ПЕРЕЧИТЫВАЯ БУЛГАКОВА

Окончание. Начало в 473 от 30 апреля

Д.Ч.

Признаюсь, фильм, снятый Бортко, не видел, а книгу последний раз перечитывал более 10 лет назад. Зато взгляд на роман остался по-прежнему свежий, не замылился. Для начала придётся привести цитату из найденного в сети текста МиМ:

"Дом назывался "Домом Грибоедова". На том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя - Александра сергеевича Грибоедова... В настоящее время владел этим домом тот самый "Массолит", во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на патриарших прудах. С легкой руки членов "Массолита" никто не называл дом "домом Грибоедова", а все говорили просто - "Грибоедов": "Я вчера два часа протолкался у Грибоедова", - "Ну и как?" - "В Ялту на месяц добился".- "Молодец!". Или: "Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове..." … На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись "Рыбно-дачная секция", и тут же был изображен карась, попавшийся на уду. На дверях комнаты N 2 было написано что-то не совсем понятное: "Однодневная творческая путевка. Обращаться к м.В.Подложной". Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись: "Перелыгино" (от слова "лгать" - читай "Переделкино"- - Д.Ч.). Потом у случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях: "Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной", "Касса", "Личные расчеты скетчистов"... Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ: "Квартирный вопрос". За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже - пальмы и балкон, на балконе - сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись: "Полнообъёмные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия). Ялта, Сууксу, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (зимний дворец)". У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста".

Все описанные в Грибоедове персонажи имели своих реальных прототипов из того времени. Но в этих прожорливых, ночи напролёт сидящих за столиками писательского ресторана, тружениках пера и бумаги легко угадываются и наши современники. Тут и уважаемый Левашов с его радостным "Каждый с детства мечтал сделаться писателем, не всем удалось. Остальные всю оставшуюся жизнь завидуют". Или он же: "Вижу главное жизненное свое достижение в том, что практически никогда не высиживал на службе с девяти до шести и не вскакивал по будильнику". Или известный писатель Пригодич, самодовольно заикавшийся несколько раз, что уже более четырнадцати лет он исправно не ходит на службу. Но их обоих обскакал мальчонка из снежной северной страны - этот вообще ничего не делает, лишь прикидывается писателем и получает социальное пособие от государства как пожилой советский иностранец.

Нет никаких сомнений в том, что если бы, к примеру, госпожа Т.Калашникова проживала во времена написания романа, она прославилась бы, попав на его страницы: у Булгакова вместо "три тысячи сто одиннадцать человек" было бы написано "три тысячи сто двенадцать человек". Угадываемость ситуаций и персонажей - в этом состоит разгадка вечной молодости и актуальности "M&M", главный сюжет которого прост: огромной писательской толпе, на 90% состоящей из доморощенных театральных критиков, прощелыг и графоманов, объединенных в бюрократическую общественно-социалистическую организацию "Массолит", противостоит художник-одиночка
Булгаков начал писать "М&М" в возрасте 38 лет. Если посмотреть на его фотографии того времени, то с них на нас глядит "бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек" - это общее место у всех исследователей творчества автора, не вызывающее сомнений и у простых читателей. Булгаков отождествлял себя с Мастером. На этот счет ни у кого нет никаких вопросов. Но в то же время Булгаков отождествил Мастера с Иешуа. Мастера и Иешуа объединяет презрение к мелкой суете и жалкому тщеславию, свойственное любому обладателю членского билета "Массолита". Их объединяет чувство огромной внутренней свободы и независимости. Их объединяет способность мыслить и говорить правду. Небольшая разница между ними состоит в том лишь, что Иешуа готов простить "доброму человеку" любую обиду, а Мастер, увы, нет: "Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой: - Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича". Но тут необходимо вспомнить, что Мастер был коренным москвичом, а москвичей, как известно из этого же романа, немножко испортил квартирный вопрос.

Булгаков не был верующим и перед его смертью попа к нему для последнего причастия не водили (как, скажем, к Пушкину, или к Гоголю, или даже к Чехову). Поэтому легенда об Иешуа и Пилате - всего лишь простой, но вместе с тем очень эффектный и изящный литературный приём.

Задача Мастера, нарисованного Булгаковым, заключалась в попытке описать собственную жизненную ситуацию во вставном романе об Иешуа, с тем чтобы примерить к ней незыблемые христианские истины и ответить прежде всего самому себе на мучивший его вопрос о собственной роли, как личности, в истории, в литературе. С такого угла отчётливо делается видно, что Мастер и Иешуа - это один персонаж.

Искусство разных стран и народов уже давно и очень часто прибегает к "вечным" сюжетам для решения нравственно-философских или каких других попутных задач. Самые первое, что приходит в голову и что у всех на слуху: Гёте, Данте, Мильтон, Достоевский и этот... как его... который "Код да Винчи". Роман Булгакова связан с религиозностью не более, чем перечисленные примеры. Нужно быть слишком верующим, чтобы в булгаковских фантазиях о философе Иешуа углядеть пересказ Евангелий или ещё одну попытку написать исторический "инкапсулированный" роман об Иисусе.

 

Ер

Ах, дорогой Д.Ч., не стоит быть столь категоричным.
Во-первых, не к ним (Пушкину и другим) кто-то водил попа, а они сами просили позвать перед смертью священника. Разница есть, не правда ли? Но это так, замчание походя.

Булгаков действительно перед смертью священника не позвал (о чём, конечно, стоит пожалеть), но был ли он не верующим?

Данте принадлежит очень выразительная характеристика неверия: "Я утверждаю, что из всех видов человеческого скотства, самое глупое, самое подлое и самое вредное верить, что после этой жизни не будет другой".

