Нелепости и дикости Первой мировой

Окончание нашей публикации. Начало

БОЕВЫЕ МАМОНТЫ

На Сомме сражение длилось четыре с половиной месяца, до середины ноября, и стало ещё более кровопролитным (чем при Вердене): потери сторон превысили один миллион человек (в среднем, 8 тысяч в день). По бессмысленности эта битва близка к верденской: её итогом стало продвижение союзников лишь на восемь (!) километров.

На Сомме англичане впервые применили своё секретное оружие – танки. Это произошло 15 сентября 1916 года.

Когда их грузили на суда для отправки через пролив во Францию, многие любопытствовали: что это за огромные штуковины под брезентом? Им отвечали: «Цистерны для воды по специальному заказу». Цистерна по-английски tank, отсюда и пошло название нового грозного оружия. Но поначалу эти гусеничные монстры были безымянными.

Я отыскал в газете «Русский инвалид» (№249, 2016 г.) перевод статьи английской «Таймс» о первом в истории бое с участием танков. Это уникальное свидетельство стоит привести полностью:

«На британском фронте появились новые чудовищные автомобили, нагоняющие ужас на германцев и переносящие мысль к «Пирровым слонам» древности. Специальный корреспондент Times на фронте живо описывает произведённое ими впечатление:

«Это была фантастическая картина, достойная пера Жюля Верна. В углублении на пространстве нескольких акров ровное место кишело этими бесформенными чудовищами, не похожими ни на что доселе виденное в мире, так что даже трудно было подобрать им название. Выкрашенные в цвета ядовитых рептилий, отлично скрывающие их от глаза на фоне осенних лугов, они создавали представление о каких-то бегемотах, химерах, саламандрах или ехиднах…

Германские пленные с негодованием заявляют, что это «не война цивилизованных народов», забывая о ядовитых газах и горючей жидкости, о потоплении пассажирских пароходов и бросании бомб в незащищённые города. Такие заявления немцев объясняются невероятным ужасом, который породили в них появившиеся на фронте впервые чудовища, производившие атаку немедленно после бомбардировки окопов противника. Германцы, очевидно, в первое время не сообразили, что на них ползёт и мчится в неясном освещении утренних сумерек. Немцы направили в них свои пулемёты, но пули их при ударе только вызывали искры, и чудовища продолжали катиться и достигли передовой траншеи. Здесь во многих местах они сели верхом на окоп и поливали его пулемётным огнём в обе стороны, в то же время обстреливая местность в тылу окопа.

Во многих местах немцы сдавались «дьяволам» ещё раньше, чем успевала подойти английская пехота, и везде, где она подошла, бой был уже прекращён, и боевые автомобили катились далее, отыскивая новые жертвы. Они были неоценимы при атаке опорных пунктов, так как подходили, будучи сами в полной безопасности, на близкое расстояние и расстреливали противника в упор. В лесах они продвигались вперёд, затаптывая засеки и баррикады и не обращая никакого внимания на ружейный и пулемётный огонь противника.

Некоторые боевые автомобили потерпели аварии, и это, конечно, было неизбежным, другие превзошли всякие ожидания – они колесили в тылу противника до прибытия своей пехоты по окопам, воронкам и соединительным ходам. Один из мамонтов в Курселетт въехал в сильно укреплённый сахарный завод и произвёл там панику. Другой в лесу с разбега валил на противника ещё уцелевшие деревья.

Это, конечно, был только первый опыт применения боевых автомобильных слонов, но испытание это они выдержали хорошо. В час времени они дали большие военные результаты, перебили больше солдат и имели больше влияния на военные действия, чем все цеппелины (дирижабли. – ЛС) за всю войну. Возможно, до окончания войны обе стороны будут иметь своих «боевых слонов», и война станет ещё ужаснее, но на этот раз они сослужили нам хорошую услугу, и применение их не заключает в себе ничего противоречащего международным законам войны».

Танки Mark I, которые участвовали в этом бою, и впрямь вызывали ассоциацию с мамонтами. Их длина была 10 метров, а масса превышала 28 тонн. Сходство с живыми чудовищами усиливалось благодаря разделению на «самцов» и «самок»: первые имели три пулемёта и две пушки калибра 57 мм, а у вторых были только пять пулемётов. Экипаж из восьми человек защищала броня, толщины которой (5-12 мм) хватало, чтобы презирать пули. Mark I мог преодолевать воронки диаметром до 4 метров, но в более широких рисковал застрять. 105-сильный тракторный двигатель обеспечивал ему смешную, как у пешехода, скорость: 6,4 км/ч.

Из 49 танков, которые были у англичан, только 18 добрались до стартовой позиции, – остальные застряли по дороге или поломались. Но и восемнадцати хватило, чтобы немцев охватил ужас. Одному из танков ещё до подхода пехоты сдались триста солдат.

«Период кошмара» длился недолго: немцы научились бороться с танками. А затем, как правильно предсказал корреспондент лондонской «Таймс», создали свои (модель A7V). Но немецкие танки появились на поле боя лишь через полтора года, в марте 1918-го. Это произошло близ города Сент-Кантен, всего в 50 км от места, где состоялась «премьера» Mark I.

Эффект танковых атак в Первой мировой был, в основном, психологическим. По-настоящему грозным оружием – орудием прорывов и окружений – танки станут четверть века спустя. Хотя после Вердена и Соммы мир был уверен, что кровавое безумие войны больше никогда не повторится.

Глава 11. МОРСКАЯ ВОЙНА БЕЗ ПРАВИЛ. КАК ЭТО БЫЛО

Кроме двух фронтов, западного и восточного, Германия воевала на третьем – морском. Количественное превосходство Антанты было и там очень внушительным. Так, в Северном море действовали 33 английских линкора против 20 немецких. Но несколько десятилетий назад Германия вообще не имела серьёзного военного флота и могла бороться на море разве что с Данией.

