МАНДАТ НЕБА - ПАРТБИЛЕТ КИТАЙСКИХ ИМПЕРАТОРОВ

Для того, чтобы это почувствовать, вернемся к нашему "китайскому Геродоту" - Сыма Цяню. Он жил во времена правления императора У Ди, как видно, внука основателя династии крестьянского сына Лю Бана. Родился вроде бы в 145 году до нашей эры и " приблизительно умер" , точнее - умер приблизительно в 86 году до нашей эры. Это знаете ли, такая же разница, как сказать "нами достигнуты определенные успехи" и "достигнуты определенные нами успехи". Прежде, чем достичь такого успеха, как приблизительная кончина в 86 году, Сыма Цянь писал и писал свои "Исторические записки" (Шицзин), будучи придворным историографом. Как-то он вздумал сказать, что попавший в плен к гуннам полководец Ли Лин не так уж виноват, ибо храбро сражался, но ему не оказали помощь. Император У-Ди рассвирепел. Он заточил любимца-историографа в темницу, где его живо (можно сказать и заживо) кастрировали. Это была не подготовка к новому служению в качестве евнуха, а один из видов наказания. В Китае издавна в качестве наказания любили чего-нибудь отрезать - носы, ноги, отдельные куски от тела. Ужасная ошибка, которую совершил Сыма Цянь, заключалась в том, что он не угадал желание императора. Желание же состояло в том, чтобы обвинить Ли Линя в поражении (хотя до того он все время одерживал победы), иначе пришлось бы обвинить придворных - полководца Ли Гуан-ли и его брата, фаворита самого императора Ли. Сыма Цянь осознал свои ошибки. Вот как он сам пишет об этом (в третьем лице) в своих "Исторических записках": "Потом попал в беду из-за Ли Лина, был закован в цепи и брошен в темницу.

"Увы! - вздыхая говорил он себе. - Я виноват! Я виноват! Тело мое изуродовано, и вдобавок, я отстранен от службы!".

Ситуация изоморфная той, какая имелась в начале войны 1941 года. Сталин определил виновных в развале Западного фронта в лице командующего Павлова и его окружения. Теперь представьте себе, что кто-то на совещании у Сталина сказал бы, что Павлов не так уж и виноват. Тогда кто? Тимошенко? Жуков? Или...сам Верховный?

Произошло редкое событие для китайской истории. В стандартном случае подданого казнили - притом зачастую очень изобретательно. Но Сыма Цянь за чистосердечное раскаяние и "талант историка" был прощен и опять стал придворным историографом.

Обратите внимание на то, что Сыма Цянь в своей книге не дает даты своего рождения, и ее приходится приблизительно вычислять нынешним историкам. Тем более смутно обстоят дела с другими датами. У китайцев не было сквозного летоисчисления - счет времени каждый раз начинался от очередного императора, а ранее - от вана. Но так как придворные историографы при написании пользовались концепцией "исправления имен" и принципом "мандата Неба" ( об этом чуть ниже), то по одним хроникам получалось, что такой-то император существовал, а по другим - нет. И тогда события, падающие на время правления "несуществовавшего" императора, приходилось либо замалчивать, либо приписывать другим эпохам. Поэтому все приводимые даты по китайской истории есть плод реконструкции и являются несколько условными. Исторический труд Сыма Цяня состоит из описания деяний полководцев, советников, евнухов, реже императоров (они только кое-где упоминаются). Оно и понятно - если за неточное упоминание полководца придворный историограф лишался неких важных частей тела, то за неподобающее упоминание императора, пусть и прошлого, можно было и вовсе потерять голову. Вся его книга есть изложение разговоров и поступков его героев с моральными суждениями по этому поводу самого историка. Причем разговоры эти имели место задолго до рождения Сыма Цяня, велись часто между двумя и являлись к тому же тайными. И никак не фиксировались в документах. Откуда же Сыма Цянь знает о них? Очень просто - из преданий, рассказов, слухов и пересудов. И очень редко - из документов. Не было тогда ни архивов в нашем понимании, ни методики работы с документами. Документы и архивы в каком-то смысле были - данные о сборе налогов, реляции полководцев, сообщения о стихийных бедствиях провинциальных начальников. Но только за недавнее время и только для данного царства (до создания империи). Никакого доступа к ним у историка одного из княжеств не имелось. Да и потом империя неоднократно распадалась и сотрясалась гражданскими войнами - то наступал период пяти династий, то Троецарствия. Не до архивов там было. Так что "Исторические записки" Сыма Цяня - это плод его исторического творчества. Своего рода реконструкция, и она вполне соответствовала той методологии, которой пользовался и Сыма Цянь, и его последователи. Нек
оторым образом, беллетристика.

Коснусь немного той методологии, которой руководствовался Сыма Цянь. Он был, как уже сказано, конфуцианцем и следовал его философии. О философии Конфуция я расскажу не здесь, а сейчас только коснусь его (и Сыма Цяна) исторических воззрений.

