ТОМКА

Я – в средних классах - с любимым ЗИФом и собачкой, которая, заразившись чумкой, умерла.

Томка – так звали мою собачку. Болоночка, скорее, не чистопородная. Неожиданно она исчезла. У меня нет сомнения, что это дело рук ближайшего окружения... Прошло уже немало времени с момента исчезновения собаки, но, когда возвращаешься в мыслях в недалёкое прошлое, Томка вспоминается тоскливо становится в неспокойной душе, жалость закрадывается во все её уголки. Эти чувства понятны всякому, кто имел собаку и испытал досаду от утраты любимого существа.

Я – в средних классах - с любимым ЗИФом и собачкой, которая, заразившись чумкой, умерла.

Все наслышаны и знают, что собаки – умные животные. Недавно читал материал, опубликованный в толстой газете, что и животные имеют душу. Я в этом никогда не сомневался. Как и человек, собака страдает, переживает, радуется, испытывает стресс, депрессию, любит, озлобляется, помнит зло и добро, ждёт и надеется... Но – вернёмся к нашему разговору.

Любопытно: когда Томка попала в дом моих родителей ( её принесли квартиранты), она почему-то меня боялась, не подпускала к себе, пряталась, и в то же время подпускала мою жену. Эту ситуацию я решил преодолеть. Заблокировал пути её отхода и сумел взять в руки. Гладил, ласкал. Нашёптывал что-то и убеждал, чтобы не боялась, однако ещё долго она испытывал ко мне недоверие. Однажды она увязалась за нами, когда мы возвращались домой. Дошла до подъезда, но в сам подъезд заходить не стала. Когда мы вышли, чтобы завести в дом к маме, Томки около подъезда не оказалось. Через некоторое время она объявилась – белоснежная, лохматая, встревоженная. Было ясно, что кому-то она приглянулась, - и как только появилась возможность, она убежала, вернулась к подъезду и стала нас ожидать. Жена достаточно легко взяла её в руки, передала мне – и я отнёс её туда, где и надлежало ей быть.

Настал час, когда психологический барьер был преодолён, и между нами сложились отношения полного доверия. У собачки появилась уверенность, что от меня никакая угроза исходить не может.

Томка была молодым щенком, которого квартиранты вначале приняли за Тома, но наблюдения никак не подтверждали идентичность Тома – так Том трансформировался в Томку. Когда Томка достигла половой зрелости, начались проблемы. Определив, что Тома – «женщина», женихи, стихийно организуясь в коллективный интерес, стали её домогаться. Она, в принципе, была не против...

Началось томительное ожидание появления результатов совокупления. Неожиданно Томка исчезла – и мы поняли, что она нашла и подготовила (!) место рождения приплода. Такое случалось с ритмичной периодичностью... Тома была заботливой мамой, вылизывала своих деток, открывала соски, чтобы щенки имели доступ к молоку, но через некоторое время материнский порыв угасал, она отлучалась... Инстинкт всё же принуждал её возвращаться к своему приплоду, в эти моменты щенки активно утоляли голод, а Томка, неожиданно поднявшись, спокойно уходила, не дожидаясь, когда они сами отпустят соски.

Если щенки исчезали, она упорно их искала ( они не просто исчезали – мы их устраивали, отдавая знакомым и надёжным людям, а некоторые даже ждали, когда у Томки появятся щенята ), демонстрируя удивительную логику поиска. Понятно, что в эти минуты и часы она переживала утрату, была взволнованной, озадаченной, взвинченной – на грани истерии. Потом она складывалась в клубок, положив голову на лапы, а открытые глаза смотрели в пустоту.

Однажды - это было ночью, а Томка спала на детском матрасике, – когда невозможно было уединиться в облюбованном месте, она родила прямо в доме. Утром я увидел идиллию: Томка полулежит на правом боку – спиной к стене, а малыши активно сжимают соски, поглощая свежее молочко. С моим появлением Томка устремила свой взгляд на меня. Что было в этом взгляде! Глаза буквально говорили: что?, ты меня не тронешь?, я могу не бояться?, ты не обидешь моих деточек?... И какая глубина взгляда! И сколько в нём надежды! И выражение душевного состояния! И готовность выполнить любую команду... И ожидание, ожидание, ожидание. Смешалось всё: и опасение, и надежда, и просьба, и стон души. Это действительно так – я это видел!

Но Томка уже знает меня. В её памяти нет случаев, чтобы я с ней грубо или жестоко обошёлся. Она мне беспредельно доверяет. Подхожу, беру в руки щенка – она только приподымается, вытягивает шею, настораживается и наблюдает – вся в ожидании. И успокаивается, когда я щенка водворяю на место.

Помню, когда я был ещё младшим школьником, отец стал заигрывать с маленьким щенком, который поедал пищу из мисочки, - и неожиданно он ухватил отца за большой палец. Отец рефлекторно оддёрнул руку, а на пальце повис щенок.

Прошло много десятков лет, а я зримо помню и этот эпизод, и место в доме, где это произошло.

