МЕТОД "АМАЛЬГАМЫ" И ЕГО ПРИМЕНЕНИЕ В УПРАВЛЕНИИ

Метод, о котором пойдет речь, в тридцатые годы двадцатого века получил название «амальгама»[1]. Он был принят на вооружение ГПУ-НКВД и широко использовался для фабрикации публичных политических процессов, подводивших юридическую базу под уничтожение «противников советской власти» и «врагов народа», но этот метод не был изобретён в недрах данной организации - чекисты получили его в готовом и доведённом до совершенства виде от большевиков предыдущей эпохи и использовали в своих чекистских целях. Именно в таком специфическом виде метод заинтересовал сторонних наблюдателей и был описан историками.

Суть метода заключается в «смешении», то есть объединении под одной организационной или даже чисто словесной «шапкой» совершенно разнородных явлений, отсюда и его название[2].

О применении этого метода много писал в 30-е годы Л.Троцкий: «17 декабря впервые сообщено было, что Николаев принадлежал ранее к ленинградской оппозиционной группе Зиновьева 1926 года. …ясно, что указание на «группу Зиновьева» сделано не случайно: оно не могло означать ничего иного, как подготовку судебной «амальгамы», т.-е. заведомо ложного пристёгивания к убийству Кирова людей и групп, которые не имели и не могли иметь ничего общего с такого рода террористическим актом. Метод этот не нов. Напомним, что ещё в 1926 году, ГПУ подослало к никому неизвестному юноше, распространявшему издания оппозиции, своего штатного агента, служившего ранее в армии Врангеля, а затем обвинило оппозицию в целом в связях не с агентом ГПУ, а с «врангелевским офицером». Наёмные журналисты перенесли тогда же эту амальгаму в западную печать. Ныне тот же прием применяется в неизмеримо более широком размере». (Троцкий Л. Сталинская бюрократия и убийство Кирова. Ответ американским друзьям. // Бюллетень оппозиции, № 41, январь 1935 г. - http://web.mit.edu/fjk/Public/BO/BO-41.html)

При этом для использования метода вовсе не обязательно создавать «преступные организации», включающие нескольких участников: достаточно в обвинение против человека, судимого за правозащитную деятельность, включить эпизод с «незаконными валютными операциями» или с расплатой казённым спиртом за ремонт осциллографа, и «амальгама» налицо.

Но такие, «чекистские» приёмы применения «амальгамы» представляют собой всего лишь незначительную часть и, фактически, только побочную сферу использования рассматриваемого метода. Главное своё применение большевистский метод «амальгамы» нашел в области широко понимаемого «управления», касающегося любых организаций и социальных институтов. Именно в этой - социологической, а не юридической - сфере нужно изучать данный метод и его плоды, но, к сожалению, об этом практически никто не пишет.

Чтобы разобраться как действовал (и действует) данный метод в обыденной общественной жизни, рассмотрим конкретный гипотетический пример. Предположим, что существует некая общественная структура, как-то встроенная в имеющуюся систему власти и в определённых отношениях подчинённая «руководящим организациям», но в то же время обладающая относительной самостоятельностью. Назовём её «Союз композиторов». Объединение участников союза основывается на общности их профессиональных интересов: благодаря своему союзу композиторы могут выступать единой группой и отстаивать определённую групповую позицию. Ещё одна важнейшая задача, которую выполняют подобные объединения, это выработка, поддержание и трансляция через поколения устойчивого представления о сущности дела, вокруг которого происходит объединение: в нашем примере, именно «Союз композиторов» решает, кто, в представлении профессионалов, является «композитором», а кто - нет, и выстраивает общепризнаваемую профессиональную иерархию среди композиторов.