История для Конфуция - это в первую очередь морально-этические эссе, в которых благородные восхвалялись, а порочные морально казнились. Однако правильная оценка людей затрудняется тем, что слова, которыми пользуются люди, под влиянием различных обстоятельств искажаются и с течением времени начинают значить совсем не то, что вначале. Поэтому прежде, чем судить людей, нужно "выпрямить" отклонившиеся от истины "имена". Для этого нужно провести исследование истории слова и воссоздать историю людей так, чтобы стали понятны все метаморфозы слова. Концепция "исправления" имен давала широчайший простор для того, подогнать прошлое под современные требования. Или даже скорее - под желания вана (князя) или императора. Кроме того, в ходу была концепция "мандата Неба", то есть как бы благословения, которое получал ван или император от Неба, сыном которого он считался. Если ван вел себя сообразно с традициями, то мандат Неба был при нем, а если нет - то терял этот самый мандат. Прямо как в песне: Вот был номер, чтоб я помер, Чтобы я, друзья пропал, Чтобы я документ потерял.

В случае с ваном (императором) который терял "документ" (мандат Неба) дело именно так и происходило - и пропасть мог, и помереть. Итак, история в Китае реконструируется под углом зрения данного придворного историка (а других в Китае никогда и не было), который создает свой "фантасм" в угоду нынешнему правителю. Фантасм, однокоренное слово со словом "фантазия" - это термин, употребляемый для обозначения китайских "историй" в европейской историографии.

Известный синолог академик В.М.Алексеев в своей статье "Китайская история в Китае и в Европе" приводит несколько характерных примеров создания фантасма. Скажем, в хронике сказано, что некто убил такого-то. Я, историк, выясняю, что во-первых был убит государь, а во-вторых, что такой-то не принял мер против преступления. Убил государя, допустим, его родной брат, который, вдобавок, стал императором, и потому его не только привлечь никак нельзя, но и просто назвать убийцей. И тогда я, историк, вопреки факту пишу, что такой-то, который не принял мер по защите вана, и есть как раз подлинный убийца государя, и это вина не прощаемая ни при каких обстоятельствах. Или скажем, ван такой-то не обладает некими качествами, необходимыми для вана (например, качеством ли, что очень условно можно перевести как "следование традициям"). В случае, если он будет свергнут или убит, можно смело сказать, что он, не обладая нужными качествами, исказил имя, то есть, оказался не достоин носить имя вана, ибо по существу не был им. Потому, не будучи им, потерял "мандат Неба" и оказался свергнутым. Стало быть я, историк, исправляя имена, имею право написать, что такой-то не был ваном. А был низким человеком (сяо-жэнь), узурпировавшим титул и пост вана. Вот так о нем и напишем. И даже можно пойти еще дальше - если он не был ваном, то зачем же о нем писать вообще? Потому я, историк, напишу не о нем, а совсем о другом деятеле, который стал ваном вместо того, который им, по существу, не был. Если, конечно, к тому времени, пока я пишу, этого нового и превосходного вана не убьют. Тогда придется писать уже о третьем, ибо и второй окажется вовсе не ваном - он исказил имя и потерял мандат неба. Поэтому в одной китайской хронике мы можем прочесть о таком-то замечательном ване, в другой о том же самом ване, но отвратительном злодее, а в третьей этого вана не упомянут вообще, ибо такового просто не было.

И еще одна тонкость. У императора было три имени - полученное при рождении, тронное имя, которое он получал, становясь императором (оно одновременно было девизом правления), и храмовое. После "восшествия на престол" личное имя запрещалось упоминать, а после смерти император получал храмовое имя, звучащее, скажем, Тайцзу ("Великий патриарх") или Шэньцзун ( "Священный предок"), которое и попадало в китайскую "историю". Последний император Китая Пу И (это его личное имя) правил под именем девиза Сюантунь ( Всеобщее Единение), и храмового имени не успел получить, ибо в 6-летнем возрасте был отстранен от власти (в 1912 году), затем стал императором марионеточного Манчжоу-Го, а после войны и пленения советскими войсками его передали китайским коммунистам. Он отсидел в лагере и закончил жизнь в 1967 году садовником пекинского ботаниче
ского сада (его судьба легла в основу сильного фильма Бертолуччи "Последний император"). Если за последние несколько сотен лет еще можно отождествить все три имени по одному носителю, то в глубине тысячелетий это может стать очень затруднительным. А ведь еще надо вспомнить, что в разных хрониках в качестве ванов в одно и то же время и в том же месте назывались разные персонажи.

Чем же обернулся метод фантасма для китайской истории? В Китае много раз менялись династии, воцарялись иноземные захватчики - хунну, чжурчжени, монголы, манчжуры, и каждая из них должна была обрести легитимность, законность в рамках китайской традиции. Тут же придворным историографом создавался фантасм, полностью обосновывающий, что именно эта династия и есть законная, а предыдущая всего лишь узурпировала власть и совершила множество преступлений. И придворный историограф, изложив историю (вернее - сочинив фантасм) по поводу того или иного деятеля еще долго потом выражал свое либо осуждение, либо восхищение, выносил свои моральные оценки - смотря по обстоятельствам.