ПЛАН ТИРПИЦА

Всё стало быстро меняться, когда в 1871 году, после франко–прусской войны возникла Германская империя. Побеждённая Франция выплачивала ей огромную контрибуцию (5 миллиардов франков золотом). В Германии начался мощный экономический подъём, росла рождаемость. Зазвучали настойчивые голоса о расширении «жизненного пространства» – пока ещё за счёт не европейских стран, а колоний. Их у Германии не было. И она с 1884 года стала ими обзаводиться, захватывая или покупая территории в Африке и на архипелагах Тихого океана. А тот, кто хочет удержать и расширить свои заокеанские владения, должен иметь сильный военно-морской флот.

В 1897 году новый морской министр Германии Альфред Тирпиц предложил грандиозную кораблестроительную программу. Она стоила невероятно дорого: расходы на военный флот вчетверо превышали расходы на армию со всей её артиллерией, кавалерией и пехотой. Но цель – сделать «кригсмарине» кайзера грозой морей – оправдывала средства. Рейхстаг принял программу «на ура».

Тирпиц понимал, что по количеству кораблей Германия не догонит Англию, и сделал ставку на качество. Так, линейные крейсеры англичан развивали скорость до 25 узлов (46 км/ч), а германские могли 28. У английских крейсеров мощность паровых турбин достигала 40 000 л.с., а у немецкого «Гёбена», который хозяйничал в Чёрном море под турецким флагом, она была 52 000.

Стремительное усиление «кригсмарине» очень тревожило Англию: она могла потерять часть своих колоний и статус главной морской державы. Это стало главной причиной её вступления в войну на стороне Франции и России.

БУРНАЯ КАРЬЕРА СУБМАРИН

Сухопутные войска Англии в начале войны были сравнительно малочисленными (воинская повинность была введена только в 1916 году). Вполне естественно, что для «владычицы морей» главным фронтом стал морской.

В январе 1915 года в 60 милях от восточного побережья Англии произошло сражение английской и германской эскадр (оно вошло в историю как Battle of Dogger Bank). Немецкий флагман – линейный крейсер «Зейдлиц» – лишился в нём двух башен главного калибра, а броненосный крейсер «Блюхер» вообще ушёл на дно. Это так впечатлило кайзера, что он рекомендовал флоту Северного моря не удаляться от баз больше чем на 100 миль. Адмирала фон Поля, командовавшего этим флотом, такое ограничение вполне устраивало. По робости характера, которую при желании можно назвать разумной осторожностью, он вовсе не рвался в бой с превосходящими силами англичан.

Выманить этот флот из гаваней для решительного сражения у англичан не получалось. Тогда их главной стратегией стала морская блокада. Англия объявила Северное море зоной военных действий. Все торговые суда, направляющиеся в порты Германии, подлежали досмотру. Запрещённые товары, список которых составили сами англичане, изымали, могли конфисковать и судно. Список был весьма обширным: вооружение, боеприпасы, топливо, смазочные материалы, цветные металлы, железная руда, корм для лошадей и скота, одежда, обувь и многое другое. Морской министр Черчилль со свойственной ему прямотой назвал блокаду экономическим удушением противника и подчеркнул, что её последствия будут видны не сразу: «Они надвигаются постепенно и без шума, но так же верно предвещают гибель Германии, как листопад – приход зимы»!

А тем временем командование кригсмарине изменило своё скептическое отношение к подводным лодкам. Считалось, что они ненадёжны, неспособны к дальнему плаванию и не должны выходить в море без сопровождения надводных кораблей. Чтобы зря не ржавели, их ставили на якорь у входа в бухту и использовали в качестве дозорных постов: не появился ли на морском горизонте противник? Но в августе 1914-го рискнули провести эксперимент: девять германских субмарин совершили шестидневный поход по Северному морю. Одна из них, U-15, выдала себя пенным следом торпеды, выпущенной по английскому линкору. Торпеда прошла мимо, а U-15 протаранили и потопили. Другая подлодка, U-13, наткнулась на мину и взорвалась. На базу на острове Гельголанд вернулись только семь субмарин. Однако этот поход доказал, что подлодки могут совершенно самостоятельно действовать вдали от берега.

Меньше чем через месяц, 5 сентября, U-21 потопила в Северном море у берегов Шотландии лёгкий британский крейсер «Патфайндер» и сама уцелела. Это была первая в истории успешная торпедная атака. А 22 сентября U-9 торпедировала в проливе Ла-Манш броненосный крейсер «Абукир» и поспешившие ему на помощь «Кресси» и «Хог». Все три крейсера пошли ко дну, погибло более 1100 британских моряков, в том числе много гардемаринов. Командира U-9 Отто Веддингена кайзер наградил Железным крестом.

Так начиналась ещё невиданная подводная война.

МОЛОКО ТОЛЬКО ДЕТЯМ И БЕРЕМЕННЫМ!

Германия очень зависела от импорта. 80% необходимой ей нефти, 90% олова и меди, 70% никеля ввозились из-за границы. С хлебом было ненамного лучше: урожая своей пшеницы хватало только на восемь месяцев. О создании запасов немцы в расчёте на блицкриг не позаботились, и морская блокада поставила их в тяжёлое положение.

Уже в феврале 1915-го правительство ввело продовольственные карточки на муку: 225 грамм в день на человека. Русская пресса писала об этих трудностях с удовольствием и надеждой.

