Охота за титулом «Третий Рим»

А так как ни Каролингам, ни последующим германским императорам так и не удалось объединить Европу под своей властью, то идея translatio imperii начинает немедленно пользоваться бешеной популярностью. Практически каждое европейское государство размером больше наперстка примеряет эту идею на себя.

Она идет в народ. С нее изготавливают копию за копией — как в китайских мастерских изготавливают копии с оригинальной сумочки Гуччи.

Оттон Фрейзингенский сообщает, что империум перешел от римлян к франкам, от них к лангобардам, а от тех — к германцам. Как вы понимаете, Фрейзинген, аббатом которого является Оттон, расположен в Германии.

Кретьен де Труа, уроженец Франции, утверждает, что империум перешел от римлян к Франции, а уроженец Англии Ричард де Бюри в XIV веке считает, что империум перешел от Рима к Парижу, а от Парижа — к англичанам.

На Востоке, естественно, правители тоже не могут остаться равнодушны к тому, что сезон охоты за титулом императора объявлен открытым. Если уж развратник и бабник Лев III, которому чуть не выкололи глаза, может объявить своего заступника императором, чем мы хуже?

Забег претендентов и плагиаторов открыт.

Болгарский царь Симеон I провозглашает себя «императором и автократом всех болгар и римлян» и даже заставляет Константинопольского патриарха венчать себя на царство. Регент Николай Мистик признает этот титул, а во время Второй Болгарской империи в XIV веке ее столица Тырново получает гордое прозвище Третий Рим.

В 1345 году императором сербов и римлян провозглашает себя сербский король Стефан Душан. Третьим Римом теперь становится город Скопье.

Молоденький отпрыск императорской семьи Комниных, уцелевший при взятии крестоносцами Константинополя в 1204 году, бежит к своей родственнице, знаменитой грузинской царице Тамар, и она помогает ему провозгласить «Трапезундскую империю». Трапезундская империя ютится по берегам Черного моря в южной части Крыма и возле Синопа и, разумеется, тоже является единственной законной наследницей славы цезарей. Третьим Римом, таким образом, является Трапезунд. В 1453 году султан Мухаммед, захватив Константинополь, немедленно объявляет себя «Кайсер и Рум», то есть Римским императором. Его титул — это тот самый стандартный титул, которым и именовали турки своих константинопольских противников. Ибрагим-паша в XVI веке считает, что империум перешел от римлян к туркам.

Москва занимает очередь

Здесь мы должны перенести свой взор наконец от болгар, сербов и турок на восток, в средневековую Московию. В ней в 1523–1524 годах старец Филофей пишет два письма, в которых между рассуждениями об астрологии и мужеложестве излагает свою картину истории: «Ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать».

Под Третьим Римом Филофей имеет в виду Москву.

В большинстве российских источников мы можем прочесть, что в этих письмах оригинальный и неповторимый мыслитель Филофей «впервые обстоятельно развивает знаменитую теорию о Московском Царстве как Третьем Риме, хранителе правой христианской веры».

Как мы видим, слово «впервые» звучит как сильное преувеличение, потому что к этому времени в третьих римах успели побывать и Аахен, и Тырново, и Скопье, и даже славный город Трапезунд.

Теория Третьего Рима, равно как и титул «цезарь», «кесарь», сокращенное «царь», который спорадически начинает употребляться на Руси с XI века, систематически со времен Ивана III и, наконец, в 1547 году при коронации официально принимается царем Иваном Грозным, — это отчаянный плагиат.

Эта наша старая знакомая, теория translatio imperii, которая в своем оригинальном виде появилась при Карле Великом. Мы в точности не знаем, кто ее создал: придворное окружение Карла, которое стремилось ко вторичной легитимизации могущественного монарха, отец которого был узурпатором короны, или Лев III, пытавшийся придать череде мелких уголовников, занимавших тогда римский престол, значение, которого они не могли иметь из-за своей политической и военной ничтожности.

Но по крайней мере мы знаем, что это был оригинальный бренд. Кому-то пришла в голову качественная идея.