А сколько было внутридинастийных дворцовых переворотов, всяких тайных убийств ! Уже к ХIХ веку официальных историй накопилось в 3243 толстых книгах, не считая целого моря комментариев, компиляций, критико-исследовательской литературы и тому подобного, которым, по словам В.М. Алексеева, "никакого учета произвести нельзя" ( В.М. Алексеев. Китайская литература. М., 1978, с 334). Во многом это необозримое море есть результат того, что во времена новой династии или нового императора заново переписывались или, по крайней мере, заново комментировались все предшествующие события. Им придавался другой моральный и политический смысл, герои становились предателями, а какие-либо побочные персонажи, так сказать, мелкие негодяи вдруг оказывались основными двигателями "истинной" истории. Именно эта невообразимая запутанность китайских хроник не позволяет до сих пор написать китайскую историю по принятым европейским стандартам.

Сами до себе поступки, утверждает Сыма Цянь, не могут быть оценены ни как хорошие, ни как дурные , нравственный смысл и оценку они получают только после вердикта со стороны старшего по служебной лестнице. Сыма Цянь иллюстрирует это бесспорное для него положение историей о некоем советнике Ми Цэы при ване царства Вэй. Но лучше я приведу соответствующее место из "Исторических записок" (раздел "Жизнеописание Лао-цзы и Хань Фэй-цзы").

"Вот пример того,- пишет Сыма Цянь, - что трудность, заключается не в познании, а в применении своих знаний. Когда-то Ми Цзы пользовался благосклонностью вэйского правителя. По законам княжества Вэй всякому, кто без разрешения воспользуется княжеской колесницей, отрубали ноги. Однажды кто-то ночью сообщил Ми Цзы, что его мать заболела, и он, невзирая ни на что, поехал к ней на княжеской колеснице. Государь, узнав об этом, счел, что Ми Цзы поступил мудро.

- Вот это достойный сын! - восхищался он. - Ради матери он совершил проступок, за который отрубают ноги!

A в другой раз, гуляя вместе с государем в саду, Ми Цзы попробовал персик - он оказался сладким. Тогда Ми Цзы отдал персик государю.

- Любит он меня! - радовался государь.- Он жертвует всем ради меня!

Но вот Ми Цзы одряхлел, и любовь к нему государя ослабла. Как-то государь разгневался на него и сказал: - Он когда-то похитил у меня колесницу и угостил объедком персика!" Надо ли говорить, что Ми Цзы был казнен? В этом эпизоде на самом деле нет никакой истории в европейском смысле слова. Даже имени вэйского вана нет. А есть моральное поучение, без которого никакая история китайскими хронистами не писалась. Все "истории", рассказанные хронистами есть ничто иное как основанные на преданиях (реже на личных впечатлениях) дидактико-нравоучительные притчи, написанные под углом зрения сегодняшних желаний государя.

Сыма Цянь тоже везде дает поучения. После изложения вышеприведенной истории он пишет: "Поступки Ми Цзы оставались неизменными от начала и до конца, но вначале его считали мудрым, а потом - преступником. Это доказывает, что любовь и ненависть крайне изменчивы. Поэтому, пока ты пользуешься благосклонностью господина, все твои знания ставят тебе в заслугу, и привязанность господина к тебе возрастает. Если же господин тебя возненавидит, он может обвинить тебя в любом преступлении и будет тебя чуждаться. Поэтому советнику, прежде чем давать совет, следует выяснить, любит его господин или ненавидит." И тут же длинно разъясняет, как должен себя вести советник (в том числе "историк") при
своем государе (даю только принцип в кратком извлечении, дабы не утомлять):"Каждый советник обязан знать и приукрашивать все, что нравится тому, кому он дает совет, и не говорить ему неприятное".

Но... положение советника очень трудное, ибо: "Если я буду говорить только так, чтобы угодить желанию господина, обо мне скажут: «Труслив и не договаривает до конца». Если же, наоборот, я буду слишком широко и свободно высказывать свои мысли, обо мне скажут: «Груб и заносчив». Если господин считает, что у него достаточно сил для совершения какого-то дела, не надо мешать ему. Если же господин потерпит неудачу, старайся представить дело так, что никакой неудачи не было.

Только доказав свою преданность, можно стать близким господину и не вызывать его подозрений. Если ты длительное время будешь пользоваться благосклонностью своего господина, ... это будет означать, что ты достиг успеха".

Сами понимаете, какую историю можно написать под такую философию "угождения господину", плюс непрерывное "исправление имен" и потери "мандата Неба". Вот такую и писали. И сам Сыма Цянь, и другие "историки".

Ну, а оскопили Сыма Цяня не зря - он после этого как нельзя лучше усвоил китайскую ученость.

Продолжение (рассказа о китайской учености) следует.