Homo xenophobicus: психология "своего и чужого" Окончание. Начало.
07-05-2000Виктор Каган. Homo xenophobicus: психология "своего и чужого" (окончание) N168 7 мая 2000 г.
Такие эпидемии не возникают, что называется, на пустом месте. У них есть свои условия и своя психология. Как социо-культурное явление ксенофобию блестяще проанализировал Ю.М. Лотман1 на примере эпохи Возрождения. Последнюю обычно связывают исключительно с положительными изменениями. Но, замечает Ю.М. Лотман, это была эпоха быстрых и психологически неоднозначных изменений, многие из которым были слишком новыми и впечатляющими, чтобы не вызывать страха: «Быстрая – на памяти двух-трех поколений, т.е. в исторически ничтожный срок – перемена всей жизни, социальных, моральных, религиозных ее устоев и ценностных представлений рождали в массе населения чувство неуверенности, потреи ориентировки, вызывала эмоции страха и ощущение приближающейся опасности … Страх был вызван потерей жизненной ориентации. Но те, кто его испытывали, не понимали этого. Они искали конкретных виновников, хотели найти того, кто испортил жизнь. Страх жажадал воплотиться».
Психологически это предельно точно, ибо «свободно плавающие» страх и тревога часто непереносимы для человека. Это та ситуация, когда даже плохая определенность лучше хорошей неопределенности. Воплощение делало страх понятным и подсказывало пути борьбы с ним.
Одним из таких воплощений стала наукофобия. В массовом сознании ученый представал чем-то вроде воплощения дьявола. Вступивший в союз с дьяволом ученый выглядел куда как страшнее для обывателя, чем благочестивый «идиот» (в средние века пришедшее из греческого «идиот» означало всего лишь «не владеющее латынью лицо», «не ученый», «мирянин».
Второй «крючок для страха» в эпоху Возрождения – религиозные и национальные меньшинства. Преследование церковью еретиков – не новость, но в это время ненависть к ним становится чертой массовой психологии: «В условиях расшатывания быта, - пишет Ю.М. Лотман, - тот, кто говорит, одевается, думает или молится иначе, чем все, вызывает страх. В Западной Европе вспыхивают расовые преследования».
Наконец, страх перед колдовством, впитывающий в себя все страхи того времени. Он воплотился в охоте на ведьм, ставшей реакцией на изменение положения женщины в обществе.
Заключая анализ, Ю.М. Лотман пишет: «Каждый резкий перелом в человеческой истории выпускает на волю новые силы. Парадокс состоит в том, что движение вперед может стимулировать регенерацию весьма архаических культурных моделей и моделей сознания, порождать и … блага, и эпидемии массового страха».
Именно с этим, как мне представляется, мы и имеем дело сегодня. Крушение Советской империи и распад социалистического лагеря привели к резкому повышению уровня массовой тревоги не только в этом эпицентре изменений, но и во всем мире, по определению вынужденном жить в изменившемся в силу этого и продолжающем меняться мире. Это напоминает ситуацию первой половины века, когда Октябрьский переворот в России вызвал мощнейшее эхо во всем мире (недаром Дж. Рид назвал свою книгу о российской революции «Десять дней, которые потрясли мир». В этой связи и Третий Рейх в известном смысле про
изводное от 1917 года в России. Активизация старых и образование новых экстремистских движений и партий, терроризм и международный терроризм, национальные, этнические и религиозные конфликты – все это черты сегодняшнего дня мира в целом. Если отметить на карте мира очаги этих конфликтов, то картина получается более, чем впечатляющая. Движение мира к интеграции – или даже просто возможность такого движения – вывело на сцену ксенофобию.
Но самые резкие изменения произошли в бывшем СССР. По некоторым данным уровень повышенной тревожности в российской популяции составляет 65% вместо обычных 10-15%. Происходящее в России на протяжении последнего десятилетия в иных условиях воспроизводит все описанное Ю.М. Лотманом.
