Подпольные люди России

14-11-2021
  • undeground peopleОдна из главных, по Гегелю, функций истории — это наглядность, доведение до абсолютной наглядности. Ведь дух истории, цайтгайст, должен быть выражен во всей полноте, иначе он так и будет бродить в организме нации, недооформившись. Вот сейчас оформляется цайтгайст. Сейчас выходит на поверхность та болезнь, которая очень долго бродила в русской крови и не оформлялась.

    Это по-своему трагедия, конечно, потому что служить наглядным примером… «I’m not totally useless, I can serve as a bad example» — это такая надпись на майке, довольно известная («Я не полностью бесполезен, я могу служить дурным примером»). Я думаю, что автор этой надписи понятия не имел о Чаадаеве, хотя Чаадаев о нации подобное говорил.

    Здесь, понимаете, недооформленность эта, вечно бродящая в крови тенденция к радикальному репрессивному национализму — она в России всегда возникала и всегда как-то откладывалась. Всегда что-то спасало. Может быть, спасало то, что в России (такая мысль была у Константина Крылова) аморфность является одной из черт национального характера. Оформляют чужаки. Ну, там, французы подталкивают к оформлению каких-то лозунгов. Или приходят евреи с черты оседлости и устраивают революцию (так думают некоторые антисемиты). Но в любом случае самому русскому сознанию оформленность несвойственна. Помните, как у Георгия Иванова оно охарактеризовано в «Распаде атома»: зыблющееся, вялое, онанирующее русское сознание, которое никак не скажет решительных слов.

    Вот мне кажется, сейчас русский цайтгайст оформляется. Он действительно должен выйти на поверхность. Болезнь должна проступить на коже, чтобы ее стало видно. Надо довести до конца какие-то вещи. Как писала Юнна Мориц, когда она еще писала изумительные стихи, одиночества картину до шедевра довести. Ну, одинокой Россию называл Владислав Сурков. В данном случае изоляционизма картину, обскурантизма картину, репрессий картину довести до шедевра.

    Вот в 30-е годы она до шедевра доведена не была просто потому, что в этот момент России противостояла сила более ужасная. Фашизм, конечно, был хуже — о чем там говорить? Это, по-моему, даже не надо законодательно оформлять. Просто потому, что коммунизм — это эксцесс модерна, а фашизм — это возвращение средневековья.

    Мне кажется, что слишком долго Россия ссылалась на внешние обстоятельства, которые мешали ей стать собой. Смотрите, Столыпин говорил: «Дайте нам 20 лет спокойного развития». Получили эти 20 лет — вот вы видите, к чему мы пришли. С 1917 до 1937 года, между прочим, тоже прошло 20 лет, хотя и весьма неспокойных. Но уж политически-то последние 10 были стабильны: оппозиция была разгромлена абсолютно начисто, Троцкий выслан, а остальные, в общем, ничего серьезного из себя не представляли. Сейчас у России было 22 года идеальной нефтяной конъюнктуры — да и политической, в общем. Но к чему пришли, мы видим.

    То есть вот эти бесконечные ссылки на «Перестаньте нам мешать — дайте нам, и мы вам покажем». Но вот вам дали, и вот всё, что вы можете показать. Всегда у так называемая «русская партия», партия русских националистов, или партия ксенофобов, или партия антисемитов, или партия консерваторов — у этих людей практически всё общее, различий между ними больших не наблюдается, — они всё время говорили: «Вот нам бы дать — мы бы разгулялись». Ну вот вам дали — вы разгулялись. Ничего, кроме запрещать, сажать беременных и отправлять в СИЗО больных, вы не умеете.

    Репрессивная программа ваша далеко еще недовыполнена. Я же говорю, пока еще не введена (не хочу этого подсказывать, но думаю, что это не за горами) практика конфискации квартир, конфискации имущества. Вот у какого-то человека, скажем, убеждения недостаточно восторженные — арестовываются счета, арестовываются квартиры, арестовываются родственники, если нельзя схватить самого. Если можно, то за выброшенный окурок расстреливать. Эта репрессивная программа бесконечна. Как сказал Андрей Смирнов (люблю цитировать этого человека, афористично мыслящего), если хорошее имеет пределы, то омерзительное — это космос. Да, тут можно творить всё, что угодно.

    Но кроме репрессивной программы, покажите что-нибудь, пожалуйста. Кроме того, чтобы портить жизнь всем — всем соседям, создавая недвусмысленно или подпитывая миграционный кризис в Европе, прикрываясь в разных своих операциях стариками, женщинами и детьми; отравляя климат; восстанавливая друг против друга братские народы, или членов семей, или соседей — ну а еще что-нибудь, кроме как портить воздух?

