Моя маленькая кюстиниана

16-01-2022
  • CustineВ России за 10 лет меняется всё, а за 200 лет – ничего». Эти приписываемые Столыпину слова лучше всего подтверждает книга французского писателя и путешественника маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году».
    • Де Кюстин был убеждённым монархистом, и это вполне понятно: его деда и отца казнили на гильотине во время Французской революции 1789-1799 гг. В Россию он отправился в надежде найти сильные доводы в пользу монархии, но увиденное там его потрясло. Свою книгу он заключил словами: «Если сын ваш будет недоволен Францией, скажите ему: «Поезжай в Россию». Такое путешествие пойдёт на благо каждому европейцу; повидав своими глазами эту страну, всякий станет доволен жизнью в любом другом месте. Всегда полезно знать, что есть на свете государство, где нет никакого места счастью, – ведь человек, по закону природы своей, не может быть счастлив без свободы».
    • За два с половиной месяца маркиз пожил в Санкт-Петербурге и Москве, познакомился с крупнейшей в Европе ярмаркой в Нижнем Новгороде, посетил по пути Великий Новгород, Торжок, Ярославль, Кострому, Кинешму. По вечерам он записывал свежие мысли и впечатления в форме писем своей подруге во Франции. С первых дней пребывания в России он понял, что за ним следят и ждут от него лишь восторженных отзывов. Пришлось стать конспиратором: отправлять по почте на родину хвалебные письма, а настоящие всячески скрывать.Книга де Кюстина была издана в Париже в 1843 году в четырёх томах и очень быстро разошлась, несмотря на внушительную цену. Последовали шесть французских переизданий и четыре пиратских издания в Бельгии, а также немецкие и английские переводы.
    • Custine Russie 1939
    • Рассказывали, что Николай I, начав читать «La Russie en 1839», пришёл в ярость и швырнул её на пол. Книга была запрещена в России. Её провозили из Европы контрабандой и горячо обсуждали в узком кругу.
    • Де Кюстин считал, что русские не вступят с ним в полемику, а просто скажут: «Он мало повидал». Это, наверное, было бы самым разумным, но шеф жандармов и глава политической полиции («Третьего отделения») Бенкендорф считал иначе. Его ведомство недоглядело, благополучно выпустив из России рукопись книги и самого автора, поэтому он рвался искупить свою вину перед императором. Была организована серия антикюстиновских публикаций в западных газетах. По слухам, самому Бальзаку предлагали выступить за щедрое вознаграждение с разгромной статьёй. В итоге во Франции согласились несколько малозначительных литераторов, в России же к «активному мероприятию» тайной полиции удалось привлечь поэта Тютчева. Того самого, которому принадлежат знаменитые строки: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…»
    • Тютчев прислал в германскую газету Allgemeine Zeitung возмущённое письмо, в котором говорилось: «Книга г. Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления (отличительной черты нашего времени, особенно во Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля». Он, Тютчев, не ввяжется в полемику, вызванную этим жалким памфлетом. И вообще, защищать Россию от Кюстина – всё равно что «поднять свой зонтик, чтобы предохранить от дневного света вершину Монблана!..»
    • Тут поэт, надо заметить, сплоховал с метафорой: получается, что именно «жалкий памфлет» Кюстина проливает на Россию дневной свет…
    • Кампания по очернению книги Кюстина на Западе лишь способствовала её популярности. На те же грабли наступала и советская пропаганда: её злобные нападки на целый ряд произведений во главе с «Архипелагом ГУЛАГ» создали им всемирную рекламу.
    • Ну, а что думали о «La Russie en 1839» в России сумевшие достать эту книгу и осилить 1200 страниц французского текста? По cловам американского историка Джорджа Кеннана, они «читали её с жадным интересом, испытывая при этом всю гамму чувств, от неохотного признания до яростного протеста».
    • Многие из них подписались бы под словами Пушкина, погибшего за два года до приезда де Кюстина в Россию: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство». Среди них Александр Герцен, написавший в дневнике: ««Тягостно влияние этой книги на русского, голова склоняется к груди, и руки опускаются; и тягостно оттого, что чувствуешь страшную правду, и досадно, что чужой дотронулся до больного места». А историк Михаил Погодин, профессор Московского университета, доверил дневникуболее радикальные мысли: «Прочёл целую книжку Кюстина. Много есть ужасающей правды о России… За изображение действий деспотизма, для нас часто неприметных, я готов поклониться ему в ноги».
    • Де Кюстина называли русофобом, но это несправедливо. В его книге много добрых слов о простых русских людях. Порой он любуется ими: «Ямщик держит в руках восемь вожжей от четвёрки лошадей, запряжённых в ряд. Изящество и лёгкость, быстрота и надёжность, с какими он правит этой живописной упряжкой, ловкость, с какой он соскакивает на землю, его гибкая талия, его стать, наконец весь его облик вызывают в памяти самые грациозные от природы народы земли». Или: «Мне встречались старики, чьи головы достойнее кисти живописца, чем те, что я видел на полотнах Рубенса, Риберы или Тициана». А вот о крестьянках: «Я несколько раз останавливался в деревнях и встретил несколько женщин, восхитивших меня своей совершенной красотой» – и далее следует восторженное описание черт лица вплоть до губ, «изящно очерченных, как у античных статуй».
    • Поразила маркиза и мастеровитость русских мужиков: «Русский крестьянин правилом себе полагает не считаться ни с какими препонами… Вооружившись топором, который всюду носит с собой, он превращается в настоящего волшебника и сотворяет в мгновение ока любую вещь, какой не найти в глуши. Он сумеет доставить вам среди пустыни все блага цивилизации, он исправит вашу коляску, он найдёт замену даже сломанному колесу; если же, несмотря на эти ухищрения, коляска ваша не сможет ехать, то он мгновенно построит вам вместо неё другую, с чрезвычайной ловкостью употребляя обломки старой для сооружения новой… Если же вы решили заночевать в лесу, этот мастер на все руки возведёт вам дом для ночлега, и наскоро смётанная хижина будет лучше любого городского трактира».
      Кюстин возненавидел не русских людей, а деспотическую власть, державшую их в нищете, страхе и бесправии.Царская сменилась советской, но деспотизм никуда не делся, а лишь изменил свою окраску. Недаром в СССР, как и в старой России, книга Кюстина фактически была под запретом, – её впервые полностью издали на русском языке лишь в 1996 году! Издали, потому что казалось: она о безвозвратно ушедшем прошлом, ведь в стране победила демократия, преобразив народ и власть!Увы, в России ХХI века эта книга вновь актуальна. Ниже – выводы и наблюдения де Кюстина, сделанные будто в наши дни.