Этимология слова «идиот» известна разве что филологам. Нынче это слово имеет вполне определенный смысл, что, впрочем, не меняет дела. Достаточно вспомнить искренне воспевание Виктором Ампиловым булгаковского Шарикова как воплощения образа народа - профессор Преображенский куда как более опасное лицо. А расплодившееся в нынешней России бессчетное количество академий, комитетов и т. д. по защите от «психоэнергетического воздействия» и «психотронного оружия» – не та же самая наукобоязнь? А ярость, с которой обрушиваются на научную сексологию, как это делает, например, И. Медведева – вице-президент небезызвестного Фонда социально-психического здоровья семьи и ребенка, видящая в науке покушение на здоровье подрастающего поколения? Интересно, что в отличие от В. Молодцовой, использующей для распространения таких же взглядов свой пост заместителя главного редактора «Российской Газеты», И. Медведева – психолог. А яростное преследование так называемых иностранных религий, носящее характер откровенных погромов?
А резчайшее обострение этнических и национальных противоречий, которые в эпоху застоя еще стыдливо прикрывались дымовыми завесами антишовинистических передовиц в газетах, а сегодня не просто «вышли на улицу» и повседневность, но – с гордо поднятой головой, со стремлением оспорить лавры первенства в создании фашизма Гитлером раскопками истории зарождения русского фашизма еще в начале века? А, наконец, яростное антизападничество? Ксенофобия определяет сегодня самый дух российской жизни и массовой психологии практически во всех сферах. Импрегнация ксенофобией советского и российского массового сознания настолько сильна и глубока, что и багаж многих беженцев от нее далеко не свободен.
Внешне парадоксально, но внутренне закономерно, что ксенофобия поддерживается и вполне позитивными процессами. Угнетение советской властью было всеобщим – ничто и никто не были исключением. Освобождение от него оказалось тяжким испытанием для построения свободных паритетных отношений. Ибо любить и уважать другого, принимать чужого, не испытывая перед ними страха, возможно лишь при достаточно высокой степени самоуважения и уверенности в себе (это касается отдельного человека, национальности, социальной группы и т. д.). Но слишком многое в советской политике было направлено как раз на подавление, если не на уничтожение, этого самоуважения. И на первых порах его возвращение, возрождение носит избыточный и крайний характер самоутверждения за счет другого и чужого.
Тут я позволю себе заметить, что при всех мерзостях, творившихся в отношении народов СССР, больше всех пострадал народ русский. Дело не в этнических корнях Ленина, национальности Сталина или количественном представительстве «не-русских» в правительстве, НКВД и т.д. Отняв у него не меньше, если не больше, чем у других народов, его при этом наградили развращающим званием заглавной национальности: трудно придумать более эффективную привику ксенофобических установок.
Я бесконечно далек от желания или намерения изображать все в черном цвете. Безусловно, есть достаточно много людей в России, чуждых ксенофобии. Но, напомню, я говорю о массовом сознании, о массовой психологии, а «уровень человеческой общности стремится к низшему уровню ее членов. Тем самым все могут принимать участие в совместных действиях и чувствовать себя на равной ноге …Закон множества мог бы именоваться законом посредственности: то, что является общим для всех, измеряется аршином тех, кто обладает меньшим»2. Психология масс (если угодно, толпы), подобно омуту, может засасывать даже замечательных пловцов, в чем не трудно убедиться, анализируя выборные кампании последнего времени, отношение к происходящему в Чечне или Югославии и т. д.
КСЕНОФОБИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ
Собственно говоря, дело даже не столько в мышлении, сколько в эпистемологии – науке, по определению Гр. Бейтсона3, «изучающей процесс познания – взаимосвязь возможности реагировать на различия, с одной стороны, с материальным миром. В котором эти различия зарождаются, с другой … Каждый человеческий индивидуум имеет свои персональные привычки по созданию знаний, и каждая культурная, религиозная или научная система способствует созданию своих эпистемологических привычек».
Как же познаются «чужой» и «чужое», как конструируются знание о них в ксенофобическом мышлении? Можно ли выделить хоть какие-то его черты, не связанные напрямую с интелллектом и состоянием психического здоровья? Впрочем, это риторические вопросы.
