ЗНАКОМСТВО С "РУССКОЙ ЖИЗНЬЮ"

Дмитрий Ольшанский начал издавать журнал «Русская жизнь». Журнал эстетский, можно сказать – декадентский, упаднический. Он вполне мог выходить сто лет назад. Тогда были модны символизм, акмеизм, кабаре Бродячая собака.

Как писали в продвинутой советской прессе: «В предчувствии гибели они переживали смертную тоску — taedium vitae — и часто среди оргий утонченные упадочники вскрывали себе жилы... Сумерки богов пережили когда-то представители утонченной Александрийской культуры. „L’homme fin du siècle" — человек конца века — обычное выражение наших современников незадолго до революции». Утонченники, крайние индивидуалисты, неврастеники, истерики, пресыщенные жизнью и утратившие физическую силу, рано одряхлевшие душою и телом люди — декаденты являются яркими показателями, социального распада».

Ну, для наших это все чересчур. Народ в «Русской жизни» собрался талантливый. Молодежь. Хотя есть и середняки под 40 лет. Из них самый талантливый и культурологически насыщенный (пока еще и среди молодежи) это Дмитрий Быков.

В отличие от тех декадентов, наши живут не в конце девятнадцатого века, а через век, в начале двадцать первого. Но настроение у них, как пел Синатра "Willow weep for me” – Ива оплакивает меня

Ниже я приведу свежие отзывы на этот журнал:

Марина Литвинович

Теперь могу сказать, о чем этот журнал. Этот журнал - об умирании, увядании, о смерти. О том, как тихо уходит через дырочки и пробоины жизнь, о том, как слабеют руки и воля. Вот об этом весь журнал. О прошлом, в котором "мы были молоды, полны сил и все было правильно, не так, как сейчас". И слеза катится по каждой странице журнала, на которой умирает то маленькая школа, то мораль, то великая Россия, то маленький мальчик, уткнувшийся в энциклопедии. В общем, в журнале умирает все хорошее. Журнал прямо-таки специализируется на некрологах.

Не нашла в журнале ни одной идеи как эту ползущую мертвечину остановить. Этакий последний романс, поющийся скрипящим сиплым шепотом. Спела - и умерла.
Вот такой журнал "Русская жизнь".

http://abstract2001.livejournal.com/608466.html

* * *

Михаил Бударагин: Жизнь за жизнь, смерть за смерть

Основное содержание «Русской жизни» – неизбывная тоска по трагическому отсутствию этой жизни.

«Русский проект» спонсирует «Единая Россия». «Русской жизни» помогает «Справедливая Россия». Главный редактор последней, Дмитрий Ольшанский, по случайности оказавшийся членом экспертного совета при Сергее Миронове, по традиции «все отрицает», но делает это как-то нарочито неуклюже. Никакой «партийной агитации» в «РЖ», правда, нет, но кому это интересно?

Оба издания еще до выхода в свет критиковались с завидной яростью и «правыми», и «левыми»; и «либералами», и «консерваторами»; и сторонниками Путина, и его противниками. Среди авторов и у «Русского проекта», и у «Русской жизни» – люди, любое слово которых неизменно вызывает волну общественного порицания. Что бы ни написали Дмитрий Ольшанский или Егор Холмогоров, Дмитрий Быков или Дмитрий Володихин, за «дубиной народного гнева» не заржавеет. И сайту, и журналу прочили и прочат недолгий век, «черные полосы» и мертвую смерть. Ко всему этому на самом деле привыкнуть не труднее, чем к насморку: оба проекта, к зубовной радости недоброжелателей, продолжают выходить.

Что характерно, «Русский проект» и «Русская жизнь» дружественным партиям в борьбе за голоса на ближайших выборах в Государственную Думу помогут едва ли. Любая общегородская газета среднестатистического «миллионника» дает обоим изданиям сто очков вперед, потому что в газете публикуют телепрограмму и кроссворды – любимое чтиво избирателя. После Дарьи Донцовой, конечно, но Донцова и не пишет о выборах.