     

    ***************

     

    ПИСЬМО ШЕСТОЕ

     

    Мало того что русский деспотизм ни во что не ставит ни идеи, ни чувства, он ещё и перекраивает факты, борется против очевидности и побеждает в этой борьбе!!!

    Меня поражает неумеренная тревога русских касательно мнения, какое может составить о них чужестранец; русские только и думают, что о впечатлении, которое произведёт их страна на стороннего наблюдателя. Что сталось бы с немцами, англичанами, французами, со всеми европейскими народами, опустись они до подобного ребячества?

     

    ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

     

    Наш светский таможенник, продолжая блистать придворными манерами, изящнейшим образом конфискует у одного пассажира зонтик, а у другого чемодан, прибирает к рукам дамский несессер и, храня полицейскую невозмутимость и хладнокровие, продолжает досмотр.

    Обилие ненужных предосторожностей даёт работу массе мелких чиновников; каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий; он не удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: «Дайте мне дорогу, я – составная часть огромной государственной машины».

    Одному Господу – да ещё русским – известно, велико ли удовольствие присутствовать на параде! В России любовь к смотрам не знает границ.

    Для русских слова важнее реальности.

     

    ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

     

    Покорство у русских – добродетель врождённая и вынужденная.

    Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством.

     

    ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

     

    Здесь действуют и дышат лишь с разрешения императора или по его приказу, поэтому все здесь мрачны и скованны; молчание правит жизнью и парализует её.

    Российская империя – это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведённое в ранг нормального состояния общества.

    Сегодня русские проходят мимо старого Михайловского замка, не осмеливаясь поднять на него глаза: в школах, да и вообще где бы то ни было, запрещено рассказывать о смерти императора Павла; запрещено принимать на веру этот эпизод, объявленный выдумкой.

