Жить - это благо. А хорошо жить - большое благо

 

Эпиграфом к сказанному ниже могли бы послужить слова Томаса Нагеля:
"Надежда не в том, чтобы открыть основу, которая сделает наши знания неопровержимо надежными, а в том, чтобы найти способ понять себя, который не будет радикально подрывать нас самих и не потребует от нас отрицать очевидное. Целью будет предложить правдоподобную картину того, как мы вписываемся в мир. Thomas Nagel, "Mind and Cosmos", 2012  (Томас Нагель, "Разум и космос",

The hope is not to discover a foundation that makes our knowledge unassailably secure but to find a way of understanding ourselves that is not radically self-undermining, and that does not require us to deny the obvious. The aim would be to offer a plausible picture of how we fit into the world. (Thomas Nagel, "Mind and Cosmos", 2012)"

Валерий Петрович, привет вам!

Делюсь размышлизмом на классическую философскую тему. Что вы на это скажете? :^)

БЫТИЕ И ВРЕМЯ
— эти категории дополнительны.

Бытие, со времен Парменида — то, что есть само по себе, над чем время не властно; оно атемпорально, timeless. Это предвечное основание всего возникающего и исчезающего. В частности, оно включает вечные истины разума, типа математических, справедливые во всех возможных мирах. Платон показывал, что бытие тождественно благу как таковому. Эту же мысль можно усмотреть в древнейшем из дошедших до нас философском высказывании, принадлежащем Анаксимандру: вещи перестают существовать, когда обнаруживают недостаток блага.

В качестве примера бытийной сущности можно взять, скажем, арифметическую теорему Пифагора: корень из двух не может быть в точности выражен отношением целых чисел. Истинность этого утверждения ни от чего не зависит: немыслим мир, где оно оказалось бы ложным. Следуя логике Платона, эта истина — всецело благая, что не слишком очевидно.

Другой, нематематический, пример вечной истины был предложен Декартом: предельная несомненность сознания для себя самого, cogito ergo sum. И действительно, между мной сознающим себя и мной сознаваемым — нет зазора, куда могла бы вкрасться ошибка или незаметное не всегда выполняемое условие корректности. Ложность cogito немыслима.

Кант предложил рассматривать в качестве вечной этической истины категорический императив: поступай согласно тем правилам, которые ты хотел бы видеть принятыми универсально. Тезис Канта оставляет за скобками проблему учета особенного и индивидуального, и поэтому проблематичен. Однако же, возникающая отсюда этическая проблема уже универсальна, принадлежит разуму как таковому.

Ну и сама идея Бытия как такового, как атемпорального основания всего возникающего и исчезающего, принадлежит Бытию, как необходимая идея разума.

Время же — категория, описывающая все возникающее и исчезающее, все приходящее, становящееся, и падающее, деградирующее, исчезающее.

Человек касается бытия, когда размышляет об атемпоральных истинах, когда действует ради них, но сами размышление и действие протекают во времени. Во времени рождаются, реализуются и забываются нами все наши представления и истории, в том числе и об атемпоральном. В человеке бытие и время переплетены; лишь умозрительно их можно разделить.

Но кто такой человек? Если он поистине есть растущий ребенок Бога, то и в Боге бытие и время должны быть переплетены. Разница между ним и нами — в степени совершенства видения бытия и потенциала творчества. В отличие от нас, Богу ведомы все вечные истины. Последствия же тех или иных событий или действий он видит настолько хорошо, насколько допускает сам его проект — но это не сто процентов. Время есть и для него: он творит то, чего до того не было, дает жизнь своим детям, и потом будущее определяется не только им, но, до какой-то степени, его растущими детьми, способными как удивлять, так и огорчать. Сотворив человека, Бог поступился и поступается всезнанием и всемогуществом. Творение — открытый проект с не вполне известными для Творца последствиями. Величие, красота, смысл проекта коренятся именно в этом, в том, что Бог пошел на риск, как всякий родитель. Иначе вселенная, со всеми ее обитателями, была бы для него насквозь предсказуема, как идеальные часы — а тогда зачем ее вообще было бы создавать?