Предположим далее, что «руководящие организации» не вполне довольны степенью своего влияния на деятельность участников вышеописанного союза и желали бы радикально повысить его «управляемость». Задача не в том, чтобы расправиться с нахальными композиторами, а в том, чтобы сделать их достаточно послушными, оставив им определённые возможности профессиональной деятельности, позволив им оставаться композиторами. И здесь очень полезным может оказаться метод «амальгамы». Надо расширить ряды Союза композито
ров, присоединив к нему новые подразделения. Чтобы композиторы не упирались против такого решения, желательно совместить это с переездом «укрупнённого» союза в большое новое здание (а для этого закрыть городскую баню, пообещав построить новую в следующей пятилетке, что сразу же обеспечит правильное отношение населения к композиторскому союзу). В обновлённом «Союзе композиторов и музыкантов» кроме уже существовавших секций (симфонической, оперной и массовой песни) появятся новые: музыкальной критики, фольклорная (объединяющая народные хоры и фольклорные ансамбли), музыкально-эксцентрическая (в не войдут чечёточники и музыкальные эксцентрики), а также производственная секция (куда войдут рабочие коллективы завода грампластинок и издательства с типографией, выпускающего музыкальную литературу и отрывные календари). Видно, что состав союза в связи с организационной перестройкой в несколько раз увеличивается, так же резко возрастают его технические и финансовые возможности. Композиторы могут теперь позволить себе завести собственный гараж с несколькими машинами и содержать свою небольшую поликлинику, можно сказать, что в их распоряжении появляется своё издательство, и вообще масса новых возможностей, которых не было у прежнего маленького союза. На первый взгляд, мощь композиторского союза существенно возрастает, и они становятся более самостоятельными, менее зависящими от расположения властей; кажется, что позиция композиторов в их противостоянии «руководящим организациям» только укрепляется в результате объединения с другими музыкантами. Но на деле, если композиторы не устоят перед соблазном такого объединения, то власти могут больше не беспокоиться об их послушании - не пройдет и полгода, как эффект «амальгамирования» сделает строптивых композиторов ручными овечками, неспособными к минимальному сопротивлению при давлении извне.

Механика такого превращения чрезвычайно проста, но действует всегда однотипно и без сбоев. В новом объединённом союзе композиторы, с их композиторскими интересами и проблемами, оказываются в меньшинстве, а поскольку решения союза принимаются более или менее демократическим путем (в любом случае принятие единого решения требует согласования позиций всех входящих в союз подразделений), то мнение группы композиторов вовсе не предопределяет того, какое решение будет принято союзом по поводу какой-либо волнующей композиторов проблемы. Других членов союза, на стороне которых численный перевес, эти проблемы вовсе не волнуют, а следовательно, их позиция в данном вопросе оказывается никак не связанной с существом разрешаемого вопроса и определяется некими внешними по отношению к сути дела обстоятельствами.

В новом союзе, для решения любого «сугубо композиторского» вопроса, даже тех, по которым среди композиторов существует полное единство взглядов, требуется согласие других подразделений союза, так что композиторы, чтобы провести своё решение, должны вступать в сложный и изощрённый процесс «торговли», в котором «общечеловеческие ценности» (то есть путёвки, дачные участки и т.п.) играют роль мировой валюты: «Мы поддержим вашу резолюцию о реконструкции плоскопечатного цеха и вдобавок согласимся на вселение вашего работника в освободившуюся двухкомнатную квартиру, если вы поддержите предлагаемый нами состав жюри на конкурсе молодых композиторов». Если же, как это бывает чаще, среди самих композиторов существуют разные взгляды на ту или иную проблему, то результат такой борьбы мнений, наверняка, будет зависеть не от верности и авторитетности композиторских точек зрения на решаемый вопрос, а от непредсказуемого сочетания разнородных интересов во всём союзе. И в этом главный эффект «амальгамирования»: решение принимается, не исходя из сущности дела, а по мотивам, которые связаны с этим делом лишь случайным образом. Иначе и быть не может, поскольку решение принимается людьми, в большинстве своём ничего не понимающими в этом деле и, главное, никак прямо не заинтересованными в этом решении. Но это значит, что новый «Союз композиторов и музыкантов» к музыке имеет отношение только по названию, а по существу это союз людей, объединившихся на почве решения некоторых бытовых вопросов, союз, в котором профессиональный интерес каждого предстаёт как частный интерес. Через некоторое время былой композиторский союз исчезает, превращаясь в кормушку для контролируемого властью аппарата, по отношению к которому отдельные члены профессиональных групп играют роль инертной «управляемой массы». С помощью простого приёма - «амальгамы» - власть добивается желаемого положения: сплочённая, способная к сопротивлению группа исчезла, и «руководство» имеет теперь дело с массой отдельных профессионалов, не имеющих собственной организации и не могущих формировать единые мнения, а кроме того в руках власти оказывается «низовой аппарат», который может доводить «руководящие указания» до сведения отдельных лиц, занимающихся соответствующей деятельностью.

