он есть физически, на карте в виде вражеской страны, у него есть символы.

  Побеждаешь противника — и ты герой. А тут непонятно,  переболел – и ты герой?

  А сейчас  переболел – и герой. Вакцинировался – и герой. Надел маску – и герой. Противник абстрактный слишком. Он невидим. Чтобы поверить в существование невидимого, всерьез поверить, воспринять как угрозу – нужен определенный уровень абстрактного мышления. Не просто образования. Посмотрите, в прошлом году среди не верящих вообще в существование болезни COVID-19, самого вируса, а в этом году таких становится меньше, зато не верящих в вакцину больше. Среди них есть люди с высшим образованием. Их очень много. Но даже люди с высшим образованием не всегда способны абстрактно мыслить применительно к себе. Это еще одна из версий.

  5G, чипирование Билла Гейтса. Это рационализация страха, рационализация иррационального. Конспирология. Когда приходит ужас, человек хочет рационализировать страшное, непонятное и иррациональное. Поэтому и рационализация терактов, эпидемий и так далее.

  Теперь клеймом становится не самое понятие «иностранный агент», что равно врагу, шпиону. А ключевым становится уже слово «иностранный» само по себе. То есть плохо любое иностранное вообще. Язык состоит не из слов, а из связок слов, язык на самом деле устроен как некая ткань. В каком-то смысле язык — это длинные органические молекулы. Вот язык состоит не только из слов, но из стабильных словосочетаний. Из более длинных словесных молекул. И вот возникает в обороте слово «иностранный агент». И вторая часть в  самом этом словосочетание, слово «агент» окрашивает слово «иностранный» негативно. Уже в отрыве от слова «агент». Само слово «иностранный» из-за бесконечного прокручивания этой темы иностранного финансирования, иностранного агентства, враждебной заграницы – становится очень токсичным. Я помню советское время и естественно, 90-е и разные этапы путинского, медведевского и снова путинского периода. Слово «иностранный» никогда не звучало так токсично, как сейчас. Может быть, сопоставимо с андроповскими временами. А то и со временами борьбы с иностранным низкопоклонством на рубеже 40-50.

  Одна из версий, почему Ахматова попала под раздачу, довольно тихой частной поэтической жизнью живущая,— это визит к ней британского исследователя и вот довольно тесные с ним отношения. В смысле, интеллектуальные.

  Это немножко похоже на ковид. Потому что  вирус, который заражает тебя вне зависимости, как он в тебя попал Так и тут. Минюст же разъяснял, пришло к вам неважно откуда 10 долларов, хоть из ОДКБ. Они уже сами по себе заразные.

  Получается, что речь идет о вирусных деньгах. На самом же деле финансирование и агентскость, то есть исполнение, делегирование и финансирование – это разные вещи.

  Что касается слова «иностранный», вот мы упомянули андроповское время и рубеж 40-50-х борьбы с космополитизмом. То есть борьбы по сути с заграницей. Строительство железного занавеса в такой самой жесткой форме.

  Слово «иностранный» стало токсичным. Так же, как в 1982-83 или в 40-50-е. Но разница в том, что в то время за железным занавесом реальное взаимодействие с иностранцами было минимальным у небольшого числа людей. Теперь, после перестройки, после 90-х, 2000-х, после того, как слово «иностранный» фактически было синонимом слова «престижный» и «эффективный» и даже «патриотичный». Было патриотично найти иностранного партнера. Было патриотично купить часть иностранного предприятия. Было патриотично и эффективно и престижно выйти на IPO зарубежной фирмы. Привлечь иностранных инвесторов, иностранных менеджеров, иностранных специалистов. Позвать к себе в гости иностранного дипломата, общаться с иностранными журналистами. Это все были признаки статуса, который касается не только тебя, но и твоей страны. То есть Россия действительно даже при Путине в первые не только годы, десятилетия, буквально до последнего времени, до  прошлого года, была абсолютно в этом отношении открыта. МИДу политику спускали из Кремля добиваться безвизового режима с как можно большим числом стран. Это не похоже на железный занавес. И вдруг после того, как у огромного количества людей, может быть, у большинства активных граждан есть те или иные связи с заграницей и взаимодействие, планы связанные, так или иначе, трансграничные - вдруг слово «иностранный» становится токсичным.

  И это совсем другая ситуация по сравнению с 40-50-ми годами. Это же касается не только каких-то журналистов, ученых, ректоров. которые работают в государственном вузе. Это касается и государственных служащих. Тех же депутатов, сенаторов, чиновников. Потому что мало у какого чиновника нет лично знакомых иностранных агентов. Кому-то они давали интервью, с кем-то они были в общих компаниях. С кем-то они, так или иначе, взаимодействовали. Ну кто не взаимодействовал с «Медузой» или «Дождем»? На «Дождь» ходили практически все. И ходят, кстати говоря. Но уже меньше. Или просто был в одной компании. Тем более что это люди, которые перемещаются, меняют работу. Кто-то был на «Дожде», стал в Яндексе. И так далее. Это мир совершенно не таких изолированных друг от друга сущностей. Этот мир был открытым и вот слово «иностранный» стало токсичным. И, по сути, та часть государственного аппарата, которая делает слово «иностранный» токсичным, — она борется не с иностранным влиянием. Это похоже на яд, разлитый в водопроводе. Этот вирус — слово «иностранный», негативно окрашенный, он затронул, как бы замарал неопределенно большой круг людей, в том числе из государственного аппарата. Теперь всем есть что предъявить. Конечно, при желании.