Трудно сказать со всей определённостью, что Булгаков не был повинен в том грехе, который вызывал у Данте столь сильное отвращение. Скорее всего, нет.
Во-первых, атеистом-кощунником-богоборцем Булгаков не был. И до сознательной хулы на Бога и Церковь не доходил. Биограф М.Чудакова сообщает, что ему пытались заказывать антирелигиозные пьесы, но он отказывался – а дело, между прочим, происходило в 1937 году!

Во-вторых, произведения Булгакова убеждают в том, что у него был опыт искренней молитвы.
Я тоже прошу прощения за длинные цитаты, но без этого не обойтись. В конце романа "Белая гвардия" читаем:

Перед Русаковым лежала тяжелая книга в желтом кожаном переплете. Глаза шли по строкам медленно и торжественно.
"И увидал я мертвых и великих, стоящих перед Богом и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими.
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них, и судим был каждый по делам своим.
.......................................
и кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.
.......................................
и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали и моря уже нет".
По мере того как он читал потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся в тьму.
Болезни и страдания казались ему неважными, несущественными. Недуг отпадал, как короста с забытой в лесу отсохшей ветви. Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий. И страха не испытывал, а мудрую покорность и благоговение. Мир становился в душе, и в мире он дошел до слов: "...слезу с очей, и смерти не будет, уже ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло".
... Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла – слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?

Иван Русаков с последних страниц "Белой гвардии" – это тот человек, в жизни которого была покаянная ночь:

В квартире библиотекаря, ночью, на Подоле, перед зеркалом, держа зажженную свечу в руке, стоял обнаженный до пояса владелец козьего меха. Страх скакал в глазах у него, как черт, руки дрожали, и сифилитик говорил, и губы у него прыгали, как у ребенка.
Боже мой, боже мой, боже мой... Ужас, ужас, ужас... Ах, этот вечер! Я несчастлив. Ведь был же со мной и Шейер, и вот он здоров, он не заразился, потому что он счастливый человек. Может быть, пойти и убить эту самую Лельку? Но какой смысл? Кто мне объяснит, какой смысл? О, господи, господи... Мне двадцать четыре года, и я мог бы, мог бы... Пройдет пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки*, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом – я гнилой, мокрый труп.
Обнаженное до пояса худое тело отражалось в пыльном трюмо, свеча нагорала в высоко поднятой руке, и на груди была видна нежная и тонкая звездная сыпь. Слезы неудержимо текли по щекам больного, и тело его тряслось и колыхалось.
Мне нужно застрелиться. Но у меня на это нет сил, к чему Тебе, мой Бог, я буду лгать? К чему тебе я буду лгать, мое отражение?
Он вынул из ящика маленького дамского письменного стола тонкую книгу, отпечатанную на сквернейшей серой бумаге. На обложке ее было напечатано красными буквами:

ФАНТОМИСТЫ – ФУТУРИСТЫ. Стихи: М.ШПОЛЯНСКОГО. Б.ФРИДМАНА. В.ШАРКЕВИЧА. И.РУСАКОВА. Москва, 1918

На странице тринадцатой раскрыл бедный больной книгу и увидал знакомые строки: Ив.Русаков. БОГОВО ЛОГОВО

Раскинут в небе
Дымный лог.
Как зверь, сосущий лапу,
Великий сущий папа
Медведь мохнатый
Бог.
В берлоге
Логе
Бейте бога.
Звук алый
Беговой битвы
Встречаю матерной молитвой.

Ах-а-ах, – стиснув зубы, болезненно застонал больной. Ах, – повторил он в неизбывной муке.
Он с искаженным лицом вдруг плюнул на страницу со стихотворением и бросил книгу на пол, потом опустился на колени и, крестясь мелкими дрожащими крестами, кланяясь и касаясь холодным лбом пыльного паркета, стал молиться, возводя глаза к черному безотрадному окну:
Господи, прости меня и помилуй за то, что я написал эти гнусные слова. Но зачем же ты так жесток? Зачем? Я знаю, что Ты меня наказал. О, как страшно Ты меня наказал! …. Ты услышишь мои мольбы, простишь меня и вылечишь. Излечи меня, о Господи, забудь о той гнусности, которую я написал в припадке безумия, пьяный, под кокаином. Не дай мне сгнить, и я клянусь, что я вновь стану человеком.

________________

* Важная деталь. Булгаков по своей врачебной специализации был "сифилитолог". И он знал, что разноцветные зрачки есть симптом далеко зашедшего сифилиса. А теперь вспомним описание Воланда в момент его появления на Патриарших прудах: "Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец".
Воланд, впрочем, свой сифилис и не скрывает: "– Приближенные утверждают, что это ревматизм, – говорил Воланд, не спуская глаз с Маргариты, – но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре".

Так описать покаянное рыдание мог только человек, который сам испытал подобное. У Льва Толстого вы вряд ли найдёте подобное.
Хрестоматийным стало уже описание молитвы Елены над раненым Алексеем Турбиным в той же "Белой гвардии".

