РАССУЖДЕНИЯ О ПАУКАХ И БЛОХАХ

При Горбатом было это, в самый разгар русско-цековской алкогольной войны.

Кто ж знал, что город Полосатов будет втянут в такую бучу, что не только пива, - сахару негде будет купить. В ресторане при гостинице к чаю подавали розетки с медом или вареньем, на выбор. В городских магазинах и этого не было. Мало того, из продажи исчезли томатная и зубная пасты и вообще все, что способно кваситься и бродить. Хлеб выпекался с перебоями. Не из-за дрожжей ли, которые давно стали дефицитом?..

Все это можно и нужно было предвидеть. Но не куриными достопочтеннейших наших правителей. Они ведь всерьез полагали, что батоны выпекают на закваске из марксистско-ленинских идей.

Кстати, о куриных мозгах. Мой приезд в командировку совпал с проходящим в полосатовской области Всесоюзным Конгрессом Птицеводства (бройлерного). В магазинных витринах висели плакаты: гордо вышагивает по планете жовто-блакытный пiвень (петух голубой, гребешок ярко желтый), и на сеть меридианов и параллелей красиво вплетена аббревиатура - “ВКП(б)”.

А меня в Полосатов позвало письмо. Есть в газете такая рубрика - “Вы нам писали”. Не отпирайтесь. Вот я и приехал. Впрочем, я сам виноват, чёрт меня дернул паука назвать насекомым.

Но по порядку. Есть в Полосатове институт Червеводства. Занимается проблемами разведения червяков в средне-южной зоне нашей родины. Есть при институте кафедра паукообразных. С какого бока прилепились пауки к червякам, никак не пойму. Ну, ладно. Прилепились так прилепились. Кажется, сидите себе тихонько, изучайте махоньких паучков, пауков, паучищ, делайте свои диссертации. Так нет, пишут письма в газету:

Многоуважаемая редакция!

В целях успешного выполнения научных задач, направленных на дальнейший расцвет науки, считаю необходимым приблизить работу научных звеньев к насущной современности. А именно:преобразовать кафедру паукообразных в кафедру научной п а у к о л о г и и, полнее определив тем самым ее научные функции. Заместитель заведующего кафедрой научный руководитель доцент Умнов.”

Буквально на следующий день приходит оттуда второе письмо. В тех же демагогических построениях некий доцент Мухин просил содействия в переименовании кафедры паукообразных в кафедру п а у к о в е д е н и я, что, по мнению автора, несомненно поднимет дело выведения отечественных пород пауков на небывалую высоту.

Стало ясно, что коллектив расколот на паукологов и пауковедов, и что враждующие стороны готовы сожрать друг друга. Уж за ценой-то они не постоят.

Я ответил двум доцентам в духе армянского радио. Дескать, в Полосатове сахару нет, а вы выскребываетесь. Будто паукам не все равно, как называется кафедра, изучающая этих омерзительных насекомых.

Боже, как оба доцента взвились! Они даже забыли про междоусобицу. Оказалось, что пауки - вовсе не насекомые, а членистоногие. Они даже выделены в самостоятельный отряд. Что не знать этого может только невежда. Что на меня зря переводят зарплату, и место мне не в редакции, а на свалке истории...

Ладно, как-нибудь переживем. Но вот насчет невежды они, пожалуй, правы. Я вооружился семитомной “Жизнью животных и с удивлением вычитал, что пауками занимается особая наука - аранеология. Стоп! Вот этого-то Умнов и Мухин не могли не знать, даром, что кандидаты своих паучьих наук!

Видимо, личное знакомство со мной вряд ли входило в ближайшие планы доцентов. Когда я им представился, физиономии ученых мужей дружно перекосились. Не скажу, что общение с ними здорово расширило мое знание человеческой природы. Бывший завкафедрой профессор Кац слинял в Израиль. Пока он там изучает еврейских пауков, отечественные членистоногие остаются без присмотра. И вот Умнов и Мухин, оба порознь, ждут, что вакантная кафедра свалится прямо в их паучью сеть.

-Еще троянский конь в траве не валялся, а уже всюду сидели пауки и ткали всемирную паутину, - всерьез уверял Мухин. - Можно сказать, у истоков цивилизации были пауки...

Мне надоело слушать весь этот бред. Я вдруг вспомнил Аркадия Аверченко, его сборник “Пауки в банке”. Заказывая художнику обложку, знаменитый сатирик имел в виду стеклянную сулею с посаженными туда пауками. Пауки там дерутся, отрывают друг другу ноги и головы. Художник притворился, что недопонял, изобразил банковскую контору, канцелярские столы с сидящими повсюду пауками. Пауки ведут гроссбухи, крутят арифмометры, считают деньги. Не так уж ошибались авторы фантастической обложки.