Ксенофобические установки связаны с особой чувствительностью к выходу за пределы «среднего» и привычного. Это установки прежде всего крайне коллективистского мышления, исходящего из жестких представлений о норме – своего рода «строевое познание», в котором все должно быть по ранжиру и видна грудь четвертого. Выделяться – нельзя! Вот как пишет об этом Ю.М. Лотман: опасности стать жертвами охоты на ведьм « … наряду со старухами … подвергаются молодые девушки и девочки с самого раннего возраста, «чужие», больные, самые красивые и самые безобразные женщины. Среди помет в списке казненных в 1629 году Вюрцберге, например, встречаем: «самая красивая женщина Вюрцберга» или жещина, которая «одевалась слишком шикарно». Был сожжен городской голова …, о котором замечено: «Самый толстый человек в Вюрцберге». Был сожжен и лучший музыкант, и слепая девочка, и самые бедные, и самые богатые. Отчетливо выступает страх перед крайностями, дестабилизирующими нарушениями средней нормы». Сам по себе признак не важен: старшему поколению памятны «гражданские сожжения» тех, кого называли «стилягами» - публичные стрижки «коков», ушивание «клешей» и взрезание «дудочек», запрет на «танго» или «рок-н-ролл».
Ксенофобическое познание не нуждается в доказательствах – подозрения сами по себе достаточное доказательство. В эпоху Возрождения ученые юристы пытались научно доказать неприменимость к процессам ведьм обычных судебных процедур и оправданность пыток только подозрениями. Их подход повторил Вышинский, отменив презумпцию невиновности. Сегодня десятки судов в России рассматривают чудовищные по своей нелепости обвинения против «иностранных религий» так, как будто понятие презумпции невиновности просто не существует. Закрывая дело против московской организации Свидетелей Иеговы (сейчас уже второй год тянется новое дело), судья пишет в заключении, что они, безусловно, нарушают Конституцию России, хотя доказательств этого не получено.
Ксенофобическое познание опирается не на факты, а на проекции своих тревог и страха. То, что в нем присутствуют тревога и страх, говорит такой пример: в 1998 году в приветствии конференции о детстве, организованной под эгидой пресловутой Академии Национальности Безопасности, Госдума выражала надежду на то, что конференция внесет достойный вклад в дело воспитания ребенка «безопасного типа». Каким должно внутреннее чувство угрозы, чтобы мечтать о ребенке «безопасного типа»?! Сплошь и рядом напрашивается аналогия с тем, что старые психиатры называли «преследуемый преследователь» – когда, обороняясь от угрозы, которая не более чем плод болезенного воображения, человек начинает преследовать ее «источник», становится агрессивным и опасным.
Если факты оказываются против – тем хуже для фактов. Их место легко занимает домысел или вымысел. Противники так называемого полового воспитания (о сексуальном просвещении я уже не говорю) в России 90-х годов пользуются логикой комиссии Маккарти в Америке начала 50-х: это злонамеренная попытка врага разрушить страну изнутри, воздействуя на самое ее дорогое достояние – молодежь и детей. Доказательств этому как не было, так и нет. Но осенью 1996 г. вопрос о половом воспитании рассматривался комитетом по национальной безопасности Госдумы (более актуальных проблем национальной безопасности, видимо, не было), а результатом, в конце концов, стало закрытие не только соответствующих программ в школах, но и деятельности Российской Ассоциации Планирования Семьи. Даже деньги, выделяемые программами ООН на развитие программ здорового образа жизни, воспринимаются как финансирование «западной агрессии». Об отношении к отдельным филантропам типа Дж. Сороса, да еще с таким сомнительным носом, вообще говорить не приходится.
Этот тип познания вообще не нуждается в фактах как таковых. Он опирается на приписывание мотивов злого умысла, враждебности, разрушения, растления, «геноцида русского народа» и т. п., придавая значение доказательных фактов вырванным из контекста событиям или явлениям (классическое: если в кране нет воды …).
Он вне- и антиисторичен: ГУЛАГ, система фашистских концлагерей, Холокост – все отрицается, как выдуманная «врагами» ложь.
Он ориентирован на достижение желанного результата любыми способами и любой ценой. На одном из судов в Петербурге несколько лет назад я вместе с еще рядом профессиналов и Институтом имени Бехтерева в целом был отвергнут как возможный эксперт на весьма любопытном основании – «их демократический менталитет помешает принять нужное (подчеркнуто мной – В.К.) решение». Примерно то же самое мне сказали члены такого же Московского комитета на встрече в московском Правозащитном Центре – мол, наука наукой, но надо же думать – на чью мельницу воду льешь. Когда же, наконец, питерские «спасатели» добились назначения устроивших их экспертов, а решение экспертизы оказалось не соответствующим их ожиданиям, они просто подали иск в другой суд и вновь требовали других экспертов: чтобы быть нашим, надо петь с нами!