Мы предположили, что Союз композиторов прекратил свое реальное существование после его «укрупнения», но практически того же результата можно было бы добиться противоположным, на первый взгляд, путём. «Амальгаму» можно было бы создать не слиянием союза с другими объединениями, а с помощью его внутреннего разделения, дифференцировав его членов по правильно подобранным признакам. Если создать в союзе дополнительные секции, такие как 1) композиторов-членов партии «Единая Россия», 2) композиторов-ветеранов афганской войны, 3) композиторов-чернобыльцев, 4) композиторов национальных окраин и 5) композиторов-женщин, имеющих детей в возрасте до 16 лет, то через некоторое время эффект будет тот же: основными параметрами, обеспечивающими вес и влиятельность члена союза, станут не профессиональные качества или умение увидеть перспективу развития композиторского искусства, а партийный стаж, отличные результаты, показанные на учебных стрельбах, отсутствие родственников в Израиле и обладание нагрудным знаком «Мать-героиня». Можно слить Общество кролиководов с Добровольным общественным объединением «Уральская пасека», можно обязать кролиководов сдавать комплекс ГТО, а можно отпускать им казённый комбикорм по льготной цене в неограниченных объёмах (и тогда основная масса «кролиководов» будет состоять из тёмных личностей с неопределённым родом занятий, а всеми делами в обществе будет заправлять ЗАО «Анфиса», вступившее в ряды кролиководов в качестве консолидированного члена). В любом случае эффект - не принимая в расчёт тонких специфических нюансов - будет один и тот же, и если истинные кролиководы окончательно не разбегутся, их можно будет брать голыми руками.

С простейшим - можно сказать, журналистским - вариантом «амальгамирования» мы сталкиваемся практически каждый день, когда открываем газету или смотрим телевизор. Большая часть утверждений, которые вбивает нам в головы пресса, построена по одному и тому же образцу. «Нобелевский лауреат Х считает пасту «Блендамед» неотъемлемым атрибутом западной цивилизации». Воспринятое машинально, без особых раздумий, такое сообщение подталкивает читателя к мнению о научной обоснованности употребления этой пасты. Как же иначе? Вот ещё один из виднейших учёных признал наличие у Блендамед’а каких-то (не очень понятных нам, простым людям, но известных науке) замечательных полезных свойств. По своей форме это мнение опирается на научный авторитет лица, его высказавшего. Но, по существу, вывод о его «научности» совершенно фиктивен. Будем считать, что Х - действительно крупный учёный и получил свою нобелевскую премию не по литературе, а по физиологии, и что он, действительно, высокого мнения о пасте «Блендамед». Но разве его суждение о зубной пасте является в данном случае суждением «учёного»? Ведь Х, кроме того, что он - нобелевский лауреат по физиологии, то есть учёный, с большим успехом занимающийся научными исследованиями, ещё и латиноамериканец, владелец яхты и брюнет. Почему мы должны считать, что мнение «нобелевского лауреата Х» о зубной пасте более весомо, а главное, «более научно», чем мнение о ней «владельца яхты Y» и мнение «брюнета Z»? Никто из них не занимался научными исследованиями в этой области, и в этом отношении все они равны: мнение Х по данному вопросу - это всего лишь мнение обывателя, такого же, как и мы с вами, а вовсе не мнение «учёного». Корректно сформулированное, без привлечения не относящихся к делу параметров (то есть без «амальгамы») вышеприведённое сообщение должно было бы выглядеть так: «Один из шести миллиардов жителей Земли Х считает, что…» и далее по тексту. Но в таком виде оно просто бессмысленно - зачем нам знать мнение Х? чем оно интереснее мнения по этому же поводу нашего соседа? В «амальгамированной» форме утверждение получает фиктивную весомость и значимость, но смысла в нём не добавляется.