В гостинице по горячим впечатлениям я написал материал и передал по телефону в Москву. С шефом мы договорились, что я дождусь выхода фельетона в Полосатове, посмотрю, как прореагирует общественность, а пока присмотрю себе еще какую-нибудь местную тему. Что-нибудь про жареного петуха, который шагает здесь по планете. Так я попал на пленарное заседание ВКП(б), проходившее в гортеатре. В программе с изумлением прочитал:

7. Проблемы склевывания бройлерными особями мигаломорфных пауков. Докладчик доцент Мудренко.

. . . . . . .

13. Реакция отечественных леггорнов на брачные танцы пауков-сенокосцев. Докладчик доцент Мушенко.

Вот тебе и жареный петух.

Молодцы мои доценты, ну просто хваты! Ну что мне теперь, будоражить национальный вопрос?.. Решил обойтись без помощи ВКП(б). В любом уважающем себя областном центре должны существовать три заведения: пивбар, пубдом и облпублбибл. Первые два отпадали. В областной публичной библиотеке я не знал, что искать. Нацелился на краеведческий музей. Объяснил сотрудникам, что ископаемые кости мамонта и снопы пшеницы последнего урожая меня не волнуют, а вот нет ли чего-нибудь эдакого, необычного?

Я отмел скелет собаки о пяти лапах (Господи, пятая-то нога зачем ей была нужна?), затем клад из царских монет пополам с лягушками, выпавших вместе с дождем. Увесистые пятаки экспонировались вперемежку со скелетами квакш.

- А местный Левша вас не устроит? Ну, тот, который ловит блох и потом их подковывает?

Через пять минут я шагал на Скотопроломную улицу, на самую окраину Полосатова.

Местный Левша, Николай Семенович Будяк немного косил на правый глаз от частого общения с лупой часовщика. Это я углядел потом, а пока что Будяк стоял на крыльце и кричал кому-то в глубь двора или сада (обитал он, как и добрая половина полосатовцев, в частном секторе):

- Ба-бы! Патрикевну кормили-и?..

-...Ми-или! - отвечали из глубины двора невидимые бабьи голоса. (Как будто голоса бывают видимыми!)

Я представился, и вскоре Будяк показывал мне лисятник. Его населяла только одна, несчастная на вид лисица. Некогда пышная по бокам, лиса вздрагивала позорным, облезшим от невзгод хвостом. Она так неистово чесалась, что с хвоста облетали последние клочья. Ее заедали блохи. Лиса откармливала спецпаразитов.

- Здесь не годятся простые блохи. Блоха для кузнечных работ должна быть ядреной, ее не прищелкнешь простым невооруженным ногтем. Таких паразитов выращивают в условиях густой волосатости, - объяснял Будяк. По ходу дела он запустил расческу в остатки лисьего меха, выудил жирную блоху, зажал ее в кулаке и понес в дом подковывать.

Он усыпил скакуна ваткой, смоченной каплей эфира, и занялся изготовлением подков. На это ушел маленький кусочек сусального золота. Книжица из таких листков идет на золочение церковных куполов. Пока он, по-моему, на ощупь вытачивал подковы на крохотном токарном станочке, пока делал гвозди из тонкого проволочного волоска, я рассматривал блоху под микроскопом. Ну и страшилище! В ее морде нет ничего человеческого, это пришелец с другой планеты, где все враждебно нашему миру. Блохе недоступны понятия гуманности, сострадания, добра. Маленькая головка с проволочными усами, как у моржа, волосатое сегментное тело. Огромное брюхо, по существу - цистерна, всегда готова по горловину насосаться чужой крови. В памяти промелькнули слова хулиганской песенки:

“Лети, победы песня, волнуй людей сердца, и расскажи про деда, который без яйца! А дело было вот как, сидел дед на крыльце, блоха фокстрот плясала на дедовом яйце. Блоха вдруг озверела и скорчила лицо, и укусила деда за левое яйцо. Лети, победы песня, волнуй сердца людей, и расскажи про деда, который без мудей!”

А вот за это мы сейчас тебя подкуем!

Будяк приколотил подкову к блошиной пятке. Нога неестественно вытянулась. Под микроскопом это было отлично видно. Затем Будяк достал из шкатулки жемчужину, выдавил на нее из тюбика каплю “момента” и приклеил блоху. Жемчужину он ввинтил в обычную речную раковину, над раковиной укрепил сильную увеличительную линзу. Сувенир был готов. Не хватало только надписи на ракушке - “Привет из Крыма!”. Или, точнее, из Полосатова.

