Завещание Александра Янова

19-02-2022

Янов Александр

  • Александр Янов
  • Только что получил сообщение от Марины. Новости неутешительные. Тесты подтвердили наличие так COVID’а, как и злокачественной опухоли на легких. Все усугубляется большим количеством жидкости в легких, Марина, к сожалению, не знает где: в альвеолах или в плевральной полости. Дышит А.Л. тяжело даже с кислородом. Ее по-прежнему не допускают к отцу.
  • Марина постоянно плачет, тем не менее, попросила меня передать всем вам слова сердечной благодарности за столь искренние и горячие пожелания, молитвы и поддержку.
  • Ю. ВасинАмериканский историк Александр Янов умер на 92-м году жизни. Об этом сообщается на его странице в фейсбуке. Сферой его научного интереса были русский национализм и российская оппозиция.

    Янов родился в Одессе в 1930 году. Окончил истфак МГУ. Работал по специальности, занимался историей славянофильства, защитил диссертацию по теме "Славянофилы и Константин Леонтьев. Вырождение русского национализма". Публиковался в советской печати.

    Есть ли у России европейское будущее или Россия - вечная раба? Труды известного историка профессора Александра Янова обсуждают его коллеги - историки, философы и публицисты

    Янов отмечал: «Соловьёв, единственный в своё время, отчётливо понимал: национализм смертельно опасен для России. „Национальное самосознание, — писал он, — великое дело, но когда самосознанание доходит до самодовольства, а самодовольство до самообожания, то естественный конец для него есть самоуничтожение“. … национализм в России имеет коварное свойство вырождаться и убивать породившую его нацию. Напоминать ли, что блистательное — и страшное — пророчество Соловьёва сбылось буквально? Что империя царей, так до конца и не сумевшая освободиться от убийственного для неё национализма, и впрямь, как он предсказал, самоуничтожилась?»

    Острые политические разногласия между А. Л. Яновым и А. И. Солженицыным отразились в их полемических отзывах друг о друге. А. И. Солженицын в интервью с И. И. Сапиэтом (Би-би-си), февраль 1979:

    Вот — Янов. Был он коммунистический журналист, 17 лет подряд, никому не известный. А тут — с профессорской кафедры напечатал уже две книги с разбором СССР и самым враждебным отношением ко всему русскому. В «Вашингтон Пост» на целую полосу статью, что: Брежнев — миролюбец. Смысл его книг: держитесь, мол, за Брежнева всеми силами, поддерживайте коммунистический режим — и торговлей, и дипломатически, укрепляйте его, это вам, американцам, выгодно! А внутри СССР его поддержат… все покупатели магазинов «берёзки». А всякая другая власть в России будет вам хуже. Он даже не ставит коммунистическому режиму в упрёк уничтожение 60 миллионов человек. Словечко «Гулаг» подхватил, но применяет его к старой России — мол, там был Гулаг… И вот такие уста истолковывают здесь Россию. Вот такие… цветки выращены коммунизмом на нашем забвении и растоптании.

    Янов, высоко оценивая гражданское мужество и писательский талант Солженицына, видел в его политических взглядах продолжение гибельной для России идеи клерикальной автократии. Так, в интервью «Голосу Америки» на годовщину смерти Солженицына Янов говорил:

    Думаю, что Солженицын останется в русской истории как фигура двойственная: тогда, в начале шестидесятых, он был для всех нас символом того, на что мы сами были неспособны. Он бросил вызов системе — всей системе чекистского контроля. И вот это время как раз и дало расцвет его литературного таланта. «Иван Денисович», «Матрёнин двор» — как и многие другие, я принял всё это, как знамение Божие. Вот, говорили мы себе, сохранилась классическая русская литература — и вынесла приговор этой бесчеловечной системе. Таково было мое отношение к Солженицыну — до тех пор, пока не появилось его письмо к вождям СССР… Уже в середине семидесятых — в сборнике «Из-под глыб» — он уже прямо скажет, что демократия — это очень плохо. … по убеждению Солженицына, авторитаризм — это судьба России. И что о разных там плюралистах надо забыть, что это всё — образованщина, что все они нерусские, русской истории не знают и говорят чепуху. Подразумевалось, что сам-то он её знает… И характерно, что Солженицын-романист на каждом шагу противоречил Солженицыну-пропагандисту.

    Янов, рассматривая свой концепт цикличности российской истории (реформа и антиреформа), точно предугадал приход антирефоматора Путина.

    Янов: "Существует европейская Россия, существуют русские европейцы, их невозможно истребить, их не истребил Иван Грозный, их не истребил Николай I. Едва они успели уйти, как после них начиналась в первом случае деиванизация, во втором случае дениколаизация.