     

    ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

     

    В России разговор равен заговору, мысль равна бунту.

    В России единственный дозволенный шум суть крики восхищения.

    Русские вельможи любят пускать пыль в глаза, поражать роскошью и позолотой; к изяществу и чистоте они равнодушны.

    Общество, устроенное так, как здесь, пригодно только для здешних жителей: чтобы жить в России, следует быть русским.

    Если народ живёт в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают сами нации.

     

    ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ

     

    Император очень заботится о том, чтобы походка и манеры его всегда оставались величавы. Он ни на мгновение не забывает об устремлённых на него взглядах, он ждёт их; более того, ему, кажется, приятно быть предметом всеобщего внимания. Ему слишком часто повторяли и слишком много раз  намекали, что он прекрасен и должен как можно чаще являть себя друзьям и врагам России.

     

    ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

     

    «В России ещё существует деспотизм, ибо в нём самая суть моего правления; но он отвечает духу нации» (слова Николая Iде Кюстину).До нынешнего путешествия мои идеи касательно деспотизма были подсказаны наблюдениями, сделанными над австрийским и прусским обществом. Я и не предполагал, что государства эти только называются деспотическими; я ещё не знал, что такое сочетание абсолютного способа правления и нации рабов.

     

    ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

     

    Надо побывать здесь, чтобы узнать, какие размеры может принимать презрение богатого человека к жизни бедняка.

     

    ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ

     

    Россия – плотно закупоренный котёл с кипящей водой, причём стоит он на огне, который разгорается всё жарче; я боюсь, как бы он не взорвался.

    Смертная казнь в этой стране отменена для всех преступлений, кроме государственной измены, однако ж есть преступники, которых власти хотят убить. И вот, чтобы примирить мягкость законоуложения и традиционно свирепые нравы, здесь поступают так: когда преступник приговорён к сотне и больше ударов кнута, палач, зная, что означает подобный приговор, третьим ударом из человеколюбия убивает несчастного. Но зато смертная казнь отменена!

     

    Империя эта при  всей необъятности – не что иное, как тюрьма, ключ от которой в руках у императора; такое государство живо только победами и завоеваниями, а в мирное время ничто не может сравниться со злосчастьем его подданных.Русский человек думает и живёт как солдат!.. Как солдат-завоеватель.

    • Измождённый цвет лица солдат, проходящих мимо по улице, живо рисует мне воровство чиновников, которые обязаны снабжать армию продовольствием.Вчера на императорском и народном балу, во дворце в Петергофе, у сардинского посла весьма ловко вытащили из кармана часы; их не защитила и предохранительная цепочка… У меня самого пропал кошелёк с несколькими дукатами.Множество (перегруженных пассажирами) лодок, плывших из Петербурга в сторону Петергофа, опрокидывались посреди залива. (Горожане плыли на тот самый бал несмотря на штормовой ветер). Сейчас одни признают, что утонули двести человек, другие говорят о полутора тысячах, – правды же не узнает никто, и в газетах о несчастье писать не будут: это значило бы опечалить императрицу и предъявить обвинение императору.Император громко приказывал ученикам (кадетам) исполнить то или иное упражнение; после нескольких отменных манёвров Его Величество выказал удовлетворение: повелев одному из самых юных кадетов выйти из строя и взяв его за руку, он поднял ребёнка на высоту своей головы и прилюдно поцеловал. Какой прок был императору являть публике подобное добродушие – этого никто не смог или не захотел мне объяснить.
    • ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ
    • Когда бы в царствование российского императора случился всемирный потоп, то и тогда обсуждать сию катастрофу сочли бы неудобным. Лгать в этой стране означает охранять общество, сказать же правду значит совершить государственный переворот.
    • Кто скажет мне, до чего может дойти общество, в основании которого не заложено человеческое достоинство? Я не устаю повторять: чтобы вывести здешний народ из ничтожества, требуется всё уничтожить и пересоздать заново.Здесь уважают кастовое достоинство, но до сих пор никто не подумал ввести ни в законодательство, ни даже в обычай достоинство человеческое.Россия – нация немых; какой-то чародей превратил шестьдесят миллионов человек в механических кукол, и теперь для того, чтобы воскреснуть и снова начать жить, они ожидают мановения волшебной палочки другого чародея. Страна эта производит на меня впечатление дворца Спящей Красавицы: всё здесь блистает позолотой и великолепием, здесь есть всё… кроме свободы, то есть жизни.
    • Русские гораздо более озабочены тем, чтобы заставить нас поверить в свою цивилизованность, нежели тем, чтобы стать цилизованными на самом деле.
    • ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ
    • Среди русских дипломатов есть такие мастера своего дела, каких не сыщешь у самых развитых и цивилизованных народов; это потому, что из наших газет они заранее узнают обо всех наших событиях и замыслах, ибо мы, вместо того чтобы осмотрительно скрывать от них свои слабости, всякое утро страстно разоблачаем их перед всем миром, в то время как их собственная византийская политика вершится в тени и они старательно скрывают от нас свои мысли, поступки и страхи. Мы движемся вперёд при ярком свете, они – тайком: игра идёт не на равных.

