МОЙ ЕРОФЕЕВ

... Неожиданно пришел еще один гость. Это был молодой человек, маленький и невзрачный, в китайском плаще до самых ботинок. Оплетенную бутылку "Гамзы" он внес, как боевую гранату. В молчании, как истые пифагорейцы мы выпили кислую "Гамзу". Незнакомец пил, не поднимая глаз, так и ушел, не сказав ни слова. Когда за ним хлопнула дверь, Володя Пятницкий сказал, что это гений, что пишет он роман о российских алкоголиках и написал уже половину: "наверное, принес продолжение, но читать не стал, постеснялся". Действительно, дерматиновая тетрадка торчала из кармана. Многие годы мне не случилось увидеть гениального скромника. ...

Лет через десять один знакомый дал мне почитать "Москва-Петушки". На первом листе имя автора - ВЕНЯ ЕРОФЕЕВ. Путешествуя от Москвы до Петушков в обществе ангелов и алкоголиков и пьянея с каждой станцией от зубровок, перцовок и ерофеевских коктейлей - мимо Карачарова, Кускова и любимой Купавны, где я жила на даче летом и куда не однажды приезжал в гости В.Пятницкий, я, как всякий читатель, сквозь строчки видела автора, тем более, мне казалось тогда, это был именно тот человек, с которым мы пили кислую "Гамзу". Я видела его опущенные глаза, длинный китайский плащ и краешек дерматиновой тетради, где были спрятаны еще недописанные страницы этой умопомрачительной поэмы; я видела его - невзрачного, закомплексованного своей застенчивостью, и мне были понятны и причины алкоголизма, и гомерическая эротика, и культурные инкрустации. Показался очень удачным псевдоним. Кто не помнит "ерофеича", старинный реликт Успенского и Чехова, употребляемый их немудреными героями?

Возвращая перепечатку Славе Лену, мы обменялись впечатлениями: Лен назвал поэму - "Библией алкоголиков", я - "Энциклопедией винных прилавков совдепии". Между прочим, я сказала, что видела однажды автора у В.Пятницкого, и что за давностию лет забыла его настоящую фамилию. Лен стал уверять, что тоже знает автора и "Ерофеев" не псевдоним, а подлинная фамилия...

Вскоре он позвонил мне по телефону: "Мы здесь с приятелем купили бутылочку вина, и не пригласишь ли ты нас распить ее на твоей кухне, мы в двух шагах". Действительно, не успела я "и косу заплесть", брякнул звонок; открыв дверь, увидела Лена а с ним высокого и красивого человека. Мало сказать "красивый" - глаза самой весенней синевы, волосы - цвета дыма или тумана, черты лица самых счастливых пластических отношений, словом - великолепный экземпляр замечательной русской породы.

Тут Слава Лен и говорит мне: - "Познакомься, Веня Ерофеев". Удивлению моему не было предела... Мы расположились на кухне и тоже как-то молча и буднично выпили кислого вина. Разговор не завязывался... Я думала о Ерофееве и понимала, что такой красавец никак не мог быть автором "Петушков". Автор - маленький и невзрачный, его, конечно, девушки не любят, он так застенчив, что жить по-настоящему может только в романах и мечтах, а этот, извините, красавец похож на самозванца, написать такую поэму, полную страданий и смеха над собой, никогда бы не смог. Слишком щедро природа наделила его красотой. Таких до безумия любят женщины, и в творчестве у них редко бывает потребность. Доказательство - русская литература: Пушкин, Лермонтов, Достоевский красавцами не были; любовь несла им страдания, творческую силу, и гибель. Их личное время жизни ушло в стихи, прозу, размышления, а этот Аполлон и пьет как-то нехотя, и молчит явно не из застенчивости, чувство достоинства и красоты спокойно светилось в его лице, за этим спокойствием угадывалась витальная апатия...

Когда мы опять увиделись с Леном, я выразила ему все свои сомнения. Он довольно слабо защищал авторство Ерофеева, и я осталась в твердом убеждении, что это плагиат. Тогда по Москве ходила история Крюкова-Шолохова,что невольно укрепляло мою теорию.

