Из историй о советском атомном проекте.

Вот одна из историй об атомном проекте, рассказанный мне Марком Иосифовичем (Осиповичем) Корнфельдом. Он был знакомым моего отца и любил рассказывать мне всяческие истории из жизни физиков и физики. Был он на 10 лет моложе моего отца, который не часто баловал меня своим вниманием, и я любил слушать Корнфельда. Был он человеком с богатой и разнообразной биографией и, в частности, участвовал в конце сороковых годов 20-го века в советской атомной программе, будучи в первом списке официальной дюжины участников.

Был он тогда с Курчатовым «на дружеской ноге» и однажды во времена разгара хрущёвской оттепели открыл мне в те времена тщательно охраняемую тайну о том, что советский проект разработки атомной бомбы строго следовал всем деталям американского «Манхэттенского» проекта, каковые детали поставляла в СССР внешняя разведка. Тайна эта была известна всего нескольким доверенным руководителям советского проекта, которых непосредственно знакомили сдонесениями разведки.

Корнфельд назвал тогда трёх причастных к тайне – Курчатов, Харитон и Зельдович. Сам Корнфельд о существовании тайны узнал от своего коллеги, который по секрету рассказал ему о деловой встрече с Курчатовым. Этому коллеге Курчатов поручил провести измерение сечения поглощения нейтронов в каком-то материале в зависимости от энергии нейтронов.

Первые результаты чем-то не понравились Курчатову, и он велел повторить измерения. Результаты повторного измерения опять вызвали сомнения Курчатова. Исполнитель настаивал на своей правоте, и тогда Курчатов, молча, повёл его в свой кабинет, после чего вынул из сейфа какой-то листок и показал его своему сотруднику, приложив при этом палец к губам в знак призыва к молчанию. Листок оказался графиком искомого сечения, который сильно отличался от того, который принёс сотрудник. После чего Курчатов спрятал свой листок опять в сейф, подмигнул сотруднику и сказал – «продолжайте работу!».

В этой истории меня впечатлил поступок Курчатова, который не стал приписывать себе всеведение, дав понять, что у него есть независимый источник знания.

Лет 20 спустя, я, по случаю, пересказал эту историю своему дяде, А.П. Александрову, во времена атомного проекта бывшего заместителем директора Курчатова в Институте атомной энергии.

Дядя, выслушав меня, сказал, помолчав: - Мне об этом ничего не известно. Мы тогда разрабатывали атомную бомбу, руководствуясь открыто изданной монографией Смита «Атомная энергия для военных целей». (Я прекрасно знал эту книгу по секретному номерному экземпляру русского перевода, отпечатанного на «синьке», который был у нас дома. Эта книга была срочно издана в США сразу после первого испытания атомной бомбы в невадской пустыне, также немедленно переведена на русский язык и издана тиражом 30 000. Вслед за тем распоряжением Берии книга была засекречена, а тираж изъят из продажи).

При моей следующей встрече с Корнфельдом я не мог удержаться и не передать слова дяди по поводу старого рассказа Корнфельда. Выслушав меня, Корнфельд сказал мне: «Я тебе всё это рассказывал? Запомни хорошенько – я никогда тебе ничего подобного не говорил!».

Этот разговор состоялся в 1980 году, в преддверье смены Брежнева на Андропова. Хрущёвская оттепель была уже давно позади, и было опять очень морозно. Корнфельд не дожил до прихода к власти Путина во главе спецслужб, когда главная заслуга в успехе советской ядерной программы официально перешла от советских учёных к советским разведчикам, так что его рассказ прозвучал бы вполне злободневно.

Я тут случайно наткнулся на выступление Александра Гольдфарба на Ютьюбе под заголовком «Мой дед украл атомную бомбу». Это оказалось годичной давности выступление, связанное с появлением фильма про Оппенгеймера.

Оказалось, что дед Гольдфарба был поcажен в 1947 году за провал в вербовке Опенгеймера с целью передачи в СССР материалов по манхэттенскому проекту. Деда выпустили в 1954 году, и он ничего не рассказал про свои подвиги в роли Штирлица. Но потом выпустили из тюрьмы Судоплатова, и он рассказал, что, якобы, он водил Опенгеймера к Сталину ещё до войны. Дальше Гольдфарб рассказал, что в СССР и в США спецслужбы переругались с физиками – кто главный в завладении Сталиным ядерной бомбой.

