ЦЕНТРЫ МИРОВЫХ СИЛ

(Выступление в клубе "СВОБОДНОЕ СЛОВО")

Автор - ведущий научный сотрудник Института Философии.

     Уже не время обвинять Жириновского в том, что он пропагандирует союз с исламом. В последнем своем интервью "Миру новостей" он торжественно заявил, что новая обстановка открывает уникальные возможности для сближения России с Западом, поэтому основой для этого сближения должен стать католицизм. То есть Россия должна в массовом порядке принять католичество, пересмотреть то, что сделал князь Владимир, который поступил весьма глупо, и и слиться с нормальной здоровой католической Европой. Да, это новая позиция Владимира Вольфовича, и обвинять его в антизападничестве сейчас бессмысленно.

     Очень интересный и сильный был доклад Алексея Константиновича Пушкова, но с одной оговоркой — в нем совершенно не было истории, Россия как будто вылезла только что на свет из непонятно какой материнской утробы, и ей надо решать, является ли она частью Европы и Запада, или нет. Между тем, у нас все-таки есть определенная традиция, у нас есть определенные линии нашей истории, и вопрос в том, как направлены линии этой истории, потому что мы все-таки живем на их продолжении. Спросим так — Россия начала 80-х годов XX века была частью Европы или нет? Вы знаете, кто ввел понятие европейского дома? Его ввел Громыко в одном из выступлений 81-го года, когда просто объявил, что тот, кто установит Першинги в Европе, тот спровоцирует ядерную войну на европейском континенте и тем самым разрушит общий европейский дом. Мы живем в общем европейском доме, и он будет разрушен, если возникнет война между нами и Европой. Таким образом, тогда Россия однозначно была частью Европы на совершенно определенных условиях. И эти условия были результатом очень длинного исторического развития.

     Последние века на европейском континенте работают два сюжета. И вот в рамках одного сюжета Россия просто часть Запада. А в рамках другого сюжета она частью Запада не является, а является частью большей системы — Европа—Россия. Первый сюжет — это разворачивание внутренней структуры самого Запада. Начало Нового времени, Запад XVI века, если отвлечься от колониальных морских держав, которые нас долго не волновали, это бинарный Запад, это противостояние двух сил — первой, прилегающей к Атлантике и второй силы, опирающейся на внутреннее континентальное ядро Европы. Сперва это противостояние в рамках Старой Европы Карла Великого, здесь Франция противостоит Священной Римской Империи Германской нации. XVI—первая половина XVII века — Европу трясет это противостояние, эта биполярность, приатлантическая Франция против католической священной Римской Империи.

     В середине XVII века становится ясно, что ни одна сила не сможет полностью объединить Европу из этих двух сил. И тогда наступает новый тур. Франция закладывает внутри германского мира своего союзника Пруссию вокруг Берлина, в свою очередь Австрия в XVIII веке вводит в европейскую игру своего союзника — Россию. И в рамках этого изменяющегося противостояния в игру начинает втягиваться Англия как универсальный балансир. Слабеют старые центры, Франция и Священная Римская Империя, вырисовывается новая Европа, где есть Англия, есть Германия, есть Россия. Пока как вспомогательные силы. На протяжении XIX — начала XX века мы видим, как рушится старый центр, рушится Австрия, мы видим, как сгнивает и разваливается Франция, потому что, конечно, Франция 1870-го — 1910-го года это просто исторический позор. Франции как силы уже нет. И мы видим, как уходят эти центры. Западным центром становится Англия, которая берет на себя роль опоры приатлантической Европы, а на востоке начинается яростный спор Германии и России за австрийской наследство, за то, кто станет восточным центром. И в этой игре Россия становится естественным союзником приатлантических держав, которые ненавидят Германию.

     Следующий виток — Англия иссякает в мировых войнах, Германия оказывается размолотой, и тогда выделяются окончательно Соединенные Штаты. Эта бинарная Европа постепенно приходит к формуле "Соединенные Штаты против России". В рамках этой эволюции самой по себе Россия просто часть Запада, часть игры вокруг его биполярности, часть перегруппировок его биполярности. Россия — просто элементарная часть западного мира. Это один сюжет.