Она опять поклонилась и жадно коснулась лбом пола, перекрестилась и, вновь простирая руки, стала просить:
На тебя одна надежда, пречистая дева. На тебя. Умоли Сына своего, умоли Господа Бога, чтоб послал чудо...
Шепот Елены стал страстным, она сбивалась в словах, но речь ее была непрерывна, шла потоком. Она все чаще припадала к полу, отмахивала головой, чтоб сбить назад выскочившую на глаза из-под гребенки прядь. День исчез в квадратах окон, исчез и белый сокол, неслышным прошел плещущий гавот в три часа дня, и совершенно неслышным пришел Тот, к кому через заступничество смуглой девы взывала Елена. Он появился рядом у развороченной гробницы, совершенно воскресший, и благостный, и босой. …

Мать-заступница, – бормотала в огне Елена, – упроси Его. Вон Он. Что же тебе стоит. Пожалей нас. Пожалей. Идут твои дни, твой праздник. Может, что-нибудь доброе сделает Он, да и тебя умоляю за грехи. Пусть Сергей не возвращается... Отымаешь, отымай, но этого смертью не карай... Все мы в крови повинны, но ты не карай. Не карай. Вон Он, вон Он..."

А вот и итог религиозного пути Михаила Булгакова. За три дня до смерти его жена записывает в дневнике: "6 марта 1940 г. Когда засыпал: “Составь список... список, что я сделал… пусть знают…”. Был очень ласков, целовал много раз и крестил меня и себя – но уже неправильно, руки не слушаются..." (Булгаков М. Собрание сочинений в 8 томах. Т.8. Жизнеописание в документах. Спб., 2002, с. 714)

Так что, повторю, не стоит быть столь категоричным утверждении неверия Булгакова. Всегда стоит надеяться на лучшее.

 

Дмитрий Горбатов

Уважаемый Ъ,

Спасибо за Ваш развёрнутый текст! Он очень глубок и хорош — я читал с интересом. Пройдёмся, однако, по некоторым важным пунктам.

Вы пишете (далее буду просто выделять ваши слова): Я могу только попросить Вас хотя бы на некоторое время встать на христианскую точку зрения. То есть, принять — пусть хоть и на время, — что существует Сущий и есть падшие духи. Что евангельские тексты суть не литературный или философский памятник, а простодушное и искреннее описание того, свидетелями чему были евангелисты, того, что было на самом деле. Думаю, правда, что Вы и сами это прекрасно понимаете.

Не думаю, что понимаю это так же, как Вы. (Вообще, агностику “встать на христианскую точку зрения” гораздо труднее, чем христианину — встать на точку зрения агностика.) Сущего и падших духов пока оставим. Но дальше непонятно: почему “евангельские тексты суть не литературный или философский памятник, а простодушное и искреннее описание того, свидетелями чему были евангелисты, того, что было на самом деле”? Иначе говоря: почему нельзя думать, что тексты эти — памятник:
1) и литературный,
2) и философский,
3) и исторический —
одновременно? Что этому мешает?

Повторю ещё раз, я согласен: Иешуа — не Иисус. Но считать это доказательством того, что Мастер пишет исторический роман, согласиться не могу. Причина в том, что, по моему мнению, такой “исторический роман” десакрализирует главное, на чём стоит христианство, потому что такой Иисус-Иешуа делает христианство бессмысленным. А если такое происходит, то встаёт вопрос: с какой целью написан этот роман?

Во-первых. Сначала Вы говорите: “Иешуа — не Иисус”. Потом — “такой Иисус-Иешуа”. Вот это уж точно не может быть истинным одновременно. Или — или!

Во-вторых. Уж извините, но Иисус — именно Христос — тоже выступает в Евангелиях и как литературный, и как исторический персонаж, а также — как философ, в той и ровно в той мере, в какой Евангелия являются, с одной стороны, произведением литературным, с другой — историческим, с третьей — философским. Не более того — но и не менее. И то, и другое, и третье не противоречит тому главному, что Евангелия — это (прежде всего, конечно же!) произведение религиозное.

Между тем, заметьте, Мастер пишет не Евангелие — а всего лишь роман. То, что могут об этом думать другие, — их дело. Но сам Мастер искренне убеждён в том, что он занимается литературой — и только литературой. На большее он не претендует. (В данном случае Мастера и Булгакова я разделяю.)

В-третьих. Никакой роман не может ничего десакрализировать. А коли может так значит это, на самом деле, и не сакрально вовсе! Обратите внимание: истинный христианин, когда слышит или видит богохульство, никогда не огорчится за себя (или, тем более, за Христа) — он огорчится только за самого богохульника, ибо от него страдает последний, а не первый. Так тó ведь — богохульство! А у нас речь — о романе!..

В-четвёртых. У Вас встаёт вопрос: с какой целью написан этот роман? Возможно, мой ответ Вас удивит — но никакого другого я дать не могу: настоящий писатель всегда пишет роман исходя из непреодолимой эстетической потребности. Иначе (то есть, грубо) говоря: не напишет — сдохнет. В конкретном, булгаковском, случае — наоборот: не сдохнет — пока не напишет. И никакой другой цели здесь нет. Писатель, знаете ли, — это не профессия: захочу — так напишу, захочу — эдак… за что больше заплатят?..

Допустим, Вы правы. Пускай будет “исторический роман”. Но тогда Вы должны ответить на вопрос: с какой целью написан исторический роман на евангельскую тему?

Очень просто: Евангелия — это, знаете ли, сильная вещь! Для высоко литературно одарённого человека Евангелия — всегда источник вдохновения, притом вдохновения, далеко не исчерпываемого одним подходом. Можно быть верующим, можно агностиком, но ежели человек одарён умом и талантом — не уйти ему никуда от Евангелий! Так или иначе — он всё равно будет к ним возвращаться (хотя бы через искусство)…

Что Булгаков хотел сказать этим романом?

Вот! Вот он — самый главный вопрос. Именно его я и задаю здесь — именно на него я и не получаю того ответа, которого жду (не дождусь)!..

Как относиться к роману? Как к развлекательному чтению наподобие романов Дюма-отца?