Томка разрешала мне всё. Когда я протягивал руку к её мисочке, она поворачивала голову в мою сторону, выгибая спину, и пятилась назад. Я выполнял какую-то манипуляцию и приказывал кушать. Но если в миске были куски пищи, она, как и все собаки, выхватывала кусок и удалялась на безопасное расстояние, чтобы самолично его употребить. Это, как говорится, в крови...

Примечательно, что Томка умела есть жареную рыбу. Она так искусно и безопасно снимала мякоть с костей, что после такой экзекуции оставался только скелет. Впервые, когда я такое наблюдал, - в воспоминаниях послевоенного детства. Мать нажарила рыбёшку, дав каждому возможность полакомиться. Неожиданно в комнату ( в маленькой избушке, практически – в сарае ) зашёл мужчина, которого я не знал. Мама, по доброте своей, и ему дала рыбку, которую он тут же съел, но глаза его излучали состояние голода, и он попросил мать отдать ему объедки. И сейчас помню ( а было мне лет 9-10 ), как он очистил скелеты от съедобной части. Эта ассоциация и эта параллель возникли сразу же, как тлько Томка стала отступать от объедков – рыбных костяшек.

Однажды в наш двор повадилась весьма странной породы собака, которая никак не хотела его покидать, проявляя удивительное упрямство и непослушание. Принимаемые меры не приносили успеха. И вот Томке показалось, что эта псина по отношению ко мне проявляет какую-то агрессию. Она решительно накинулась на неё, ухватилась за горло и стала душить, рыча и сердясь. Такой я её никогда не видел! Это маленькое существо защищало меня! И она, проявив удивительную силу и цепкость, держала собаку до тех пор, пока она ни сдалась и миролюбиво ни удалилась. Мне жаль стало собаку уже в тот момент, когда Томка в неё вцепилась.

И я уже стал просить Томочку отпустить её, но Тома гнула свою линию: она уже обозначила линию своего поведения, в её голове уже сформировалось убеждение, что мне угрожает опасность. Хотя, в сущности, она была достаточно труслива, о чём свидетельствовали факты её поведения. Она перевоплощалась в мужественного и стойкого бойца даже тогда, когда её об этом не просили. Она так и норовила цапнуть за ногу посещавших нас друзей и знакомых – и не слушала просьб жены, которую обожала.

Когда я приходил, она бросалась ко мне, прыгала, радовалась, так и норовила поцеловаться. Когда приходила жена, она, заигрывая, делала круги вокруг неё, не решалась на более тёплый контакт: жена была более строга с ней и держала на небольшом, но всё же расстоянии. Периодически потрёпывала голову – тогда Томка заваливалась на спину в ожидании кайфа: поглаживание и почёсывание груди и живота – блаженство с закатыванием глаз и сторожевым подсматриванием. Она знала и помнила: я – более либерален, со мной всё можно, жена – другой субъект, разбудить её чувства сложнее.

Всё, что двигалось ( машина, велосипед, мотоцикл ), то есть проносилось мимо дома, пробуждало в ней запретительный азарт: она параллельным курсом облаивала движущийся транспорт в опасной близости, проявляя злость, недовольство, агрессию. Когда нарушитель её спокойствия удалялся, она, урча, поворачивалась в сторону калитки, облизывалась, успокаивалась, так как адреналиновый всплеск угасал. Я ругал её, выговаривал, что, мол, когда-нибудь это для тебя кончится плохо. И по ночам она вела активную жизнь, реагируя на каждый шорох, каждую кошку, каждую собаку, на каждого прохожего. Это её, в конечном итоге, погубило: желающих забраться в чужой двор и присвоить себе чужое было немало во все времена, а в постсоветский период – фантастически много, но это другая, особая тема.

Тома, как личность-собака, тосковала и всегда ждала меня. Не дождавшись, потеряв терпение, она перемещалась в переулок. Зная мой маршрут, ложилась на землю и устремляла свой взор в сторону поворота, откуда ожидала моего появления. Дождавшись, срывалась с места и устремлялась ко мне. Получив свою долю ласки, семеня, вела меня к дому, переполненная счастьем, радостью и теми собачьими чувствами, которые нам неведомы. На какой логической основе формировалась мысль обо мне ( жене ), как проигрывался вариант ожидания и сокращения расстояния, другие подспудные «мысли» ( кавычки – только потому, что неизвестен собачий эквивалент мышления ) – трудно с полной достоверностью объяснить...

Но Томка знала и понимала человеческое слово. Если произносилось – «Тома, идём гулять», она тут же взвинчивалась, срывалась с места и устремлялась к двери. Если желание исходило от неё, она подходила к двери, поворачивала голову и замирала в ожидании. Не желая больше ждать, подавала голос. Таким же образом просилась обратно в дом. Когда мы приглашали её кушать, она направлялась к своей мисочке. Если еда ей не нравилась, она с внешним проявлением удивления и недовольства возвращалась на место. Когда я произносил: «Тома, хочешь конфету?» - она тут же подбегала, её голова устремлялась вверх, передние лапы отрывались от земли или пола, и она была в полном ожидании блаженства. На слова «Тома, иди сюда» она отзывалась неохотно. Приходилось прикрикнуть – и только тогда, смиренно уступая требованию, боязливо подходила. Почувствовав, что опасности никакой нет, расслаблялась и заваливалась на спину: звал, так давай – работай!

