К оглавлению >>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>


Роберт Рождественский

На родине Маяковского

Нас было семеро,
считая жён и переводчицу.
С селом Багдади, -
все до единого, -
знакомы косвенно.
мы не доверились

уговариванью паровозному.

Просто взяли две машины и -

к Маяковскому!..

У ног в кувшинах вино плескалось.
Мы хлеб делили.
А нам навстречу летели горы –

и мощь,

и немощь...

В конце дороги
в невероятно земной долине
произрастало село Багдади,

на солнце нежась.

Произрастали дома

спокойно и неустанно,

И абрикосы,

произрастая,

плоды роняли.

Взрослели стены.
И даже речка произрастала,
в песок зернистый,

как будто в вечность,

уйдя корнями.

Мы вырастали за нею следом

из дрязг и туфель,

из пиджаков и вчерашних ритмов,

вчерашних споров.

Всё рифмовалось,

звучало,
пелось,

и был доступен
хозяин дома, -
как сон
спокойный,
сухой, как порох.
Был дом наполнен

его шагами

баском недавним.

Бас повторялся,
немые вещи тонули в отзвуках.
И улыбался легко-легко

австралиец Даттон.

И Евтушенко

пыхтел, наморщась,

над книгой отзывов.

...Потом обратно зашелестела,

крутясь,

дорога.

И солнце
то убегало в горы,

то вновь показывалось.

А мы молчали.
А мы смотрели, как осторожно
шагает туча,

на хилых ножках дождя

покачиваясь.

Творческая командировка

(как это было)

Нас было восемь:
я, Даттон и Женя с жёнами.
Плюс переводчица,
мы с ней знакомы были косвенно
все - до единого.
Считай,
почти по-родственному.
Микроавтобус реквизировали с площади,
сказали строго:
«Предписанье. К Маяковскому».
У ног вино плескалось,
тоже реквизированное.
Кувшинов пять:
микроавтобус не резиновый.
Вокруг дорог сплетались
лозы виноградные,
по сторонам плелись
прохожие с корзинами
и заплетались языки,
уже нескладные,
и что-то плёл я, несуразное и длинное.
И, как река,
пересыхало «Цинандали»,
мы всё взрослели на глазах,
всё вырастали.
Всех переводчицы дразнил
глубокий вырез
и кто-то первый
(но не я)
из платья вырос.
Всё обнажённей становились мы, всё ближе
(я напишу потом стихи:
«Стриптиз в Париже»).
Потом мы все из пиджаков ...
но тут некстати
среди дороги вырос знак:
«Село Багдади».
Хозяин дома был суров и сух,
как порох,
он перед носом запер дверь на крепкий посох.
Мы не сдались:
не то, чтоб парни из столицы,
но неудобно было перед австралийцем.
Я помню:
Женя морщил лоб, летели камни,
писал он что-то
на доске мемориальной.
Потом опять всё заплелось,
перемешалось,
скачками солнце по горам
перемещалось.
На ножках тонких
облака
брели дремотно,
и из штанов
на нас пролили
дождь кислотный.


Мелочь

Осень выдалась
шикарная.
Захмелевший от ходьбы,
в незнакомый лес шагаю я
по стихи,
как по грибы.
Я дышу настырным воздухом.
Две строки уже нашёл.
И собачка
машет хвостиком,
как заправский дирижёр.

В лес по ягодицы

Из поездки по Европе я
Возвратясь, пишу отчёт.
Только для правдоподобия
Рифмы мне недостаёт.
Лето – время не дождливое,
Нет грибов – проклятый зной.
Вот и рифмы всё червивые,
Нету свежей ни одной.
Ноздри нагло режет воздухом,
Ждёт стихов моих страна.
Подними, собачка, хвостик свой.
Вот и рифма! Оба-на!

Плюньте на изящный ореол,
даденный певцу во время оно.
Жалко мне поэта,

если он

занят
подновленьем ореола...
...............................................
Покупает яблоки ранет,
разминает в пальцах сигарету...
Ничего таинственного
нет
в жизни
настоящего поэта...
Вот он на огонь глядит в упор.
Вот он разговаривает с кем-то.
Вот с друзьями едет на футбол...
И не носит
нимба.
Носит кепку.

Форма одежды

Я на всякий случай лоб потрогал:
Ни рогов, ни нимба, ни черта.
Со стены косится строгий Гоголь
В рамке из лаврового листа.
Нет! Нам не нужны такие лавры,
Нам – стихи писать про молодёжь!
Нам – лететь к созвездию Кентавра!
Дачу в Переделкино – даёшь!
Мы с врагами не боимся драки,
Мощью всей обрушимся, круша.
Нам ли заикаться, как Акакий,
Робкая чернильная душа?
Классики не шили мне на вырост,
Я пишу во весь гигантский рост.
Из шинели гоголевской вырос –
Прочно в кепку ленинскую врос.