До голода, однако, дело не дошло: выручило продовольствие с оккупированных российских и румынских территорий. Тем не менее, всем в Германии, кроме военнослужащих, пришлось затянуть пояса. Через два года после начала блокады можно было получить по карточкам раз в неделю 200-250 г мяса или колбасы, 210 г маргарина, 2400 г картофеля. Столь любимые немцами сливки исчезли вообще, а молоко полагалось только детям до шести лет, беременным (начиная с седьмого месяца) и больным…

РАСПИСКА В ПОТОПЛЕНИИ

У Германии в начале войны было только 20 подводных лодок. После успеха U-9 их стали активно строить. Теперь они в отместку за морскую блокаду атаковали и торговые суда. В ответ Лондон объявил контрабандой абсолютно ВСЕ товары, предназначенные для Германии или вывозимые из неё. Возмущённый Берлин обвинил англичан в грубом нарушении международного права и даже в геноциде (правда, сам этот термин появился тридцать лет спустя). Так, Людендорф заявлял, что Англия ведёт «борьбу с ребёнком в утробе матери, чтобы создать в Германии физически более слабое поколение». Англичане, парируя эти обвинения, перечисляли преступления кайзера и его армии: вторжение в нейтральную Бельгию, применение ядовитых газов, бомбардировки мирных городов с дирижаблей «цеппелин» и др. Как говорится, «чья бы корова мычала, а ваша бы молчала»…

Но вернёмся к германским подводным лодкам. Согласно международному праву, гражданское судно с военной контрабандой следовало остановить, проверить документы и груз, составить протокол осмотра и акт конфискации товара, а затем доставить судно в свой порт или, если это невозможно, потопить, приняв меры для спасения его экипажа. Обычный военный корабль, в принципе, мог себе позволить такие процедуры, но подлодкам было слишком опасно надолго всплывать средь бела дня. Они действовали проще.

13 июня 1916 года газета «Русский инвалид» сообщила, что голландский пароход «Беркельстром» был остановлен в Северном море германской субмариной. Он вёз в Лондон, согласно документам, 450 тонн соломы, 1000 коробок какао и 300 бочек с рыбой. Экипажу приказали срочно покинуть судно, так как оно будет потоплено. Капитан умолял командира подлодки не делать этого, обещая выбросить за борт рыбу с какао и вернуться в Голландию, но тот был непреклонен. Шлюпки с экипажем подлодка взяла на буксир, но вскоре появился английский аэроплан, и лодка стала стремительно погружаться. Сидевшие в шлюпках едва успели обрубить буксирный трос, иначе ушли бы под воду вслед за лодкой.

Ещё пример из прессы того времени: «Голландский пароход «Бломмерсдиик» потоплен германской подводной лодкой, причём командир лодки письменно подтвердил капитану парохода, что потопление последовало на основании параграфа 30 полученных им инструкций» (газета «Киевская мысль», 17 октября 1916 г.).

Переговоры, расписки, буксировка шлюпок… Похоже, первое поколение немецких подводников было сравнительно гуманным. Но если вдуматься, за этим «гуманизмом» скрывалась чёрная неблагодарность: ведь оба парохода были голландскими, а нейтральная Голландия, несмотря на давление англичан, потихоньку продавала немцам продовольствие.

С торговыми судами под флагами стран Антанты субмарины кайзера вообще не церемонились – запросто без предупреждения выпускали торпеду. Правда, в октябре 1914 года случилось уникальное событие: командир U-17 Фельдкирхнер, прежде чем потопить у берегов Норвегии британский углевоз, выполнил формальные процедуры и отбуксировал шлюпки с экипажем к берегу. На всё это U-17 потратила четыре часа. Больше Фельдкирхнер не делал подобных «глупостей» – видимо, по возвращении на базу крепко получил по фуражке от своего начальства.

СТО ТРИ СМЕРТИ И ОДНА

В феврале 1915 года Германия объявила морские воды вокруг Великобритании и Ирландии военной зоной и заявила, что будет уничтожать там не только торговые, но и пассажирские суда. Верить в это не хотелось: немцы просто блефуют! Но 28 марта лодка U-28 остановила возле побережья Ирландии сравнительно небольшой грузопассажирский пароход «Фалаба». Командир U-28 фон Форстнер сперва разрешил пассажирам и экипажу пересесть в шлюпки, но узнав, что радист «Фалабы» шлёт в эфир сигнал SOS, торпедировал пароход. Погибли 104 человека, не успевшие за семь минут покинуть судно, в том числе американский гражданин.

Для Берлина смерть ста трёх европейцев ничего не значила, но гибель американца была очень некстати. Соединённые Штаты оставались единственной нейтральной великой державой, и Германия опасалась их враждебной реакции. До конфликта, однако, тогда не дошло: стороны договорились оставить этот «единичный случай» без последствий.

А через сорок дней настал черёд лайнера «Лузитания».

ГИБЕЛЬ «ЛУЗИТАНИИ»

В конце XIX века британский парламент принял закон, по которому все быстроходные коммерческие суда надлежало проектировать и строить под надзором Адмиралтейства, чтобы их легко можно было приспособить для военных действий. Быстроходным считалось судно, развивающее скорость более 17 узлов (31,5 км/ч). «Лузитания», построенная в 1907 году, дважды пересекла Атлантику по маршруту Ливерпуль – Нью-Йорк – Ливерпуль за 64 часа со средней скоростью 24 узла, побив рекорд германского лайнера «Кайзер Вильгельм II». Она имела 25 паровых котлов и 4 паровые турбины общей мощностью 76 000 л.с., а по размерам (240 м в длину и 27 м в ширину) почти не уступала «Титанику», который появился на пять лет позже. В случае войны её предполагалось использовать как вооружённое транспортное судно или вспомогательный крейсер, поэтому на верхней палубе были платформы под 150-миллиметровые орудия. Но война шла уже девять месяцев, а «Лузитания» всё ещё оставалась беззащитным лайнером, рассчитанным на 2200 пассажиров.