Ни в коем случае! Только тут есть опасность чрезмерного упрощения. У Дюма-отца романов очень много, и все они разные. Одно дело — “Три мушкетёра”: развлекательное чтиво для маловзыскательных подростков. Совсем другое дело, к примеру, Королева Марго” или (тем более) “Граф Монте-Кристо”: глубокие сочинения, интерес к которым не будет угасать ещё долго, — несмотря на то, что в чисто литературном смысле все они бедны примерно одинаково.

Впрочем, проблема ещё и в том, что собственно “развлекательность” отнюдь не означает упрощения: всякое искусство развлекает — будь то Дюма-отец или Набоков-отец (Набоков-сын, как видим, “развлекает” нас тоже — но, увы, иначе!)… Роман “Мастер и Маргарита” развлекает взыскательного читателя в самом высоком смысле — это, я думаю, несомненно.

Вы предлагаете мне попробовать доказать несостоятельность солипсизма чисто рассудочно. Не смогу — и Вы это знаете. (Я же не Владимир Ильич Ленин: это он всё рвался доказать — да только одна глупость вышла, сплошной “эмпириокретинизм”.) А, собственно, зачем это нужно? И какое отношение имеет солипсизм к нашей беседе о литературе?..

Не знаю, помните ли Вы, но когда-то я, говоря о несостоятельности атеизма, в качестве аргумента привёл соображение о том, что доказать несуществование Бога невозможно, поскольку для этого необходимо познать всё сущее, что неосуществимо даже и с точки зрения самого атеизма.

Не очень помню — но это не суть важно. Важно другое: а это-то нужно зачем? Какой вообще смысл “доказывать несуществование Бога”? Кому это интересно тем более сегодня?..

Тем не менее, математики (и не только они) верят, что математика непротиворечива, и вовсю используют “доказательства от противного”, хотя с формальной точки зрения это не является доказательством.

Извините: но здесь Вы неправы — и опровергнуть Вас очень просто. Именно с формальной точки зрения это как раз и является доказательством. Вот простейшее из них.

Дано: А = В и В = С.
Доказать: А = С.
Доказательство. Предположим, что А ≠ C. Тогда C ≠ B — потому что B = A. Но это противоречит условию.
Следовательно: А = С.

Ключевой здесь является фраза: “Но это противоречит условию”. Как только мы отнесёмся к задачке не формально — значимость этой фразы утратит всякий смысл. Ибо вне формального подхода мы всегда можем задать контрвопрос: а почему наш довод должен совпадать с условием? В том-то и дело: сам по себе — не должен; но именно формально — обязан!

Я ещё раз повторю. Не на рассудке, не на умозрительных построениях базируется религия, а на опыте (говоря “религия” я имею в виду в первую очередь Православие). Религия есть “связь с Богом”, есть ощущение, переживание этой связи. Это опытное знание весит гораздо больше, чем любые логические рассуждения.

Вы можете повторять это сколько угодно — но только чего Вы хотите добиться от меня? Я-то с этим нисколько не спорю. Если я агностик — то почему все на свете тоже должны быть агностиками? В конце концов, это было бы безумно скучно!..

Что касается смысла и существа христианства, то я с удовольствием выслушаю Ваше мнение по этому поводу. Дискуссии, правда, на эту тему не обещаю — думаю, что и так уже утомил многих…

Агностику не пристало высказываться о смысле и существе христианства. Зато у агностика к христианину есть вот какой вопрос. Вы пишете:

Блудница, к примеру, сможет родить и остаться “физиологической девственницей”. Знаете, кого она родит? Да-да, антихриста. И я согласен, наступят времена, когда история Христа для многих, если не для всех, утратит смысл, когда явится “мессия” и станет творить чудеса великие, и почтут его за спасителя человечества и поклонятся ему…

С блудницей и кого она родит — всё ясно. Не ясно другое. Явится “мессия”, станет творить чудеса великие, и почтут его за спасителя. А как отличить этого лжемессию от настоящего? По каким признакам будет ясно, что он лже-?

Между прочим, это имеет косвенное отношение и к роману Булгакова. Когда добрый совершает Добро — это понятно. Когда злой совершает Зло, — тоже понятно. Когда добрый совершает Зло — и это понятно: довели, значит. Но как быть, когда злой вершит Добро? Как распознать, что оно не Добро, а всего лишь “добро”? Есть тут критерии и механизмы?..

Вот это — действительно захватывающе интересная дискуссия!

 

Д.Ч.

Редкий случай, когда хочется согласиться с Пуристом - абсолютное большинство "языковых и смысловых неточностей романа", обнаруженных автором Бернштейном у автора Булгакова, таковыми не являются. Попутно мне открылась настоящая неточность, о которой, насколько мне известно, никто никогда и нигде не упоминал и которая мне самому бросилась в глаза лишь сейчас. Но, по некотором размышлении, мне в голову пришла мысль, что и эта булгаковская неточность была умышленной. Объясню, почему.

Вот отрывок из 25 главы, в которой Пилат беседует с Афранием, заведующим тайной службой при прокураторе Иудеи, вернувшимся с Лысой горы, где только что состоялась казнь трёх преступников.

" ...Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением проглотил несколько устриц, отведал вареных овощей, съел кусок мяса. Насытившись, он похвалил вино:

Превосходная лоза, прокуратор, но это- не "Фалерно"?

"Цекуба", Тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор."

Спутать цекубу, которую делали из винограда только красных сортов Coda di Volpe и Piedirosso, с красным фалерном, в состав которого непременно входил белый виноград falanghina, мог бы только дилетант, не разбирающийся в винах. Ясно, что Афраний умышленно предоставил Пилату возможность похвастаться своим прекрасным вином (цекуба и фалерн - два вида вина, наиболее ценившихся у римской знати, причём цекуба занимала первое место. Эти вина воспеты Горацием и Катуллом, упоминаются у Плиния Старшего в "Натуральной истории").

