ЖИВОТНЫЕ НАЧАЛА ВЛАСТИ: ВОСПОМИНАНИЯ О БУДУЩЕМ

(Глава из книги “Занимательная политология”)

Культура есть организованное разумом насилие
над зоологическими инстинктами людей.
Максим Горький

Аристотель называл человека социальным животным. Не исключено, что это определение пришло великому мыслителю древности в голову, когда он прорабатывал первые аналитические подходы к созданию политологии как науки. Так или иначе, но многие явления, изучаемые политологией, имеют (пусть и относительные) аналогии в социобиологическом мире. Мы видим в сообществах животных феномены доминирования/подчинения, весьма напоминающие по своему стилю отношения, складывающиеся в мире политики.

Начиная с простейших организмов, мир животных дает нам массу ярких и поучительных примеров действия древнего механизма распознавания “своих и чужих” - механизма, который в мире людей обусловливает и возникновение, и гашение конфликтов племен, наций, рас.

Между прочим, в сфере конфликтологии нам много чему нужно поучиться у природы. Например, муравьи предотвращают взаимную агрессию между соседними муравейниками, создавая буферные зоны контакта в виде малых пограничных гнезд, обеспечивающих интенсивный обмен личинками и взрослыми особями между муравейниками. Сейчас подобная стратегия взята на вооружение миротворцами при локализации межгосударственных и межэтнических конфликтов.

К числу механизмов, снижающих частоту агрессии внутри группы животных, относятся и некоторые внешние признаки, позволяющие потенциальному сопернику реалистично оценить наиболее вероятный исход возможного поединка (величина рогов у оленей и лосей, размер гребня у петухов и т.д.) Такие “метки статуса в большинстве случаев переводят наметившееся боестолкновение в виртуальный бой, в игровую имитацию бескомпромиссного сражения. А выплеск энергии в игре всегда снижает напряженность реальных отношений между соперниками.

Интересно отметить, что чем более мощным оружием нанесения повреждений противнику обладает животное, тем менее жестоко оно ведет в схватке с сородичем. Этолог К.Лоренц пишет по этому поводу о разительном отличии между исходом боестолкновения волков (хищников, символизирующих в нашем представлении агрессивность) и голубей (птиц, символизирующих мир).

Когда более слабый волк понимает, что ему не выиграть битву, то он прекращает ее самым парадоксальным образом – отводит в сторону голову и подставляет разъяренному противнику … незащищенную шею. В этой ситуации, имея все возможности реально распороть одним ударом клыка яремную вену аутсайдера, более сильный волк переходит от агрессии к демонстрации агрессии. Он рычит, лязгает зубами около шеи противника, “мысленно” рвет обидчика на части – но при этом не касается его реально! Словом, соблюдает принцип: “Лежачего не бьют”. Этот эффект у этологов называется внутренним ингибированием, т.е. поведенческим барьером, препятствующим бесконтрольному применению животным имеющихся у него средств нападения.

А вот исход серьезного поединка между голубями совсем иной – слабого методично и последовательно заклевывают насмерть. Здесь уже энергия агрессии не переходит в энергию замещающих ритуалов.

В отличие от волка, человек не наделен от природы ни мощными клыками, ни крепкими ногтями. Поэтому у него слабее, чем у большинства крупных хищников, выражено и внутреннее торможение в ситуациях насилия в отношении себе подобных. Кстати, по наблюдениям автора, этот эффект особенно нагляден в среде представителей самых гуманитарных профессий. Выяснение зашедших за грань нелицеприятных отношений среди учителей и врачей, пожалуй, в среднем проходит в более жестоких и бескомпромиссных формах, чем у военных и милиционеров.

Как пометил еще Чарльз Дарвин, борьба, в которой особям одного вида приходится конкурировать за одинаковые ресурсы, проистекает гораздо жестче, чем борьба между видами. Успех волков в добыче пищи на одной и той же территории с лисами означает тактическую неудачу лис, но не приводит к их вытеснению. А вот если на местах обитания черных крыс заводится более крупная и агрессивная серая крыса, то черные крысы вынуждены мигрировать, чтобы выжить. Такие же бескомпромиссные схватки происходят при столкновении близкородственных видов ос, термитов, тараканов,

Своеобразны природные механизмы, связанные не только с агрессией, но и со сменой субъекта властного влияния. К примеру, у японских макак наблюдается некоторый прототип наследственной аристократии: детеныши самок высокого ранга проводят много времени в общении со статусными самцами, и когда они подрастают, то им гораздо легче по сравнению со своими сверстниками занять высокое положение в иерархии популяции.

