Русский новояз -2022

Как уловить смысл уходящего года? Каким он запечатлеется в сознании общества и в памяти потомков? Во многих странах мира проводятся выборы не только Человека года, но и Слова года (в Германии, США, Великобритании, Польше, Японии, Австралии…). Такие выборы проходят и в России уже в 16-й раз, и сравнение результатов разных лет позволяет оценить вектор исторического движения. Трудно поверить, что в 2007 году, когда были впервые организованы выборы, главными оказались такие мирные, безмятежные, идиллические слова, как «гламур», «блог» и «блогер», «гендер», «пиар», «имхо»… Дальше последовали: 2008 — «кризис», 2009 — «перезагрузка», 2010 — «жара», 2011 — «РосПил», 2012 — «Болотная», 2013 — «Госдура», 2014 — «Крымнаш», 2015 — «беженцы», 2016 — «Брекзит», 2017 — «реновация», 2018 — «Новичок», 2019 — «протест», 2020 — «обнуление», 2021 — «вакцина».

Как проводятся выборы? Множество слов и выражений, наиболее характерных для данного года, предлагаются группами «Слово года» и «Неологизм года» в фейсбуке (около четырех тысяч участников). Затем приступает к работе независимый Экспертный совет, в который входят лингвисты, филологи, писатели, журналисты, педагоги, культурологи, философы. Примерно так же определяются ключевые слова, «логомотивы» года и в других странах; например, в США этим занимается Американское диалектологическое общество, в Германии — Общество немецкого языка, в Японии — комиссия, выпускающая ежегодник «Фундаментальные знания современного языка».

В России голосование ежегодно проводится в трех номинациях: Слово, Выражение (словосочетание) и Антиязык.

Нынешний год не просто кризисный, но катастрофический, в том числе для языка, который берет на себя небывалую эмоциональную нагрузку и пытается выразить невыразимое — сверхнапряжение боли, горя, стыда, сострадания, а вместе с тем — и чудовищного лицемерия, двуличия, подлости, бесстыдства. Были предложения поставить наши выборы на паузу, дождаться лучших времен. Но где гарантии на лучшее? А главное, лингвистика сродни медицине: для них обеих нет ничего слишком страшного и запретного, и чем тяжелее недуг — общественный или телесный, тем более востребован лингвистический или медицинский анализ, диагноз, описание симптомов, даже если нет надежды на исцеление.

Каждый год — это как звено в непрерывной эволюции языка и самосознания общества. Пропустим одно звено — порвется вся цепь.

Отметим предварительно явные отличия от предыдущего года. Целиком ушла тема пандемии, ковида, вакцинации, которая господствовала в 2021 году (вакцина и вакцинация, QR, антиваксеры, антитела, ревакцинация, избыточная смертность, рекорд смертей, «Коммунарка»). Слова омикрон, бустер не вошли в топ.

Отсутствуют указания на международные глобальные процессы, которые, несмотря на растущую изоляцию России, еще отмечались в 2021 году (искусственный интеллект, цифровой след, глобальное потепление, изменение климата, климатическая горячка).

Слово 2022 года — война. Впервые за всю историю выборов Слова года, вероятно, не только в России главным стало слово, которое в самой стране запрещено, приговорено к молчанию — и именно поэтому оно звучит так громко, кричит на весь мир. В том числе статьей российского Уголовного кодекса. «Раздел XII. Преступления против мира и безопасности человечества»: «Ведение агрессивной войны наказывается лишением свободы на срок от десяти до двадцати лет» (ст. 353). Вот почему называть войну «войной» считается преступлением: это равносильно признанию самой власти преступной, и за это, как за «фейк», положен срок вплоть до 15 лет. Соответственно, стало уголовно наказуемым и слово «мир» — попробуйте написать его на листочке бумаги и выйти к людям. Кстати, ошибаются те, кто уподобляет нынешний режим оруэлловскому, с его лозунгом «Война — это мир». Там оба слова были выставлены напоказ и приравнены друг к другу. Таков громогласный старый тоталитаризм во главе с вечно правой идеологией. А нынешнее государство предпочитает действовать исподтишка, просто убирая слова, вырывая обществу язык.

Мобилизация, мобик/чмобик (частично мобилизованный), беженцы, релокация, оккупация — таков дальнейший ряд главных слов года.

В первый ряд слов года попали и такие определения нынешнего государственного режима, как рашизм, фашизм, империализм (именно в таком порядке), а также — вот удивительно! — латинская буква Z, непостижимым промыслом ставшая одним из главных русских слов-идеологем. Уже в первые дни после войны телеграм-канал радикального православного движения «Сорок сороков» стал называться «Zорок Zороков», а другой патриотический канал — «Zаписки vетерана». Губернатор Кемеровской области заявил, что название региона в официальных материалах будет писаться как «КуZбасс»…

Вообще, в последние десятилетия во многих славянских и неславянских языках: сербском, азербайджанском, казахском — наметился переход с кириллицы на латиницу; недавно путь к такой реформе обозначился и в Украине. Но Россия, верная азбуке предков, представала незыблемым бастионом на этом пути. Кто бы мог подумать, что латиница начнет проникать в русский язык со стороны не западников и космополитов, а самых что ни на есть патриотов, причем в разгар жесточайшей войны против всего западного? Отсюда и лозунги «Zа победу», «Za единение», «Za Родину!» Оказывается, в родном языке нет более наглядных средств для выражения любви к отечеству, чем буква, стоящая в конце латинского алфавита и как бы символически предвещающая конец тому, кто себя с ней отождествляет. Это нагляднейший, буквально азбучный пример того, как воинствующий патриотизм, «роднобесие», «святобесие» в припадке самоослепления разрушает свои святыни.