    То же самое будет и с Путиным, будет депутинизация".

     Последняя публикация Александра Янова

    ДВЕ РУССКИЕ ИДЕИ

    Не одному лишь постдекабристскому поколению молодежи, однако, нужен был «выход», в котором отказывало ей письмо Чаадаева. «Выход» нужен был и новой власти. Найти убедительное оправдание крепостного рабства и самодержавия, против которых восстали декабристы, было для нее императивом. Но если мощь аргументов восставших покоилась на убеждении, что в европейской стране терпеть это невозможно, то, логически рассуждая, ответ на него мог быть только один – Россия не Европа.

    Ответом, короче говоря, могло быть лишь то, что В.С. Соловьев и назвал «особнячеством». И практически могло это в ту пору выглядеть только так: на первый план выдвигалось московитское православие, истолкованное как отдельная от общепринятого христианства вера со своим собственным, говоря известными уже нам словами В.О. Ключевского, русским Богом, никому более не принадлежащим и неведомым – и основанная на нем альтернатива европейской цивилизация. В двух словах, Русская идея.

    «Явилась новая школа, – комментировал этот ответ в "Апологии сумасшедшего" Чаадаев, – не хотят больше Запада, хотят обратно в пустыню… У нас совершается настоящий переворот в национальной мысли, страстная реакция против просвещения, против идей Запада… Кто серьёзно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием».

     

    Но зря пытался "человек европейской цивилизации" объяснить националистическим отступникам, что «есть разные способы любить отечество». Например, – говорил он, – «самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его подслеповатым, дымную юрту, где он проводит, скорчившись, половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий его воздух зловонием, любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова». И потому, продолжал Чаадаев, «было бы прискорбно для нас, если б нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов. Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но еще прекраснее – любовь к истине».

    Зря старался Чаадаев. Было поздно. "Переворот в национальной мысли" уже совершился, отступничество от Европы произошло. И теперь, я думаю, нам понятно, почему нашлись в постдекабристском поколении не один, а два националистических кандидата на заполнение идейного вакуума. Одним была новая идеология самодержавия, другим – реакция значительной части образованной молодежи. Две Русские идеи конкурировали за власть над оцепеневшими умами современников. Обе, конечно, говорили одно и то же: Россия не Европа. Но во всем остальном разнились они поначалу очень сильно.

    Первая была казенного чекана. Ее проповедовали министры, как Сергей Уваров, и профессора, как Степан Шевырев; журналы на содержании III Отделения, как “Северная пчела” Фаддея Булгарина, и авторы популярных исторических романов, как Михаил Загоскин. Грандиозные “патриотические” драмы третьестепенного поэта Нестора Кукольника, такие как “Рука всевышнего отечество спасла”, собирали аншлаги. С подачи известного литературоведа А.Н. Пыпина вошел, как мы помним, этот «государственный патриотизм» в историю под именем Официальной Народности.

    Его соперница, известная под именем славянофильства, никакой поддержкой правительства не пользовалась. Она вызревала в недрах самого общества, была тем ответом на безнадежное чаадаевское memento mori, в котором отчаянно нуждалось постдекабристское поколение образованной молодежи. Государственный патриотизм она откровенно презирала.

    ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПАРАДОКС

    Да и то сказать, разница между ним и национал-либеральным славянофильством была и впрямь огромной. В первом случае имели мы дело с национализмом “бешеным”, во втором – с умеренным, мягким, интеллигентным, в котором явственно еще звучали критические и либеральные мотивы декабризма. Если Официальная Народность начинала прямо с “национального самообожания”, то национал-либералы удовлетворялись «самодовольством». Еще важнее было то, что первая, как и подобает идеологии государственной, делала ударение на внешней политике, а у славянофилов никакой еще внешней политики в ту пору не было.

    Короче, две Русские идеи, возникшие в духовном вакууме, отличались друг от друга резко, как только может живая мысль отличаться от казенного канцелярского монолога. Можно сказать, что славянофильство помогло русской культуре выжить в условиях, когда, как записывал в дневнике либеральный цензор А.В. Никитенко (27 апреля 1843 г.), "гнусно, холодно в природе, но чуть ли не еще гнуснее среди этой нравственной пустыни, которая называется современным обществом". Помогло уже тем, что оказалось по сути единственной публичной альтернативой удушающему государственному патриотизму. Мы еще увидим как.