В конце апреля 1915 года она 202-й раз прибыла в Нью-Йорк и готовилась к обратному рейсу. После гибели «Фалабы» встревоженные пассажиры обращались в германское посольство: гарантирует ли оно лайнеру безопасность? В ответ посольство объявило через американские газеты, что воды, прилегающие к Британским островам, являются зоной военных действий, поэтому «суда, идущие под флагом Англии или любого её союзника, будут уничтожены в этих водах, и таким образом пассажиры этих судов подвергают свою жизнь опасности».

Сдавать билеты было поздно, а представитель судовладельца уверял, что нет причин для паники:

– «Наша «Лузитания» быстрее всех немецких кораблей, они её не догонят!

Многих это успокоило. Но подводная лодка не гонится за жертвой, как львица, а по-тигриному нападает из засады…

1 мая лайнер отправился в обратный путь. На борту было 1257 пассажиров и 702 моряка. В Ливерпуль должны были прибыть 7 мая. Накануне вечером капитан Тернер получил по радио сообщение, что впереди по курсу, в южных водах Ирландии, потоплены два парохода. Он приказал вывесить шлюпки за борт и держать ближе к берегу. Но именно там, на мелководье, затаилась U-20, у которой уже кончалось топливо.

Торпеда попала в правый борт лайнера. Вслед за первым взрывом в трюме раздался второй, ещё страшнее. Сильный крен не дал спустить на воду даже половину шлюпок. Погибли 1198 человек, в том числе 115 граждан США.

У немцев был резон потопить «Лузитанию». Они знали, что этот лайнер тайно перевозит в Англию американские боеприпасы (они-то и взорвались в трюме). Кроме того, его могли перевести в военно-морской флот, установив наверху двенадцать орудий. Но почему Берлин ради этих тактических выгод поставил отношения с Америкой на грань войны?

Мне видятся две причины. Во-первых, немцы были тогда в эйфории от сознания своего военного превосходства. 18 марта провалилась вторая попытка кораблей Антанты прорваться через Дарданеллы в Босфор. 21 марта «цеппелины» бомбили Париж. 22 апреля под Ипром было успешно применено химическое оружие. 2 мая на восточном фронте начался сокрушительный прорыв русских позиций… Разве рискнёт Америка, у которой нет современной армии, выступить против такой военной машины?

Вторая причина проще. В Соединённых Штатах жили в то время около 40 миллионов выходцев из Германии и Австрии. А вскоре, в 1916 году, предстояли президентские выборы. Сколько миллионов голосов потеряет действующий президент Вудро Вильсон, начни он войну с Германией?..

Немецкий расчёт оправдался: на потопление «Лузитании» США ответили всего лишь нотой протеста. Германия сделала уступку: пообещала больше не топить пассажирские суда. Но меньше чем через год в проливе Па-де-Кале U-29 пустила ко дну французский пароход «Сэссекс», среди 500 пассажиров которого были американцы.

Выборы президента ещё не состоялись, поэтому Вашингтон снова ограничился нотой протеста. В ней он пригрозил Берлину не войной, а лишь разрывом дипломатических отношений…

СУДА-ЛОВУШКИ

Убедившись в эффективности субмарин, Германия очень активно их строила (в среднем около 90 в год). Было непонятно, как бороться с этими подводными разбойниками. Противолодочные сети и мины, незаменимые где-нибудь в проливах, не годились для широких морских просторов. Глубинные бомбы, появившиеся в 1915 году, приходилось сбрасывать наугад, потому что гидролокатор ещё не изобрели. Англичане были в отчаянии. И тут в адмиралтействе кто-то предложил использовать суда-ловушки. Другими словами, ловить подлодки на живца.

Немецкие подводники повадились топить рыбацкие суда англичан, промышлявшие в районе Доггер-банки, – крупнейшей песчаной отмели Северного моря. Туда и направился 23 июня 1915 года траулер «Таранаки», отличавшийся от других только тем, что тянул за собой на глубине 12 метров не рыболовный трал, а субмарину С-24 под командованием лейтенанта Тейлора. Вдоль буксирного троса для связи с ней был проложен телефонный кабель.

В 9:30 с траулера сообщили, что на расстоянии 1000 ярдов всплыла немецкая подлодка и готовится стрелять. С-24, освободившись от буксира, разглядела противника в перископ и выпустила торпеду. Затем подобрала двух уцелевших немцев – командира клюнувшей на живца U-40 и матроса.

Но вскоре англичане отказались от этого метода, ведь он обрекал буксируемую субмарину на неопределённо долгое пассивное ожидание. Проще было вооружить сам траулер или другое мирное судно, а часть команды заменить переодетыми военными моряками. А дальше обычно было так: немецкая лодка делала предупредительный выстрел, требуя остановиться, и на судне-ловушке начинали лихорадочно спускать шлюпки, изображая панику. Затем вдруг с грохотом падали фальшивые стены палубных надстроек, и возникшие как чёрт из табакерки пушки открывали по лодке огонь.

Порой она гибла на месте, но чаще погружалась и могла огрызнуться торпедой. На этот случай трюм судна-ловушки был загружен пустыми бочками, которые, согласно закону Архимеда, обеспечивали плавучесть.

За четыре года аглийские суда-ловушки уничтожили около двадцати подводных лодок – примерно столько было у Германии в самом начале войны.

ЮТЛАНДСКАЯ БИТВА

В начале 1916 года осторожного и пассивного фон Поля заменил во главе флота Северного моря контр-адмирал Шеер. Этот с детства был задирой и драчуном. Он задумал дерзкую операцию: несколько линейных крейсеров обстреляют порт Сандерленд на восточном побережье Англии и станут уходить от погони туда, где преследователей будет поджидать весь флот контр-адмирала. Шеер хотел таким способом заманить в ловушку и уничтожить быстроходные корабли англичан.