Сам Гольдфарб не берется решать, повинен ли в хищении Опенгеймер. А я, будучи на 10 лет старше Гольдфарба, уже писал об этом, последний раз совсем недавно.

Эпизод ядерной гонки

Государственный Оптический институт им. С.И. Вавилова (ГОИ) управлялся Министерством оборонной промышленности. А потому большинство его исследований и разработок носили секретный характер. Попав в ГОИ после окончания Политехнического института, я узнал, в частности, что институт участвовал в работах по созданию ядерного оружия и в его испытаниях.

Мой непосредственный начальник А.М.Бонч-Бруевич (АМББ) сразу после окончания войны был командирован Главным Разведывательным Управлением (ГРУ) в Германию с целью сбора материалов, относящихся к разработке ядерного оружия. АМББ сам ничего не рассказывал об этом эпизоде своей биографии, будучи связан «подпиской о неразглашении». Единственно, что он рассказывал, это о том, что его очень тяготила обстановка строжайшей секретности, и он предпринял усилия с тем, чтобы выйти из подчинения ГРУ.

Он обратился за помощью к тогдашнему президенту академии наук С.И. Вавилову, который был в дружеских отношениях с покойным отцом АМББ, членом- корреспондентом академии, прославленным отцом мощных генераторных ламп для радиовещания.

Вавилов ходатайствовал перед ГРУ о переводе АМББ в ГОИ, будучи научным руководителем института. Попав в подчинение Вавилова, АМББ стал его докторантом, занявшись сугубо академическим исследованием – измерением скорости света от подвижного источника. Как мне говорил АМББ, Вавилов сначала хотел его подключить к работам ГОИ по «атомному проекту», но именно этого хотел избежать АМББ, о чём он впоследствии сожалел. (Вспоминал он об этом в начале 60-х годов, когда в ГОИ начались интенсивные работы по военной лазерной технике. И тут уже он решил не уклоняться от этой компании!).

Как было сказано, ГОИ участвовал во всесоюзном атомном проекте своими работами по атомной спектроскопии и по фотометрии. С двумя участниками этих работ я познакомился, это был Михаил Александрович Ельяшевич, специалист мирового класса в области спектроскопии атомов, ионов и молекул, и Яков Аронович Имас, бывший аспирант АМББ, а в дальнейшем – старший научный сотрудник лаборатории АМББ. Кое-что о своей вовлеченности в «атомный проект» эти люди мне рассказывали. Историю Имаса я здесь кратко приведу.

В 1958 году начались переговоры о запрещении испытаний ядерного оружия между СССР, США и Великобританией. Назревал договор о запрете испытательных взрывов в атмосфере, в воде и в ближнем космосе. И, разумеется, военное руководство всех сторон торопилось провести испытания самых последних образцов ядерного оружия. Имас был командирован от ГОИ на срочно назначенные испытания с целью проведения фотометрических наблюдений за взрывом в различных спектральных областях. Сценарий испытания предполагал высотный – заатмосферный - ядерный взрыв «хиросимского» калибра. Заряд подрывался через 100 секунд после старта ракеты в зенит, когда ракета достигала высоты в сотню километров. Всё это происходило в Казахстане, в районе Семипалатинска.

После длительной подготовки, когда многочисленные участники испытаний, наконец, разошлись по наблюдательным пунктам со своей аппаратурой, был по громкой связи объявлен обратный отсчёт, и на счёте «ноль» ракета начала ускоряющийся подъём. Но что-то пошло не так, и вместо ожидавшейся сотой секунды уже на первых десятках секунд грохнул ужасающий ядерный взрыв. Жертв среди участников не было, все они были в укрытиях, потому что всегда был шанс химического взрыва ракеты на     старте. Но было много раненных осколками выбитых повсюду стекол. Вся испытательная база была опалена и порушена, как и вся наблюдательная аппаратура. Бомба взорвалась на высоте нескольких километров!

Руководство послало в центр покаянный отчёт о срыве и вскоре получило приказ о повторении испытания после нахождения причины аварии. Дело было очень спешное, и уже через месяц наверх пошла депеша об успехе расследования сбоя и о готовности к новому испытанию. На этот раз народ был начеку, и когда на десятой секунде подъёма снова прогремел ядерный взрыв, уже никто не пострадал. Кое-какие данные о взрыве на этот раз всё же были получены, и наверх пошёл отчёт об успешном завершении задания.