Журналисты ни в чём, казалось бы, не погрешили против истины: Х, действительно, нобелевский лауреат и Х, на самом деле, имеет такое мнение о зубной пасте. Но воспринятое в целом данное утверждение искажает истину, поскольку тот Х, который получил нобелевскую премию, и Х - субъект высказывания о пасте, это разные сущности, имеющие в данном случае одно и то же имя. В конкретном человеке Х эти аспекты его личности соединены не причинно-следственной связью, а как случайное соположение, как результат совпадения множества его черт и признаков, каждый из которых имеет собственное обоснование в реальности. Именно поэтому каждый человек может вступать в различные объединения и взаимоотношения с другими людьми, оставаясь при этом самим собой, но в то же время меняя свою сущность: в лаборатории Х - учёный, в гаражном кооперативе - автомобилист, а в отношениях с родственниками - сын и брат. Смешение этих сущностей и создаёт «амальгаму». Получается, что корень зла лежит в неправильных наименованиях: если бы то объединение людей, которое мы назвали «Союзом композиторов и музыкантов», называлось в соответствии с его действительной сущностью «Объединённым кооперативом по улучшению бытовых условий жизни музыкальных работников», то ни композиторам, ни чечёточникам с производственниками просто не пришло бы в голову решать на его собраниях свои профессиональные проблемы, и никаких плохих последствий такое объединение не имело бы.

Опасность «амальгамы» в том, что, ориентируясь на название организации и на некоторые внешние признаки, люди пытаются проводить в её рамках деятельность, которая противоречит сущности этой организации, и раз за разом убеждаются в бесплодности своих попыток и непредсказуемости результатов своих действий. По сути, это равносильно тому, что кто-то, назвав пылесос «утюгом», пытался бы выгладить им рубашку.

Как говорил Конфуций:

«Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться».

Для того, чтобы у читателя не сложилось впечатление, что всё вышесказанное о методе «амальгамы» представляет собой лишь оторванное от жизни теоретизирование, взглянем с этой точки зрения на какую-нибудь реально существующую организацию. Возьмём в качестве примера Академию наук.

Если судить по названию «Российская академия наук» и по уставным целям организации, РАН представляет собой объединение учёных, в деятельности которого научные интересы участников должны играть главенствующую роль: ведущие учёные страны объединяются в РАН для совместного решения крупных научных проблем.

Рассмотрим только сообщество академиков (Академию, в узком смысле слова) и только один аспект его существования - способ, которым рекрутируются в РАН новые её члены, то есть систему выборов новых членов РАН. Этот способ, хотя речь идёт всего лишь о процедурном вопросе, в значительной мере определяет все остальные аспекты деятельности РАН, поскольку от того, как происходят выборы, зависит персональный состав этой организации. Более того, так как членство в РАН является в глазах общества достижением высших ступеней научной карьеры для отечественного учёного, система отбора тех, кто достиг этой вершины, оказывает косвенное, но тем не менее мощное влияние на поведение и научные планы всех учёных нашей страны. Каждый, глядя на результаты деятельности тех или иных лиц, приходит к выводу о том, какие типы поведения в науке наиболее перспективны с точки зрения получения выдающихся результатов: А. выбрал для себя такой-то путь, и вот он - академик РАН и самый авторитетный человек в своей области науки, а вот Б., который всегда поступал по-иному, - он, несмотря на всю свою талантливость, остался сидеть на трубе, и ясно, что академиком он никогда не станет; следовательно, чтобы добиться успеха, надо брать пример с А.