Позже, в тридцатой главе, Азазелло появится в каморке мастера с бутылкой фалерна от Воланда. Вот этот эпизод:

"— И опять-таки забыл, - прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, - совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, - тут он отнесся именно к мастеру, - бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.
Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови".

Мы же с вами помним, что Пилат хлестал цекубу, а не фалерн. Здесь тоже нет ошибки Булгакова. Азазелло, обманывая мастера, умышленно набивает цену простому фалернскому, говоря, что "это то самое", которое пил Пилат. Ясное дело, в 30-е годы прошлого века в Москве достать цекубу было невозможно - ведь её прекратили выпускать ещё во времена Нерона, когда тому взбрело в голову выкопать судоходный канал от озера Avernus до озера Ostia. Канал этот, проходя по цекубским виноградникам, сильно изменил водный баланс в почвах, урожайность винограда стала падать и квасить цекубу крестьянам Лации стало невыгодно, они начали сажать вместо лозы помидоры.

Но вернемся снова в 25-ю главу. Беседа Пилата с Афранием продолжалась, судя по всему, не более получаса. Вот её конец:

"— Я жду, - заговорил Пилат, - доклада о погребении, а также по этому делу Иуды из Кириафа сегодня же ночью, слышите, Афраний, сегодня. Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас!

Имею честь, - сказал начальник тайной службы и, повернувшись, пошел с балкона. Слышно было, как он хрустел, проходя по мокрому песку площадки, потом послышался стук его сапог по мрамору меж львов. Потом срезало его ноги, туловище и, наконец, пропал и капюшон.
Тут только прокуратор увидел, что солнца уже нет и пришли сумерки."

Итак, Афраний появляется перед Пилатом в сандалиях, а покидает дворец в сапогах. При этом он ни на секунду нигде не задерживается, чтобы переменить обувь. Налицо текстологическая неточность, которую, на первый взгляд, объяснить невозможно.

И я так тоже думал, пока мне не пришла идея посчитать, сколько чаш цекубы выпил Пилат, ожидая Афрания. Булгаков очень внимательно относился к описываемым им деталям, чтобы спутать сапоги с сандалиями. До прихода начальника тайной разведки Пилат выпил по меньшей мере три чаши, во время беседы - три. Итого - около трёх литров. Цекуба - крепкое и густое до черноты вино. Его пили обычно, разбавляя тремя или пятью частями родниковой воды. Пилат же пил сам и угощал своего гостя неразбавленным вином. То есть, выходит, прокуратор наш надрался, как сапожник, вот ему под конец и померещились сапоги на ногах шефа иудейского КГБ.

 

Бодя

Роман написал Булгаков, про фалернское и цекубу написано очень много, собственно оттуда Д.Ч. сведения и подчерпнул. Если ты пользуешься чьим-то трудом (трудами), то отметь автора, дай ссылку, отдели свое от чужого. Такие правила у честных людей. А плагиаторов надо изобличать, это правильно, будь то Путин или Д.Ч

 

Д.Ч.

Ну вот, разоблачили при всём честном народе. А я два дня назад удовольствие получил, когда нестыковочку с сапогами-сандалиями в тексте "M&M" обнаружил. Оказывается Бодя про это уже знал и читал. Ну что ж бывает. Я ведь и не претендовал на первенство и сразу честно предупредил: "попутно мне открылась настоящая неточность, о которой, насколько мне известно, никто никогда и нигде не упоминал и которая мне самому бросилась в глаза лишь сейчас..." И даже оправдание Булгакову нашёл, мол, сапоги эти не Булгакову, а Пилату пригрезились - слуховая галлюцинация, вызванная влиянием неумеренно употреблённого алкоголия. Пилат, похоже, не первый день гулял, накануне у него тоже голова трещала. Пил, так сказать, нектар большими дозами и ужасно нанектарился.

Про цекубу и фалернское, я разумееется, сведения откуда-то "подчерпнул". Не сам же выдумал. Например, из Вайн Байбл. Или в магазине, где цекубу покупал. С фалернским. Знал бы, что Бодя плагиаторов разоблачать любит, непременно бы запомнил откуда. Но давать ссылки на материалы, приведённые Бодей, категорически отказываюсь.

В статье Яновской (которую я прежде не читал) об этих винах белиберда написана - мол, фалернское золотое (т.е. белое и хорошее), а цекуба красное (т.е. плохое, кровавое). Тут дальше и обсуждать нечего.

Статью Баркова я, наоборот, читал, правда, довольно давно, спасибо Боде, что напомнил о ней. Но ссылаться на неё тоже не буду. У Баркова все "факты" притянуты за уши с единственной целью - доказать, что прототипом Воланда послужил Ленин, а Мастером был Горький. Бред сумасшедшего филолога. Если следовать далее в барковском направлении, нужно будет признать, что Маргаритой была Фаня Шуб (та самая, которую Маяковский, будучи на Капри, выиграл у Горького в карты вместе с её драной жёлтой кофтой). Разберу всё таки несколько примеров из работы Баркова и покажу, почему она не годится для для плагиата.

1. Барков приводит отрывок из письма Ленина к Горькому ("К весне же закатимся пить белое каприйское вино и смотреть Неаполь и болтать с Вами"), и делает вывод: "Скорее всего, именно эта марка вина (фалернское) подразумевалась...".

А между прочим, белое каприйское делают из винограда сорта capri. То есть, Ильич действительно собирался пить белое каприйское, а не белое фалернское, которое, как я писал уже ранее, делают из винограда falanghina и fiano.