Алексей, привет,

Вы затронули великую теологическую дилемму, вот этой фразой " Сотворив человека, Бог поступился и поступается всезнанием и всемогуществом". В явном виде эта теологическая даяилемма может быть изложена так

1. Человек есть подобие Создателя. Бог обладает абсолютной свободой воли. То есть, по своему волевому импульсу, который первичен, он может сделать все, что хочет. Вот захотел – и создал целый мир. И в этом мире он создал человека как свой образ и подобие – так сказано Священном Писании. Человек, стало быть, имеет тоже свободу воли и потому он также может совершать поступки, ни откуда не следующие и не предсказуемые. В пределе он может быть даже безумным или в припадке безумия нечто такое сделать, что потом поразит и его самого. Геракл, например, убил свою жену. А Путин напал на Украину. Говорят, оба потом очень сожалели - эх, если бы я знал последствия.
2. 2.Вопрос: а знает ли Господь о том, что сделает его творение? Вот тут начинается опасный логический шаг. Опасный в глазах Торквемады. Если скажешь - не знает, то это явно противоречит одному из превосходных качеств Бога. Бог – Всезнающ и Всеведающ. И мысли и дела он знает наперед, да? Скажешь – знает, то тогда почему он не предотвращает очень многих огорчительных или даже преступных действий человека? Почему не остановил хрестоматийно-библейское срывание и поедание яблока с дерева познания добры и зла Евой и Адамом?
   Это был первый, первородный грех. За это Адам и Ева были изгнаны из рая и получили в наказание смерть. Ранее-то они были бессмертными, как и сам Господь, они ведь были его подобиями. Из-за нарушения запрета человек стал смертным. Наказание смертью – это ведь высшая мера. На такое был способен только тов. Сталин за хищение колхозного добра.
   Ну и там еще по мелочам. Женщины стали рожать в болях, а мужчины должны были всю жизнь трудиться в поте лица своего.Библейская энциклопедия любезно сообщает:"Первородный грех, согласно христианскому учению, не только испортил природу первых людей — Адама и Евы, но отразился на их потомстве — на всём человеческом роде, чем и обусловливается необходимость избавления от первородного греха через страдания, смерть и воскресение Иисуса Христа".

   То есть, без помощи самого Господа нашего человек теперь не может своими силами избавиться от груза этого первородного греха.

   И все это только оттого, что Бог не остановил руку Евы. И челюсти Адама. Бог не знал, к чему приведет нарушение запрета? Должен был знать – он ведь Всезнающ. Знал? Тогда он и несет ответственность за свое творение. К тому же Бог Всемилостив и должен был бы простить.. А он… наказал высшей мерой.

   Но нет, Бог не может быть виновным. Для этого имеется концепция теодицеи – оправдания Бога. Она незамысловата: Бог, как уже сказано, в чем-то очень важном Он - уподобил человека себе – наделил его свободой воли. Эта свобода предполагает, что человек может выбирать между добром и злом и, увы, способен выбрать зло. Но тогда он за это и отвечает (свобода воли автоматически влечет за собой юридическое следствие ответственности за свои действия).  Господь ни в коем случае не может быть виновным - Он милостивый и милосердный. Это формула Аллаха, но Аллах – просто арабское название Бога. Вот такое катафатическое богословие

   В общем, теодицея снимает нелепость про виновность Демиурга. И проблему, знал ли Он о нарушении запрета есть яблоко с чужого сада. Не имеет значения, знал или нет. Если знал, то с условием, Им же самим и принятым - не вмешиваться в человеческую комедию.

   • Я в целом касался этой проблемы в статье "Свобода воли и христианство"  https://lebed.com/2022/8431.htm
   • Приведу оттуда один неожиданный пример из «Трех мушкетеров» Дюма
   • В этом эпизоде набожный Арамис в очередной раз изъявил желание принять сан священника, и собеседники советовали ему написать диссертацию о возложении рук и благословении перстами.
   • Разумеется, — начал Арамис, — я отдаю должное красотам такой темы, но в то же время сознаюсь, что считаю ее непосильной. Я выбрал другой текст. Скажите, милый д'Артаньян, нравится ли он вам: «Non inutile est desiderium in oblatione», то есть: «Некоторое сожаление приличествует тому, кто приносит жертву господу».
   • Остановитесь! — вскричал иезуит. — Остановитесь, этот текст граничит с ересью! Почти такое же положение имеется в «Augustinus», книге ересиарха Янсения, которая рано или поздно будет сожжена рукой палача. Берегитесь, мой юный друг, вы близки к лжеучению! Вы погубите себя, мой юный друг!

   — Вы погубите себя, — повторил кюре, скорбно качая головой. — Вы затронули тот пресловутый вопрос о свободе воли, который является дьявольским соблазном. Вы вплотную подошли к ереси пелагианцев и полупелагианцев."