У обезьян, живущих крупными стаями, вырабатываются своеобразные механизмы передачи власти со сменой поколений. У гамадрилов популяция возглавляется крайне деспотичным самцом, обычно не допускающим для своих самок никакой свободы выбора полового партнера. Он жестко гоняет в хвост и в гриву всех более физически или морально слабых конкурентов, и поэтому остальные самцы вынуждены жить отдельно. Но когда этот деспот из-за приближения старости чувствует кризис управления своим гаремом, то он допускает в стаю молодого “прихлебателя”, который помогает теряющему силы патриарху сохранять на какое-то время остатки влияния.

Прервем на минуту наше повествование о мире приматов и рассмотрим пример из жизни других животных, весьма близких нам – если не по духу, то по многим физиологическим параметрам внутренних органов (на них даже часто проводят испытания новых предназначенных людям лекарств).

Как-то этологи решили поставить опыт на тему: “Напиться как свинья”. Выступить самим в качестве испытуемых у ученых не хватило научного мужества, поэтому к эксперименту было привлечено стадо свиней.

Нужно сказать, что свиньи животные не только умные, но и чрезвычайно восприимчивые к вопросам субординации. В стаде всегда есть лидер – “альфа-свинья”, которая ко всем остальных членам сообщества относится как к своим подчиненным. Есть “бета-свинья”, которая гоняет в хвост и в гриву всех, кроме “альфы”. Есть “гамма-свинья”, которая настоятельно требует к себе уважения от всех, кроме “альфы” и “беты”. И так далее по иерархической лестнице. Разумеется, всегда находится аутсайдер или “мальчик для битья” – так называемая “омега-свинья”, которую все остальные с удовольствием унижают.

Ученые выставили стаду изрядно забродившее свекольное пойло (причем в таком количестве, чтобы алкоголя на всех не хватило). Была устроена ситуация дефицита доступа: в каждый момент времени пить пойло могла только одна свинья из стада. Количество выпитой браги, разумеется, распределилось в соответствии со статусом выпивох.

Больше всего (т.е. до отвала) досталось сильному альфе”, подошедшему к бадье первому и нахрюкавшегося почти до полной потери свинячьего самосознания. Когда альфа окосел, его место занял “бета”, потом “гамма” и т.д. Каждому последующему доставалось все меньшая доза алкоголя. Когда брага закончилась, Омега” был не только трезвым как стеклышко, но и самым адекватным в стаде. Т.е. временно самым сильным. Так сказать, “лидером на час” (пока остальные не протрезвеют). Вот тут-то он и разошелся, припомнив своим сородичам былые унижения…

Когда альфа” выпал в осадок, он потерял возможность утверждать свой статус, и его радостно начали унижать все остальные члены стада, еще не припавшие к живительному источнику. Потом настала их очередь поупражняться в издевательствах над налакавшимся браги бетой”. Процесс пошел вовсю, и выпитое зеркально перевернуло иерархию стада: аутсайдер оказался в положении самого сильного, а недавний лидер – самым унижаемым в сообществе.

Такой результат для этологов, в общем-то, был предсказуемым. Неожиданности, чреватые научным открытием, начались, когда этот эксперимент повторили для стада несколько дней подряд. Поведение свиней изменилось по сравнению с первым разом. Ведь каждая из них имела теперь не только возможность приобщиться к алкоголю, но и соответствующий жизненный опыт - память о том, что происходило с ними, после того как они лакали брагу.

Так вот: “альфа” к забродившему пойлу больше вообще не подошел. Он слишком хорошо помнил о том, какие унижения вслед за этим последовали, и предпочел сохранение своего социального статуса сомнительным удовольствиям. Почти столь же убежденным трезвенником стал и “бета”. В результате доступ к браге свиней с низким репутационным рейтингом расширился, и они стали опускаться в глазах стада еще ниже. А “омега быстро заработал цирроз печени и откинул копыта на зеленую травку. Такая вот грустная, но поучительная история…

Вернемся, однако, к стадным обезьянам. Взаимоотношения любых двух членов стаи находятся под постоянным наблюдением всех остальных. В стае складывается даже некоторое подобие “общественного мнения”. Например, бабуины стремятся помогать именно тем своим сотоварищам, которые помогали им ранее. А неэквивалентные отношения между обезьянами с равным статусом в стаде быстро регулируются со стороны остальных членов стаи. Например, если особь А помогла особи Б, а Б в аналогичной ситуации не хочет помочь А, то вся стая дисциплинированно под чутким руководством доминирующего вожака отказывается общаться с “мошенником Б и игнорирует его просьбы о сотрудничестве.