     

    ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

     

    Они (русские) смогут на какой-то миг одолеть всех с помощью меча, но никогда с помощью мысли; а народ, которому нечего передать другим народам, тем, кого он хочет покорить, недолго будет оставаться сильнейшим.

    Их армия, блистающая на парадах отменной дисциплиной и выправкой, состоит, за исключением нескольких избранных частей, из людей, которых публике предъявляют в красивой форме, а за стенами казарм содержат в грязи. Цвет лица измождённых солдат выдаёт их страдания и голод – ибо поставщики обворовывают этих несчастных, а те получают слишком скудное жалованье, чтобы, тратя его частично на лучшую пищу, удовлетворять свои потребности.

    Никто не вправе выехать из России, не предупредив о своих планах всех кредиторов, иначе говоря, не объявив о своём отъезде через газеты трижды, с перерывом в неделю. Следят за этим строго – правда, если заплатить полиции, этот срок можно сократить.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ

     

    За мной следят, как следят здесь за всяким иностранцем – а, значит, им известно, что я пишу письма и храню их; известно им и то, что, уезжая из города даже на день, я всегда беру с собой эти загадочные бумаги в большом портфеле; быть может, им придёт в голову узнать настоящие мои мысли. Мне устроят засаду где-нибудь в лесу; на меня нападут, ограбят, чтобы отнять бумаги, и убьют, чтобы заставить молчать. Вот такие страхи одолевали меня всю позавчерашнюю ночь… Я потому так подробно останавливаюсь на своих тревогах, что они дадут вам понятие об этой стране. Можете считать мои страхи лишь игрой воображения; я хочу сказать одно – подобная игра воображения, несомненно, могла смутить мне рассудок только в Петербурге или в Марокко.

    Человека ценят здесь лишь по тому, в каких отношениях он состоит с властями, а потому присутствие в моём экипаже фельдъегеря производило действие неотразимое… Пешие крестьяне, кучера дрожек, извозчики – на всех оказывал магическое действие мой унтер-офицер; ему не было нужды грозить своей камчой – одним мановением пальца, словно по волшебству, он устранял любые затруднения… Я с ужасом наблюдал чудесное могущество этого представителя власти и думал, что получи он приказ не защищать меня, а уничтожить, ему повиновались бы с той же аккуратностью.

    При всей необъятности этой империи в ней мало простора; тюрьма может быть и обширной – узнику всегда будет в ней тесно.

    В отношениях русских с иностранцами царит дух испытующий, дух сарказма и критики; они ищут у нас недостатки, горя желанием их найти.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

     

    Несмотря на всю мою независимость в суждениях, которой я так горжусь, мне часто приходится в целях личной безопасности льстить самолюбию этой обидчивой нации.

    В народе, который так угнетают, страсти долго кипят, прежде чем происходит взрыв; опасность час от часу приближается, зло не отступает, кризис запаздывает; быть может, даже наши внуки не увидят взрыва, но мы уже сегодня можем предсказать, что он неизбежен, хотя и не знаем, когда именно он произойдёт.