   • Нам трудно сегодня понять, в чем тут опасность для Арамиса и вообще о чем идет речь. Тезис Арамиса, который он хотел положить в основание своей богословской диссертации, гласит (напомню): «Некоторое сожаление приличествует тому, кто приносит жертву господу».
     Иными словами, тезис извещает: мы должны пожалеть человека, который ради спасения души что-то жертвует господу. Для своего спасения ему не нужна никакая помощь, кроме его собственного желания, своего воления. Причем это желание, воля есть нечто первичное, ничем не обусловленное. Я так хочу - и все тут. Для других целей – пожалуйста, можно и нужно приносить жертвы Господу. Но для спасения своей собственной души – не обязательно. Вполне достаточно своего желания и своей воли.
     Можно, конечно,  и для этого приносить жертву, но… тогда такому неразумному человеку «приличествует некоторое сожаление». Ну, глупый он. Как если бы куда-то шел бесплатный поезд, а один пассажир  все равно при этом хотел платить за проезд. Но так как платить было некому (вагон без кондуктора и без билетов), то он просто выбрасывал деньги в окно.

   Дело тут в том, что в результате длительных теологических споров была выработана христианская доктрина, согласно которой без помощи Христа, только своими силами спасения достигнуть не получится. Его участие вообще не имеет значения, спастись он может только при помощи Христа (это позиция св. Августина, от нее потом пошло протестанство). Тот, кто говорит обратное, как когда-то делал Пелагий, впадает в пелагианскую ересь, что было примерно то же самое, что впадать в троцкизм в СССР 1937 года.

   Пелагий отрицал первородный грех на всех потомках Адама и Евы, и как раз следствием этого и было его утверждение, что человек может обрести спасение без содействия Бога, только за счет своей добродетели и нравственных поступков. То есть, у человека есть свободная воля для такого подвига самоспасения. А вот если первородный грех есть, то спастись можно только с помощью Христа. Ибо это дело богочеловеческое, непременно требующее полноты участия как божественного, так и человеческого начала. На Эфесском соборе в 5-м веке его признали ересиархом.

   Но вернемся к понятию времени.

   По Августину прошлое – это то, чего уже нет. Будущее – его еще нет. Есть настоящее, но оно - неуловимый промежуток между прошлым и будущим, это промежуток, можно сказать, равен нулю. Выходит - времени нет. Но мы, вместе с Августином, интуитивно ощущаем, что время  есть. Это что-то такое, что неудержимо нас влечет от прошлого через настоящее в будущее. Как-то Августин развел руками: когда меня не спрашивают, что такое время, я хорошо это себе представляю. Но коли спросят – совершенно становлюсь в тупик.

   У физиков есть немудреное определение времени – время – это чередование процессов, смена одного состояния другим. Некий периодический процесс может стать часами. Например, колебания атомов цезия. Нет смены, нет процессов – нет и времени. Его и не было во…чуть не написал «во времена», в общем, не было в начальной, первобытной сингулярности. Хотя сама грамматическая форма «было, не было» уже предполагает время.

   Августин понимал, что до сотворения мира (а значит и времени, поскольку время тоже было сотворено), не могло быть никаких "до". Иными словами вопрос о том, что было до появления мира (и времени) - бессмысленен. Между прочим, такой же вопрос о том, а что было до сингулярности, Большой врыв которой привел к появлению Вселенной, имеет точно такой же статус бессмысленного. Ибо в сингулярности нет пространства и времени, они появились именно в результате взрыва.

   Согласно легенде Августин Блаженный на вопрос о том, что делал Бог до сотворения мира отвечал на это так: Бог готовил ад для тех, кто задает такие вопросы.

   Августин  в принципе мог так пошутить.

   Вот дорогой Алексей, в какие бездны завела ваша игра мысли про время. Быть нам в геенне огненной. Там, вроде бы, вечность и, значит, нет смены состояний, там нет времени. А, значит, и нет вопроса, что это такое.

   Валерий Петрович, спасибо за ваши размышления! Они подходят к предложенной теме с иной стороны — со стороны христианской догматики, отраженной в т.ч. и в Трех Мушкетерах. Мой же подход — чисто философский, безотносительно к христианству. Я пытаюсь построить то, что означено в нагелевском "эпиграфе", не торопясь при этом привязываться к наследию исторических религий, к их авторитетам. Это путь Платона, Аристотеля, стоиков, Фомы (в его 5 аргументах), Декарта, Спинозы, Гегеля, Эйнштейна — но не церковных апологетов и инквизиторов. Это путь свободных философов, выносящих за скобки все авторитеты. А как же тогда тезис о человеке как образе и подобии Создателя — можно мне возразить — он-то откуда у вас (т.е. у меня) взялся? Отвечаю: этот тезис у меня — метафизическая гипотеза, которую я здесь никак не обосновываю, но такие обоснования предлагались в моей "Загадке жизни", опубликованной в Альманахе. Здесь в двух словах скажу, что не вижу никакой иной мотивации для Создателя творить Вселенную, помимо желания воплотить свою любовь, создав детей. Любовь к детям — мощнейшая и благороднейшая мотивация, я полагаю. Те народы, у которых эта мотивация так или иначе утрачивается, вычеркивают себя из числа населяющих землю. Катализаторами духовного роста этих детей (нас, а м.б. и не только нас) и служат заложенные Творцом все красоты и чудеса этого мира, как вызов нашему уму, способному удивляться, озадачиваться, строить гипотезы, проверять их и корректировать, а то и отбрасывать, если не проходят тесты, и радоваться удачам на этом пути.