Немцы не подозревали, что после гибели у входа в Финский залив их крейсера «Магдебург» русский водолаз случайно обнаружил на дне рядом с его останками шифровальную книгу. Её передали британскому Адмиралтейству, и она дала возможность свободно читать германские радиограммы. Англичане узнали о плане Шеера, и Grand Fleet (так назывались королевские ВМС Великобритании в водах метрополии) вышел в море навстречу противнику.

Оба флота встретились 31 мая 1916 года близ датского полуострова Ютландия в проливе Скагеррак. Появление Гранд Флита застало немцев врасплох: плохая погода помешала им провести воздушную разведку. Началось небывалое сражение, в котором участвовало более 250 кораблей, в том числе 44 дредноута. Оно длилось с 14 часов до глубокой ночи. У англичан были важные козыри: численный перевес в полтора раза и фактор внезапности. Тем не менее, их потери в людях и тоннаже оказались примерно вдвое выше, чем у немцев.

В Германии праздновали победу, но и Гранд Флит считал себя победителем: ведь он остался на месте сражения, а немецкий флот, потерявший 11 кораблей, ускользнул ночью под прикрытием тумана.

Споры о победителе в Ютландской битве до сих пор не утихли. Но её последствия бесспорно были в пользу англичан: ведь до конца войны германские надводные корабли больше не рисковали выходить из Балтийского моря.

«К ПРИБЫТИЮ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА В КИЕВ

Сегодня утром киевляне снова будут иметь счастье встретить прибывающего в Киев уже вторично за время настоящей войны Государя Императора… Императорский поезд прибывает в 10.30 утра. Движение трамваев по пути Высочайшего проезда предписано остановить за час до прибытия поезда, а ломовое и легковое движение – с утра… Чинам полиции отдан приказ стоять позади войск лицом к публике. Публике разрешается стоять на тротуарах».

Подробным анонсом этого радостного события открывается номер «Киевской мысли» от 28 октября 1916 года. И рядом – то ли по злому умыслу, то ли по недосмотру редактора – колонка под названием «К предстоящему введению карточной системы»…

В свите Николая II одним из главных лиц был министр двора граф Фредерикс, отвечавший за очень многое: от придворной аптеки и роты для почётных караулов до всех императорских дворцов. Фредериксу было под восемьдесят, и он страдал глубоким склерозом. «Третьего дня он подошёл ко мне, – признался царь княгине Юсуповой, матери Феликса, – хлопнул меня по плечу и сказал: «И ты, братец, здесь? Тоже зван к обеду?»

Лучший символ обречённого режима даже нарочно не придумаешь.

РУКА ЛОНДОНА

Призрак революции с каждым днём становился всё отчётливей. А в памяти был ещё свеж бунт 1905 года. Его урок не прошёл для столичной элиты даром. Она поняла: если нельзя предотвратить революцию, нужно её возглавить. Самый простой и верный способ – дворцовый переворот. С осени 1916 года о нём говорили, почти не таясь, многие депутаты Государственной Думы, генералы и даже великие князья.

Горячим сторонником переворота был один из лидеров октябристов (либерально-консервативной партии «Союз 17 Октября») Гучков. Витте отзывался о нем как о «любителе сильных ощущений и человеке храбром». Ещё гимназистом он пытался бежать на русско-турецкую войну, потом сражался в Трансваале за буров против англичан, воевал в Маньчжурии с японцами, а в Петербурге имел на счету три дуэли.

В Думе Гучкова избрали председателем комиссии по обороне. Это помогло ему сблизиться с генералами и заручиться поддержкой самого Алексеева, начальника штаба Ставки. Тот, тесно общаясь с Николаем II, понял всю его никчёмность как царя и верховного главнокомандующего.

В группу Гучкова входили такие тузы, как председатель Думы октябрист Родзянко, влиятельный депутат из Киева Терещенко, командующий Северным фронтом Рузский (сменивший Куропаткина) и комендант Кронштадта генерал Маниковский. Заговорщики хотели заставить царя отречься в пользу 12-летнего сына или брата Михаила, а царицу сослать в монастырь.

Гучков и Родзянко регулярно посещали «для консультаций» британского посла Бьюкенена. Это не домысел: тот сам признал впоследствии, что принимал в посольстве «либеральных вождей» и, симпатизируя их целям, «советовался с ними». В своих воспоминаниях он не без гордости написал: «Многие люди по-прежнему верят, что я был её (революции – ЛС) движущей силой, что я тянул за невидимые нити и направлял ход событий»…

Бьюкенен, конечно, не занимался самодеятельностью, а получал указания из Лондона. Там видели, что царь теряет власть, и боялись, что она достанется шайке Распутина или другим сторонникам сепаратного мира с Германией. А Гучков и Родзянко вполне устраивали Лондон: их партия выступала за войну до победного конца и за конституционную монархию британского типа.

Французы знали о заговоре, но не старались ему помешать, – им тоже требовалась гарантия, что Россия продолжит воевать. А то, что она останется монархией, республиканскую Францию не смущало. Её посол в Петрограде Палеолог был убеждён: русским необходим твёрдый монарх, чтобы избежать хаоса в стране.