    Я соберу все письма, которые написал для вас со времени приезда в Россию и которые не отправлял из осторожности; я прибавлю к ним это письмо и надёжно запечатаю всю пачку, после чего отдам её в верные руки, что не так-то легко сделать в Петербурге. Потом я напишу вам другое, официальное письмо и отправлю его с завтрашней почтой. Вы прочтёте в этом письме, как безгранично я восхищён всем, что есть в этой стране и что в ней происходит… Забавнее всего то, что я уверен: и русская полиция, и вы сами поверите моим притворным восторгам и безоглядным и неумеренным похвалам. Если обо мне не будет ни слуху ни духу, значит, меня сослали в Сибирь.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

     

    Дух беззакония спускается вниз по общественной лестнице и до самых основ пронизывает это несчастное общество… Из такого произвола рождается то, что здесь называют общественным порядком, то есть мрачный застой, пугающий покой, близкий к покою могильному; русские гордятся тем, что в их стране тишь да гладь.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ

     

    Народ, мечтающий о мировом господстве, и заискивающий перед нами в ожидании, пока он сможет нас завоевать…

    Не было ни одного перегона, когда бы мой ямщик не перекрестился раз двадцать при виде каждой, даже самой маленькой часовенки; затем, так же исправно соблюдая долг вежливости, он снимал шапку, приветствуя всех встречных извозчиков, а сколько их было, знает один Бог!.. Отдав дань приличиям, мы приезжали на почтовую станцию, где неизменно оказывалось, что набожный и учтивый плут, запрягая либо распрягая лошадь, что-нибудь да стащил: сумку с инструментами, кожаный ремень, чехол для чемодана, на худой конец свечу от фонаря, гвоздь, болт; у них не принято возвращаться домой «с пустыми руками».

    Посмотрели бы вы, как старательно я прячу свои писания, ибо любого моего письма довольно, чтобы меня сослали в Сибирь. Садясь писать, я запираю дверь, и когда мой фельдъегерь или кто-нибудь из почтовых служащих стучится ко мне, то прежде, чем открыть, я убираю бумаги и делаю вид, что читаю. Это письмо я спрячу за подкладкой моей шляпы; надеюсь, эти предосторожности излишни, но всё же я их неукоснительно соблюдаю: одного этого довольно, чтобы дать вам представление о российских порядках.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ

     

    Запомните, московский Кремль вовсе не то, чем его принято считать. Это не дворец, это не национальная святыня, где хранятся древние сокровища империи; это не русская крепость, это не чтимый народом приют, где почиют святые, защитники родины; Кремль и меньше, и больше этого; он просто-напросто обиталище призраков.

    Кремль бесспорно есть творение существа сверхчеловеческого, но злобного. Прославление рабства – такова аллегория, запечатлённая в этом сатанинском памятнике… На Земле нет и не будет шедевра деспотизма, равного Кремлю.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ

     

    Он (Иван IV Грозный) правил своей державой пятьдесят один год и после кончины был оплакан всеми подданными, в том числе и детьми убиенных им жертв… Следует признать, что чудовищное царствование Ивана так сильно заворожило русских, что они научились находить предмет для восхищения даже в бесстыдстве своих правителей; политическая покорность сделалась для русских культом, религией… Русские отточили страх до того, что он принял форму любви.

    Сохранить рассудок после двадцатилетнего пребывания на российском престоле может либо ангел, либо гений.

    В этой стране честность кажется бунтом.

     

    ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ

     

    У народа, ожесточённого постоянным страхом, милосердие слывёт слабостью; с таким народом можно справиться, лишь запугивая его; неумолимая суровость ставит его на колени, мягкость же, напротив, позволила бы ему поднять голову; он бунтует против снисходительной власти и повинуется безжалостной, ибо принимает злобу за силу.

    В латинских странах обещание почитается вещью священной, а слово – залогом, которым дорожат в равной мере и тот, кто даёт обещание, и тот, кому его дают. У греков же и у их учеников – русских слово не что иное, как воровская отмычка, служащая для того, чтобы проникнуть в чужое жилище. По любому поводу креститься на образа прямо на улице, а также садясь за стол и вставая из-за стола (как поступают здесь даже великосветские господа) – вот и всё, чему учит греческая религия.

    В Петербурге солгать – значит исполнить свой гражданский долг, а сказать правду, даже касательно предметов на первый взгляд совершенно невинных, – значит сделаться заговорщиком. Разгласив, что у императора насморк, вы попадёте в немилость, а друзья вместо того, чтобы вас пожалеть, станут говорить: «Надо признаться, он был страшно неосторожен». Ложь – это покой, порядок.