Несколько раз я встречала Ерофеева у того же Лена. У него был салон. Собирались поэты-художники, да и хозяин был и поэтом, и прозаиком. Веня обычно сидел особняком и попивал свой персональный коньяк. Остальные пили по кругу бутылку и по кругу читали стихи. Помнится, среди прочих были Сопровский, Гандлевский и Казинцев. Они начали читать стихи, дошла очередь до меня. Я прочла Державина, оду "Бог", и очень вдруг неожиданно, склонив свою красивую голову, Ерофеев сказал: "Какие девушки в Москве бывают, -Державина читают наизусть!" Это были единственные слова, какие мне до

велось от него услышать. Занятая маленькими детьми и мужем-алкоголиком, я редко вырывалась из дома. Ерофеева видела два-три раза.

Он всегда был одинаков: очень красив, замкнут и уединен со своею бутылкой. Слава Лен говорил о нем с восхищением и сочувствием, Веня был откуда-то издалека, с Севера. Везде учился, везде изгонялся за пьянство. Жить ему было негде, и все искали ему фиктивный брак для прописки в Москве. "Вот есть два варианта: в коммуналке две комнаты, зато в Камергерском переулке, мадам целый день на службе, гарантирует две бутылки - утром и вечером. Второй вариант - отдельная квартира, но мадам дома и денег нет, ее и саму нужно кормить-поить. Веня скорее всего выберет Камергерский!". Это нисколько не было варварской откровенностью, а только милым, светским цинизмом, что еще больше укрепляло меня в твердом убеждении, что Ерофеев украл чужой роман. Но куда при этом делся настоящий автор? Как оказались "Петушки" в руках Ерофеева, было совсем непонятно...

17 ноября 1978 года в сорок лет умер Володя Пятницкий (художник, автор тысяч рисунков, в том числе юмористических типа комиксов из жизни писателей - ред.). Его смерть была страшной, как и вся его жизнь. Мы стараемся не думать о смерти, но как скоро соглашаемся с фактом! Похороны на Долгопрудном кладбище невозможно забыть. Ледяной ветер, снег с дождем, свистящая мгла и вихрь. На высоких ногах заколоченный гроб с бедными цветами. А рядом согнутые, сбитые кучей его соратники юности - Пудалов, Калинин, Курочкин, Васильев, Прозоровский, Тимашев и еще многие - онемевшие, в мокрых пальто (потрясенные эгоистическим ужасом смерти, не в силах плакать об умершем друге). У двадцатилетней вдовы Ани молодое лицо - единственное во всей толпе. Остальные кажутся старыми и безобразными, каждого "жизнь придавила лапой"...

Вдруг маленький человек в китайском плаще до земли отделился от толпы. Его лицо, измятое горестными складками, посинело от холода. Ни на кого не глядя, детским кулачком он застучал в гробовые доски. "Володя, мне холодно! Володя, мне страшно! Володя, пусти меня к себе!" - все это самым жалобным голосом он повторил несколько раз. Стоит ли говорить, какое это произвело действие?. Эта картина осталась в моей памяти так неизменна, будто я видела ее нарисованной рукой Пятницкого. Плохо помню остальное. И как театральный задник - безликое, унылое кладбище, подобное новым кварталам схрущобами, где мы к тому времени уже прижились.

После безумных похорон Володи меня поразила одна мысль. Тот бедный друг его не мог быть автором "Петушков". Настолько драматичен был весь его облик, и эта фантастическая мизансцена на кладбище никак не увязывалась с авторством поэмы "Москва-Петушки". Стиль и пафос этого шедевра полностью исключают открытую трагедийность личности автора. Да, возможно, этот человек тоже гений и автор романа о московских алкоголиках, только это другой роман, в котором не может быть столько буршества, столько веселых глупостей и такого карнавального ужаса. Мне очень жаль, что я так ничего и не узнала об этом загадочном друге В.Пятницкого. Возможно, дописав свой роман, он и сейчас живет в Москве, ведь говорят, что "судьба бережет тех, кого лишает славы".

Так мне пришлось отказаться от своей теоремы и согласиться с авторством В.Ерофеева. Однако удивительным было его молчание. Он женился, жил в Камергерском переулке, получал свою порционную водку, экспериментировал на себе свои коктейли ,и ничего не писал. Потом я слышала, он тяжело заболел. Ему вырезали горло, но пить он не перестал. Судьба была к нему жестокой и не пощадила его красоты. После операции он потерял голос. Вдруг в Москве заговорили о новой пьесе Ерофеева. И 8 июня 1987 г. Наташа Бабасян, многодетная мать и хозяйка салона, пригласила меня на чтение пьесы Ерофеева "Шаги командора".