НАЧАЛОСЬ С ЗАБАСТОВКИ

В Российской империи дворцовые перевороты были отнюдь не в диковинку: вспомним убийство Петра III и Павла I. Но тогда, в XVIII веке, заговорщики были решительнее и без долгих раздумий брали быка за рога. А их праправнуки колебались, месяцами делили портфели в будущем правительстве и всё откладывали «День Икс». Каждый понимал: переворот во время войны в случае неудачи будет объявлен государственной изменой. Самым нервным ночью грозил перстом на фоне виселиц Николай I. Проснувшись, облегчённо переводили дух: слава Богу, не те времена, и царь не тот – куда ему до прадеда!

После убийства Распутина выжидали: может, царь теперь не будет под каблуком у супруги и начнёт вести себя по-царски? Но безутешная Александра Фёдоровна стала господствовать пуще прежнего: первым делом обязала министров отчитываться непосредственно перед ней…

Наконец договорились задержать Николая II в марте или апреле на пути из Ставки в столицу. Принудить к отречению, а если не получится – «физически устранить». Эту роль отвели полковнику Крымову, который командовал конным корпусом и слыл весьма решительным человеком. В награду ему обещали пост генерал-губернатора Петрограда.

Жизнь, однако, распорядилась по-своему. 18 февраля (по старому стилю) на крупнейшем в столице Путиловском заводе забастовал цех, штамповавший лафеты артиллерийских орудий. Рабочие требовали повысить их зарплату в полтора раза. Администрация была согласна только на 20-процентную прибавку. В знак солидарности забастовали другие цеха. 22 февраля директор завода издал приказ об увольнении всех зачинщиков и о закрытии завода на неопределённое время. 36 тысяч рабочих лишились заработка. Атмосфера в Петрограде стала взрывоопасной. Но Николай II в этот день, ничего не ведая или не желая ведать, уехал в Ставку, в Могилёв.

А тут ещё обильные снегопады задержали подвоз хлеба в столицу. 23 февраля на улицу вышли женщины, текстильщицы Выборгской стороны, скандируя: «Дайте хлеба!» Их колонна стремительно обрастала мужчинами – рабочими и студентами. Зазвучал новый призыв: «Долой войну!», а затем и «Долой самодержавие!» По пути на Невский митингующие останавливали трамваи и разбивали в них стёкла. Пять тысяч полицейских были бессильны перед стотысячной бурлящей людской массой.

Вечером 25 февраля петроградский градоначальник генерал Хабалов получил из Ставки телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. Николай». Хабалов вывел в город войска местного гарнизона. Им было приказано в критических ситуациях стрелять по толпе после трёхкратного предупреждения. И тут опять отличились женщины. Как писал потом Лев Троцкий, «они шли на кордоны солдат смелее чем мужчины, хватались за винтовки, просили, почти требовали: «Бросайте ружья и присоединяйтесь к нам!»

ХРОНИКА ПЕРЕВОРОТА

О дальнейшем пусть расскажет газета «Петроградский листок», описавшая по горячим следам ход событий:

«Воскресенье, 26-го февраля.

Бастуют все заводы. Остановились трамваи, не вышли газеты. Полиция и некоторые войсковые части стреляют в народ. Вечером возмущённые этой жестокостью солдаты некоторых полков восстают на «усмирителей» и происходят первые стычки между солдатами и полицией. Войска начинают становиться на сторону народа.

Председатель Г. Думы М.В. Родзянко посылает телеграмму царю о создавшемся грозном положении и неотложной необходимости составить новое правительство, которое могло бы пользоваться доверием страны. От царя ответа не последовало.

Понедельник, 27-го февраля.

Волнения в столице принимают грандиозные размеры. На сторону восставшего народа переходят гвардейские полки: Волынский, Преображенский, Литовский, Кексгольмский, Гренадёрский, сапёрные и др. На улицах стрельба и штыковые бои между частями гарнизона. Восставшими захватывается арсенал и главное артиллерийское управление.

Указом царя распускается Г. Дума. Депутаты постановляют, однако, не расходиться, а оставаться всем на местах.

Революционные войска занимают Таврический дворец (место работы Государственной Думы – ЛС). М.В.Родзянко в своих речах к войскам призывает их к поддержанию порядка, повиновению офицерам и доведению войны с немцами до победного конца. Царю посылается новая телеграмма о растущей грозе и необходимости принять меры к предотвращению её. Все министры заявляют о своей отставке. Образуется временный комитет Г. Думы под председательством М.В.Родзянко для водворения порядка в столице.

Восставшие войска захватывают Петропавловскую крепость, освобождают политических заключённых. Заняты «Кресты» и оттуда также выпущены на свободу заключённые (уголовники – ЛС). Охранное отделение разгромлено. Окружной суд горит. Образован Совет Рабочих Депутатов. За день в больницы доставлено много раненых. Есть убитые.

От царя из Ставки ответа на телеграммы М.В.Родзянко всё ещё не получено. Город с волнением ждёт его.

Вторник, 28-го февраля.

На улицах стрельба из ружей и пулемётов. Революционное движение в войсках растёт. Все части петроградского гарнизона на стороне восставшего народа. Полиция упорно защищает старый режим, обстреливая войска из пулемётов с крыш домов и чердаков. На улицах столицы кипят горячие бои. Слышится повсюду грохот канонады.

Арестованы и доставлены в Г. Думу бывшие министры. Великий князь Кирилл Владимирович заявляет о своем присоединении к народу и приводит в распоряжение комитета Г. Думы гвардейский экипаж.

Александра Фёдоровна выражает безуспешное желание вступить в переговоры с председателем Г. Думы М.В.Родзянко. Из царской Ставки никаких известий не получено.

Среда, 1-го марта.

Бои на улицах продолжаются. Городовые продолжают стрелять из пулемётов. По ним стреляют из винтовок и пулемётов. Треск выстрелов слышится с утра и до поздней ночи.