2. У Баркова написано: "Фалернское вино... является одним их тех знаменитых вин, которые действительно могли поставляться прокуратору Иудеи из метрополии. Однако в данном случае главное, видимо, не в этом, а в том, что оно производится в итальянской области Кампания (Неаполь, Капри, Сорренто, Салерно), с которой связана значительная часть жизни Горького."

Это как раз тот случай, когда Горький снова притянут за уши. Фалернское вино, согласно древнему римскому мифу, было первое по-настоящему италийское вино, то есть это было первое вино, изготовленное местным жителем. До этого все древнеримские виноградники возделывались греками. По легенде, бог виноделия Бахус, будучи навеселе, заблудился среди репы в огороде крестьянина Фалернуса. Фалернус накормил и напоил Бахуса и пустил к себе в дом на ночлег. Бахус, встав утром пораньше, решил вознаградить Фалернуса. Он обратил поля с репой в чудесные виноградники. Фалернус проснулся, не заметил подмены, начал ухаживать за лозой, собирать виноград, делать из него вино, которое назвал своим именем.

3. Барков пишет: "Как свидетельствует "Словарь латинских крылатых слов", "с" в положении перед e, i имело среднеязычную артикуляцию, т.е. звучало как русское "к" в слове "Кемь"... В последующую эпоху (V-VI в.) эта артикуляция перешла в переднеязычную, представленную в различных романских языках (ts, s)". Булгаков и здесь точен. Он пишет не "цезарь", "центурион" (как дает, например, "Советский энциклопедический словарь"), а, учитывая время действия "романа в романе", — "кесарь", "кентурион". И вдруг, в аналогичном случае — "цекуба" вместо правильного "кекуба".

Барков прав, в латинских словах с "с" перед "е" и "i", первая буква звучала как русское "к". Но для греческих слов, начинающихся на "це", каковых в латинском было немало, делалось исключение. Чтобы выделить такое слово, в латинском между "с" и "е" добавляли "а". Так греческое слово "цесарь" записывали "caesar" и проиносить должны были как "цезарь", а не "кесарь". Но в простолюдном народе привилось именно "кесарь". Греческое же вино "цекуба" (caecubum), возделываемое в Лации, в ста километрах к югу от Рима, так и произносили "цекуба", потому что пили его грамотные богатые римляне, а не чернь, не плебеи. Так что Булгаков употребил произношение "цекуба" совершенно верно. А Центральный Комитет по Улучшению Быта Учёных во главе с Горьким был притянут Барковым за уши.

4. У Баркова написано: "В 1 веке в долине, где выращивался виноград для "Цекубы", были проведены масштабные мелиоративные работы, одним из побочных эффектов которых явилось вырождение этого сорта винограда."

У меня написано было: "её [цекубу] прекратили выпускать ещё во времена Нерона, когда тому взбрело в голову выкопать судоходный канал от озера Avernus до озера Ostia. Канал этот, проходя по цекубским виноградникам, сильно изменил водный баланс в почве, урожайность винограда стала падать и квасить цекубу крестьянам Лации стало невыгодно, они начали сажать вместо лозы помидоры.
Я думаю, что доказывать разницу между "масштабными мелиоративными работами" и строительством судоходного канала не стоит.

5. Барков пишет: "Вино Кекуба "не дожило" до того времени, когда его стали бы "легитимно" называть Цекубой. Такая норма произношения была канонизирована, когда о самом вине остались только воспоминания."
Это тоже неверно. Цекубу возродили около пятидесяти лет назад. Причем возродили в Фалерно, такова ирония судьбы - так и идут эти два вида вина вместе по жизни уже вторую тысячу лет. На этикетке современной цекубы написано не Сaecubum, а Cecubо и, кроме уже упомянутых мною соротов сoda di volpe и piedirosso, туда также добавляют иногда виноград primitivo . Не вздумайте попросить у продавца Кекубу, он вас не поймёт. Скажите просто без затей: Уно бутилька цекубо, плиз (можно "чекубо"). Но ни в коем случае не "кекубо".

Где купить фалерно и цекубу? В Мерилин-Монровске я покупал их в небольшой сети итальянских магазинчиков Carlo's Market ($15 за бутылку Cecubо, $20 за Falerno del Massico Rosso и около $30 за Falerno del Massico Blanco). Дрянцо винцо, честно сказать. Не отличить от трёхрублёвого кьянти.

СПб Наблюдатель

Д.Ч., венцом Вашей эволюции станет покупка (за недорого, разумеется) какой-нибудь поддельной родословной. Типа, вы станете из аристократов. Вы так стремитесь в "блаародные", так рветесь рассуждать о высоком, которое в Вашем понятии есть тонкость вин и кушаний, с такой проникновенностью рассуждаете о среднем, чего там, весьма среднем произведении, которому присвоена недалекими образованцами роль "культового", а на сам-деле попросту антисоветского, и не более, романа - что внушаете почтение, оторопь даже, перед этакой нахрапистостью. Ну просто Жюльен Сорель какой-то, оказавшийся на поверку Мещанином во дворянстве.