    В России точность в изложении фактов и независимость в суждениях – одним словом, правда – кажется в высшей степени подозрительной; именно она приводит в Сибирь – так же, впрочем, как кражи и убийства.

    Подлинное могущество, могущество благодетельное, не нуждается в хитростях. Отчего же вы хитрите без устали? Сколько уловок, сколько неловких обманов, сколько покровов, на поверку оказывающихся прозрачными, приходится вам пускать в ход, чтобы утаить хотя бы часть ваших целей и оставить за собою незаконно присвоенную роль! Вы намерены вершить судьбами Европы?! Мыслимое ли это дело? Ещё недавно вы были ордой, скованной страхом, ещё недавно повиновались приказам дикарей, – а нынче вы вознамерились отстаивать цивилизацию от народов сверхцивилизованных!

     

    ПИСЬМО ТРИДЦАТОЕ

    Воровство укоренилось в их нравах, а потому воры живут с совершенно чистою совестью, и физиономия их до конца дней выражает безмятежный покой, способный обмануть даже ангелов. На память мне то и дело приходит наивно-характерная поговорка, непрестанно звучащая у них в устах: «И Христос бы крал, кабы за руки не прибили». Не думайте, будто пороком воровства поражены одни лишь крестьяне: воровство имеет столько же видов, сколько есть ступеней в общественной иерархии. Всякий губернатор знает, что ему, как и большинству его собратьев, грозит провести остаток своих дней в Сибири. Если, однако, за время своего губернаторства он исхитрится наворовать довольно, чтобы в нужный момент защитить себя в суде, то он выпутается; если же (случай невозможный) он остался бы честен и беден, то пропал бы. Замечание это не моё, мне доводилось слышать его от нескольких русских, которых я считаю достойными доверия, но воздержусь называть их имена.

     

    ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЕ

     

    Презрение ко всему, чего не знаешь, – это, по-моему, преобладающая черта в характере русских. Вместо того чтобы понять непонятное, они норовят его высмеять.

     

    ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ВТОРОЕ

    Смирение, которое во всех прочих краях является добродетелью, в России становится пороком, ибо поддерживает порядок вещей жестокий и косный.

     

    ИЗЛОЖЕНИЕ ДАЛЬНЕЙШЕГО ПУТИ

     

    Когда над Россией взойдёт солнце гласности, весь мир содрогнётся от высвеченных им несправедливостей – не только старинных, но и творимых каждодневно и поныне.

     

    ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ Г-НУ ***

    Надо прямо признать, что русский народ ещё не имеет правосудия. Так, мне однажды рассказали как о заслуге императора Николая, что некий незнатный частный человек выиграл тяжбу против больших господ. В рассказе этом восхищение характером государя звучало для меня сатирою на всё общество. Превозносимый на все лады, сей казус положительно убедил меня, что справедливость в России – не более чем исключение из правила.

    Уже с давних пор умами русских владеет страх, что иноземцы станут их бранить. В странном этом народе крайняя хвастливость сочетается с чрезвычайною неуверенностью в себе; наружное самодовольство и беспокойное самоуничижение внутри – такое замечал я в большинстве русских. Их тщеславие не знает ни устали, ни удовлетворения, так же как надменность англичан.

    В сердце русского народа кипит сильная, необузданная страсть к завоеваниям… Коленопреклонённый раб грезит о мировом господстве, надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой общественной и личной вольности.

    Россия видит в Европе свою добычу, которая рано или поздно ей достанется вследствие наших раздоров; она разжигает у нас анархию, надеясь воспользоваться разложением, которому сама же способствовала, так как оно отвечает её замыслам.

    Русское православное духовенство всегда являло и будет являть собою своего рода ополченцев, лишь мундиром своим отличных от светских войск императора. Подчинённые императору попы и их епископы составляют особый полк клириков – только и всего.

    Что за дело тем, кто правит Россией, до нищеты императорских солдат, до их бескровных лиц? На этих живых призраках – красивейший в Европе мундир; что за важность, если на зимних квартирах эти раззолоченные тени кутаются в грубошёрстные балахоны? Пусть в тайне сохраняются их убожество и грязь, а на виду будет один только блеск – ничего более от них не требуется и ничего иного им не даётся.

