КОНЕЦ НЕСЧАСТНОЙ ЭПОХИ (рецензия) (Mikhail Lemkhin "Joseph Brodsky Leningrad. Fragments", Farrar, Straus, and Giroux, NY, 1998)

     В этих почти двухстах фотографиях художника Михаила Лемхина черным по белому, белым по черному, черным по-черному мы прощаемся с несчастной эпохой, с промозглым до костей, стылым холодом советской жизни.
Ленинград, не имеющий ничего общего с Санкт-Петербургом, -- в блокаде бессознательного зла – облезл, покорежен, с пустыми глазницами, в конфликтующих структурах яростных атак мальчишеских снежков, в изломанных и согбенных фигурах и судьбах, в геометрии ненужного и напрасного героизма маленьких людей и великих поползновений, нестерпимый и неухоженный, в глазницах разбитых и пустых окон разрушающихся петербургских дворцов, болезненный чахоткой и цингой, неопрятный, грязный, подозрительный, прекрасный и возвышенный город в лужах и помойках, которым преподносят букеты, непротрезвевший и голодный, недобитый и недобритый, искусственный город для искусственной, неестественной жизни людей и скульптур.
Зябко читать книгу Лемхина и невольно поджимаешь ноги под шварк угрюмой дворничихи, затыкаешься и замолкаешь в ленинградской похоронной толпе, передергиваешься брезгливой судорогой от общения со скоморохами под названием "официальные лица", поднимаешь воротник и надвигаешь на глаза что там на макушке в темном и страшном "парадном", провонявшем мочой беглых прохожих струй, стоячим насильным сексом, неосторожными поцелуями вперемешку с беломором Урицкого, в сквозняках испитого сознания и дребезге битых стекол.
И среди всего этого – пронзительная кошка в окне, одинокий Ангел Александрийского Столпа среди коммунальных печных труб, Иосиф Бродский.
Истории болезни Иосифа Бродского и советской эпохи совпадают по диагнозу – ВТШ (вяло текущая шизофрения). Эти две истории теперь тщательно прячут от нас – одну в архивных подвалах Кащенки в силу сомнительности самого диагноза, другую – под пеплом "реформ" для буйных. Честный и суровый Михаил Лемхин возвращает нас туда. В философии повседневности это называется "эпохэ Шютца" – пристальный и неотводимый взгляд на очевидное. Не отворачивайтесь и не уклоняйтесь! Не жмурьтесь – ваши попытки не видеть и забыть приводят к трагедиям и необратимому. Не смейте забывать! -- это ведет к потере совести.
Мы листаем Ленинград, разный, но один, единственный и неповторимый, уникальный. В каждом советском городе есть свой маленький ленинград – осколок огромного зеркала троллей.
Мы листаем Бродского, то смеющегося, то задумавшегося, то читающего стихи, то иронично молчащего, но одного и единственного, как Ленинград, сделавший из этого человека Иосифа Бродского.
Слава Богу, мы не видим и не можем видеть, что видел в своем Ленинграде Иосиф Бродский – из гула несусветной ленинградской жизни-смерти рождались не картины, а стихи. Стихи – плач души. Они рождаются плачущей и тоскующей душой и отзываются плачем наших душ. И совсем неважно, что мы, Бродский и его читатели, делаем при этом – курим, декламируем, гладим кошкины уши и бока, вправляем в переносицу очки. Вообще, величие поэта и художника вовсе не в количестве выкуренного, трахнутого или написанного.
Фотографии Бродского в исполнении Лемхина -- что угодно, но только не портреты. Это можно назвать, пожалуй, сонетами, столь любимыми самим поэтом. Дважды уловил художник плач Бродского, душераздирающий и пронзительный, надрывный плач, вливающийся в мерный стих, величественный и откровенный:

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
Фотографии Михаила Лемхина не имеют названия – кто знает, тот и сам назовет. Эта немота книги сродни тому, что остается за стихами.
Что ж мы делаем, листая и вчитываясь в эту книгу? -- Мы прощаемся с двумя бессмертными душами -- умершим Иосифом Бродским и умирающим Ленинградом. И не можем проститься и расстаться. Нашей совести и памяти сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит полночная звезда, кондуктор не спешит, кондуктор понимает…И если в поход труба позовет, за край наш родной мы все пойдем на смертный бой…
Тихотворение мое, мое немое, однако тяглое – на страх поводьям, куда пожалуемся на ярмо и кому поведаем, как жизнь проводим?…
Для иллюстраций просьба обращаться в Михаилу Лемхину: 1811 38th Ave. San Francisco, CA 94122 phone (415) 664-7677, fax (415) 664-4915