Вторая номинация — Выражение года. И здесь тоже торжествует война и ее производные, атрибуты и синонимы. На первом месте — СВО, специальная военная операция. Далее — нет войне! Русский военный корабль, иди…!, ядерный шантаж, военные преступления, страна-террорист, военное положение, ЧВК — частная военная компания, грязная бомба, ядерное оружие… Никогда раньше за все 16 лет наблюдения язык не был так сосредоточен на одной теме, на производстве и переживании одних и тех же смыслов — тотальной войны, разрушения, гибели. И раньше у российского конкурса, в сравнении с иноязычными, была своя специфика: слова не столько вели в будущее и служили метками нового (в обществе, науке, технике, культуре, досуге), сколько выступали как знаки травмы, как заклинания, попытка стряхнуть с себя гнет и ужас настоящего, превратив его в прошлое, назвав его по имени. Но в этом году концентрация негатива достигла предела. Воистину наступила ночь языка.

Наконец, третья номинация — Антиязык, язык лжи, пропаганды, агрессии, дезинформации, ненависти. Сюда входят слова, выражения, фразы, извращающие то, что они обозначают, очерняющие белое или обеляющие черное. Эти слова при употреблении хотелось бы поставить в кавычки как выражение чуждой точки зрения. Например, такие очевидно лживые утверждения: «Мы на Украину не нападали» (С. Лавров) или «Россия никогда ни на кого не нападала» (патриарх Кирилл) — явно попадают в антиязык.

Первое место в этой рубрике заняло выражение дискредитация армии — так трактуется любое мнение о ходе войны, которое не совпадает на 100% с официальным. Именно по этой статье заводится наибольшее число уголовных дел, именно здесь антиязык являет свою наибольшую античеловечность. Между тем главными обвиняемыми по этой статье должны стать сами военачальники. Никто не дискредитирует армию больше, чем она сама себя: своим непрофессионализмом, коррупцией, криминальностью, зверствами и грабежами по отношению к мирному населению.

На втором месте идиома, на счету которой десятки тысяч убитых, раненых, лишенных крова: денацификация и демилитаризация. Так заявлена цель войны, и в жертву ей приносится целый народ, включая детей, женщин и стариков. Казалось бы, пустые слова, ничего не означающие, — но они вампиричны, и таково вообще свойство антиязыка: он не просто лжив, он смертоносен, он питается кровью живых. На третьем месте — иностранный агент, еще один мем-мучитель, инквизитор. Это старожил нашего конкурса: с 2012 года, с момента своего учреждения Государственной Думой, это словесное клеймо неизменно занимает подобающие ему высокие места в Антиязыке.

Каждое выражение в этой рубрике — это своего рода смысловое извращение или перевертыш. Освобожденные территории — про те украинские земли, которые по всем законам являются захваченными, оккупированными. Высокоточное оружие — про ракеты, которые убивают гражданское население, разрушая дома, школы, детские сады, больницы. Своих не бросаем. Горы забытых, заброшенных трупов. И, по сути, еще как бросают! На смерть, на позор.

Года три назад с целью успокоить публику взрывы стали в прессе именоваться «хлопками», наводнение — «подтоплением», крушение самолета — «жесткой посадкой», и так далее. Сейчас палитра этих эвфемизмов заметно расширилась. Позорное отступление армии называется перегруппировкой или жестом доброй воли; падение экономики — отрицательным ростом; варварский вызов мировой цивилизации — особым путем; патриархат, домострой, семейное насилие — традиционными ценностями. И те же перевертыши в сфере дисфемизмов, то есть слов, занижающих, очерняющих действия, неугодные Кремлю. Критика войны и агрессии — русофобия. Страны и народы, которые не в восторге от политики путинизма, — недружественные страны, Гейропа, Пиндостан, англосаксы (слово, выкопанное патриотами и евразийцами из средневековых хроник: так называлась группа германских племен на Британских островах с V по XI века).

Отнесение определенной лексической единицы к антиязыку требует критической рефлексии. Например, многополярный мир, одна из главных идеологем путинизма, которая служит для противостояния коллективному Западу, — что она реально означает? Вторгайся в соседние страны, бей, грабь, убивай, насилуй, нарушай все международные законы и общечеловеческие нормы — и присвоишь себе право быть еще одним «полюсом». Нынешний российским режим ничего не может предложить миру, кроме разрухи, насилия, воровства, лжи, криминалитета, абсолютной милитаризации вплоть до угрозы уничтожить всю планету. Выдавать это за некий самоценный «полюс» в развитии цивилизации — значит глумиться над самим понятием цивилизации и над смыслом слова «многополярный». То, что значительная часть населения не способна различить природу этой демагогии, говорит не столько о блеске пропаганды, сколько о затмении общественного сознания.