Мини

Мы на шарике,
....................... на шаре,
как на плавающей мине,
наплодили,
................... нарожали
моду-мини,
моду-мини.
Появились мини-юбки
(с них пошло, конечно, с них).
Закружились мини-вьюги,
мини-спор
завял и сник.
Мини-юбки не опасны,
несмотря на мини-гам.
(Это –
.......... чтоб не нагибаться
любопытным старичкам.)
...................................
Мини-литры.
Мини-мили.
Мини-холод
..................... у виска...
И берёт от этих
.......................... «мини»
максимальная тоска.

.... «Мини» и «макси»

Не люблю летать
............................. в Европу,
нам своих хватает троп.
Нам в Европу –
........................... не особо,
нам вообще не до Европ.

Там – хворобы,
.......................... там - трущобы,
вот где
............ нужен
...................... агитпроп!
Мы глядим,
.................... конечно, в оба,
но тревожный
......................... бьёт
................................. озноб.

Я - вприщур,
..................... как из окопа,
Воздух!!!
............. . Воздух!!!
...................... ........ Не
................................... глотнуть:
Мини-юбка –
........................ макси-
попа!
Мини-лифчик –
............................ макси-
грудь!!

Ноги –
............. как у гренадера!!!
Я держу,
............... как цитадель,
Макси-
мального
............................. размера
Мини-
стерский
.......................... свой портфель.


Подъезжает
...................... макси-
дерзко,
Косит глазом ведьмовским:
«Мол, работник
........................... мини-
стерский,
Поведи меня
....................... в «Максим».

Я без макси-
...................... проволочек,
Стихотворный арсенал
Выдав,
........... десять
....................... мини-
................................ строчек
Ей
..... про-
............ де-
.................. кла-
.......................... ми-
............................... ро-
.................................... вал.

Распалилась
.................. . не
...................... ... и-
........................ ...... на-
.................................... че-
тырёхстопный
......................... мой
................................ хорей,
и притронулась
........................... к дрожащей
Мини-
........... гордости моей.

И на мой мини-
........................ . атюрный
Макси-
............. выпучив глаза,
Что-то вместо слов амурных
Прошипела,
как гюрза.

Чуть поправила бикини,
Покрутила
................... у виска...

У меня от этих
.......................... «мини»
Макси-
мальная
тоска.

Пресмыкающиеся

Охотники
за штанами,
любители тряпок стильных,
слышу ваши стенанья

у интуристских
гостиниц.
Слышу ваше посапыванье
И вкрадчивые голоски:
«Сэр,
уступите запонки»,
«Мистер,
продайте носки».
Мистеры ухмыляются,-
просьба
слаще халвы,-
мистерам представляется,
что перед ними
не вы!
Что это,
завидев брюки,
которым копейки
цена,
к ним подползает на брюхе
прославленная страна!

Бредя чужою валютою,
покорно ждут у дверей
внуки
солдат Революции,
дети
богатырей!

Ответный ход

Устал колесить по Чикаго я
Среди стоэтажных хибар
И смыть наслоения влагою
Шагаю
............. под . вывеску -
............................ "Bar".

На мне всё с иголочки – стильное,
(Не только в душе патриот).
Сверху: «2-я текстильная»,
Пониже чуть-чуть: «Скороход».

Бармен мне, с улыбкой фальшивою:
«Мол, где ваше, мистер, ID?"
Эх, красной его б
............... ... . паспортиною!
Нельзя: на обложке – вожди.

Представился, мистер зажмурился,
Похлеще, чем картой кредитною:
«Рождественский,
.................. ... внук революции
и сын лейтенанта Шмидта!»

Вокруг раздаётся сопение
И вкрадчивые голоски:
Все вылупились с изумлением
На туфли мои и носки.

Вот - смотрит глазами рыбьими,
Воздух хватает ртом,
Всей рожею
......... .. грушевидною
Банкир за соседним столом.

Бармен, изогнувшийся в талии,
Уставясь в пустеющий зал
С растерянным вышибалою,
Нечленораздельно издал

Не шёпот, а вроде шипения,
Мне на ухо, по-воровски:
«Мартини», за счёт заведения.
Мистер,
........ ... продайте
.................. ......... носки!!!»