    Понимаете, я уже начинаю думать, что Достоевский действительно был гениальнейшим российским писателем именно потому, что, по выражению Марии Васильевны Розановой, он показал не стремление быть лучшим, а наслаждение быть худшим, подпольное счастье. Этого в России сейчас очень много. Умение переиродить любого Ирода, переплохить любого злодея («переплохить», а то, я думаю, мне опять напишут «НРЗБ» в расшифровке — я очень люблю своих расшифровщиков, но некоторые неологизмы они не учитывают); переплохить, перехудшить — это какое-то удивительные стремление.

    И вот этот цайтгайст надо дооформить, довести до совершенства. Вот этим диктуются все сегодняшние мерзости. Просто потому, что если бы Зуева не отправили в тюремный изолятор — даже не в больницу, а именно в изолятор, — у режима были бы какие-то отмазки, какие-то луковки, за которые его можно терпеть, простить и сказать: «Всё мы делаете правильно». Но сегодня у российского режима луковок нет. Он хочет быть настолько плохим, чтобы на это можно было ссылаться следующую сотню лет, шугая всяких консерваторов подальше от власти.

    Потому что такая же история была в 90-е, когда российскому либерализму, тоже всегда бродившему в крови, российскому духу отрицания, духу бесовщины дали поцарствовать, и под предлогом свободы воцарилась бесовщина. Ну что там говорить? Она была, я ее, в общем, застал, я с ней посильно сражался, заслужив кличку абсолютного ретрограда. Ну да, это была бесовщина под видом свободы; торжество национализма или самых диких верований, самой разнузданной аморальности под лозунгом свободы. К свободе это никакого отношения не имело — это был абсолютный произвол.

    Я писал об этом: Достоевскому к «Бесам» следовало бы, конечно, написать второй том — «Ангелы», чтобы описать охранителей, охранку. «Архангелы», как называли этих людей в революционной среде. Городовых — искренних, добрых, приятных людей. Пыточников —много. Садистов — таких, в погонах. Это и разнообразные оборотни.

    Вот об этих «ангелах» написать бы роман. Я думаю, этот роман еще будет написан. Обратите внимание, в гениальной книге Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа» два главных героя: один — Дата Туташхиа, а второй — его вечный оппонент, искренне служащий делу охранки. Вот две русские бесовщины должны оформиться.

    Вы всё правильно поняли — из вашего следующего письма я это вижу: «Мы ждем нарывов на коже». Видите как, здесь приходится прибегнуть к аналогии с Пастернаком. Пастернак говорил, что трагедия «Гамлет» больна театральностью, и пьеса «Мышеловка» — это та сыпь на ее коже, которая проступает. Это не пустой звук, тут надо вдуматься. Вообще пастернаковские заметки к переводам Шекспира — это очень полезный и актуальный текст. Действительно, театральность поведения всех героев в «Гамлете» бросается в глаза. Это действительно сыпь на коже.

    Это и театральность поведения Гамлета, который такой книжный мальчик, который в известном смысле не может вести себя иначе. Не так, как настоящий Амлед у Саксона Грамматика, он себя ведет — он ведет себя как пародия, как болтун, как трепло, которое постоянно укоряет себя за то, что оно трепло, и в результате громоздит гору трупов и собой, как вишенкой, ее увенчивает. При этом губит и свою девушку, и ее брата, и ее отца, и мать свою губит — всех. Именно потому, что он такой, а не другой.

    Театральностью там больны все. Театрален Клавдий, который молится и пытается своей молитвой как-то себя оправдать в собственных глазах. Театрально поведение Гертруды. Всё время театрально безумие Офелии. Вся история, всё разлагающееся пространство (Эльсинор разлагающийся, гниющий) больно театральностью. И в «Мышеловке» это патологическая, графоманская, любительская театральность выступает как сыпь на коже.

    Россия больна разнообразной бесовщиной. Эта бесовщина сейчас выступила как сыпь на коже так, чтобы обрести абсолютную законченность. Законченность мерзости, которую ни с чем не сравнишь. По крайней мере, нам нужно, чтобы у нас были все возможности говорить. Вот сейчас, когда никакого фашизма нет, когда ничто во внешней обстановке нас к этому не подталкивало, вам дали проявиться. Вы показали всё, на что вы способны. Спасибо, больше никогда. Ну, «никогда» в истории не бывает.