Последствия этого участия в ядерных испытаниях для Имаса стали очевидными много позже, когда в результате Хельсинских соглашений для евреев открылась возможность эмиграции. Для Имаса с его первой формой допуска это было совершенно невозможно, на что он горько сетовал. Выехать ему удалось лишь много лет спустя – уже в горбачёвскую эпоху после объединения двух Германий – в Германию он, в конце концов, и выехал с семьёй.

Послесловие

Уже после записи этого воспоминания о рассказе Имаса, мне стало известно, что и АМББ тоже участвовал в ядерных испытаниях - первой водородной бомбы в 1953 году. И ведь никогда ни словом об этом не обмолвился, хотя был со мной очень откровенен! Видимо, Имас, будучи младше АМББ лет на десять, был не столь осторожен. Замечу, что ГОИ был вовлечён Вавиловым в работы по ядерной тематике ещё до «уранового проекта» по линии люминофоров, активированных радием. Эта тематика дала военно-практический выход – производство командирских часов и компасов со светящимися стрелками. ГОИ курировал производство такой продукции во время войны. Попав в ГОИ в конце пятидесятых годов, я застал след этой деятельности в виде череды смертей старых работников лаборатории люминесценции от рака пищеварительного тракта – во время войны люди работали круглые сутки и ели на рабочих местах, мало что зная об опасностях радиоактивного загрязнения.

Приложение – кое-что из статьи "Роль советской разведки в ускорении реализации атомного проекта"

Среди активных агентов советской разведки в Нью-Йоркской резидентуре был А.А.Яцков, который занимался сбором информации об американском ядерном оружии. Проявляя инициативу и настойчивость, изобретательность разведчика, молодой стажер советского генерального консульства осуществлял связь с ценнейшими агентами и руководил их работой. Указом Президента РФ от 15 июня 1996 г. ему было присвоено звание Героя России.

В Нью-Йоркской резидентуре выделялись и супруги Леонтина и Моррис Коэн. Начиная с 1943 г. Леонтина занималась сбором информации по «Манхэттенскому проекту», получала материалы, подготовленные в Лос-Аламосе для передачи в Москву, и в течение двух лет переправляла их в Нью-Йорк. До настоящего времени детали деятельности супругов Коэн полностью не рассекречены, но награды, которыми они были удостоены, говорят сами за себя. Это ордена Красного Знамени, Дружбы народов, медали, а также оба получили звание Герой России.

Кроме материалов, касающихся научных аспектов работ по атомной тематике, разведывательные органы получали общую информацию о предприятиях и учреждениях, а также должностных лицах, ученых и направлениях их деятельности. Так, 1-м Управлением НКГБ СССР 28 февраля 1945 г. письмом № 1103/м были направлены на имя Л.П.Берии подробные сведения о месте расположения американских лабораторий и заводов, в которых непосредственно велись работы по обогащению урана различными способами, их производительности, выделяемых ассигнованиях, количестве занятых работников, способах производства взрыва атомной бомбы и даже приблизительное время про[1]ведения опытных боевых испытаний.

Кроме этих сведений, 1-е Управление НКГБ СССР располагало данными о структуре Лос-Аламосской лаборатории, руководителях подразделений, персональном составе научных сотрудников, задействованных в проведении работ, и направлениях их научной деятельности.

Отчеты и иную информацию агенты пересылали дипломатической почтой, которая шла через несколько стран, кружным путем, либо по иным засекреченным каналам связи – закладка тайников, встреча с резидентами и т.п. Использовались и нестандартные формы передачи информации – иносказание, условные наименования отдельных терминов. Агенты подписывались закрепленными за ними вымышленными именами и псевдонимами.

Материалы от агентов направлялись Уполномоченному ГКО СССР С.В.Кафтанову и в Народный комиссариат химической промышленности (НКХП) наркому М.Г.Первухину, который одновременно являлся заместителем председателя СНК²³ СССР, т.е. фактически курировал вопросы урановой проблемы.