Касательно Булгакова и этого самого Мастера с Маргаритой. Предвидя возражения.
Господа, ну что вы все вцепились зубами во второсортное чтиво? это же заигрыванья с боженькой, выражаясь вождистской резолюцией, и оттого только уже верной, что вышло у Булгакова лихо, завлекательно, раздумчиво в нужных местах, а по сути - пустота, из которой по прошествии лет ничегошеньки не вспоминается. Ну не греет этот самый мастер никак, хоть сдохни! Ну, вследствие антисоветскости хотя бы эмиграцию радует, да ведь и то сказать - ее детям уже ничто не говорят ни аллюзии со сталиными-шмалиными, и ничего такого... И не потому ли у всех экранизаций-спектаклей этой вещи одинаково неудачная судьба, что там и вытащить-то постановщику ЛИЧНО ДЛЯ СЕБЯ - нечего? Ведь цепляет-то, что ни говори, именно личное, а не общественно полезное, хоть бы и ширнармассам записной диссидентщины? А раз нет лично цепляющего, то начинается у режиссеров погоня за эффектами и эффектиками, картинками и штучками, а в итоге ведь снова - пустота!
И что тут ни делай, пустота.
Я понимаю, Булгаков был уездным доктором - и написал Записки Врача, видел Гражданскую - и Дни Турбиных, служил в театре, и отсюда Театральный Роман. Особенно последнее ценно, лучше о театре никто не написал. НО ведь МИМ этот несчастный, это же Евангелие для бедных! для сравнения возьмите Плаху Ч.Айтматова, которую никто знать не знает и не помнит, и заслуженно, ибо Срань Господня; так ведь здесь то же самое. Писана книга сия для восторженной и неумной массы советских инженеров из курилки заштатного НИИ, не читавших Библии по скудоумию и лени!
С Булгаковым все очень просто.
У меня было бы "естественное", как вы думаете, "желание обмазать его дерьмом", будь я сам писателем или журналистом каким-нибудь. Но я ж не претендую, поэтому обоснования у вас для моих поступков нет, вы только констатируете желаемое вам... Разъясняю специально для Новых Американцев, с их конкретно-прагматическим мышлением. Метил я (и попал), разумеется, не в Булгакова, а в его неумную, шумную, специфическую аудиторию, описываемую так - "восторженные недоумки из НИИ-курилок", находящиеся ныне в эмиграции и пишущие хитромудрые эссеи. Общо говоря, клуб фанатов "Мим"а, к которому относитесь, видимо, и вы, АК. Конкретно написал о причинах этакого фанатения - роман представляется клубу поклонников антисоветским, что разом извиняет в их глазах все его недостатки. И обо всем этом я сказал, только надо уметь внимательно читать и не выдумывать лишнего, чтоб замазать неприятную суть. Еще я сказал, что там, где Булгаков понимает и личностно вопринимает, что он изобразил - Театральный роман и Записки врача - веришь сразу и безусловно. Такие вот оценки, в коих вы усмотрели лишь тендециозность, столь нужную вам для моего уязвления.
Вы меня, надо сказать, давно не уязвляете, это ж надо хоть чуточку правды в уязвление вложить, чтоб оно удалось, а у вас не выходит. по причине поверхностностного мышления. Может, оно где и нужно, кроме здесь, я не знаю...
Цену Д.Ч. я назначил давно и менять ее пока не вижу оснований. ЧЕловек, не упускающий случая похвастаться своми познаниями из винных и прочих каталогов, смешон, и сам того не знает. Сведущим людям его сведения не требуются, а несведущим забавны претензии на Нечто. Иногда об этом стоит сказать, а?

 

Бодя

Уважаемый Д.Ч. повторяет чужие исследования, внося, правда, и свою лепту - про сапоги, сандали и пьяного Пилата. Я отметил то, что, скорее всего, является оригинальным вкладом Д.Ч. в булгакововедение. Тоже, не каждому удается, мои поздравления.
Уважаемый Д.Ч., я строг, но справедлив. Ваш оригинальный вклад отмечен и оценен!
Насчет вин - я не утверждал что Вы взяли сведения напрямую из приведенных мной ссылок. Вы их могли взять оттуда, могли из других мест. Это была просто иллюстрация того, насколько разработан роман, отмечено буквально каждое слово, каждая нестыковка, неточность и шероховатость. Причем всему дано объяснение вплоть до опечаток или исправлений отдельных редакций и изданий. Вполне возможно есть и про сапоги и сандалии, возможно, что нет, утверждать не берусь. Но про вина и непонятки с ними есть точно, в разных вариантах. Конечно, можно и ещё один написать, но сослаться на предшественников необходимо.

 

Михаил

ДВА ВОЗРАЖЕНИЯ

Д.Ч. незачем стремиться в "блаародные", дорогой земляк,- он и так благороден. Его интересы и познания в области вин и закусок сродни вдохновению Снайдерса, Тенирса и Ван-Остаде, земляков великого Ламме Гудзака.

"Мастер и Маргарита", выдающегося русского писателя М.А. Булгакова,- замечательное чтение, великолепная литература. Если в Вашем суждении этот роман "среднее произведение",
назовите пожалуйста критерии, по которым можно отнести произведение к классу "выше среднего"

 