    Мне очень нравилась у Куприна (по-моему, это Куприн) старинная восточная легенда. Я люблю и пересказывать. Сидит нищий у ворот Багдада и говорит: «О, если бы я был шах — о, как бы вам всем показал! О, какая была бы при мне жизнь!». Шах об этом узнал. Его посадили на трон и сказали: «Ну покажи». Он помолчал, а потом сказал единственное, что умел: «Жители Багдада, подайте кто сколько может». И шах сказал: «Повесить его, как собаку, на воротах».

    Нам нужно дать им сказать всё, что они могут. После этого уже никакие соблазны консерватизма, никакие соблазны хтони не должны более быть рассматриваемы всерьез. Консервативное мышление, славянофильские мантры, все эти разговоры об особом пути и небывалом единении государя с народом — всё это будет вызывать уже только смех. Смех такой, с легким оттенком слез.

    Антисемитизм действительно был (горько об этом говорить) частью немецкой культуры, начиная с XIX столетия, а может быть, и ранее. Антисемитом, хотя и теоретическим, был Лютер. Антисемитизм был присущ Вагнеру. Антисемитизм бьет ключом в чудовищном произведении Томаса Манна «Рассуждения аполитичного». Но не в антисемитизме было дело.

    Понимаете, это в огромной степени разочарование в идее прогресса, в идее модерна вызвало к жизни фашизм. Это очень обидно. Не то что обидно — это главная трагедия Европы. Самоубийство Европы в припадке мучительного разочарования. И вот эта бездарная, именно по своей природе бездарная, стадия отказа от развития, от модерна — это общая беда.

    Советской России более-менее повезло, потому что, как правильно писал Максим Кантор, модернизм там законсервировался, сохранился. Именно поэтому главным местом развития фрейдистских и других модернистских идей была Россия 20-х годов, а вовсе не Германия, где это всё уже преследовалось. Модерн в советской России как-то сохранился, авангард как-то сохранился. Дзига Вертов, Маяковский, эстетика ЛЕФа — она тоже была репрессивна, и она тоже был репрессирована, что еще печальнее. Но всё-таки это была эстетика исканий, а не принудительной унификации.

    Поэтому, конечно, главная трагедия Европы — это разочарование в прогрессе, разочарование в модернизме. Антисемитизм здесь дело, в общем, не главное. Это просто самое разительное следствие. Всегда поиски врага, всегда ксенофобия, всегда запретительство.

    У героев Достоевского есть понимание своей подлости. Герой «Записок» осознает, что он такой, а обыватель пребывает в сытом самодовольстве». Да нет, между обитателем подполья и обывателем нет практически ничего общего, должен вас огорчить. Обитатель подполья — это человек, который смакует свою мерзость. А что касается обывателя, то это человек, который, наоборот, смакует свою стабильность, свое тихое довольство и какое-то свое совпадение с большинством.

    Понимаете, вот здесь, пожалуй, пролегает водораздел. Потому что подпольный человек не любит находиться, так сказать, в составе большинства. Он выламывается оттуда. Он свое изгойство осознает и им наслаждается, Может быть, это изгойство — единственное доказательство его исключительности. Других у него нет.

    Подпольный человек отличается от самого Достоевского тем, что творческой потенции у него нет. Даже когда герой «Записок из подполья» изобретательно рассказывает гадости проститутке, он их рассказывает не очень талантливо, довольно-таки бездарно, примитивно. Он жесток, но не талантлив. А вот Достоевский талантлив — это большая разница.

    А обыватель — понимаете, дело не в том, что обыватель самодовольный. О человеке из подполья как раз нельзя этого сказать. Подпольный человек стремится к худшему. Вот это главное. Обыватель стремиться к благу, как он его понимает. А человек из подполья, как он говорит, самый сладкий сок извлекает из унижения, из расчесывания своих язв, из разнообразного humiliation — тоже слово, которое трудно точно перевести. Из падения. Он наслаждается мерзостью, чего об обывателе никогда не скажешь.

    То, чем наслаждается обыватель, может быть, объективно мерзостью и является, но он считает, что он венец творения. Набоковский господин Тремон — такой абсолютный «человек большинства». И в этом смысле он хуже человека из подполья, конечно. Уж если на то пошло, то скорее человек из подполья обычно бывает (как в «Облаке, озере, башне») затравлен ликующими обывателями. Хотя сам он далеко не всегда святой. Он как раз довольно противное существо.