Когда Томку приглашали «к столу», она подбегала к мисочке, принюхивалась и обиженно отходила. Но я знал, что предложенное не может быть не вкусным. Брал Томку в руки и наносил толику пищи на её вкусовые рецепторы ( естественно, Томка не открывала рот, напротив, сжимала зубы, но не рычала и не кусалась ). Сообразив, что «это» - вкусно, она, переступая через закон распознавания пищи при помощи обоняния, бралась за приятную работу – поглощение пищи. А что ещё нужно для счастья?

Cестра, которая периодически приезжала из другого города ( даже другой области ) и жила с мамой, познакомила Томку со словом «палка». Конечно, она её не била, а только показывала, что у неё в руках – и уже самого показа «инструмента» устрашения ( в виде короткой веточки ) было достаточно, чтобы озадачить Томку...

Мы понимали: чтобы воспитывать собаку, необходим постоянный контакт, общение, факт присутствия. Как только это исчезает, животное перестаёт думать, чувствовать, сострадать – и тогда его жизнь полностью подчиняется инстинктам. Так оно и получилось, когда из жизни ушла мама, более десяти лет не сходившая с постели.

Мама долго болела, не ходила. Томка сама решила, что отдыхать и даже спать она будет в ногах у матери – поближе к печке. Место на диване, у ног матери, было её любимым местом, прогнать её с этого места было непросто. Когда мама садилась, покрывая ноги одеялом, Томка укладывалась у нее в ногах, согревая их своим теплом ( известно, что температура тела собаки на полтора градуса выше температуры тела человека ). Иногда мы не могли найти Томку, хотя знали, что она в доме. И тут мама разоблачала её: «Она на моих ногах – под одеялом».

Томка любила, когда её хвалили, одобряли её поведение. Если это было на огороде, она, обрадованная, начинала с ускорением бегать по кругу – это была явная демонстрация радости, которая выплёскивалась именно расходом физической энергии. Потом я наблюдал такое поведение у других собак, которые «рисовали» круги, разминаясь и радуясь. И даже человек, который переполнен радостью, счастьем, от эмоционального допинга бегает, прыгает, жестикулирует, много экспрессивно говорит, доводя свой восторг до изнеможения. Так бывало и со мной. Так что Томино поведение психологически было мне понятно.

Тома – собачка, как уже было сказано, небольшая ( хотя и не маленькая, которая помещается за пазухой ), но, как оказалось, - сильная. Она никогда не болела и не травмировалась. Любила тепло, но холод переносила стойко. Однажды, когда готовилась к окоту, она в углу сарая ( снаружи ) сделала подкоп. Там – в этом земляном углублении – и родились щенки ( белого она не уберегла ). В другой раз, когда мы создали ей хорошие условия в сарае ( солома, матрас ), она ( не знаю, какими усилиями ), вывернула часть матраса, сделала углубление. Почему? Думаю, для того, чтобы щенки были не просто вместе, а грели друг друга и не выкатывались за пределы места рождения. В принципе, если Тома, будучи беременной, исчезала, значит, она подыскала место, где будет рожать. Значит, надо её искать вместе с помётом...

А как она просилась в дом, особенно в холодное время! Сгорбатившись и пританцовывая, оглядываясь на меня, она всем своим видом показывала, что ей нужно войти в дом ( стул с мягким сидением – одно из её любимых мест ), а я должен открыть дверь – впустить её, сначала в пристройку, затем – в кухню ( и снова ожидание и нетерпение ), а далее – полная свобода. В комнаты Тома не заходила: у собак действует табу, то есть мы ей не запрещали входить в другие комнаты – она сама понимала, что лучше быть там, где ей удобно, тепло, где люди, где интересно, где кормят и кормятся.

Купаться Томка не любила, но стойко переносила эту процедуру. Мокрая, она напоминала разделанного кролика. Мыли её дустовым мылом, чтобы истребить живность, населявшую её тело и прячущуюся в джунглях её шерсти. Искупав, просушивали специальными тряпками. После всех этих процедур мы с удовольствием созерцали нашу даму: белоснежная, пушистая, кристаллики глаз смотрят на тебя, и мысль – надолго ли всё это?!

Когда Томка исчезла, без материнского молока осталось два щенка. Трагедия! Что делать? Кроме того, с Томкой жила её взрослая дочь – Лиса ( она напоминала лисичку – и я её так называл ) – удивительно доброе, ласковое существо. Лиса переживала, нервничала около места, где содержались малыши, но ничем не могла им помочь. Щенят мы устроили. А Лиса, как и соседская, совсем взрослая, собака, тоже «ребёнок» Томки, была отравлена – погибла от злонамеренных действий нелюдей.

Дополнительную информацию читатель может почерпнуть из моей публикации «Собаки и логика» (Альманах «Лебедь», № 488, 2006).