Получены известия о присоединении к восставшим гарнизонов Царского Села, Ораниенбаума. В Кронштадте убит главный командир адмирал Вирен. Сдалась охрана адмиралтейства, которое и перешло в руки революционных войск. Заняты революционными войсками государственный банк и казначейство. Присоединились к восставшим царский конвой, два казачьих полка, балтийские флотские экипажи, академия генерального штаба, солдаты жандармского дивизиона, военные училища и др.

Разгромлена сыскная полиция (а как же – уголовников-то выпустили! – ЛС) и большинство полицейских участков, которые сожжены. В камерах нескольких мировых судей дела также сожжены.

Начинаются кражи и разгромы обывательских квартир.

Производятся многочисленные аресты городовых и аресты приверженцев старого строя.

Послы Англии, Франции и Италии вступили в деловые сношения с новым Временным Правительством (здесь газета допустила неточность: это был Временный комитет Государственной Думы, который 2-го марта сформирует Временное правительство. – ЛС).

Телеграмму царя тщетно ждали весь день.

Четверг, 2-го марта.

Перестрелка на улицах слабеет. Усиленно разыскивают и арестуют полицейских. Многие из них убиты возмущёнными солдатами и народом.

Новый комендант Петрограда, член Г. Думы полковник Энгельгардт принимает энергичные меры к прекращению беспорядков в столице.

Восстановлено движение поездов Петроград-Киев.

Образован новый кабинет под председательством князя Г.Е.Львова. Дипломатические представители Англии, Франции и Италии прибыли в Г. Думу.

Решено открыть банки и др. кредитные учреждения.

Аресты городовых продолжаются. Солдаты и новая городская милиция производят обыски. Отбирается оружие у хулиганов.

Произведено много краж и разгромов торговых заведений.

Получено известие о задержании царского поезда на одной из железнодорожных станций.»

ДВА ОТРЕЧЕНИЯ ЗА ДВА ДНЯ

28 февраля Николай II отправился из Могилёва в свою резиденцию в Царском Селе под Петроградом. Он сам твёрдо не знал, для чего туда едет: то ли подавлять восстание, то ли договариваться с Думой, то ли помогать царице лечить заболевших корью детей. Отрекаться от престола он не собирался. Его советники подготовили манифест о том, что народу будет «дарована» конституция, гарантирующая всем подданным расширенные права и свободы. До восстания это ещё могло сработать, но теперь народ хотел коренных перемен.

Группа Гучкова скорректировала свой план с учётом последних событий. Когда царский поезд прибыл в Псков, к Николаю явился командующий Северным фронтом Рузский с телеграммой из Ставки от генерала Алексеева. В ней говорилось, что все командующие фронтами просят отречения, и что сам Алексеев полностью с ними согласен. Выслушав Рузского и прочитав телеграмму, царь, по словам очевидца (генерала Данилова), «с отсутствующим видом посмотрел в окно сквозь опущенные шторы. Выглядел он нормально, только на губах мелькнула непривычная кривая усмешка. Он явно боролся в глубине души с мучительным решением. Ни один звук не нарушал длившегося молчания. Вдруг он резко к нам обернулся и твёрдо произнёс: "Я решился… Я отказываюсь от престола в пользу моего сына Алексея". Сказав это, он перекрестился, мы последовали его примеру».

Надо учесть, что Данилов был человеком Рузского, начальником его штаба. По рассказу очевидца из свиты царя дело выглядело иначе:

«Рузский держал Николая II за руку, другой рукой прижав к столу перед ним заготовленный манифест об отречении, и грубо повторял: “Подпишите, подпишите же! Вам ничего другого не остаётся. Если вы не подпишете — я не отвечаю за Вашу жизнь”. Николай II во время этой сцены смущённо и подавленно смотрел вокруг».

Отречение состоялось 2 (15) марта в 15 часов. «Кругом измена, и трусость, и обман», – написал в тот день в своём дневнике бывший царь. Вечером он изменил решение: заявил приехавшим в Псков представителям Думы Гучкову и Шульгину, что хочет жить около Алексея, воспитывать его, и поэтому передаёт престол не ему, а своему брату Михаилу.

Вернувшись в Петроград, Гучков тут же, на станции, провёл эксперимент: направился в депо и зачитал хмурым железнодорожникам акт об отречении. В конце воскликнул: «Да здравствует император Михаил!». После чего пришлось спасаться бегством: рабочие пригрозили «пустить его в расход»…

Утром 3 марта Михаил спросил Родзянко:

– Сможете ли вы гарантировать мне жизнь, если я приму корону?

– Не имея вооружённой силы, на которую можно рассчитывать, я вынужден ответить «нет», – сказал председатель Думы.

И Михаил вслед за Николаем отрёкся от престола. Правда, оставил себе лазейку: пусть, мол, будет так, как решит всенародно выбранное Учредительное Собрание.

5 марта на первых страницах газет появилось его обращение к народу (привожу полностью текст этого исторического документа):

«Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народа.

Одушевлённый единой со всем народом мыслью, что выше всего – благо Родины нашей, принял я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облечённому всей полнотой власти впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.»

Публикуя это обращение Михаила, газеты вместо «великий князь» небрежно писали «в.к.». Уже отсюда было ясно, что «люди царства своего не уважают больше», – а значит, оно обречено.

«НЕТ У РЕВОЛЮЦИИ ГРАНИЦ!»

Временное правительство и министерство внутренних дел возглавил князь Георгий Львов. Странное назначение: князь был известным организатором благотворительной помощи раненым воинам, погорельцам и голодающим, но вовсе не общепризнанным лидером. Видимо, Временный комитет Думы, формируя правительство, рассматривал Львова как компромиссную фигуру, которая устроит и левых, и правых.