Ксенофобическое познание нуждается во враге, но предпочитает, я бы сказал, врага неуловимого – мировой заговор (сионистский, масонский, какой еще?) или маленькая, неуловимая, но чрезвычайно коварная группа, которая хорошо замаскирована и пользуется своим тайным языком. Подозрение в причастности к таким «неуловимым» группам и обществам – достаточное основание для преследования. Скажем, что проку обвинять меня в том, что я на работе кур развожу и чеснок выращиваю вместо того, чтобы работать? Первая же комиссия не найдет ни курятника, ни огорода с чесноком, и конец делу. А вот если сказать, что я вместо работы развожу в офисе тараканов, и комиссия их не найдет, немедленно последует: он их так отдрессировал, что они разбегаются и прячутся, когда комиссия еще только порог учреждения переступает. Тем более, если в ход пойдет миф о международном заговоре «тараканистов».
Это познание никогда не исследует – оно подозревает и разоблачает. Мне пришлось анализировать множество судебных материалов и публикаций в прессе, состоящих именно и только из этого. При этом его язык эмоционально насыщен, напряжен, часто инвективен. Это близко к данным американских исследователей, подвергавших лингвистическому анализу речи экстремистских лидеров.
Оно охотно обращается к категориям колдовства, магии, зомбирования, психоэнергетической агрессии и других тайных воздействий: невозможность проверки открывает бесконечное пространство для спекуляций.
Не рискну обращаться к медицинскому понятию бреда, но ксенофобическое мышление, как и бред, недоступно переубеждению. Например, в петербургском деле против Ассоциации По Изучению Принципа истцами были три члена «комитета спасения». К делу было приобщено письмо 35 родителей молодых людей из этой Ассоциации с благодарностью родителей за то положительное, что дает Ассоциация их детям. Какова реакция истцов? – «Что ж, значит, сами такие же!».
Оно совершенно не чувствительно к собственным противоречиям. Поразительно, до какой степени абсурдности это доходит, оставаясь незамеченным. С одной стороны, великий русский народ, которому угрожают геноцидом всякие чужаки (евреи, масоны, валеологи, другие веры и конфессии, запад и т.д. и т.п.), а с другой – муссируемая вот уже который год мысль об «инфантилизме русского народа». Конструкция «великий инфантильный народ» ксенофоба не смущает: напротив, все логично – инфантилизм суть повышенная внушаемость, чем враг и пользуется. Ни один ксенофоб себя таковым не считает, но со звериной серьезностью воплощает в жизнь слова некоего грузина из анекдота: «Две вещи ненавижу: шовинизм и армян».
Оно редукционно – о чем бы ни шла речь, все сведется к избранному предмету ксенофобии. Это похоже на разговоры в казарме: с чего бы они ни начинались – сами знаете, чем заканчиваются.
При этом оно крупномасштабно – его не интересует конкретное явление, группа или, тем более, один человек. Его цели и предметы всегда столь же величественны, сколь неконкретны: народ, мир, человечество, цивилизация, национальная безопасность …
Оно обращается к резонерству всякий раз, когда ответить нечем. Например, можно многие страницы занять рассуждениями о разнице антисемитизма и юдофобии, хорошем (своем) и плохом (чужом) национализме. Оно будет пространно рассуждать, о том, что дело, например, не в антисемитизме, а в русофобии, «переводя стрелку» ксенофобии на свою жертву.
Это резонерство в соединении с предвзятостью, зашоренностью и нежеланием слушать, слышать и понимать оппонента вырождается в удивительные «перлы». Вот только один из них (хотя они все уныло похожи):
« …следует признать факт тотального захвата власти евреями в России в 1917г. и развязывания еврейского террора против русских (*русский холокост*) … евреи уже … заставили немецкий народ в целом покаяться в *еврейском холокосте* и даже конвертировали это покаяние в звонкую монету» (эта фраза цитировалась в ГБ "Лебедя" за апрель) 4.
