КОГДА КУМИРЫ СТАРЕЮТ

29-12-2002

Надежда КожевниковаНа днях я говорила с человеком, который, вне зависимости от того, кто как к нему относится, не только, безусловно, вошёл в историю отечественной литературы, но и является фигурой исторической. Хотя, еще раз уточняю, и тут воспринимать его можно по–разному. Я ему позвонила, прочитав в газете статью, пакостную и по сути, и по форме. Подоплёка мгновенно угадывалась: вызвать к себе внимание, упоминая фамилии, всем известные, что уже гарантировало читательский интерес. Трюк извечный: хоть клеветой, хоть как, навязаться в компанию, круг избранных, где “вас”, по выражению Ахматовой, и “не стояло”.

Поэтому ничьи имена называть не стану. Не хочу удовлетворять амбиции злопыхателя, чья цель именно скандал, свалка, драчка, и чем больше участников, тем ему слаще: затея удалась! Вон сколько народу собралось, когда на слона набросилась моська.

Растерянность “слона” тоже случай классический: удивление за что? Поэтому, видимо, и боль, укусу не соответствующая.

Не жалею, что позвонила, хотя утешений не нашла. На моё банальное – пустяк, не реагируйте, – он правильно ответил: не во мне только дело, а в безнаказанности вообще и в общем же равнодушии.

Тут я согласна. Но, не желая, соль сыпанула на рану, сказав, что нынче не пушкинские времена, и чтобы защищать свою репутацию, на поединке, под пулями, личная смелость еще не всё решает, а надобны и соответствующие, так сказать, обстоятельства: общественная атмосфера, окружение, единомышленники, идеалы, в свете которых репутация выверяется. И проговорилась: сейчас ничего этого нет.

Прозвучало как бы упрёком, и он, верно, это почувствовал, как и я, с запозданием. Порыв искренний – поддержку выразить, солидарность, вдруг во мне же наткнулся на преграду, сопротивление. В таком смутном ощущении наш разговор и закончился.

Мой собеседник старше меня лет на пятнадцать, при достижении определённого возраста разница небольшая, но принадлежим мы к разным поколениям.

Что тут решает: события, взгляды, вкусы? Но, кроме того, вероятно, и от нас вроде бы независящее, подсознательное, но что, помимо личного опыта, управляет нами – пережитое другими, до нас.

Некогда, в разгар гласности, я написала и опубликовала статью “Старые псы и молодые волки”, в защиту “шестидесятников”, с экскурсом в историю, параллелями и простеньким выводом, что винить предшественников во всех бедах – одна из немногих традиций, в отечестве соблюдаемых, характерная для нашего менталитета. Выросшим в унижении милосердие не свойственно. Когда старшие, в семье ли, в обществе ли, давят на молодых, те месть вынашивают и, своего часа дождавшись, плюют в лицо уже дряхлым, беспомощным, даже покойникам, совсем уже безответным.

По причине, допустим, дурного характера или же шаткости идейных позиций, у меня, когда начинаю “за здравие”, сбой нередко случается, непреднамеренный, и заканчиваю “за упокой”. И тогда, в той, статье, обронила, что “шестидесятников” судят нынче по той же схеме, как они судили поколения тридцатых, сороковых. Огульно, исключение делая лишь для тех, в чьём мученическом венце нельзя усомниться. Всех прочих обвиняя за то, что выжили, уцелели?

Между тем они сами в жертвенном образе себя заявлять явно не собирались. Совершенно по типу не подходили. И, слава Богу!

Это как раз их заслуга: в затравленном, парализованном страхе обществе кометой, фейерверком вдруг взорвалась, возникла группа, пусть малочисленная, отчаянно смелых, горластых, неуёмных, любые препоны преодолевающих.