СПб Наблюдатель

Насчет ДЧ я высказал свою оценку и пояснил, отчего она такая. Говорить здесь что-то еще означает повторяться, а зачем?
Интереснее Ваш вопрос о "критериях" несреднего литпроизведения.
Я сказал, что считаю роман средним (по гамбургскому счету, так-то читать можно), но более не люблю этой дутой популярности, базирующейся на обслуживании социального запроса, при том, что, как указывают некоторые, на самом деле роман - это призывание Диктатора, просьба разогнать шпану с помощью злой силы, покарать и правых, и виноватых, и... ну и тд, призыв к Сталину действовать, короче. А потом его подняли как знамя потомки покаранных. Странно, правда? И я же сказал(отчего так часто приходится повторяться?), что есть и гораздо более интересные вещи у М.Б. - Театральный Роман, например.
О критериях. Никогда с Вами не бывало, что если вещь нравится, то и обсуждать неохота, а если нет, то можешь на сотню ладов объяснить, почему?
А Вы просите, чтоб я предъявил критерии, по которым нравится. Да нет таких. Хотя... вот один, толкаясь от "анти"критерия. Отсутствие вторичности. Подумайте, зачем еще один роман о Христе, если есть уже 4 Евангелия? Зачем культуре 5-ый евангелист, для чего он? Ответ - только для того, чтобы МНС-ам напомнить о религиозном сюжете. А то им или недосуг, или тяжко читать оригинал. Да-да, тут принято говорить, что это не о Христе напрямую, что это нечто похожее, ассоциация и параллельный сюжет, но положа руку на это самое - кого может убедить вот эта хрень, выдумки и детские отмазки? Один герой, значит, Пилат и римское окружение, "все как полагается", а другой похож на Иисуса, но не Иисус?! Чепуха, право.
Ну и второй критерий, о котором я тоже сказал. Это когда после долгого перерыва 1) помнишь, ПРО ЧТО вещь (не сюжет, а предмет повествования, Вы конечно, понимаете разницу), и 2) хочется перечитать, т.е. возвратиться к впечатлению и "добавить еще". А тут нет.
Еще один штришок. Типичность, узнаваемость персонажей-обстоятельств в повседневной жизни. Классика потому и кл-ка, что сообщает о вечных типах. А вот все эти рапповцы, или там враги Булгакова под похожими фамилиями - мне это глубоко неинтересно. Это хлеб для продавцов воздуха от литературы, разбирать тонкости, нестыковки и писать диссеры на тему, кто там реально имелся в виду и почему сначала сандалии, а потом в калошах. Стоит ли говорить, что цельное художественное впечатление формируется вовсе не этой ерундой, которую обожают жуки-знатоки, и которая к искусству не имеет никакого отношения?

 

Д.Ч.

Уважаемый Спб,
Вы несколько преувеличиваете мой интерес к роману "М&M". Да, я перечитал его в минувший выходной, желая освежить в памяти некоторые эпизоды перед тем, как распечатать коробку с фильмом, купленным уже почти месяц назад. А недавняя статья Виталия Бенштейна об ошибках в "M&M" придала моему занятию некоторый спортивный оттенок, заставила уделить больше внимания деталям, которые раньше оставались в стороне от диагонали чтения. Вы-то, признайтесь, фильм уже видели? Почему же нам нельзя? Кстати, за 10 лет жизни в Мерилин Монровске для меня это будет всего лишь пятый фильм, снятый в России после нашего отъезда (Возвращение, Статский советник, Идиот, Морской дозор, M&M) - я не хвалюсь, просто сам удивляюсь. Наверняка вы за эти же 10 лет посмотрели американских фильмов в десять раз больше, чем я русских, не правда ли, только честно? А что касается тонкости вин и кушаний, то тут я с вами полностью согласен, понятие это очень относительное, зависит от развитости вкуса. Поэтому о вкусах такого рода здесь не спорят, но лишь обмениваются впечатлениями, то есть - информацией. Согласитесь, не всё же время о национальной идее долдонить. К счастью, правота Бебеля звучит всепобеждающе: "Желудок, переваривающий пищу, не менее важен для человека, чем голова, в которой кипят и булькают мысли".

 

Афраний

Михаил ранее написал (в первой части – ред.): "Все Вы правильно написали, дорогой земляк, но нет моего моего согласия, увы. Практически, ни один "классический" роман читать сегодня невозможно. Похоже, что знакомство с классической литературой скоро станет делом специалистов филологов и редких чудаков-любителей. И, тем не менее, они остались как артефакты, если не сформировавшие, то во многом определившие характер современной цивилизации. Кому интересен нынче полёт Гагарина, но селлфоном пользуются даже в джунглях. Роман Булгакова никакого отношения к Библии не имеет, если не считать сюжетного-тематического сходства о борьбе добра со злом. Булгаков, как человек достаточно порочный и циничный беспредельно, но в то же время художник-реалист попытался свести добро со злом на бытовых площадках. Результат
очевиден, добро, даже получив поддержку от всемогущего зла, терпит поражение, а Зло удаляется в полном блеске славы и величия. Это и есть основа "классического" произведения, по которой художественный, комедийный, фельетонно-саркастический гений вышивает свои восхитительные узоры".

Давно не читал такого четкого, жесткого и толкового суждения.

Прав Михаил: "классика умерла". Очень грустно, но ничего не поделаешь. Роман Акунина "Алмазная колесница" интересней и занятней, чем скажем "Анна Каренина". Есть замечательная фраза Пастернака о Маяковском. "После смерти его стали принудительно вводить, как картофель при Екатерине. Это была его вторая смерть, в которой он неповинен" ("Охранная грамота"). Сказанное относится и к классической литературе. Попытки ее насильственной реанимации и память о ней сотрут.

 

Суси

“Мастер” - проза такого высокого качества, что я затрудняюсь даже сравнивать её с каким-то другим произведением из того же времени из прозы, появившейся в тридцатые годы.
Так я отношусь к этому роману уже не один десяток лет.
А литературные критерии? Они, в сущности, есть. Поэтому, я готов опровергнуть утверждение древних: о вкусах не спорят. На самом деле спорят и, как мне кажется, в подобных спорах рождается относительная истина. Однако, необходимо согласиться и с тем, что встречаются ситуации, когда оппонента трудно или даже невозможно переубедить. Кто лишен тонкого литературного слуха, тому никогда не объяснишь, чем плоха (или хороша) та или иная фраза.
Как сказала однажды Лидия Гинзбург: возможности понимания поэтического текста вовсе не безграничны, безграничны возможности непонимания.