      А вот вам второй сюжет. С момента, когда Россия втягивается как империя в европейскую игру, регулярно, с удивительной четкостью прослеживаются циклы, некие трехтактники отношений России с Западным миром. Что это за трехтактник? Он всегда состоит из трех фаз. Первая фаза — Россия участвует в игре разделенного Запада как помощница одной из сил, работающих в нем. Кризис этой фазы — западная вражда переносится на землю России, западная агрессия — в Россию. Следующая, вторая фаза — Россия отбивает эту агрессию и наступает на саму Европу, пытаясь реконструировать Европу и сформировать ее под себя, под свой проект. Кризис — консолидированный Запад отбрасывает Россию. Третья фаза — оказавшись вне Европы, Россия отчаянно ищет, что ей делать вне ее, и начинаются проекты — либо Россия будет как-то представлять Запад в незападном мире, неся туда его цивилизацию, либо она попытается для себя сконструировать пространство вне Запада. Три раза это повторялось. XVIII век — мы участвуем в играх разделенной Европы, наполеоновское вторжение. Священный союз — мы строим Европу под себя, нас ломают в Крымскую войну, потом пятьдесят лет между Севастополем и Порт-Артуром мы строим себе пространство вне Европы. Повторение — эпоха Антанты, мы участвуем в играх разделенного Запада, мы получаем Брестский мир, интервенцию и все в этом роде. Ответ — Коминтерн пытается нести мировую революцию и выстроить Европу под себя. Нас отбрасывает оттуда Локарно. Пятнадцать-шестнадцать лет сталинского социализма в родной стране, включая Монголию, включая Туву, включая войну с басмачами, включая Хасан и Халхин-Гол.

     Следующий этап — пакт Молотова и Риббентропа, мы участвуем в играх разделенной Европы. Мы получаем вторжение Гитлера. Мы преодолеваем его, мы организуем ялтинский мир, мы пытаемся сконструировать Европу, безопасную для нас, мы получаем много чего, что вы видели. И, наконец, самое интересное, мы входим сейчас в новую, третью евразийскую интермедию. Наши все интересы оказываются действительно в этой Евразии за пределами Европы.

     Итак, еще раз - два сюжета. В рамках первого Россия просто часть западного мира. В рамках второго она элемент мегасистемы Европа—Россия. И на этом фоне я прошу взглянуть еще раз на ялтинскую систему. В чем настоящая ее страшная кризисность? Да в том, что в рамках одного сюжета это наш европейский максимум, мы в нескольких часах броска танками от Ла-Манша. В рамках другого сюжета мы выдавлены и выброшены из Европы. Потому что Европа вся консолидировалась вокруг заокеанского центра, а нам остались только какие-то пороговые внешние пространства. Это был настоящий кризис, потому что саморазвиваясь система Запада шла от бинарности внутри ядра Европы Карла Великого к бинарности, основанной на противостоянии периферийных центров — Англия и созданный на исторически славянских землях Берлин, к такой бинарности, когда центр Европы уходит за океан, а вот этому западному миру противостоит the rest. West and the rest (Запад и все остальное). Система Европа-Россия, которая исторически была подпиткой биполярности Европы в рамках ялтинской системы стала первым воплощением структуры West and the rest.

     Россия отказалась представлять the rest - остальное. Почему это произошло? Это очень серьезный культурологический цивилизационный разговор. Так или иначе, наш кризис состоял в том, что мы отказались представлять the rest. Но схема West and the rest осталась, вся западная политология, будь то Хантингтон, Валенстайн, все трубят о том, что Западу противостоит не-Запад, что у Запада есть некая внешняя противостоящая сила. Кто это? Возрожденная ли Россия? Ислам? Китай? Бредовый ли хантингтоновский конфуцианско-исламский союз? Отчаянный поиск того, кто противостоит вовне.

     Сегодняшний мир, это, как сказал один переводчик Хаттингтона, это полутораполярный мир. Это один центр и вокруг н его масса каких-то четверьцентров, третьцентров и так далее, которые сами ничего в смысле организации мира предложить не могут, а самое большее, что могут, — ущемить главный центр, когда он полезет в те или иные региональные дела. Что из этого следует? А из этого следует только то, что в условиях мира, качающегося между монополярностью и многополярностью, любая сила, которая подрывает эти периферийные полуцентры и третьцентры, любые местные террористы — они объективно работают на главный центр. Объективно — это силы, работающие на мировую цивилизацию, на мировое правительство, на мировую систему. Это силы, которые работают на историю. А вот эти локальные боссы, все эти китаи, индии и россии — они работают против истории. И поэтому люди из Нью-Йорка и Вашингтона должны объективно поддерживать вот этих людей, террористов всех местных, работающих на историю.