    Сейчас заметим лишь, что перед нами парадокс – для этой книги центральный. Подумайте, как в самом деле могло случиться, что оппозиционная идеология, национал-либерализм, словно пламень ото льда отличавшаяся от официальной, двинулась вдруг после Крымской войны ей навстречу – да так безоглядно, что в конечном счете с нею слилась? И в момент, когда славянофильство обрело, наконец, свою внешнюю политику, оказалась она именно политикой государственного патриотизма?

    Современные историки, изучающие националистические идеологии, обычно обращают внимание на разницу между ними – мягкие отличают от жестких, либеральные от «бешеных», безобидные, граничащие с нормальным патриотическим чувством, от человеконенавистнических. Все эти идеологии, полагают историки, как бы сосуществуют параллельно друг другу, образуя некий националистический диапазон (или на ученом языке «дискурс»). И каждая требует индивидуального, так сказать, подхода. Славянофильство, допустим, следует изучать само по себе, государственный патриотизм сам по себе, а черносотенство и расизм сами по себе. И ни в коем случае не дозволено подверстывать одну идеологию к другой. В просторечии – мазать их одной краской.

    Этот преобладающий сегодня «дискурсный» подход имеет свои достоинства. Вот и я ведь очень старательно подчеркнул, как глубоко отличалось первоначальное, классическое славянофильство от николаевского государственного патриотизма. Достаточно сказать, что оно, подобно декабризму, считало крепостное право позором русской жизни, тогда как Официальная Народность его оправдывала и даже пыталась увековечить. Проблема, следовательно, лишь в том, что «дискурсный» подход никак не объясняет наш центральный парадокс, т.е. эволюцию славянофильства, его постепенную трансформацию из национал-либеральной идеологии в государственный патриотизм, а затем и в черносотенство.

    Короче говоря, «дискурсный» подход хорош, когда его предмет, националистическая идеология, изучается в состоянии статичном, динамику её – и тем более деградацию – он не объясняет. Не объясняет и узурпацию ею самого представления о патриотизме, той подмены его национализмом, в которой, собственно, и состоит драма патриотизма в России. Между тем именно над этим парадоксом как раз и ломали себе голову такие серьезные и современные ему наблюдатели, как Герцен или Соловьев.

    ОБЪЯСНЕНИЕ ГЕРЦЕНА

    Впервые Александр Иванович попытался объяснить его еще в 1851 году в статье «Московский панславизм и русский европеизм». Вот как он это делал: «Славянофилы с ожесточением напали на весь петербургский период [русской истории], на всё, что сделал Петр Великий и, наконец, на всё, что было европеизировано, цивилизовано. Можно понять и оправдать это увлечение как проявление оппозиции, но, к несчастью, эта оппозиция зашла слишком далеко и увидела себя тогда странным образом рядом с правительством против собственных стремлений к свободе».

    Но как же все-таки не увидели этого парадокса сами славянофилы? Ответ Герцена, увы, скорее тривиален: «решив a priori, что всё... введенное Петром, скверно, славянофилы дошли до восхищения узкими формами московского государства и, отрекаясь от собственного разума и познания, с рвением устремились к кресту греческой церкви... Исполненные негодования против деспотизма, они приходили к политическому и моральному рабству».

    Но тут ведь никакого парадокса нет, напротив, это вполне логично. Не могли же славянофилы ограничиться одним отрицанием. Как для всякой осмысленной оппозиции, требовался им, так сказать, второй шаг, позитивный, требовался идеал (или, как сказали бы сегодня, проект будущего), который могли бы они противопоставить деспотизму существующей власти. Но поскольку чаадаевский или, если хотите, екатерининский проект («Россия есть держава европейская») был для них лишь инобытием ненавистной им «петровской системы», а торжествующую Официальную Народность презирали они тоже, пришлось искать свой проект будущего в прошлом – в «истинно русской», как им казалось, допетровской Московии. Не заметив при этом, что как раз в ней и берут начало крестьянское рабство и деспотизм.

    В принципе объяснение Герцена более или менее верно. Бросаются в глаза, однако, три его серьезных недостатка. Во-первых, основная мысль не выходит за рамки враждебного отношения славянофилов к реформам Петра, приведшего их к восхищению фундаменталистской Московией. Возникает, однако, элементарный вопрос: а если бы тогдашние славянофилы менее враждебно относились к Петру и не подняли на щит «узкие формы» Московии, если бы, другими словами, отвергли они европейское будущее России по какой-нибудь иной причине, изменило бы это обстоятельство общую траекторию их политической эволюции? Вопрос остался без ответа.

    Во-вторых, не принимая всерьёз феномен николаевской Официальной Народности и откровенно его высмеивая, Герцен, к сожалению, не заметил, что антипетровский курс на «ретроспективную утопию», как назвал славянофильское восхищение Московией Чаадаев, взяло не только национал-либеральное крыло тогдашней русской молодежи, но и само правительство. Иначе говоря, движение назад, к Московии происходило в николаевской России не только снизу, но и сверху.