Приехав к Н.Б., сразу в коридоре я увидела Веню с Наташей Шмельковой. Много лет я не встречала Ерофеева, и вид его меня поразил. Его былая красота все еще виделась, даже страшная болезнь не смогла разрушить ее. Но Боже, как измучено его лицо, глаза потеряли синеву и смотрели печально, на шее трепетала марлевая занавеска, улыбка была кривой. То и дело он прикрывал рукой больное горло. Самое страшное впечатление производил механический голос. "Нам музы дорого таланты продают"

Пьесу читал артист театра, и несмотря на плохое исполнение, она захватила. Все здесь было неотвратимо страшным, и трудно было понять, как она могла быть такой неудержимо смешной?

Уже после смерти Ерофеева, когда были опубликованы его "записные книжки", было в них одно интересное наблюдение: "...среди персонажей русской беллетристики 19-го века самоубийц больше, чем было в действительности. Ср. в XX-м -повальные самоубийства, а ни один почти персонаж не покончил с собой". В поэме и пьесе Веня связал равновесием искусство с жизнью: и поэма кончается смертью героя, и погибают все герои пьесы. Ерофеев вполне компенсировал искусственный оптимизм официальной литературы. На два произведения - дюжина смертей. Этот художественный факт можно расценивать доказательством преступности государственной системы.

Мои размышления о нем, как о законном авторе "Петушков", покатились уже по новым рельсам. В моем воображении его значение для русской литературы все росло и ширилось, прибавляя скорость. Уже думалось мне, что его поэма стала символом нашего времени, нашего государства и нас самих, как гоголевская "Тройка" золотого века..."Эх, тройка, птица-тройка! Кто тебя выдумал?.. Русь, куда же несешься ты, дай ответ. Не дает ответа... и косясь, постараниваются и дают ей дорогу другие народы и государства". А в бричке-тройке летит и подпрыгивает наше хрестоматийное наказание - "мордашка", "миллионщик", "подлец-приобретатель" - Павел Иванович Чичиков, скупивший наши мертвые души...Правда, следом прибавлялась и другая "Тройка" - Перовская, с несчастными малолетками, волокущими из последних сил громадную заледенелую бочку на допотопных санях. Две "тройки" - аверс и реверс одной медали. Эта памятная медаль украшает нашу грудь и поныне...

Новый век искал новые символы. Поэма "Москва-Петушки" не простая загородная прогулка - "пьяница едет в электричке". Это наш эпический символ.

"...Пламенел закат, и лошади вздрагивали, и где то счастье, о котором пишут в газетах? Я бежал и бежал, сквозь вихорь и мрак, срывая двери с петель, я знал, что поезд "Москва-Петушки" летит под откос. Вздымались вагоны - и снова проваливались, как одержимые одурью... И тогда я зашатался и крикнул: -О-о-о-о-о! Посто-о-ойте!... А-а-а-а-а! Крикнул и оторопел: хор Эриний бежал обратно, со стороны головного вагона прямо на меня, паническим стадом..."

Гремит и грохочет электрический поезд из славной Москвы в погибельные Петушки, где вечно цветет жасмин. Все мы отправились в чудесное путешествие из пункта "А" в пункт "Б". Мы пьяны и веселы, умны и придурковаты, хитры и простодушны. Кое-кто, не вынеся собственных отвратительных эволюции, выпрыгивает на всем ходу, не доехав до роковых Петушков. Счастливее ли мы, едущие с песнями и плачем? Что нашел в Петушках наш дорогой Веничка?

"Они вонзили мне шило в самое горло... Я не знал, что есть на свете такая боль, скрючился от муки. Густая красная буква "Ю" распласталась у меня в глазах, задрожала, и с тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду."

Электрический поезд - целый срез русской жизни, идеальная метафора нашего бытия. Англичанину и американцу никогда не понять, что такое набитая до отказа воскресная платформа, ведь больше всего она похожа на военную эвакуацию; а что такое будни со шпаной, пьяницами, нищими? На свои уикенды они ездят в автомобилях и не знают, каково опоздать на последнюю электричку, каково ехать "зайцем"?

Много можно говорить о провидческой поэме, да и сказано о ней уже немало нашими мудрецами. Но не сказать о ней лучше Моти - продавщицы винного отдела - "и смех, и грех", так выразилась она, мать трех алкоголиков.

В.Ерофеев умер 11 мая 1990 года.