Всё остальное — корона Римской империи, которая переходит к англичанам, французам, немцам, болгарам, сербам, туркам, обитателям жаркого Трапезунда и заснеженной Москвы, — это был политический секонд-хенд. Копия Гуччи, изготовленная в потогонной мастерской третьего мира. И сложно сомневаться, что Филофей, при всем своем безграничном невежестве, свойственном обитателям тогдашней Московии, прекрасно знал, откуда он теорию заимствует. Буквально каждый народ и народец в это время претендовал на то, чтобы стать Третьим Римом.

Теория translatio imperii была заимствована Россией дважды. Первый раз — сразу после взятия Константинополя, когда великие князья Московские стали называть себя «кесарями», то есть царями. И второй раз — 22 октября (по старому стилю) 1721 года, когда по окончании Северной войны Петр I по прошению сенаторов принял титул Императора Всероссийского.

Феофан Прокопович

Главным идеологом этого политического секондхенда был Феофан Прокопович, уроженец Киева, ректор Киевской академии, архиепископ Новгородский, первенствующий член Синода.

О том, что Прокопович изобрел свою теорию сам, даже речи идти не может. Он был фантастически образованный по тому времени человек. Он учился в Киеве, потом в Лемберге (Львове), Лейпциге, Халле и Йене, а в 1701 году в Риме поступил в иезуитскую коллегию св. Афанасия. Папа Климент XI предлагал ему остаться в Вечном городе, но Прокоповича ждала еще более высокая карьера.

Он вернулся в Киев и стал посвящать свои труды гетману Мазепе, но после Полтавы передумал и немедленно написал панегирик Петру, который по приказу российского царя сам же и перевел на латынь.

Почувствовав, куда ветер дует, Прокопович сделался сторонником самого неограниченного самодержавия и цезарепапизма, каковой принцип он и отстаивал во всех своих творениях. Именно Прокопович становится автором концепции триединого русского народа — Малые, Великия и Белыя Руси.

Этот российский Торквемада равно удачно сочинял и латинские вирши, и инструкции по ведению пыточных допросов.

Это с легкой руки Прокоповича император Петр I не просто подражал Римской империи, учреждая Сенат и Синод, — он возрождал Римскую империю. Власть над империей перешла от римлян к грекам, а от греков не к франкам, а к русским. И мы можем с уверенностью утверждать, что нет ни единого шанса, чтобы выпускник иезуитского колледжа в Риме Феофан Прокопович сочинил эту идею сам.

Достаточно сказать, что тотальная этническая чистка, устроенная черкесским племенам, проживавшим на берегу Черного моря, имела смысл только как способ обеспечить проход по суше до Константинополя.

В случае, если этот план был бы реализован, значительная часть Ближнего Востока сейчас была бы христианской так же, как христианскими остались Балканы; в случае, если этот план провалился бы полностью и освобождение Балкан бы не удалось, проживающие в них народы, вероятно, подверглись бы в начале XX века такому же геноциду, как армяне, греки и ассирийцы.

Так или иначе, Франция, Англия, Австрия и чуть позже Германия с опасением наблюдали за попытками Российской империи уничтожить Оттоманскую порту и делали всё, чтобы сохранить жизнь «вечному больному Европы».

Одним из идеологов этого движения был историк и публицист Якоб Филипп Фальмерайер (1790–1861), автор «Истории Трапезундской империи» и неутомимый путешественник по турецкому Востоку. Путешествовал он, кстати, вместе с русским графом Александром Остерманом-Толстым и, по слухам, за некоторые прегрешения, совершенные в турецких тогда Афинах, был подвергнут изысканному наказанию рафанидосиза — то есть вставлению в задний проход редиски за совершение некоторых преследуемых тогда грехов.

С точки зрения Фальмерайера, Россия не просто пыталась восстановить Восточную империю. Эта Восточная империя и была славянской! Варвары-славяне и вытеснили еще в V веке н. э. исконное греческое население этих земель, отчего, собственно, империя так и деградировала. Дело было вовсе не в коррупции, невежестве и государственном устройстве, как полагали Монтескье и Гиббон. Дело было в расе!