ПОЕЗД

Этот поезд,
Огромный и странный, -
Закатал меня.
Закатал.
Он проходит
По землям и странам,
По минутам,
Часам и годам.
Он идёт сквозь жару и прохладу.
В нём –
Пижоны,
Пижамы,
Халаты,
Молоко и бутылки вина...
Ночь за окнами ,
Будто стена...
А в купейном –
от хохота тесно!
Молодится
строительный туз.
И смеётся вовсю
поэтесса –
инженю
человеческих душ.

Театральный поезд

Позабуду о быте
семейном,
про бессмысленную
беготню.
Мы на юг едем в
мягком
купейном -
вместе:
я и моя инженю.

Рядом с нами -
сосед и соседка,
тоже роли играют они.
Он - любовник,
она же - субретка,
Но об этом – ни слова,
ни-ни.

Перекусим в вагон-
ресторане:
"Ваше место в буфете,
....................... ........ актёр!"
И разносит нам с чаем стаканы
пожилой
........... . проводник-резонёр.

Дверь открыта,
здесь, как на бульваре -
человеческое ассорти.
Всем вагоном поём
................... .... .. под гитару,
что в руках пожилой травести.

Этот поезд,
.............. .. весёлый и пьяный,
развернётся в поэмы сюжет:
в нём не зря едет
Роберт Иваныч -
человеческих душ
................... .. .... гранд-кокетт.
Ностальгия

Я, решив с ностальгией бороться,
уезжаю.
Штурмую платформы.
Но зачем-то ору в телефоны!
Умоляю тебя:
- Помоги мне!
Задыхаюсь от ностальгии!..
Ты молчишь.
Ты спасать меня медлишь...
Если вылечусь -
тут же заметишь.

Патентованное лекарство

Я решил с ностальгией бороться.
Хватит праздно шататься, шалишь,
по родимым лугам и болотцам.
Уезжаю.
По делу.
В Париж.

Я кому-то ору в телефоны,
кассу штурмом зачем-то беру.
И рубли я меняю на кроны.
Или франки, потом разберу.

Только долго бороться не светит:
согласован где надо маршрут.
Если вылечусь – сразу заметят
и, нисколько
не медля,
спасут.

Остался дом за дымкою степною
Не скоро я вернусь к нему обратно.
Ты только будь, пожалуйста, со мною,
Товарищ Правда, товарищ Правда!
Ты только будь, пожалуйста, со мною,
Товарищ Правда!
Я все смогу, я клятвы не нарушу.
Своим дыханьем землю обогрею.
Ты только прикажи - и я не струшу,
Товарищ Время, товарищ Время!
Ты только прикажи - и я не струшу,
Товарищ Время, товарищ Время!
Я снова поднимаюсь по тревоге,
И снова бой, такой, что пулям тесно.
Ты только не взорвись на полдороги,
Товарищ Сердце, товарищ Сердце!
Ты только не взорвись на полдороги,
Товарищ Сердце, товарищ Сердце!
В большом дыму и полночи и полдни,
А я хочу от дыма их избавить.
Ты только всё, пожалуйста, запомни,
Товарищ Память, товарищ Память!
Ты только все, пожалуйста, запомни,
Товарищ Память, товарищ Память!



Мои товарищи

Придут года и посетят недуги
На койке, с простынёй до подбородка.
Ты не икай так громко с перепугу,
Товарищ глотка, товарищ глотка!

А если врач в халате белом чутко
Прильнёт, нахмурившись, к фонендоскопу,
Ты не мешай, замолкни на минутку,
Товарищ жопа, товарищ жопа!!!

В глубокой тишине стерильных комнат
Про час, когда опорожнить контейнер,
Мне вовремя, пожалуйста, напомни,
Алойз Альцхеймер, Алойз Альцхеймер...

Чиновник, справки жёлтые тасуя,
Фудстемпов пачку вытащит из сейфа
И все мы за тебя проголосуем,
Товарищ вэлфер!!!

"ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ"
Сочетание "88-С" по коду радистов означает "целую".


Понимаешь,
трудно говорить мне с тобой:
в целом городе у вас -
ни снежинки.
В белых фартучках
школьницы идут
гурьбой,
и цветы продаются на Дзержинке.
Там у вас - деревья в листве...
А у нас, -
за версту,
наверное,
слышно, -
будто кожа новая,
поскрипывает наст,
а в субботу будет кросс
лыжный...

Письма очень долго идут.
Не сердись.
Почту обвинять не годится...
Рассказали мне:
жил один влюблённый радист
до войны на острове Диксон.
Рассказали мне:
был он
не слишком смел
и любви привык
сторониться.
А когда пришла она,
никак не умел
с девушкой-радисткой
объясниться...
Но однажды
в вихре приказов и смет,
график передачи ломая,
выбил он
"ЦЕЛУЮ!"
И принял в ответ:
"Что передаёшь?
Не понимаю..."

