ЭЛЕГИЯ

Ты умер в одиночестве, и чужие люди закрыли тебе глаза.

Похоронил тебя я, но умер ты в одиночестве, и это будет мне вечным укором.

Наверное, я был плохим сыном. Не знаю, бывают ли вообще хорошие сыновья, но я точно не был таковым. Я не завидую тем, кто думает о себе по-другому. Скорее всего, они заблуждаются. Кажется, Сартр заметил, что в наше время узы отцовства окончательно прогнили. Неужели он так фатально прав? Не хочется в это верить. Теперь, когда у меня самого уже взрослые сыновья, теперь это особенно хочется хоть как-нибудь опровергнуть. Мне сейчас часто кажется, нет, я почти уверен, что нам с тобой просто не повезло, что наша кровная связь была гораздо более крепким цементом, чем это казалось со стороны. Впрочем, у тебя-то на этот счет никогда не было никаких сомнений.

Это я, я, неблагодарный… Но что сейчас вспоминать, убиваться!

Так уж получалось, что между нами становились женщины: наверное, это участь всех любящих друг друга мужчин – друзей, родственников, даже любовников. Что с того, что эти женщины по идее должны были быть самыми близкими нам людьми: одна была твоей женой, другая – моей. От этого наши потери еще горше, ведь мы получали самые жестокие удары там, где имели право рассчитывать по крайней мере на понимание. Увы, увы…

Ты, так же как и я, конечно, не был, для своей жены ангелом – но где они есть, эти ангелы? Юношеский максимализм и прирожденный комплекс Эдипа, однако, не давали мне более трезво оценивать происходящие события и, может быть, помочь вам сохранить ваш хрупкий союз. Ведь твоя жена была моей матерью!

А моя – матерью моих детей. Я унаследовал твою редкую для мужчины черту я ненормальный отец. Как и ты, я готов терпеть все-все, лишь бы мои дети не были травмированы, лишь бы они не испытывали душевный дискомфорт, горькую обиду. Но теперь я понимаю: когда-нибудь, все равно, наступает последняя черта. Тогда я тебе простить этого не смог, не захотел. Я был слишком молод, начитан, далек от реальной жизни. И я любил свою мать. Я написал “безумно” и стер и не смог найти нужного эпитета, наверное, его просто не существует. А ты... Ты должен был умереть, чтобы я понял, как глубоко я любил и тебя. И чтобы я действительно осознал, сколь безмерна была твоя любовь, твоя жертвенность. Я смогу вернуть это только своим сыновьям. Наверное, таков закон природы: за наши грехи перед родителями нам сполна отплачивают наши дети, а мы, соответственно, безоглядно отдаем им свою любовь, так же щедро полученную от родителей.

В этом ужасная несправедливость жизни: чтобы понять своих родителей, нам необходимо самим стать родителями, отдать детям все, что имеем, получить в ответ черную неблагодарность и продолжать любить их так же нежно и беззаветно, как и прежде, и все так же быть готовыми отдать им свое последнее. И горько вспоминать своих родителей, которым мы причинили столько страданий. Прости меня, прости!