  Среди части государственного аппарата есть изоляционисты, полные суверенисты, сторонники полной автаркии. Онм появились в уличной политике, в сетевом разговоре, в сетевых дискуссиях. Мы видим постоянно людей, которые говорят, что не нужны иностранные специалисты нашим компаниям. Не нужно хранить государственный долг в ценных бумагах. Не нужно обращение свободное иностранных валют. Не надо университетам брать иностранные деньги, иностранных студентов. Не нужно выходить на иностранные биржи. И так далее. То есть, есть определенный круг лиц, для которых действительно это идеологически неприемлемо. И вот этот круг лиц теперь это не то, что сидят где-то они за столом и так придумали. Просто они поймали эту волну. То есть государство, борясь с реальными информационными угрозами, с какими-то недружественными действиями недружественных стран, вместо того чтобы купировать угрозы, по сути, криминализует собственное функционирование. Нормальное функционирование. Государства, корпоративного сектора. Нормальную интеллектуальную жизнь, которая вся теперь стала немножко токсичной и немножко замаранная вот этим словом «иностранный». Хорошо ли, например, принять выставку иностранной живописи в государственном музее? А хорошо ли отправить свои картины за границу выставляться? Между прочим, за это деньги платят. Любой государственный музей, который отправляет предметы выставляться за границу – он получает за этот гонорар. То есть любой государственный музей уже сейчас иностранный агент. Третьяковка. Пушкинский музей. Кремль. Они по определению получили иностранные деньги. Или они не должны взаимодействовать с иностранными музеями? А государственные корпорации с иностранными акционерами, которых там 50%. IPO и так далее. То есть люди, которые раньше не думали о том, взаимодействовать им с заграницей или нет, потому что это просто было нормой. Это было некоторое правило функционирования корпораций, университетского сообщества, науки, культуры… Вдруг теперь начинают ощущать внутреннее напряжение по этому поводу. Потому что, так или иначе, это функционирование связано с денежными переводами. А законы написаны таким образом, что вот это абсолютно нормальное, абсолютно рутинное функционирование государственной корпоративной и частной жизни, вдруг оказывается криминализовано. Потому что, оказывается, чтобы быть иностранным агентом, тебе нужно просто, как было в случае с «Медузой» — продать подписку. Нецелево. Подписку покупает анонимный покупатель. И это безумие, правда.

  Если вы идете, расплачиваетесь по счету в ресторане, — этот ресторан не становится вашим агентом. Вы просто создарали ему прибыль. Если вы переводите свои деньги, доллары в благотворительный фонд, который занимается лечением лейкемии, то вот вы теперь создали иностранного агента, который не будет лечить.

  Что есть что такое слово «агент»? Это латинское причастие действительного залога настоящего времени «agentis», — действующий. В 16-м веке появился капитализм и более-менее современная форма права. Вот вы такой падуанский купец, и вам нужно, чтобы кто-то представлял ваши интересы. А Интернета нет. Он становится вашим агентом на этот момент. Ваш, как сказали бы сейчас, контрагент. Вашим представителем. Говоря нейтральным языком, вы на этот момент делегируете ему свое «я», вы передаете ему свое «я» во временное пользование. Он действует не как он, если он вас не обманывает, а как ваш делегат. И за это получает деньги. Так вот, финансирования для того, чтобы стать иностранным агентом – мало. Нужно еще делегирование. То есть человек кроме денег должен передать вам свои полномочия. Я говорил, что грантовая модель, гранты не являются, не создают агентскости. Потому что, вот что такое президентский грант, например, то есть, представим себе, обернем ситуацию в обратную сторону. Вот есть президентские российские гранты. Которые раздаются для исследования того или иного научного вопроса,  в разных научных областях. Растения Прикаспийской низменности. Или какие-то квантовые частицы. Или я точно знаю, такой грант был для изучения. - остров Сокотра, недалеко от Йемена, там есть сокотрийский язык. Малоизученный. Вам деньги приходят, а грамматика сокотрийского языка вам не приходит. Это вы ее приносите обратно за эти деньги. И вы ее приносите такой, какой вы ее найдете. Такой, какой вы сделаете. В этом смысл гранта.

  Знакомые мне гранты, и российские, и частные, государственные и, в том числе, иностранные, выглядят как финансирование исследований в определенной области, а не то, что тебе дают результат. И поэтому нужно для того, чтобы установить факт агентства, что человек действует в чужих интересах, нужно это делегирование обнаружить. Нужно его увидеть. Ты должен понять, что тебе кроме денег, подозреваемому, условно говоря, в работе против России, об этом же идет речь, что ему переданы соответствующие полномочия, соответствующие указания. А не просто деньги.

  Нынешние законы про иноагентов  криминализуют финансирование, превращает весь государственный аппарат, а не только какие-то там независимые СМИ, не какие-то там филиалы иностранных компаний в криминал. Криминалом  становятся филиалы иностранных компаний. Автомобильные дилеры. Ну и так далее. Их превращают по умолчанию в потенциально виновных. И ни наука, ни аппарат, ни корпоративный сектор, ни музей, ни культура, а не только пресса не могут в этих условиях спокойно функционировать.

По материалам "Эхо Москвы" подготовил В. Лебедев