Предпоследним словом
себя обозвав,
парень объясненья не бросил.
поцелуй
восьмёрками зашифровав,
он отстукал:
"ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!"
Разговор дальнейший
был полон огня:
"Милая,
пойми человека!
(Восемьдесят восемь!)
Как слышно меня?
(Восемьдесят восемь!)
Проверка".

Он выстукивал восьмёрки
упорно и зло.
Днём и ночью.
В зиму и в осень.
Он выстукивал,
пока
в ответ не пришло:
"Понимаю,
восемьдесят восемь!.."
Я не знаю,
может,
всё было не так.
Может -
более обыденно,
пресно...
Только верю твёрдо:
жил такой чудак!
Мне в другое верить неинтересно...

Вот и я
молчание
не в силах терпеть!
И в холодную небесную просинь
сердцем
выстукиваю
тебе:

"Милая!
Восемьдесят восемь.."
Слышишь?
Эту цифру я молнией шлю.
Мчать ей через горы и реки...
Восемьдесят восемь!
Очень люблю.
Восемьдесят восемь!
Навеки.

Жизнь-морзянка
- - - . . - - - . . - . . . . - - - - .

Трудно мне, понимаешь,
писать по-книжному:
не было с утра во рту

ни росинки.

Желудок поёт -
за версту, наверное, слышно
и скрипят, распадаясь,
московские полуботинки.

Там у вас –
расстегаи в «Базаре Славянском»,
тут у нас
на второе давали -

отруби.

Суп на первое был

из воды ледовитокеанской,

А в субботу заплыв объявили.
От проруби к проруби...
До тебя не достать
через реки, поля ледниковые,
но рукою подать уж

до дачи Канатчиковой.

Сотня вёрст здесь не крюк.

Связь – коротковолновая.

Передачи не шлют,

хотя есть передатчики.

Жил радист, мне сказали,
ну, очень тупой,
одичавший на Диксоне,
тут это просто.
Говорят, у него даже был позывной
специальный:

IQ-90.

Он умом, рассказали мне,
был не силён,
а влюбился - и вовсе с последнего

спятил.

Нет, чтоб выбить ключом телеграфным: «Влюблён» -
«8, 8» - долбил круглый год,

будто дятел.

Я с тобою сойдусь

на короткой

волне,

до полярной зари
за три месяца
встану.
Сердце точки стучит и тире,

как во сне.

Врач
уставился тупо
на кардиограмму:

- - - . . - - - . .
«Три тире и две точки» –

восьмёрка.

Пойми!!!
«8-8» – как губ напоённых касание.
Впрочем, нет: это «8» –

как груди твои...

А вот это –
как нижние два полушария.
Надоело
из клетки

радиоузла

по-коротковолновому блеять:
«8-8» – «целую».

Пойми!

Поняла?»

«Поняла.

Отвечаю:

6-9».

Евгений Евтушенко

Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

А любил я Россию
всею кровью, хребтом -
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Надежда

Я б давно мои стихи
Поместил в букварях,
Но блудил на Плющихе,
Словно в трёх тополях.

Я куда-то убегу,
Завернувшись в пледа,
Вдаль по свейному снегу,
Заметая следа.

Заверну в деревеньку
Босиком по песку.
По Гудзону со Стенькой,
И ... сарынь на кичку!!!

Но сижу в "Самоваре"
На седьмой авене.
В сигаретном угаре
Что-то ищу в вине.

Пусть народ здесь крикливый,
Мне и это не в лом:
Наливают в разливе
И, конечно, со льдом.

О столешник коленки
Выбивают дробя.
Мне бы бросить, как Стенька,
Но, наверно, нельзя.

Вновь твержу я лабуду,
Как по тонкому льду:
Что я больше не буду
И меньше не буду.

Всё надеждою маюсь:
Свой покинув порог,
Я хоть самую малость,
Но России помог.

Любимая, прошу тебя, - сумей
стать хоть немного матерью моей.



Малая малость

Как мало нужно, чтобы стать поэтом:
На станции "Зима" родиться летом.

Чуть подрасти и, выпав из гнезда,
Постигнуть рифму к слову "поезда".

Стать мужем бывшей грузчицы. Потом
Стихи писать про Кубу, космодром.

Дать журналистке интервью канадской,
Три славных года провести на "Братской".

Жениться в N-ный раз на англичанке
И в Лондоне вздыхать о полустанке.

Бежать всю жизнь за тридевять земель:
Студенты, залы, женщины, мотель.