Процедура приёма новых членов в РАН вполне демократична. Если раньше окончательное решение о приёме новых членов в Академию (в Императорскую академию наук и в Академию наук СССР) принимало, в конечном итоге, государство, утверждая результаты выборов, то с 1935 года академики сами решают, кто достоин членства в их рядах: этот вопрос признаётся внутренним делом самого сообщества учёных. Согласно Уставу РАН и Положению о выборах, члены РАН и учёные советы научных институтов и вузов имеют право выдвигать кандидатов на избрание по специальностям, на которые имеются вакансии. Затем экспертные комиссии, состоящие из академиков соответствующей специальности, рассматривают выдвинутые кандидатуры, рекомендуя некоторых из кандидатов для избрания в члены РАН. Сами выборы происходят на общих собраниях секций РАН, где присутствующие академики тайным голосованием определяют, кто же из кандидатов станет их полноправным коллегой. На этом дело, однако, не заканчивается, и вновь избранные ещё дважды утверждаются: общим собранием отделения РАН и общим собранием РАН (в котором участвуют все действительные члены РАН), оба раза тайным голосованием. Как правило, на каждых выборах какое-то число претендентов не проходит эти заключительные этапы и не получает необходимых для избрания 2/3 голосов всех присутствовавших на собрании - им академиками не быть.

Ясно, что при голосовании на общем собрании РАН подавляющее большинство голосующих академиков не может иметь собственного (основанного на знакомстве с научной литературой в данной конкретной области исследований) мнения о научном потенциале кандидата и его научных заслугах, ведь «за» или «против» избрания в академики специалиста по систематике ракообразных голосуют и палеоботаники, и иммунологи, и филологи, и политологи и прочие крупные специалисты своего дела, по-видимому, очень хорошо разбирающиеся в избранной ими узкой научной области, но имеющие лишь более или менее смутное представление о ракообразных (у большинства оно ограничивается воспоминаниями о курсе зоологии, пройденном в седьмом классе средней школы). Поэтому, если они хотят осмысленно отдать свой голос, они должны полагаться на чьё-то авторитетное мнение, чаще всего, вероятно, на мнение экспертной комиссии, состоящей из специалистов в соответствующей узкой области исследований и рекомендовавшей (или не рекомендовавшей) данного претендента к избранию. Действуя таким образом, они фактически передоверяют решение вопроса неким третьим лицам, предполагая их более компетентными и, самое главное, более заинтересованными в таком решении. Но, естественно, такой подход к делу предполагает ответную симметричную реакцию со стороны других членов собрания: мы не мешаем вам выбрать такого зоолога, который вам нравится, а вы не будете мешать нам выбрать своего коллегу филолога и дружно проголосуете за того, кого порекомендует наша экспертная комиссия. Даже наличие такого негласного «джентльменского соглашения» между академиками разных специальностей уже приводит к тому, что вместо предполагаемого демократического решения (которое должно быть «гласом божьим», потому что у большинства лиц, его принимающих, нет никаких личных мотивов для избрания или неизбрания конкретного кандидата и, теоретически, они в такой ситуации должны руководствоваться лишь стремлением к справедливости и истине), мы имеем сговор многих участников собрания, каждый из которых преследует свои личные, а, возможно, и корыстные цели, и, чтобы достичь их, подписывает с другими своеобразный «пакт о ненападении, дружбе и границах», что вообще-то уже достаточно далеко от идеала научного беспристрастия и строгого следования истине.

Большинство членов отделения такой квалификацией не обладают и не могут по существу оценить степень научных достоинств претендента А., так как специализировались в других, нежели он, разделах биологии. Поэтому при голосовании они должны в своей оценке либо руководствоваться другими, более понятными для них качествами претендента (его моральным обликом, организационно-деловыми способностями, дружбой с уважаемыми людьми и т.д.), либо опять же следовать при решении этого вопроса за мнением третьих лиц. Никаких других вариантов здесь просто быть не может.