    Ситуация с Навальным заново высветила страшное моральное падение, всеобщее. Конечно, Навальный герой. Вот мы с Гарри Каспаровым сделали тут большое интервью — был у нас повод повидаться в Нью-Йорке. Я давно хотел с ним встретиться — всё-таки мы 10 лет не разговаривали, посмотреть, что и как происходит. И вот он совершенно точно сказал, что в терминах прагматики поступок Навального оценивать нельзя. Где начинается риск жизни, там отступают прагматические моменты.

    Возможно, при каких-то обстоятельствах, останься он за границей, он бы сильнее расшатывал режим. Но моральное воздействие он производит такое — одним тем, что он вернулся и сейчас там сидит, — что никакая политическая деятельность не сравниться с этим нравственным шоком.

    Вот когда мы слушаем дикие зековские рассказы об изощренных и мерзких (именно мерзких) издевательствах над ним (собственно, Марина Литвинович всё написала абсолютно точно, и я подписываюсь под каждым ее словом), мы понимаем, что в лице Навального действительно таким образом искупается наш общий грех.

    Другое дело, что вот это всеобщее молчаливое наблюдение и сочувствие не является действием и оно не снимает греха ни с кого. Все, кто это терпит, все, при ком это делается, все, кто являются гражданами одного государства, подписываются под тем, что оно делает. Вот это надо подчеркивать. И я здесь совершенно не исключение, потому что я могу возмущаться и негодовать сколько угодно, но все мои действия абсолютно вегетарианские, бессмысленные. Да, наверное, Алексею легче от того, что ему сочувствует некоторое количество друзей.

    Тут, кстати, мне один такой слушатель, такая жидковатенькая субстанция, пишет, не боюсь ли я, выступая сейчас в Америке и читая там лекции, утратить часть отечественной аудитории. Это отечественная аудитория переживает за меня горячо. Так, видите ли, за ту аудиторию, которую представляет жидковатый собеседник, вот этот конкретный, я совершенно не переживаю. Потому что именно про эту часть аудитории, такую злорадно наблюдающую со своего дивана, очень хорошо сказал Окуджава.

    Российская политика дает людям (и, в общем, с этим нельзя не согласиться, это очень точное наблюдение) сладостное чувство безопасности — пока приходят за другими. Но надо сказать, что политика Путина отличается от политики Сталина в одном пункте довольно радикально: за вами придут только в случае, либо если вы открываете рот, либо если вы хоть что-то организуете — неважно, будь то координационный совет оппозиции или помощь сиротам; если у вас есть организаторские способности, и вы делаете что-то не согласованное с властью.

    Отдельным случаем, отдельным кейсом являются, видимо, благотворители. Поэтому всех благотворителей, иногда делающих действительно очень благое дело, стараются присвоить. Вы помогаете умирающим умереть без боли? Да, вы можете это делать — с нашей санкции. Вступите в какое-нибудь из наших подразделений или выступите в поддержку одного из наших лидеров, тогда вы можете помогать обреченным. То есть тогда мы вам это разрешим. Либо если вы напрямую участвуете в каких-то масштабных финансовых схемах и не хотите делиться.

    Вот три случая, при которых за вами придут. А остальным — пока не наступит такой слишком радикальный, что называется, drastical этап кризиса или ухудшения, если вас не будут уж совсем использовать в пищу, вам ничего не угрожает в путинской России. Она дает сладостное чувство такого, знаете, предсонья, как перед засыпанием — такое очень сладостное чувство своей безопасности.

    Вот на ваших глазах пытают Навального, а вы можете сказать: «А мне это не грозит. Я ведь не выделывался, я ничего такого не делал. Я не ходил на акции». Да, я не делал и зла, конечно. Но как сладко, как мерзко сладко чувствовать себя в абсолютной безопасности! Я рот не открываю? Нет. На вопросы не отвечаю? Нет. Более того, я еще и повторяю иногда — так, подзвездываю, — что никогда Россия не жила так хорошо. Так сладенько.

    Наверное, рискну сказать, что никогда Россия не испытывала так много sinful pleasures, грешных наслаждений. Я не знаю, как это перевести — у нас такого термина нет. Никогда Россия не испытывала так много мерзостных, гаденьких, вонюченьких удовольствий, таких наслажденьиц.