И ни количество евреев, бесследно канувших в ГУЛАГе или потерявших в нем лучшую часть своей жизни просто за то, что евреи, за то, что не так молились, за то, что мацу пекли и какой-то свой Песах праздновали, ни дело врачей, ни дело Еврейского Комитета, ни что-либо еще доводом не станет: ну, скажет такой автор, это было просто для маскировки, чтобы заговор не раскрыли. А по ксенофобической логике последуют (не у этого, так у другого «мыслителя») подсчет литров выпитой крови христианских младенцев, «Протоколы Сионских мудрецов» и т.д. Тот же автор там же философически замечает: «… согласно справки МВД Российской Империи число жертв за все время (около 200 лет)- менее 3000 чел. Цифра *микроскопическая*». При этом, утверждает он, используя старый, как мир, прием «всем известно», погромы устраивали украинцы, один раз даже греки, а русские и жандармерия евреев защищали, фашистам помогали убивать евреев украинцы и латыши, но, продолжает он, «об этом говорить для евреев политически некорректно. Ведь разваливать-то следует Россию, отсюда и соответствующая идеологическая подготовка». Количество евреев, погибших в ГУЛАГе его не интересует, а справкам советских Органов он не поверит, ибо в них, по его мнению, хозяйничали евреи. Евреи в данном случае – только пример. Читатель может подставить на их место любой народ и любую группу из известных ему жертв ксенофобии. Все сферы проявления ксенофобического мышления изобилуют такими «перлами» . Профессор Ф. Кондратьев, 12 лет инспектировавший «спецбольницы», в которых содержались диссиденты, так же задумчиво-философически отрицает факт существования в СССР карательной психиатрии на том основании, что через пресловутый Институт Судебной психиатрии им. Сербского прошли «всего 375 человек». Тоже «микроскопическая» цифра. Цинизм – и только? Не думаю.
В связи с только что сказанным замечу, что такая логика почти буквально воспроизводит архетипы архаического мышления, в рамках которого представитель одного племени или обладатель одного тотема отличаются от другого как животные разных видов: к лицу ли волку сожалеть о погибших баранах или лисице оплакивать потери в курятнике? Какие мелочи! Да и какое значение это имеет? Каннибалические племена тоже не «своими» лакомились. Ксенофобическая логика, что бы ни говорилось, отрицает или преуменьшает роль «чужого» как человека, отбрасывая нас на сотни тысячелетий назад.
Список получается не слишком симпатичный, и проверять себя по нему вряд ли кому-то захочется. Но те или иные проявления, чаще или реже, сильнее или слабее можно найти и в собственных установках и поведении. Не весь, конечно, комплекс, но некоторые проявления, иногда, маленькие. Они заставляют задуматься о себе, что-то в себе пересмотреть, изменить. Потому что принципиальность в мелочах, как верно замечено, глупость, но в поле отношений «свой – чужой» мелочей нет – любая мелочь чревата ксенофобией. Мелочь к мелочи, камень на камень – складывается отмеченная французскими исследователями (см. выше) самая опасная тенденция современной ксенофобии – она перестает быть постыдной.
Опуская целый ряд других признаков, замечу, что ксенофобическое сознание фанатично. Фанатики неустанны, и один фанатик создает столько шума, что возникает иллюзия массовости, засасывающая в свою воронку других по логике «большинство знает» и запуская механизмы «психологии толпы».
Безусловно, есть люди, чьи познавательные установки именно таковы и описывают их, как личность. Очень часто они становятся центрами кристаллизации ксенофобических групп или активными их адептами, находящими в борьбе против «чужого» основной смысл жизни. Однако, обратим внимание вот на что. Такие люди есть всегда и в любом обществе. Больше того, их процент в любой популяции примерно одинаков – 5-10%. Но в одни времена ксенофобия распространяется как эпидемия чумы, в другие – нет. Стало быть, дело не только в лидерах. Дело в спросе на ксенофобические установки, а он, как я уже говорил, возникает в периоды социальной и культурной нестабильности. «Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков» (В. Высоцкий). На самом деле «буйные» всегда находятся, когда желание скандала велико и для него созревают условия.