Высказываемые подозрения, что–де их риск был не столь безогляден, пустяшны, мелкотравчаты. А если да – и что? В ЦК КПСС сидели в ту пору не только держиморды, но и светлые головы, классные, выражаясь по–современному, имиджмейкеры. Чтобы страна очнулась, необходим был десант, своей яркостью пропоровший застылую серость казармы. Тут уже не до сдержанности по канонам строгого вкуса, как в поведении, так и в обличии. Кого–то они раздражали, и не только чиновную рать. Но задача ведь ставилась не в расчёте на узкий, взыскательный круг, а на охват именно массовый. В толпе, заполнявшей площади, и пёстрый, до ряби в глазах, свитер, и рыжие волосы, и рост высокий, сценичностью, броскостью замечательно дополняли друг друга, составляли ансамбль, западающий в сознание миллионов намертво.

Молодцы! Людям, истосковавшимся в тюремном режиме, требовались герои, и он

и появились, соответствуя в точности ожидаемому.

Завистники, помолчите: роль на подмостках истории по блату не достаётся. Конкурс огромный, а, кроме того, постоянно на публике находиться, под прожекторами, высвечивающими все закоулки души, не каждый не только способен, но и охоч. Тех героев сплетни преследовали всегда. Собственно, они добровольно себя отдали на пожирание молвы. Но и это являлось условием возложенной на них миссии, или, скажем, той же роли. Критиковать оперу по законам жанра трагедии и глупо, и невежественно. А уж просто гнусно обнародовать подноготное, выдавая осведомлённость за приобщённость к неким “тайнам”, тогда как разоблачаемый никогда ничего о себе не скрывал.

Их общее кредо – всё на вынос, печали, радости, восторги влюблённости, жалость к брошенным женам. С некоторым перебором? Но по сравнению с недавним мертвящим ханжеством – свежий ветер. Как и пиджак цвета “сливочного мороженого”, торпедой врезавшийся в сомкнутый строй одинаково мрачных, как склепы, пальто. Моя старшая сестра, их сверстница, как–то, ликуя, сообщила, встретив одного из них: “Ну, весь клетчатый, кепка, костюм, носки, галстук! Такой заграничный!” И тут они были первыми, их клоунские – оттуда – наряды, казались праздником. И если бы не Ц К, мы бы сами, советские граждане, их туда бы послали, от нас представительствовать. Они очень выгодно отличались от заторможенных, зачем–то оживших манекенов, составляющих официальные делегации.

Разумеется, и “шестидесятники”, и выделившаяся из их недр группа, отнюдь не были однородны. Но я говорю не о лицах – явлении. И в годы наибольшего успеха, публика, общество воспринимали их как целостность. Ропот недоброжелателей, что – де слава превзошла по масштабам их природные дарования, несправедлив. Нужен был мостик через бездну беспамятства. Если так долго цепенела душа, если её оглушали бравурными маршами, мотив простенький, под пастушью свирель, снимал злые чары. Да, не Моцарт. Но тогда незрелое общество, в подростковой стадии, хотело общаться на равных со сверстниками, пусть инфантильными, а все ж лучше, чем ворчливые наставления слышать от потрёпанных жизнью взрослых.

Так же несправедливо их обвинять, что дерзости, недопустимые для других, им с рук сходили. И в столах рукописи многолетиями не оседали, даже в “застойные” времена. Нашлись влиятельные защитники, не давшие смельчаков растерзать – и их, и наше везение. Хотя и сами кумиры ошибку делают, сейчас вспоминая свои беды, невзгоды. Бед, невзгод хватало у всех. Их же имидж– победное сияние. У большинства робость, опаска застряли в генах, и, чтобы их одолеть, необходим был наглядный пример озорства, как раз остающегося безнаказанными.