   Хорошо, мне могут сказать, а как же быть тогда с историей о древе познания добра и зла, соблазне первых людей Змием, изгнании их из Эдема? Это, скажу я, вопрос к библейским теологам, а не к вольным философам, вообще-то. Я не отказываюсь от него, но подчеркиваю смену оптики. С позиции библейского толкования, мне представляется наиболее когерентной интерпретация Джона Хика, где сказание о грехопадении рассматривается как метаисторическое, как парадигма или схема того, что всегда готово произойти и постоянно происходит. Опасность, на которую указывает это сказание, состоит в отрыве познания от связи с Богом, в утрате доверия ему. Познание такого рода порождало, порождает и будет порождать духовную смерть и разного рода бедствия. Труд и деторождение будут обращаться в бессмысленные мучения. Об этом речь, я полагаю.
   Эта точка зрения на сказание о грехопадении считается еретической — пока. Придет время, и станет, думаю, ортодоксальной.

   Алексей, вы сразили меня тонкой метафизикой, которой позавидовал бы сам Дунс Скот. Я снова осознал всякую тщету, суету сует, «пройдет и это» и memento mori. Вспомнил два события во времени,
   Вот эти два прискорбных случая.

   Как-то по делу один знакомый назначил мне встречу в похоронном доме Станецкого. Прощались с его знакомым, и он должен был там быть. Мой знакомый подсел к своим знакомым, а я сел на крайнее свободное место в первом ряду в ожидании конца церемонии, чтобы потом поговорить о деле.

   Распорядитель торжества отговорил свое и обратился к залу: кто хочет сказать доброе слово о покойном? Все затихли.

   Пауза затягивалась. Распорядитель подошел ко мне (это рядом) и тихо попросил меня сказать несколько слов. Я - тоже тихо,- но я не знаю, о чем говорить. Он (видимо спутав меня с кем-то) – вы хорошо говорите в таких случаях, так, несколько общих слов.

   Не к месту всплыл анекдот. Хоронили  еврея, все молчат. Ребе говорит: может, все-таки, кто- то скажет доброе слово о покойном? Один встает: ну, его брат был еще хуже.
   Это было совершенно не то.
   Как бы в забытьи я подошел к трибунке. Но что все-таки говорить? В памяти возникли слова Кузьмы Пруткова, как раз для такого случая:

   Он был красою человечества,
   Помянем же добром его качества.
   Отдадим же долг его добродетели:
   Он умом был равен Аристотелю.
   Бескорыстием был равен Аристиду —
   Но его сразила простуда.
   На поминках заплатить придется мало,
   Не более пяти рублей с рыла.

   Нет, не то. Вроде подходит, но про пять рублей все портило,
   Тишина стояла гнетущая. Вдруг по какому-то наитию я начал:
   От нас ушел хороший человек. Это видно по тому, как много народу пришло сюда прощаться. Ко мне столько не придет. Что ж делать, придется мне приходить к вам.
   Тишина совсем сгустилась. Я неловко проскочил боковым выходом. Знакомого больше не видел и дело не состоялось. Потом узнал, что усопшего звали Сергей Генкин. Или Гена Сергеев, бывший диссидент. И хороший человек.
   К Станецкому стараюсь не ходить. И, тем более, не ездить.

   Второй случай еще огорчительней.
   Когда я был в Иерусалиме, то спустился в Иудейскую пустыню. Там и сейчас нет ни кустика, ни травинки. Надо бы переименовать в арабскую пустыню, но она по-прежнему Иудейская. Сел я там на камень, на котором две тысячи лет назад Иисус Христос погружался в глубокие размышления и искушения. Глубоких размышлений у меня не получилось. Это полбеды. Главная беда - меня никто не искушал. Сатана не появился. Никто не предлагал ни власть над миром, ни груды золота. Так я открыл, что мой первый приход в Иудейскую пустыню не был Вторым пришествием.