В антиязык попадают и такие перлы президентского остроумия, как резиновая попа, сидеть на попе ровно и не крякать и нравится — не нравится, терпи, моя красавица, — интересный материал для суждения о сексуальных ориентациях автора. В этом контексте, кстати, вполне конкретный смысл приобретает известная реплика Юрия Шевчука, занявшая высокое место среди выражений года: Родина — не жопа президента.

К этой же рубрике относятся и выражения идиотической непричастности к происходящему: а что случилось? — или попытки уклониться от оценки зла, а тем самым и оправдать его: не всё так однозначно.

В выборах предыдущих лет неизменно присутствовала еще одна важная номинация — протологизмы: слова или словосочетания, только что созданные, впервые представленные на суд общества. Среди них было много смешных, шутливых, вызывающе дерзких. В этом году конкурс по этой рубрике не проводился, но некоторыми «первословиями» всё-таки хотелось бы поделиться, поскольку они, отчасти именно благодаря своей новизне, особенно точно выражают дух времени. Эти слова и выражения даются ниже с определениями и примерами употребления.

Рушистика, рушизм — идеология и практика разрушения всего, включая самого разрушителя. Когда говорят о рАшизме как о русском фашизме, недооценивают разницу между ними. Фашизм разрушал, чтобы создавать порядок — страшный, насильственный, смертоносный, но тем не менее порядок, прежде всего, на своей территории, но также и на завоеванных. РУшизм— это идеология подрывных действий по всему миру, сознательного внесения хаоса в мировой порядок. Сладострастие полного разрушения — такова эта метафизика презрения к бытию, еще раз прорепетированная в Буче, в Ирпене, в Мариуполе. Рушичи — племя разрушителей, общность, основанная на инстинкте уничтожения и опустошения. Вот уже полтора века рушистика идет вперед семимильными шагами: от народовольцев и революционного подполья через большевизм, попытки мировой революции — к экспансии хаоса и энтропии по всему миру. Рушистика в цитатах: «…Надо думать не о том, наступит или не наступит конец мира, нам надо думать, как его осуществить» (А. Дугин, идеолог евразийства); «Наконец-то, господи!.. Мы взорвем этот мир! Мы всех убьем!» (И. Охлобыстин, актер и православный священник); «Все, всех победим, всех убьем, всех, кого надо, ограбим — всё будет, как мы любим. Давайте, с богом» (Владлен Татарский, военкор, из Георгиевского зала Кремля, 30.9.22). Рушизм — это не только идеология, но и религия разрушения. Недаром они прибавляют «с божьей помощью», «с богом».

Подведем итоги. В 2022 году достигает пика тенденция, нараставшая в российских конкурсах «Слово года» после 2008 года (принуждение к миру в войне с Грузией) и особенно после 2014 года (Крымнаш) Чем больше официоз нажимает на определенные слова, превращая их в идеологемы, тем скорее они превращаются в антислова и вызывают соблазн их исковеркать, передразнить. Ответом на застылые величавые слова-маски становятся гримасы и ужимки языка. Так, на слово-призыв мобилизация язык отвечает мрачной усмешкой: могилизация. А также мобилизайцы — те, кто бежит, уклоняется от мобилизации. Дегенералы, дегенералитет — военачальники в стадии деградации и дегенератства. Двухсотить, задвухсотить — убивать (от груз-200).

В современном русском нейтральная, безоценочная, чисто назывательная или обозначательная зона всё более размывается потоками двух встречных экспрессий: призывной, славословящей — и снижающей, насмешливой, презрительно-издевательской. Язык всё меньше описывает, анализирует, размышляет — и всё больше кричит, требует, восхваляет, осуждает, глумится.

Отметим еще две взаимосвязанные тенденции. Значительно ослабела тема противостояния власти и общества (оппозиции).

От нее остались выражения иностранный агент, бункерный дед; прибавилась могилизация (в 2021 году: Дворец Путина, «Мемориал», пытки, репрессия, трусы Навального, дружелюбный концлагерь. Следственный комитет, задержание, берлинский пациент, проверить на предмет экстремизма). Одновременно резко расширилась область антиязыка, пропагандистского, агрессивно-оценочного использования слов и выражений.

Однако само распространение антиязыка и его осознание как «анти», стремление его отстранить, закавычить, использовать как цитату свидетельствует о жизни языкового сознания, которое отчуждает от себя мертвые пропагандистские клише, дает им негативную оценку. Протестный потенциал языка воплощается теперь не столько в лексике, сколько в экспрессии, в отторжении лживых слов, в растущей дистанции по отношению к пропаганде. И чем она яростнее и наглее, тем заметнее этот окружающий ее барьер неприкасаемости, неучастия, закавыченности. Да, это ночь языка, но само переживание этой тьмы во всей ее сгущенности рождает надежду на то, что еще не ушло чувство правды, чувство света.