Мы им попустительствовали, и они так себя и вели, шумно, отвечая нашим чаяниями, наши комплексам. Все их огрехи, как и достижения, превращались мгновенно во всеобщее достояние. Правда, нюанс: они, поэты, очень талантливые, существовали как актёры, любимцы зрителей. Осип Эмильевич Мандельштам заметил однажды: полюс, антипод профессии литератора – актёрство. Что ж, выходит, они взвалили на себя двойную нагрузку. Следует посочувствовать. Теперь, тем более: актёры, к тому же в амплуа молодых, скорее сходят со сцены, чем писатели.

А они задержались, и сейчас еще там. Марафонцы. Впрочем, люди знающие говорят: эстрада, аплодисменты, запах кулис – яд, наркотик, своего рода. Опять же злорадствовать нехорошо: тут действительно драма. Неумение вовремя уйти, скрыться от “шума городского”, неготовность к старению. Но только ли их личная это слабость? А если они – заложники требований, предъявленных в своё время обществом?

Их страх перед старостью – не от того ли, что пришлось громить, клеймить стариков, как считалось, реакционеров, освобождая дорогу светлому будущему? Азартная велась игра – опрокидывать всё, прежде чтимое, с обратным, уничижительным, знаком. Вспоминаю популярный, “перестроечный” “Огонёк” под редакцией Коротича, где наряду с отличными материалами, разрывающими пелену лжи, выстрелами в упор укладывались те, кто и без того еле держался, чья вина в основном определялась датой рождения, кто впитал атмосферу эпохи, конечно, зловещей, но чью драму, чью душу, не взглянув, не полюбопытствовав, поспешили растоптать.

А потом оказалось, что если стальной стержень извне в соотечественников не вбит, они распадаются на куски. Даже лучшие среди них мельчают, утрачивают ориентиры, их споры похожи на склоку, каждый тянет одеяло на себя, и никто никого не уважает.

Людям творческим всегда тяжелее всех достаётся. Они– лакмусовая бумажка, при неблагополучии, духовном, социальном, черты уродства проступают с особой наглядностью именно в них. Так было, так есть и сейчас. Условия, обстоятельства, атмосфера коренным образом изменились, а сущность в людях всё та же, весьма неприглядная, и полностью уже обнажившаяся, когда рухнул фасад.

Я не сказала своему собеседнику почему, мне кажется, не стоит ему отвечать на провокацию: это вчерашний день, и никого уже не волнует. Было– не было? Куда важнее то, что происходит сейчас.

В своих мемуарах наши кумиры, подытоживая пройденное, свидетельствуют, что всю жизнь боролись с большевистским режимом, себя не щадя. Режим уничтожен, они победили, и, надо думать, теперь пришли к власти их соратники, единомышленники?

Нет? Опять – нет? Оттеснили, держат как скоморохов? В глотке, когда–то лужёной, осели связки, и силы остались только пантомиму изображать?

Если и вас обманули, расскажите, как, почему это случилось? На баррикады лезть никто не призывает, тем более возраст у вас аксакальный. (Сама поразилась, сверив их даты рождений по энциклопедическому словарю.) Достаточно горестного вздоха, мол, намерения бывают одни, а результаты иные. И если подобная ситуация вновь повторилась в отчизне – это серьёзнее личных обид.

Но наши кумиры предпочитают украшать своим присутствием престижные сборища, телеэкраны, радую поклонников моложавостью, пиджаками цвета “сливочного мороженого”. А так же грёзам предаются, как тесно они общались с представителями западного олимпа. Их общая, сама близкая подруга – Жаклин Кеннеди, которая, так это выглядит в их мемуарах, дарила им весь свой досуг.

Не понимают, что такого рода активность губит их собственную репутацию? Да и мы, их современники, предстаём глупцами, принявшими гипс за мрамор. Хотя наша тут, считай, историческая ошибка – ерунда по сравнению с настоящей бедой. Нация россиян с каждым годом тает, как запалённая с двух концов свеча – старики погибают от нищеты, молодые от наркотиков, спида, криминала – и в этой агонии кумиры вообще уже не нужны.

Комментарии

Добавить изображение