Увидеть за окном "Got milk?" рекламу,
Впасть в детство, написать стихи про маму.

Понять: нет детской пищи здоровей.
Ну, наклонись, стань матерью моей.



Мужчины женщинам не отдаются

Мужчины женщинам не отдаются
а их, как водку, судорожно пьют,
и если, прости Господи, упьются,
то под руку горячую их бъют.

Мужская нежность выглядит как слабость?
Отдаться – как по-рабски шею гнуть?
Играя в силу, любят хапать, лапать,
грабастать даже душу, словно грудь.

Успел и я за жизнь поистаскаться,
но я, наверно, женщинам сестра,
и так люблю к ним просто приласкаться,
и гладить их во сне или со сна.

Во всех грехах я ласковостью каюсь,
а женщинам грехи со мной сойдут,
и мои пальцы, нежно спотыкаясь,
по позвонкам и родинкам бредут.

Поднимут меня женщины из мёртвых,
на свете никому не изменя,
когда в лицо моё бесстрашно смотрят
и просят чуда жизни из меня.

Спасён я ими, когда было туго,
и бережно привык не без причин
выслушивать, как тайная подруга,
их горькие обиды на мужчин.

Мужчин, чтобы других мужчин мочили,
не сотворили ни Господь, ни Русь.
Как женщина, сокрытая в мужчине,
я женщине любимой отдаюсь.

Мужикальная история

Прости меня Господь, когда за Русь
Я, как телёнок, с дубом не бодался.
Я женщинам без боя не сдаюсь!
И, в самом деле, на фиг я им сдался?

(Самоэпиграф)

Пусть разменял восьмой десяток лет -
В моё ребро ещё толкают бесы.
Поэт в России – больше, чем поэт,
Но меньше, чем любая поэтесса.
Талантам женским нет у нас числа,
Мне состязаться с ними не под силу:
Одна жена меня перепила,
Вторая вовсе чуть не замочила.
Их воскрешал (они просили чуда!),
Стихи читал им (нёс благую весть!).
Их будишь ночью... Впрочем, нет, не буду.
При них встаю я,.. но уже не весь.
Я с ними связан, будто пуповиной,
Не бабник - сексуальный старожил.
Я им - сестра, сокрытая в мужчине,
Я их не брал, я просто их сестрил.
Слабеет пульс, но наполняют вены,
Как старый мех - шипучее вино:
Полимния, Эвтерпа, Мельпомена,
Урания, Сценария, Кино.
Вальс устарел, не Терпсихоры стопы -
Персты мои выводят менуэт.
Знакомый путь почти полсотни лет:
От Талии до самой Каллиопы.
Как вырваться из этой западни,
Кому бросать ненужные проклятья?
Пародия, о, муза! Помяни
Грехи мои.

Иду в твои объятья!..
=================================================

Знаменитая строчка из поэмы «Братская ГЭС».
Первая жена Е.Евт. страдала алкоголизмом.
Вторая жена, англичанка, владела приёмами карате и иногда давала Жене взбучку.
Евтушенко выступал в кино как актёр (К.Циолковский), сценарист и режиссёр.
Первые слова песни Евтушенко.
Перефраз строчки из Гамлета: «Офелия, о, нимфа, помяни грехи мои в своих молитвах».

Булат Окуджава

Старый пиджак

Я много лет пиджак ношу.
Давно потерся и не нов он.
И я зову к себе портного
и перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:
«Перекроите все иначе.
Сулит мне новые удачи
искусство кройки и шитья».
Я пошутил. А он пиджак
серьезно так перешивает,
а сам-то все переживает:
вдруг что не так... Такой чудак.
Одна забота наяву
в его усердье молчаливом,
чтобы я выглядел счастливым
в том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:
едва лишь я пиджак примерю —
опять в твою любовь поверю...
Как бы не так. Такой чудак.
1960

Старый табурет

Я много лет на нём сижу,
Уже потрескан и не нов он.
Мне говорит: «Не ешь мучного,
Не предавайся кутежу».
Но отвечаю я шутя:
«Поверь мне, будет всё иначе.
Сулят мне новые удачи
Пельмени, сдобы и кутья».
Шучу, а древний табурет
Серьёзно всё переживает.
Он мне скрипит: «Возьми тайм-аут,
Сядь на любую из диет».
Одна забота наяву
В его усердьи молчаливом:
Чтобы я сделалась красивей
На пару фунтов к Рождеству.
Он, представляете: эстет.
Но с каждым годом меньше веры:
Не моего уже размера
Старинный этот табурет.

К оглавлению >>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>



Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки.
Web space provided by Valuehost