    Путин великолепно ориентируется в человеческой подлости и великолепно на ней играет. То есть на этих струнах он исполняет листовские пассажи. Потому что можно, в принципе, руководя страной, пытаться играть на чувствах добрых. Но это опасно, это уязвимо: чувства добрые очень легко осмеиваются — это вещь понятная. А вот на мерзости играть — это уметь не надо. Искусства тут не требуется. Родиться Горовицем или Рихтером тут совершенно необязательно, а обязательно уметь вычленять в людях вот эту струнку низости и на ней наигрывать. И это хорошо получается.

    Поэтому сегодня, когда большинство наблюдает за мучениями Навального, за мученичеством Навального, огромное большинство людей испытывает при этом не сострадание, даже не зависть (хотя зависть была бы уместна — всё-таки человек живет осмысленно, искупает собой грехи поколения). Нет, они испытывают такое чувствишко мерзостное — потирание ручек издалека. «Мы тайным потираньем рук встречаем потопление». Такой уютец в присутствии чужого несчастья. И это очень гадко. Даже те, кто сочувствует Навальному, мне кажется, абсолютно растворяются в этой массе злорадно подхихикивающих.

    Страну можно растлить очень быстро. «Что сложено в год, можно в час раскрасть», сказал Маяк. Деструктивная работа, работа по растлению из страны, не требует, знаете, больших усилий. Это не то что катить камень в гору — это его подталкивать, когда он и сам катится. Так что превратить страну в такую трупную зловонную субстанцию — это вопрос нескольких десятилетий, а может быть, и лет. Что мы и наблюдаем сейчас.

    Когда умирает явная гадина — совсем гадина, без единого светлого пятна — это всё-таки триумф смерти, а не добра. Это триумф кладбищенских червей, а не правды. Поэтому я не буду радоваться ничьей смерти. Моей обрадовались бы многие. Вот некоторые графоманы открыто пишут: «Когда Быков вышел из комы, я очень огорчился». Ну откровенные ребята — что сделаешь? Но их откровенность скорее играет мне на руку. Как сказал мне здесь один профессор: «Вы помогаете раскрыться». Раскрыться, проявиться — это мне нравится.

    По материалам «Один» на Эхо Москвы подготовил В. Лебедев

Комментарии
  • Андрей - 14.11.2021 в 06:27:
    Всего комментариев: 38
    Ну, дали высказаться Быкову и что? Там, где умно, - ничего нового. Там, где ново, - ничего умного.
    Рейтинг комментария: Thumb up 6 Thumb down 6
  • Bam - 14.11.2021 в 06:59:
    Всего комментариев: 37
    Долгое время мы читали про Россию без упоминания Навального. Теперь, када Навальный – прошлое, Навального упоминать можно, даже сочувствовать. Теперь в игноре Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 4
  • Greg Tsar - 14.11.2021 в 12:57:
    Всего комментариев: 25
    Бедняга Дмитрий Львович. Позорные "описки" в этой статье, они явно не его.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 3
    • redactor - 14.11.2021 в 13:48:
      Всего комментариев: 1758
      Dear Грег, расшифровкой устной речи Быкова занимается специальная группа (она как исходник использует машинный перевод аудио в текст). Потом текст еще смотрит сам Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 8 Thumb down 1
  • Рожденный в СС - 14.11.2021 в 20:22:
    Всего комментариев: 919
    Эмоционально Дмитрий, но.... но - увы, отражает беспокойства немалого количества людей в сегодняшней России. И вроде много-та не требуют. "Мы любим и ценим этих Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 3
  • Рожденный в СС - 14.11.2021 в 20:47:
    Всего комментариев: 919
    Извиняйте за оффтоп. Так, как здесь немало советских людей, то хотел бы напомнить, что сегодня исполнилось тридцать лет фактической ликвидации государства жившего Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 5
  • ВС - 15.11.2021 в 11:23:
    Всего комментариев: 343
    Рожденный в СС: Полностью разделяю ваши эмоции насчёт ликвидации СССР. Что же касается Страшного суда над народами, то история человечества не знает ни эпохи, ни Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 1
    • Рожденный в СС - 15.11.2021 в 21:40:
      Всего комментариев: 919
      ВС, и я с Вами солидарен. Союз был разным, да и люди далеко не одинаковыми. Коннотация: стихотворение А Зиновьева написанное им в 1940 году, а опубликовано в Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • ВС - 15.11.2021 в 12:06:
    Всего комментариев: 343
    Быков разговаривает с Каспаровым. Говорит, полная .опа у нас в России. И та уже пошла прыщами. А Каспаров, гигант шахматной мысли, отвечает ему радостно - а вот у нас в Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 4 Thumb down 0

Добавить изображение