Достаточно принять во внимание, что на своих собраниях академики голосуют не только при выборах новых членов РАН, но и при решении многих других проблем, и сразу становится ясна судьба вышеописанного «джентльменского соглашения» не вмешиваться в «чужие» выборные дела: оно становится малозначащим по сравнению с другими действующими факторами и в лучшем случае учитывается, как желательный, но необязательный компонент при принятии решения о голосовании. Избрание или неизбрание конкретного кандидата, равно как и другие собственно научные проблемы волнуют только небольшое число участников собрания, и поэтому их роль сводится к тому, чтобы быть «разменной монетой» при решении «действительно важных», то есть затрагивающих большинство академиков вопросов.

И мы можем легко вычислить одну из таких важных проблем - видимо, важнейшую: это объём финансирования фундаментальных научных исследований и распределение средств, выделяемых государством на эти цели, между научными отраслями и направлениями. Именно с этим связаны основные заботы академиков, именно вокруг этого плетутся интриги, полыхают страсти, создаются альянсы и контральянсы, в ход идут лесть, угрозы, встречи с «нужными» людьми, пышные обеды, «дружеские» вечеринки, выезды в заповедник на охоту и рыбалку, бани, видеозаписи, письма «в органы», инфаркты, юбилейные чествования, короче говоря, кипит академическая жизнь. Эта совместная деятельность тесно переплетает интересы академиков разных специальностей, поскольку иной политолог может больше помочь (или помешать) зоологу в «пробивании» нужного ему «проекта», чем все зоологи и ботаники вместе взятые. Именно в этой плоскости у членов РАН есть общее дело - «наше дело». И выборы новых академиков целиком и полностью подчинены интересам этого дела. Конечно, у претендента должны быть какие-то печатные работы (помимо интервью в «Комсомольской правде»), он должен предварительно защитить докторскую диссертацию, оформленную как положено (на одной стороне листа, через два интервала и с полями 4 см слева), а значит, до того закончить какой-то вуз или приравненное к нему учебное заведение, то есть должны быть формальные причины именовать его учёным, но всё это лишь дань общественным условностям. Главное, что требуется от кандидата в академики, - он должен иметь в своём распоряжении некоторые ресурсы, которые можно использовать в борьбе за соответствующую академическому званию долю государственного финансирования, только это гарантирует ему достойное место среди других академиков. Какие бы стратегические и тактические таланты не выказывал претендент в битвах за кусок бюджетного пирога, на одном таланте далеко не уедешь, нужна исходная материальная база, а при её отсутствии и сам-то талант выглядит сомнительным.

Возникает законный вопрос: если ты такой талантливый, то где же результаты твоей предыдущей деятельности? чем ты руководишь? в чьи кабинеты ты вхож? где твоя «бригада» и кто в неё входит? И, вообще, кто ты такой, чтобы претендовать на равное с нами положение в научной среде? Поэтому у директора НИИ или ректора Медакадемии на три порядка больше шансов стать членом РАН, чем у рядового завлаба или завкафедрой, а человека, сумевшего, ещё не будучи академиком, стать главой думского Комитета по инновационным технологиям, было бы просто невежливо не пригласить в это элитное сообщество учёных - его место здесь, и он это уже доказал.