    В-третьих, наконец, писал все это Герцен задолго до Крымской войны, т.е. до катастрофического падения России со сверхдержавного Олимпа и, стало быть, до того, как поняли национал-либералы несущественность их теоретических расхождений с правительством по поводу Московии по сравнению с тем, что их с ним объединяло, т.е. с недоверием и неприязнью к Европе. Не говоря уже об их тоске по реваншу. (С этой стороной дела Герцену предстояло еще познакомиться 12 лет спустя, в 1863-м, во время очередного польского восстания. ( Подробному описанию этой роковой для обеих сторон встречи посвящена четвертая глава этой книги).

    В общем объяснение Герцена, хотя и дает читателю некоторое представление о начавшейся уже в 1840-е политической эволюции славянофильства, оставляет все-таки чувство неудовлетворенности. По-видимому, страстные идейные битвы времен его молодости заслонили для него действительный смысл политической эволюции славянофильства.

     

    См. публикацию у нас  Александр Янов  "Истоки «особого пути» России"  https://lebed.com/2021/8180.htm

     Цитата из этой подборки:

    Бунтующий стрелецкий гарнизон был хозяином положения в Москве летом 1682 года, т.е. добился того, чего не смогли добиться ни Болотников, ни Разин, — и что же? Какие «средства самоисправления» он предложил? Что совершил, когда «кремлевский дворец превратился в большой сарай и по нему бегали и шарили одурелые стрельцы, отыскивая Нарышкиных, а потом буйствовали по всей Москве, пропивая добычу, взятую из богатых боярских и дворянских домов»?

    В том-то и дело, что никаких требований реконструкции общества и хозяйства все эти бунты не предлагали, ничего по части «самоисправления». И оттого при всём своём размахе и пролитой крови остались в истории лишь печальным памятником общественного неустройства и политического бесплодия, которым, словно проказой, поражены были не только верхние классы Московии, но и их антиподы. Почему? Откуда эта разница с Европой?

    Я думаю, ответ очевиден: «особый путь» остановил движение мысли, лишил Московию общепринятой тогда в Европе политической оппозиции, способной предложить «средства самоисправления» и хотя бы попытаться их отстоять.

    В принципе понятно почему. Политический потенциал боярской оппозиции окончательно исчерпал себя в Смутное время, а для того чтобы появилась дворянская, чтобы смогли предложить свои конституционные проекты и «верховники» и декабристы,требовалось круто развернуть культурно-политическую ориентацию страны. Короче, требовалось именно то, что сделал Петр: забыть об «особом пути» России. Избавить её тем самым хотя бы на время от той смеси мании величия и национального самобичевания, которую насадил в ней, если верить Крижаничу, «зачинщик тирании». Другими словами, требовалось сделать нечто прямо противоположное тому, что рекомендовал Достоевский. Ибо платой за «московскую идею» оказалось полное политическое бесплодие Московии.

    Материал подготовил В. Лебедев

Комментарии
  • net - 20.02.2022 в 01:23:
    Всего комментариев: 470
    Ранние славянофилы- Хомяков,Аксаковы (кроме Ивана)-это просто мечтатели,идеализировавшие общину,барчуки,никогда не занимавшиеся общественно полезным Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 2
  • net - 20.02.2022 в 01:39:
    Всего комментариев: 470
    Нельзя не согласиться с Витте, что позднее славянофильство крайне отрицательно повлиялo на реформы 1861 года- вместо создания упрочения частной собственности Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 2
  • Уфч - 20.02.2022 в 06:07:
    Всего комментариев: 1210
    Жуть. Никто никого не читает, а и читает - не видит (как я давеча). Деспотизьм в Россию (крестьянское рабство) принесли именно херцины и пик этого явления приходится Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 3
  • net - 20.02.2022 в 15:54:
    Всего комментариев: 470
    Это как это Герцен деспотизм принес? Не в допетровское время закрепостили-то? В каком универе служили, Уфч?
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1
    • Уфч - 21.02.2022 в 07:50:
      Всего комментариев: 1210
      В википедии, Крепостное право. Отсюда можно узнать об общем движении крепостничества по Европе с Запада на Восток (с ньюансами по Северу и Югу). И что отмена его на Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0
      • Уфч - 21.02.2022 в 08:04:
        Всего комментариев: 1210
        Здесь хорошая аналогия с факцинацией видится. И на Западе и в России - факцинация. Но если условного немца за нарушение мордой в асфальт и в концлагерь, то в России Показать продолжение
        Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 2

Добавить изображение