    Если русские когда-либо добьются господства над Западом, они не станут править им, сами оставаясь дома, как монголы в старину; напротив, они поспешат покинуть свои заледенелые равнины; они не последуют примеру бывших своих повелителей, вымогавших дань у славян издалека; едва лишь перед московитами откроются дороги в чужие края, как они толпами устремятся вон из своей страны.

    История составляет в России часть казённого имущества, это моральная собственность венценосца; её хранят в дворцовых подвалах вместе с сокровищами императорской династии и народу из неё показывают только то, что сочтут нужным. Память о том, что делалось вчера – достояние императора; по своему благоусмотрению исправляет он летописи страны, каждый день выдавая народу лишь ту историческую правду, которая согласна с мнимостями текущего дня. Так в пору нашествия Наполеона извлечены были на свет уже два века как забытые герои Минин и Пожарский.

    Русские не станут мне отвечать – они скажут: «Он слишком мало повидал». Действительно, я мало повидал, но многое угадал.

    *****

    От редактора

    Напомню, что оригинал записок де Кюстина о России занимает 1200 стр, 4 тома. Он там не раз возвращается  к одним и тем же темам. Например, к теме Кремля как некого жуткого символа. В качестве примера легкого и яркого галльского стиля маркиза, но, одновременно, его проницательных прозрений, приведу более полно его суждения  о Московском Кремле.

    • ****

    Страх человека всемогущего — самое ужасное, что есть в этом мире, поэтому к Кремлю невозможно приблизиться без трепета. Башни всех форм: круглые, квадратные, островерхие, башни штурмовые, подзорные, караульные башни и башенки, какие-то сторожки на минаретах, колокольни разной высоты, всех цветов, видов и сортов; дворцы, соборы, наблюдательные вышки, зубчатые стены с амбразурами; обычные бойницы, галереи с навесными бойницами, валы, всевозможные укрепления, какие-то причудливые сооружения, непонятные выдумки, беседка под стенами собора; все обличает беспорядок и произвол, все выдает постоянную тревогу странных созданий, которые обрекли себя на жизнь в этом фантастическом мире, за свою безопасность. Но эти бесчисленные памятники гордыни, прихоти, сластолюбия, славы, благочестия, несмотря на кажущееся разнообразие, выражают одну-единственную мысль, которая подчиняет себе все: эта мысль — вечный страх, порождающий воинственность. Кремль бесспорно есть творение существа сверхчеловеческого, но злобного.(…)  Жить в Кремле — значит не жить, но обороняться; угнетение ведет к бунту, а раз возможен бунт, нужно принять меры предосторожности; предосторожности в свой черед усугубляют опасность мятежа, и из этой длинной цепи действий и противодействий рождается чудовище, деспотизм, который построил для себя в центре Москвы цитадель - Кремль!Зима и смерть, чудится вам, бессменно царят над этой страной. Северное солнце и климат придают могильный оттенок всему окружающему. Спустя несколько недель ужас закрадывается в сердце путешественника. Уж не похоронен ли он заживо, мерещится ему, и он хочет разорвать окутавший его саван, бежать без оглядки с этого беспредельного кладбища, которому не видно ни конца, ни края.

    В архитектуре Кремля все, вольно или невольно, имеет символический смысл. Но, когда вы сумеете преодолеть свой первый страх, когда вы сумеете проникнуть внутрь этого дикого великолепия, вы увидите: это всего лишь нагромождение застенков, пышно именуемых дворцами и соборами. Как бы русские ни старались, они никогда не выйдут из тюрьмы. Самый их климат — сообщник тирании. Здешний холод не допускает строения просторных церквей, где верующие мерзли бы во время молитвы; здесь духа не возносит к небесам величие религиозной архитектуры; в этом климатическом поясе человек может строить Богу только темные башни. Мрачные кремлевские соборы с их узкими сводами и толстыми стенами походят на погреба. Это раскрашенные тюрьмы, как терема — раззолоченные жилища тюремщиков.