Несмотря на все мои сарказмы, я вовсе не считаю всех академиков рвачами и хапугами, ничего другого и не желающими, как только урвать побольше казённых денег в собственное распоряжение, и вовсе не интересующихся научными проблемами. Ничего подобного. Я уверен, что среди них много истинных учёных, движимых научным интересом и любовью к истине, - сама работа в науке подталкивает человека к такой, можно сказать, альтруистической позиции. Более того, среди них немало ярких, талантливых личностей, действительно, «обогативших науку трудами первостепенного научного значения» и составляющих цвет нашей науки. Речь не об этом. Эти люди - учёные, но быть учёными они могут только вне стен академии. Там, в своих научных коллективах логика их поведения определяется их научными интересами. Даже те деньги, за которые они так самозабвенно сражались, выступая в роли академиков, нужны им, главным образом, для того, чтобы развивать научные исследования в любимой ими области - она, с их точки зрения, на сегодня самая главная, самая интересная и перспективная, и поэтому в её развитие нужно вкладывать как можно больше денег, а на других, менее важных отраслях науки можно и несколько сэкономить, это будет совершенно справедливо. Для развития исследований нужно строить новые корпуса, клиники, обсерватории, ускорители, закупать оборудование, материалы, привлекать квалифицированные кадры, обеспечивая им условия для работы и достаточную зарплату, и для всего этого нужны деньги, много денег, хотя, конечно, где-то рядом маячат и дачи с лимузинами, и отделка директорского кабинета, и заграничные командировки и прочие представительские расходы, но всё это так - не на первом плане; а в целом, одно плавно перетекает в другое и создаёт приятную глазу картину триумфального развития любимой науки.

Но в качестве академика тот же самый человек должен отставить свои научные склонности в сторону, напоминание о них здесь просто неуместно: вы увлекаетесь биофизикой, а я собираю яйца Фаберже, всё это очень хорошо, но давайте перейдём к делу. Напрасно было бы убеждать коллег в необходимости поделиться с вами финансированием, рассказывая им, что новый телескоп позволит выяснить что-то очень важное о Крабовидной туманности, их вряд ли могут заинтересовать ваши проблемы - у политологов свои туманности, а у океанологов свои. В переговорах с ними вы должны прибегать к аргументам, которые действенны для них так же, как и для вас. Короче говоря, мы приходим к выводу, что сообщество академиков - организация не научная и не способная решать научные вопросы, это объединение лиц, допущенных к участию в распределении государственных ассигнований на проведение фундаментальных научных исследований. В этом заключается основная деятельность членов РАН, а все остальные реальные функции академии и особенности её внутренней жизни (в том числе и система выборов) прямо или косвенно вытекают из такого понимания её целей и задач. Прочие аспекты деятельности академии, которые не связаны с распределением денег, - декорация и/или самообман, они только запутывают достаточно прозрачные отношения между академиками и другими людьми, имеющими отношение к научным исследованиям. Требовать, чтобы каждый академик был крупным учёным, «обогатившим» и т.д., почти так же абсурдно, как требовать от них, чтобы все они имели 1-й спортивный разряд по шахматам. Академики заняты совершенно другим делом, и если бы общество признало этот факт, наука от этого только бы выиграла: множество людей, желающих распределять казённые деньги, избавилось бы от необходимости разыгрывать из себя выдающихся учёных и перестало бы вмешиваться в естественный процесс научных исследований со своими руководящими указаниями. А учёные, если им этого хочется, должны иметь собственные объединения, основанные на общности их научных интересов, и только там пытаться обсуждать вопросы о систематике ракообразных и о Крабовидной туманности.