Только от ГРУ ГШ КА в адрес НКХМ СССР в 1942 г. поступили 288 листов документов, за 1943 г. – 449 листов, за 1944 г. – 124 документа на 3868 листах. Помимо документов, разведчики передали советским физикам образцы урана, его окиси, тяжелой воды, графита, бериллия и др.24. От 1-го Управления НКВД СССР за 1944 г. было передано 117 наименований работ и от 1-го Управления НКГБ СССР 15 мая 1944 г. поступили разведматериалы на 12 страницах описи и 192 фотолистах английского текста, наиболее важным из которых был проект «атомной машины» (уранового котла).

В письме от 25 января 1944 г. № 252/м народного комиссара государственной безопасности СССР В.Н.Меркулова отмечено, что разработка проблемы урана, проводимая американцами, носит широкий размах и проходит успешно. В работах принимают участие свыше 500 научных сотрудников и среди них: Комптон, Мак-Миллан, Лоуренс, Ферми, Даннинг, Коен, Бут, Нир, Сегре, Оппенгеймер, Сцилард и другие ученые. Согласно плану американцев к марту 1945 г. ожидалось получение урана-235 в количестве 1 фунта в день и предполагалось, что они смогут выпускать по одной атомной бомбе в неделю. Английские работы по этому вопросу должен возглавить профессор Олифант.

В письме также сообщалось, что центром практических работ по урану, проводимых в США, являлся так называемый лагерь «У», созданный в пустынной местности около Санта-Фе, штат Нью-Мексико.

О подготовке к испытанию атомной бомбы в США советской разведке стало известно накануне. 2 июля 1945 г. заместитель начальника отдела «С» НКВД СССР Л.П.Василевский устно ознакомил И.В.Курчатова со справкой 1-го Управления НКГБ СССР. В справке сообщались основные конструктивные особенности бомбы.

Испытание американской атомной бомбы было проведено 16 июля 1945 г. в Аламогордо.

В этот период шла подготовка к Потсдамской конференции руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании, намеченной на 17 июля – 2 августа 1945 г. В Потсдаме 16 июля Г.Трумэн получил телефонограмму, а 21 июля – полный отчет об успешном испытании атомной бомбы. Как известно, на этой конференции он сообщил И.В.Сталину о создании атомной бомбы. Свидетели этого разговора отметили, что И.В.Сталин спокойно воспринял информацию.

Отсутствие реакции у И.В.Сталина вполне объяснимо, т.к. советская разведка сообщила ему об этом раньше, чем президент Г.Трумэн решился на информирование руководителя Советского Союза о проведенном испытании. 10 августа 1945 г. военный атташе при посольстве СССР в Канаде и руководитель легальной резидентуры ГРУ ГШ КА в Канаде Н.И.Заботин выслал в адрес начальника ГРУ И.И.Ильичева телеграмму об испытании плутониевой атомной бомбы. Разведматериалов по проблеме урана от НКВД СССР, НКГБ СССР и ГРУ ГШ КА поступало в таком большом объеме, что М.Г.Первухин был вынужден обратиться в правительство с предложением о создании специального бюро в составе секретариата СНК СССР для их разбора и переработки в виде заданий для Лаборатории № 2 АН СССР²⁹. Такое бюро было создано в соответствии с Постановлением ГКО от 20 августа 1945 г. № 9887сс/ов, а 27 сентября 1945 г. в составе НКВД СССР был сформирован отдел «С». В него вошли оперативные и научные сотрудники, переводчики, библиотекарь, шифровальщик и др. технический персонал.

Вот как оценивал помощь советской разведки в разработке атомной бомбы Ю.Б.Харитон:

«Вклад разведки в советский атомный проект бесспорен. Он заключается в том, что информация из-за рубежа способствовала принятию руководством страны трудного решения о начале работ по ядерному оружию в ходе кровопролитнейшей войны. Разведка позволила нашим физикам максимально сократить время, помогла избежать «осечки» при проведении первого атомного взрыва, имевшего огромное политическое значение. Разведка сделала И.Курчатова самым информированным физиком-ядерщиком, который, зная достижения своих коллег, одновременно на важном начальном этапе ядерной гонки был посвящен в результаты западных специалистов.

Первая советская атомная бомба должна была стать (и стала) копией американской.

Кузнецов Виктор Николаевич Роль советской разведки в ускорении реализации атомного проекта

https://www.atomic-energy.ru/articles/2022/02/11/121896