Будяк сувенирных блох ненавидел. При одном упоминании о блохе его одолевал нервный зуд, плавно переходящий в чесотку. Он был вовсе не рад славе местного Левши. Речь зашла о Лескове.

- Ты Лескова давно листал, или читал невнимательно, - сказал Будяк. - Чем Левша кончил? Умер, бедняга, в Обуховской больнице, потому что голову ему о паперть расшибли. Все порывался передать перед смертью, чтоб не чистили ружья толченым кирпичом, это ведь смерть для калибра. Дело было как раз перед Крымской войной. Не просри мы ту войну, может, не родился бы Хрущев, не отдал бы спьяну Крым. Вот главное, что Лесков хотел сказать. А Левша... Что с него взять, он по псалтырю грамоте учился. Испортил дорогую английскую игрушку. Подкованная блоха танцевать не может, это образованный человек должен понимать. И Патрикеевна не мучилась бы в тесном лисятнике. Дикий зверь должен жить на воле, в лесу...

Видно, здорово его достали любители подкованных блох!

(...Через несколько лет я снова встретился с Левшей. Это было в Орле, в маленьком скверике, прилепившемся к собору Михаила Архангела. Внизу, неся коричневые волны, невнятно бормотал Орлик. Спиной к собору сидел Лесков и думал свою думу. О чем?.. О непростых отношениях с официальным Господом Богом, Который вот-вот его призовет. О том, что неплохо бы под конец хлопнуть дверью и сочинить нечто вроде “Записок расстриги”. Да в нашем отечестве не напечатают, - вздохнул бы он, если б не многопудовая бронза халата. Неподалеку располагались его персонажи. Оцепенел в порыве вдохновения тупейный художник, кружилась в вихре цыганского танца Грушенька. Был тут и непременный Левша. Он стоял в нелепой позе между наковальней и самоваром, в одной руке держал молоток, в другой - невидимую “аглицкую” блоху; он всерьез собирался ее подковать. Было над чем поразмыслить Лескову, да и всем нам, грешным...)

- Личинка блохи, - горестно вздыхая, продолжал Будяк, - прядет паутинный кокон...

Стоп! Так вот где проклюнулись мои паучки! Умнов и Мухин!

- Теперь они Мудренко и Мушенко, - поправил Будяк. - Но главное в сходстве этой суки блохи с пауком. В какой-то момент ее сучьего развития блоха ткет паутину. И оба доцента требуют, чтобы я изготовил два комплекта сувенирных блох! Бесплатно, заметь, безвозмездно! Почему - два, почему - безвозмездно?

Я чувствовал, что медленно сползаю с ума. Огромный паук-косиножка стремится достать меня оторванной лапой. Судорожно сгибается-разгибается коленный шарнир, худая волосатая голень так и ходит, так и косит вокруг, сейчас до меня доберется. Бред!

Итак, мои доценты-паукологи или паукознатцы решили сменить фамилии. Значит, Мудрэнко, Мушэнко... Интересно, как по-украински будет слово “паук”? По-английски он спайдер, звучит почти как спонсор. А по-немецки - спинне, точнее, “ди спинне”, потому что немецкий паук есть паучиха, и неизвестно, как они там в Германии размножаются... Вот, вспомнил, хохляцкий паук будет просто “павук”.

Значит, павукологии не будет, ибо греческое “логия” не ложится на украiньску мову. Да здравствует победитель, павуковед-павукознатец Мухин-Мушэнко, трижды слава герою!

Дальше события понеслись стремительно, обгоняя друг друга и меняясь, как узоры в калейдоскопе.

Статья моя вышла, но в Полосатове ее прочитать не смогли. В городе вдруг исчезли все русские газеты. Мудренко и Мушенко, которых обругала москаливьска печать, вмиг заделались национальными героями. По слухам, они объединили усилия и вместе разрабатывают планы дальнейшей паучьей экспансии. Уже вышел плакат, он украшает все полосатовские витрины. На сети географических координат, опутавших земной шар, гордо восседает голубой паук с ярко-желтыми горящими глазами. Животное деловито плетет меридианы и параллели. Аббревиатура слегка подчищена - убрана буква “бе”. Все равно никто уже толком не помнил, за что эту “бе” заключили в скобки. А в остальном все осталось по-прежнему, только вместо пiвня - павук, Всесвiтнiй Конгрэс Павуковедiв”.

А меня объявили тревожащим элементом, персоной non grata, и дали двадцать четыре часа, чтобы я убрался из города. Провожал меня эскорт из четырех полицейских. Они были в нашей мышастой милицейской форме, только у начальника на портупее болтался трезубец в виде большой нечищенной вилки.

А так все было родным и привычным.