    Кремль — это вовсе не просто дворец, это целый город в городе, и он — корень Москвы; он служит границей между двумя частями мира. Востоком и Западом. Мир древний и мир современный здесь встречаются лицом к лицу. Здесь при преемниках Чингисхана Азия в последний раз оглянулась на Европу, топнула ногой о землю, уходя, и из земли вырос Кремль.  Слава в рабстве — такова аллегория, изображаемая этим сатаническим монументом, столь же фантастическим в архитектуре, как фантастичны видения Иоанна Богослова в поэзии. Это обиталище, которое подобает персонажам Апокалипсиса. Гиганты допотопного мира, если бы они вернулись на Землю, чтобы проведать своих хилых потомков, могли бы поселиться здесь.

  • См. также  
  • Ксения Мяло. "Хождение к варварам или вечное путешествие маркиза де Кюстина"  https://cont.ws/@barita/1054828
  • В 1951 году, в острый период "холодной войны",  сокращенный перевод записок Кюстина был издан в США с предисловием тогдашнего директора ЦРУ Беделла Смита, который заявил, что "книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе" (именно о Советском Союзе! -- отметила, цитируя эти слова, К. Мяло).
  • Вадим Кожинов. "Маркиз де Кюстин как восхищённый созерцатель России". http://www.patriotica.ru/enemy/kozh_kustin.html
  • Борис Парамонов Взгляд на Россию через задний проход ( Неразделенная любовь маркиза де Кюстина).com/2000/art2198.htm
  • Астольф де Кюстин "Россия в 1939 году" http://flibusta.site/b/610336/read
Комментарии
  • Greg Tsar - 16.01.2022 в 07:02:
    Всего комментариев: 378
    Ну, что тут возразишь - поделом это всем нам тут, ой как поделом-то.
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 0
  • Уфч - 16.01.2022 в 08:03:
    Всего комментариев: 1210
    Внезапно за подборку из Кюстина для Сапожникова - троечка, а за ссылку на Парамонова - поднимаю до четвёрочки! Ну есть такое, и страсть к завоеваниям и рабская Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 3
    • AK - 16.01.2022 в 21:36:
      Всего комментариев: 13
      ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ Народ, мечтающий о мировом господстве, и заискивающий перед нами в ожидании, пока он сможет нас завоевать…
      Рейтинг комментария: Thumb up 4 Thumb down 0
  • Рожденный в СС - 16.01.2022 в 17:29:
    Всего комментариев: 919
    В 1831 году Алексис де Токвиль пишет трактат «ДЕМОКРАТИЯ В АМЕРИКЕ»: «В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • PP - 17.01.2022 в 02:24:
    Всего комментариев: 923
    Эта книга написана свободным западным человеком для свободных людей. Кстати, литературно очень даже неплохо написана. Для рядового советикуса-эрэфикуса эта книга Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 4 Thumb down 0
    • Уфч - 17.01.2022 в 06:45:
      Всего комментариев: 1210
      Потрудись ознакомиться с разбором Ксении Мяло по ссылке. Свободный "западный человек" окажется оксюмороном. Эдакий фашист-антифашист. Впрочем, уже.
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1
      • сергей - 17.01.2022 в 22:21:
        Всего комментариев: 541
        "Разбор" представляет собой бабскую болтовню, без смысла и содержания
        Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
        • Уфч - 18.01.2022 в 07:59:
          Всего комментариев: 1210
          Бегло просмотрел и не увидел ни отрицание бандеровцев (ихтамнетов) на Украине, ни приписывание современной России нацизма (какой нации?), того что свойственно тебе. Показать продолжение
          Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1
  • Юрий - 17.01.2022 в 10:38:
    Всего комментариев: 40
    5, конечно. Очень больно... от своей исторической безграмотности. Как нам вылезти из этого дерьма?
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0
    • net - 17.01.2022 в 23:08:
      Всего комментариев: 470
      Кюстина с Чаадаевым надлежало прочесть в нежном первокурсном возрасте.
      Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 1
  • net - 17.01.2022 в 23:13:
    Всего комментариев: 470
    А ровно и Толстого с его "русский знает, что ничего не знает, ибо знать все невозможно" или типа того. Ну и что?? Кого смущаться в своем Отечестве (с)
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • natan1942 - 29.01.2022 в 01:51:
    Всего комментариев: 1
    Всё это было очень давно и звучит, как метафорический казус сегодняшней власти диктатора. Книга передаёт эмоциональное восприятие иностранцем российской Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0

Добавить изображение