В стаде макак можно наблюдать и сотрудничество с вожаком в деле наказания провинившихся. Как только доминант начинает “воспитывать” кого-нибудь из нижестоящих особей, слабые обезьяны норовят воспользоваться возможностью безнаказанно унизить тех, кто обычно находится выше их по иерархии. Особенно рады этому шансу хоть на минуту почувствовать себя “почти вожаком” … безнадежные аутсайдеры стада, которым в другое время просто не на кого выплеснуть накопившуюся энергию недовольства. И вожак знает, что в наведении порядка на среднем уровне иерархии он может рассчитывать на поддержку своей лидерской позиции со стороны “подонков”.

Отметим, что для стай низших приматов характерны жесткие иерархии во главе с постоянно доминирующим вожаком. Он, как правило, демонстрирует особую выпрямленную позу с поднятым хвостом. У него одного право патрулировать территорию группы. Он имеет преимущественный доступ к пище, самкам, укрытиям. Время от времени он не только стучит себя в грудь и скалит зубы, но и вызывает нижестоящих самцов “на ковер”, заставляя их принять унизительную позу подчинения.

Если присмотреться к кулуарной жизни российских политиков, то большинство лидеров по стилю управления своей партией не слишком далеко ушли от вожака стада павианов.

Нетоталитарные отношения у макак, бабуинов, павианов, гамадрилов можно наблюдать в основном в молодежных клубах обитающих рядом со стаей неоперившихся самцов. Кстати, в этой среде популярны идеи диссидентства, реализуемые в форме внешне немотивированных и носящих 100%-но демонстрационный характер атак на тирана ради повышения своего неформального статуса в демократических кругах обезьяньей антиэлиты”.

Хорошо бегающий юный нахал с криком “Эй ты, дурак!” имитирует покушение на позиции лидера, который даже при самом большом озлоблении все равно не может далеко преследовать обидчика – ведь оставшиеся хотя бы на несколько минут без присмотра самки с удовольствием могут стать объектом прагматично-тенденциозных и далеких от высокой идеологии поползновений единомышленников диссидента. (Кстати, подобная “противоправная” активность, направленная на завоевание социального статуса как специфического ресурса в своей “внесистемной среде, встречается не только у обезьян, но и у людей).

Лидерство в стае высших приматов может основываться не на силе, не на числе побед в драках, а на признании важного для стаи жизненного опыта и на способности устанавливать дружеские связи с другими членами группы. Такая система характерна для шимпанзе, которые расположены следовать не за самым сильным, а за тем, кто обладает важной информацией (например, знает, где можно вкусно покушать). Физически развитый, но бестолковый вожак быстро потеряет своих подчиненных, как только они убедятся в неэффективности его управления с точки интересов всего коллектива.

Впрочем, и в стае низших приматов, помимо постоянно навязывающего другим стычки доминанта и третируемых низкостатусных самцов, могут встречаться “авторитеты”. Это особи, которые физически ничуть не слабее вожака, но при этом не стремящиеся к лидерству по общепринятому среди остальных самцов параметру (величине личного гарема). Вкусную пищу они никому не уступят – здесь даже вожак запросто может получить от них по шее. При этом они остаются совершенно равнодушными к тому, что лидер стаи устанавливает себе монопольный доступ к обладанию самками.

При желании можно найти схожесть в политическом поведении людей не только с обезьянами, но с гораздо более примитивными и древними животными. Конрад Лоренц писал о том, что потерявшая управление человеческая толпа, взбудораженная каким-то сильным стимулом напоминает возбужденную, анонимную, безлидерную стаю рыб во время нереста. Примером тому могут служить не только давка на похоронах Сталина и трагедия на Ходынском поле по время раздачи подарков в честь коронации Николая II, но поведение толпы на некоторых митингах с участием харизматических политиков. В общем, животноподобное поведение в политике встречается не так уж и редко. По крайней мере, в ряде случае можно довольно эффективно применять в политологии законы, выведенные для описания жизни популяций представителей фауны.

Тема биологических факторов в формировании властных отношений весьма многоаспектна и еще не вполне отработана. Хотя человеческое поведение в большинстве жизненных ситуаций контролируется прежде всего социокультурными факторами, но в общем-то, перефразировав слова комсомольской песни, можно не без основания сказать: “Есть в политике животное начало – нет в политике животного конца!”