     Сегодняшний мировой терроризм, это ситуация, когда отсутствует консолидированная сила, которая представляла бы the rest. Отсутствует консолидированный внешний центр, и частные лица вроде Усамы кидаются в этот вакуум, бросаются сыграть на опустевшем поле. Фактически эту ситуацию мы создали сами. Мы отказались представлять "мировое другое". И мы дали возможность желающим представлять это "другое", как они хотят. И теперь что у нас получается? У нас получается самая нелепая и драматическая ситуация. Объективно мы вползли в рамках нашего цикла в новую евразийскую фазу. Но мы вползли в эту новую евразийскую фазу уже не в рамках имперской стратегии. Мы вползли в нее, отказавшись быть империей, перестав быть империей, мы вползли в нее, перестав быть в схеме West and the rest сколько нибудь функциональным элементом, мы в нем ничто. Мы сейчас государство, представляющее пережиток предыдущего состояния системы, как пережитком этого состояния была Франция в 40-м году, как пережитком состояния этой системы была разделенная Германия, скажем, брандтовско-шмидтовская с ее сомнительной восточной политикой. Ну, скажем, как в XVIII веке была Польша, когда Польши уже на самом деле не было, когда ее место заняли Австрия и Пруссия…

     Польши по сей день нет. Есть окраинная провинция консолидированного западного мира. Понимаете, есть окраинная провинция. Как когда-то, скажем, Гасконь. Можно подумать, что при Ришелье была Гасконь. Не было Гаскони — сидела кучка людей и думала: "придут испанцы нас освободить или не придут? И что будет?".

     Польши нет. А есть Европа. И вот, поднявшись, объединенная Европа может стать противовесом Америке. Ибо что такое сейчас Европа? Европа в существующем мире занимает такую же роль, как муссолинивская Италия в системе Третьего рейха. То есть просто шакальничающее государство, которому за его шакальи подвиги выделяется условно некоторый кусочек сферы влияния. Никакой Европы пока нет. Она - часть Запада.Есть West и есть the rest. А мы — ни туда, ни сюда. Мы рудимент, который никак не хочет рассосаться.И, кстати говоря, умные люди, вроде Бжезинского, намечают нам варианты к рассасыванию. Но нас, понимаете ли… нас как-то слишком много, трудно переварить, несколько крупные. Но вы знаете, для достаточно крупных дефектов нет слишком крупных кусков. В конце концов можно будет. Тем более, нужно взглянуть на нашу элиту, черт побери. Тем более, нужно взглянуть на тех, кто нами правит. Когда говорят, что вот ушли из Латинской Америки, так хоть из Евразии бы нам не уйти. Но мы одновременно обе базы свернули — одну в Латинской Америке, другую в Евразии. Одну хорошо, что свернули, другую — плохо, да чепуха, и ту и другую свернем. Потому что то, что нами правят нами блудливые и беспутные твари.

     Мне кажется, Владимир Вольфович с его несколько патологическим, но довольно сильным чутьем ухватил самое главное в заголовке своего интервью в "Мире Новостей". Он сказал: "Мировая катастрофа спасает Россию". Я хочу сказать, что исторически России страшно, фантастически везло, когда те культурные силовые центры, на которые она ориентировалась, с которыми она связывала себя, терпели крах и крушение. Первым ее огромным счастьем было разрушение Византии, которое сделало ее из татарской периферии Третьим Римом. Одна из величайших наших удач была великая депрессия конца двадцатых — начала тридцатых годов, когда чудовищная голодоморная сталинская Россия в глазах всего мира оказалась страной, показывающей уникальные темпы экономического роста на фоне вот этого развала. Такой стране можно было простить и московские процессы, и все, что угодно. Нам страшно везет, когда разрушаются центры, с которыми мы связаны, на которые мы ориентированы. Это действительно наша крупнейшая удача. Мы сейчас кричим, что вот теперь дружба с Америкой. Нам опять повезло, потому что ударили по Америке. Взрывы над Манхэттеном - это козыри России. Меня удивляет, что не нашлось действительно хитроумного человека, который представил бы, что это Путин со своими гэбэшными связями организовал это для того, чтобы России повезло. Потому что ку и боно, ку и продест, рутени продест. Я надеюсь только на одно, мы живем в мире, который так или иначе не устоит, который будет разрушен. Я очень надеюсь, что будет шанс заржавленный бронепоезд выкатить с запасного пути. (Смех в зале). Я надеюсь, что он достоит до тех пор.