Может быть, кто-то усомнится: а при чем тут эффект «амальгамы», ведь РАН объединяет только учёных (пусть к ним даже примешались несколько прохвостов, сути дела это не меняет) - в этом отношении она однородна - никакие злодеи не внедряли в её ряды ни композиторов, ни чечёточников. Разумеется, это верно, но в данном случае «амальгама» возникла, можно сказать, сама собой, как результат развития и дифференциации науки, а «злодеи» только воспользовались ею, чтобы поставить под свой контроль всю отечественную науку. Возникновение «амальгамы» связано с тем, что сегодня понятие «учёный» определяет только тип деятельности, но вовсе не содержание самой деятельности. Если кого-то назвали «учёным», то мы понимаем, что он не работает на стройке и не пасёт телят, но, чем он фактически занимается, мы по этому названию определить не можем. По-видимому, не будет неправильным, если мы скажем, что во времена Лейбница и Ломоносова были «учёные вообще» - Ломоносов спорил с Тредиаковским о русской просодии, а с Миллером о русской истории, и в то же время, оторвавшись от изготовления цветных стёкол, формулировал закон сохранения материи, всё это вместе взятое и было содержанием его научной деятельности, во всём этом он был отнюдь не дилетантом - но сегодня это уже практически невозможно: каждый учёный имеет определённую, довольно узкую специальность, и профессиональной общности между ними не больше, чем между токарем и ткачихой, которых так же можно объединить в категорию «рабочих». «Учёные» такая же обобщающая категория, как «рабочие», «военнослужащие», «мебель» или «промтовары». Поэтому в организации, объединяющей «учёных вообще», можно обсуждать только те вопросы и решать только те проблемы, которые касаются всех учёных и в которых каждый учёный обладает определённой компетенцией (например, вопросы научной этики или проблемы противостояния лженауке), но ни в коем случае среди них не должно быть вопросов, связанных с собственно научными проблемами и с перспективами развития отдельных наук, иначе это моментально приведёт к «амальгамизации» и полному коллапсу деятельности объединения.

Примечания

[1] «Амальгама [фр. amalgame < гр. malagma мягкая подкладка] - 1) сплав ртути с другими металлами; 2) разнородная смесь, сочетание чего-л.» (Словарь иностранных слов. Изд. девятое, испр. - М.,1982. - С. 30)

[2] Вот реальный пример чекистского «амальгамирования», использованного для того, чтобы втоптать в грязь обвиняемого и сломить его волю к сопротивлению:

«На скамью подсудимых [в 1937 году], наряду с известными политическими деятелями, были посажены кремлёвские врачи, обвиненные в «медицинских убийствах» Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына Максима. …В ряду врачей-отравителей и их пособников наиболее значительными были фигуры Плетнёва и Левина. Плетнёв был не только блестящим терапевтом, но и всемирно известным автором научных работ в области медицины. Незадолго до ареста он был проведён через позорную процедуру суда в качестве насильника, надругавшегося над своей пациенткой. 8 июня 1937 года в «Правде» появилась статья «Профессор - насильник, садист», описывающая с необычайными подробностями «зверское насилие», учиненное Плетнёвым над некой «пациенткой Б.». В статье приводилось истерическое письмо Б., в котором рассказывалось, как три года назад во время врачебного осмотра профессор, обуреваемый порывом сексуального садизма, внезапно укусил её за грудь. Этот укус 66-летнего старика оказался столь ужасен, что пациентка, по её словам, «лишилась работоспособности, стала инвалидом в результате раны и тяжелого душевного потрясения». Письмо «поруганной женщины» заканчивалось словами: «Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело». В медицинских кругах было хорошо известно, что таинственной пациенткой Б. является некая Брауде, физически безобразная и психически больная женщина, тайная осведомительница НКВД, шантажировавшая Плетнёва ещё до публикации фантастической статьи «Правды». Тем не менее по команде свыше в газетах немедленно стали появляться письма известных медиков и резолюции врачебных митингов с требованиями «самого сурового приговора этому извергу». Опубликованное вскоре сообщение о закрытом заседании московского городского суда извещало, что Плетнев приговорен условно к двум годам лишения свободы, т. е. фактически освобожден от всякого наказания. Комментируя это решение, Троцкий писал: «В СССР приговаривают нередко к расстрелу за кражу мешка муки. Тем более можно было ожидать беспощадного приговора над врачом-насильником. Приговор казался таким же неожиданным, как раньше - обвинение. Обвинение в садизме было с таким оглушительным шумом выдвинуто только для того, чтобы сломить волю старого врача, отца семьи, и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для будущего политического процесса». Спустя несколько месяцев Плетнёв, прошедший через потрясение чудовищной интригой и неслыханным позором, был арестован». (Роговин В.З. Партия расстрелянных. - М.1997)