Потом, когда пора нестабильности и вызываемой ею массовой тревоги минует, когда жизнь снова входит в спокойное русло, этот спрос падает. Страх изменяет логику людей – даже очень умных, даже представителей интеллигенции, если под ней понимать «работников умственного труда». С интеллигентом – в точном понимании этого слова Алексеем Симоновым – этого не происходит: ксенофобия – один из самых точных и чутких тестов на интеллигентность. Когда же страх рассеивается, - пишет Ю. М. Лотман, - «то, что вчера еще представлялось возможным и естественным, делается невозможным и непонятным». И тогда, скажем так, конституциональные ксенофобы, вновь остаются в меньшинстве и не влияют сколько-нибудь серьезно на жизнь общества и культуры. А ранее примкнувшие стремятся забыть, вычеркнуть из памяти или по-детски оправдать чьим-то давлением, вынужденностью и т.д., порой сдабривая это некоторой долей романтизации (времени, собственной молодости). Или переписать историю, вымарав ненужные теперь страницы.
ИТАК …
Вызывая ксенофобическое противодействие, мир все же обнаруживает тенденцию к интеграции. В ней свое и чужое рассматриваются в терминах многообразия, терпимости, ненасильственности.
Здоровая культура не посягает на различия своего и чужого, различия подходов и точек зрения и даже на ксенофобическую ипостась человека. Но она следит за тем, чтобы люди и группы с таким подходом к миру и жизни чесались, по выражению Ф. Искандера, о забор, а не о других людей и группы.
Свои ксенофобические группы есть в любой стране и в любой культуре. Но когда они становятся «занозами», здоровая культура использует запас лейкоцитов, устремляющихся к области занозы, вызывая осумковывание с местным воспалением, которое в итоге удаляет занозу. Не всегда приятно, но целебно.
Болезненные и кризисные эпохи и периоды социальных катастроф и резких изменений могут сопровождаться своего рода иммунодефицитом культуры, когда лейкоцитарный запас истощен, и вспышками ксенофобии. Ускорение жизни становится все заметнее, а провоцирующих ситуаций, соответственно, больше, хотя многие из них носят достаточно локальный и/или кратковременный характер. Здесь уже призван работать закон. Его дело – ограничивать, локализовать, препятствовать распространению.
Практически это означает, что отношения Homo Sapiens и Homo Xenophobicus в человеке и человечестве всегда будут оставаться проблемными. Сетовать на это можно, но наивно и бесполезно. Можно лишь наращивать умение продуктивного совладания с проблемой, начиная с себя - и далее. Такая перспектива не обещает чудес, но обнадеживает.
Это ставит и проблему моего личного ответственного выбора в построении отношений с теми, от кого я отличаюсь. Уважать себя как представителя народа, гордиться своим народом – одно, а самоутверждаться за счет унижения «чужого» – совсем иное. И если я даю волю Homo Xenophobicus в себе, я должен быть готов принять такое же отношение к себе со стороны другого.
P.S. Как-то я попытался спросить себя о времени, когда человечество перестанет делить самое себя на своих и чужих. Когда такое возможно, при каких условиях? Ответ был один: когда у человечества в целом появится общий «чужой». Многие современные фильмы обыгрывают эту ситуацию (марсиане, вышедшие из-под впасти человека киберы, выведенные кем-то необычайно умные и злые животные, жуки – фантазия границ не знает), готовя нас к тому, что отношения с этим «чужим» зависят от того, как мы решаем эту проблему внутри себя – здесь-и-сейчас и способны ли мы, хотим ли взять необходимые уроки у истории и собственного опыта. Уроков этих было предостаточно. Как показывает опыт, они не взяты или взяты плохо. Значит, будут новые уроки …
------------------------------------------
1 - Эрбер ле Поррье – Врач из Кордовы. Алия: Иерусалим. 1989
2 -Б. Шлаен – Европейские репортажи. Вестник, №7, 2000
3 - См., например, Психология национальной нетерпимости, Харвест: Минск, 1998
4 - Психология предрассудка (о социально-психологических корнях этнических предубеждений. Новый Мир, 1996. № 9.
5 - Смысл – тема особая. Только что вышла книга Д.А. Леонтьева – Психология смысла. Смысл: Москва, 1999. Для массового чтения ее рекомендовать трудно, но при некоторой склонности и способности пробиваться через сложности специальной терминологии – интересная далеко не только для профессионалов.
6 - А. Лобок – Антропология мифа. ФАУ: Екатеринбург, 1997.
Loading...