Фальмерайер был буквально одержим расовым вопросом. Эти ужасные славяне уничтожили уже один раз великую Римскую империю и сейчас угрожали Германии, которая одна, объединив Европу, могла принести миру просвещение и прогресс.

Нечего и говорить, что при таком подходе никакой ни Римской, ни Греческой империи в Константинополе не было. Там было какое-то опустившееся государство славянских недочеловеков. Его-то Фальмерайер и называл Византией.

Эти идеи нашли себе благодатную почву во время Крымской войны, которую Англия и Франция вели против России в защиту Османской империи. Если до этого идея греческой независимости и даже восстановление греческого государства с центром в Константинополе пользовались в европейской политике большим спросом, то Крымская война с этим покончила.

Новая парадигма предполагала, что восстанавливать придется не греческое государство, а какую-то заплесневелую Византию.

Именно после Крымской войны мы видим, пишет Энтони Калделлис, «как на Западе падает число упоминаний «греческой империи» и растет частота, с которой «Византия» и «византийцы» употребляются как существительные. Этот выбор, в котором мы ныне живем, был так же окрашен политикой, как тот, что был сделан в девятом веке, когда восточную империю начали называть «империей греков». Оба они были попытками отказаться видеть в империи то, чем она была, и наклеить на нее ярлык, нужный для западной политической идеологии. Переход от «империи греков» до «Византии» был постепенным, но был в целом завершен к началу XX столетия. Если учесть, что более ранний термин и его парадигма довлели над представлениями Запада в течение тысячи лет, эта перемена была необычайно быстрой». [9]

Еще в 1870 году Альфред Рамбо издал труд под названием «Греческая империя в X веке». Представитель следующего поколения историков, Гюстав Шлюмбергер, в 1890 году издает первый том L’epopee byzantine. В этом первом томе он употребляет название «греки» в два раза чаще, чем название «византийцы», к третьему тому оба слова употребляются равно часто. А уже в мемуарах Шлюмбергера, законченных в 1920-х годах, слово «греки» встречается только однажды. «Что-то фундаментальное изменилось во время его карьеры, — пишет Калделлис, — хотя он ни разу не объясняет этого изменения письменно».

Многие историки продолжают упорствовать: Дж. Б. Бери не устает повторять, что новый искусственный термин «Византия» не подходит для описания того, что и было Римской империей, но поле быстро кристаллизуется. В Мюнхене появляется академическая кафедра, занимающаяся Византией, в 1892 году начинает выходить Byzantinische Zeitschrift.

«Именно под влиянием Крымской войны, — пишет Калделлис, — что не все понимают, создалось новое различие между «византийским/Византией» и «греческим/Грецией» благодаря контексту, сделавшему «империю греков» политически токсичным термином для ведущих сил Европы». [11]

***

История и политика — это две разные вещи.

Перетолковывание, выдумывание и даже просто использование истории для обоснования текущих политических решений происходило на протяжении всей истории человечества.

Римляне продолжали называть свое крайне деспотическое государство «республикой», владыки в Константинополе продолжали называть свою империю «римской», делая вид, что со времен Августа в ней ничего не изменилось, придворные Карла Великого сочинили историю о том, что власть над империей перешла от греков к франкам, а во время Крымской войны Фальмерайер сочинил никогда не существовавшую «Византию». Всегда, как мы видим, «византийство» было вещью крайне токсичной, а в XX веке такого рода практики неизменно являются важнейшей составной частью фашизма.

Они ничего не говорят о подлинном прошлом. Но они много говорят о политическом настоящем.

Рим, увы, был один: Рим первый, он же последний, как осетрина в романе Булгакова. Все остальные Римы были тухлые.

В этом смысле интересно одно. Как я уже сказала, никакой «Византии» на свете не существовало. Слово «Византия» с самого начала было политически заряженным термином, специфически обозначавшим коррумпированное, деградировавшее, погрязшее в невежестве и в конечном счете нежизнеспособное государство в Константинополе.

Тот факт, что современные российские мракобесы подняли этот термин на флаг, много говорит как об их научном невежестве, так и об их политических идеалах.

В любом случае трудно сомневаться, что с их курсом Россию действительно постигнет судьба Византии.

P.S.