Портфель министра юстиции получил адвокат Керенский. Он сделал себе имя, успешно защищая террористов. В 1906 году у него самого нашли револьвер – пришлось отсидеть сто дней в тюрьме «Кресты», а потом примерно столько же провести в ташкентской ссылке. Этого было достаточно, чтобы прослыть смелым борцом с самодержавием и стать депутатом Думы. В ней он проявил себя как пламенный оратор – ну и как же без такого молодца в революционном правительстве?

Гучков стал военным и морским министром, киевcкий миллионер Терещенко – министром финансов, лидер партии кадетов Милюков – министром иностранных дел. Все двенадцать членов кабинета выступали за войну до победного конца.

На три дня раньше Временного правительства возник Петроградский совет: 2000 солдатских и 800 рабочих депутатов. Любопытно, что в число последних вошли «товарищи дворники». Ещё в феврале они были осведомителями полиции, а уже в начале марта «осознали всю важность переживаемого момента и одушевлены желанием внести посильную лепту в народное дело» (газета «Петроградский листок» от 7.03.1917).

Петросовет, в отличие от Временного правительства, не был легитимным органом, но стремился установить в армии и стране свои порядки. Он разместился в здании Думы – Таврическом дворце, – и 420 её депутатов не посмели возражать. Потребовал от правительства не отправлять на фронт «революционные войска столицы», – и оно покорно внесло в список своих обязательств «неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении».

Эти «революционные солдаты и рабочие» чувствовали себя хозяевами города и ни в чём себе не отказывали. Как минимум, вваливались с винтовками в рестораны за бесплатной «жратвой» или, стреляя в воздух, катались на «конфискованных у буржуев» авто. Но зачастую действовали по-крупному – например, так:

«Вооружённые люди в солдатской форме на автомобиле влетели под командой унтер-офицера в Александро-Невскую лавру. Приставив к груди казначея револьвер, они потребовали открыть кассу и забрали все деньги – 26 000 р. – якобы для нужд Временного Правительства». («Петроградский листок» от 5 марта 1917 г.).

Всеобщая амнистия, роспуск полиции, арест бывшего царя, его семьи и всех членов династии Романовых – всё это были решения Петросовета, с которыми правительству оставалось только соглашаться.

Уже 1 марта Совет издал «Приказ № 1»: во всех ротах, батальонах, полках, батареях, эскадронах и на судах военного флота надлежало «немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов». Отменялось обязательное отдание чести офицерам, обращение к ним «ваше превосходительство», «ваше благородие» и т.п. Но это мелочи по сравнению с пятым пунктом приказа: «Всякого рода оружие, как то винтовки, пулемёты, бронированные автомобили должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям».

Авторитет командиров был разрушен, и на пункт о необходимости соблюдать дисциплину никто из солдат уже не обращал внимания. Формально «Приказ №1» относился к Петроградскому военному округу и не касался фронтовых частей, но «нижние чины» на передовой плевали на это.

Столица подала пример.

– Нет у революции границ!..

Так был сделан первый шаг к развалу русской армии.

ВИЛЬГЕЛЬМ II ГОГЕНЦОЛЛЕРН

На фотографии два главных виновника Первой мировой: Вильгельм и престарелый император Австро-Венгрии Франц-Иосиф. Последний правил 68 лет и умер в 1916 году. Послевоенной биографии у него не было.

А Вильгельм, как мы знаем, в ноябре 1918-го бежал в нейтральные Нидерланды. Согласно статье 227 Версальского мирного договора он должен был предстать перед Международным трибуналом как военный преступник и виновник войны, но королева Нидерландов Вильгельмина отказалась его выдать. Победители почти не настаивали, потому что у них не было консенсуса. Так, премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж считал, что кайзер должен быть повешен, а король Георг V, кузен Вильгельма, не хотел заниматься братоубийством.

Вильгельм безвыездно жил в Нидерландах близ города Дорн в одноимённом замке. Написал там мемуары, в которых доказывал, что инициатором войны была Антанта. Утверждал, оправдывая своё бегство из Германии, что не имел другого выхода: покончить с собой ему не позволили «твёрдые христианские убеждения», а его «добровольная явка на суд Антанты не принесла бы никакой пользы немецкому народу».

Имел полную возможность спасти от расстрела своего двоюродного брата Николая II и его семью: достаточно было включить их выдачу большевиками в условия Брестского договора. Но кайзер, щеголявший «твёрдыми христианскими убеждениями», этого не сделал. Он отлично знал, что Николай II ярый противник сепаратного мира России с Германией, и не хотел создавать себе лишние сложности…

Приветствовал приход нацистов к власти, принимал у себя в замке Германа Геринга, но был возмущён еврейскими погромами в Германии. Он назвал их бандитизмом и заявил: «Впервые мне стыдно быть немцем».

Гитлер это запомнил. Получив от Вильгельма в 1940 году поздравление по случаю покорения Франции, он велел не отвечать «этому старому глупцу». Собственность Вильгельма в оккупированных Нидерландах была национализирована Германией, а его поездки и прогулки ограничили расстоянием 10 км от замка.

Тем не менее, после смерти Вильгельма, наступившей 4 июня 1941 года, Гитлер приказал устроить ему возле замка Дорн государственные похороны с воинскими почестями. Фюрер хотел наглядно показать немцам, что нацистский Третий рейх не выдумка пропаганды, а естественный преемник Второго рейха – Германской империи Гогенцоллернов.

P.S.
Отдельные места из книги Леонида Сапожникова "Гибель четырех империй"
Эта книга была написана и издана к 100-летию начала Первой мировой войны (Киев, изд-во "Арий"). К 110-летию автор опубликовал её в Фейсбуке на своей странице "История без мифов и вранья" (facebook.com/leos46) в обновлённой и дополненной редакции.