«Русская жизнь» и «Русский проект» – не о выборах, а о выборе. О базовом выборе нынешней действительности – выборе между жизнью и смертью. И совершенно неочевидно, что жизнь всенепременно должна победить: у смерти – огромное количество доводов, и все они представлены на страницах «Русской жизни», журнала о медленном умирании, прахе и тлене.

И дело здесь вовсе не в эстетике, хотя оформление издания все эти мальчики в «матросках» и «сокровенные человеки» – дорогого стоит. Кто сегодня рискнет выпускать так: разве что яти и еры в верстку добавить
осталось до полного неразличения времен. Основное содержание «Русской жизни» – неизбывная тоска по трагическому отсутствию этой жизни. Наверное, именно поэтому даже две статьи о городах (Олега Кашина об Иванове и Алексея Митрофанова о Таганроге) полны тоской по ушедшему. Прошлое в «Русской жизни» всегда лучше настоящего: «Ленин и Блок» из текста Дмитрия Быкова убедительней и ярче всех 90-х и 2000-х, образец воспитания по Дмитрию Ольшанскому «Малолетка беспечный» – почти слепок с аксаковского «Детства Багрова-внука», старые объявления (Евгения Пищикова, «Вечный зов») интересней сегодняшних.

«Людям 20-х годов досталась тяжелая смерть, потому что век умер раньше их. У них было в 30-х годах верное чутье, когда человеку умереть» – это Юрий Тынянов написал словно бы о «Русской жизни», в которой, меж тем, публикуются люди самых разных «годов». Но страх перед «завтра», как оказалось, объединяет лучше всякого возраста. «А потому только атмосфера изрядной свободы способна взрастить консерватора, человека трезвых привычек» это Дмитрий Ольшанский, все о том же, о воспитании, а на самом деле о политическом кредо «Русской жизни».

Консерватизму противостоит модернизм, и «Русский проект» в этом смысле – издание в лучших традициях. Любое прошлое (а о прошлом на «Русском проекте» пишут не реже, чем в «Русской жизни») ценно настолько, насколько оно позволяет объяснить настоящее и сконструировать будущее. Аттестующий себя в качестве консерватора Александр Репников («Реставрация прошлого») критикует «либералов» именно так, как критиковали церковные модернисты церковных ортодоксов начала XX века. Егор Холмогоров («В защиту фофудьи») не столько защищает пресловутую «фофудью», сколько пытается преодолеть оранжистский «запрет на развитие». Александр Елисеев («Диалектический национализм») выстраивает новую эффективную методологию русского национализма.

Переосмысление уваровской триады «Православие, Самодержавие, Народность», реализованное в структуре «Русского проекта» («Идеи, Власть, Люди»), – предельно опасное балансирование на грани, за которой модернизм превращается в тоталитаризм. Когда на место Вернадского и Платонова заступает Сталин, вся стройная система построения будущего оборачивается его полным уничтожением. Не случайно редакционная статья «Россия 37-й» вызвала едва ли не столько же критических откликов, сколько и весь «Русский проект». Но модернизм, в отличие от консерватизма, – это всегда игра с непредсказуемым финалом. Как, впрочем, и сама жизнь, от которой трудно ожидать и радостей, и горестей одновременно.

Жизнь намного полнее наших представлений о ней. Она, в отличие от тихого могильного шепотка, бьет наотмашь и не жалеет ни «своих», ни «чужих», ни живых, ни мертвых. Жизни не всегда есть что ответить сладковатому запаху тлена, потому что жизнь порой пахнет мазутом, солью, голодом и тошнотой. Ее вообще не за что любить такую: разве только за то, что она – жизнь.

«Русский проект» и «Русская жизнь» лежат далеко за пределами нынешнего мейнстрима, и их противостояние во многом разыгрывается «для своих». Но от его исхода зависит очень многое. Россия может не быть ни «либеральной», ни «социалистической», ни «демократической», ни «тоталитарной» но или мертвой, или живой она быть обязана. И какой именно она будет и есть предмет полемики между двумя недавно вышедшими в свет изданиями.

http://vz.ru/columns/2007/6/8/87004.html