ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК
01-01-1998
Потому что это невозможно помыслить, мы лезем в размышления о человеке.
Несколько лет тому назад, создавая концепцию тома "Ойкумена" международной энциклопедии "Магистериум", я задал сам себе вопрос: на каком основании строятся наши размышления о человеководстве? Где та позиция, с которой мы можем это обсуждать и рассматривать? -- Тут рефлексия невозможна по той очевидной причине, что опыта человеководства у людей нет, у нас просто нет оснований для философской рефлексии – мы неизбежно вынуждены начинать с некоторых и нескольких фундаментальных допущений, с предположений типа "предположим, что Земля имеет милицейскую форму" или "допустим, что Волга впадает в истерику". А с подобного зыбкого фундамента нас может понести в любую сторону и, так как любых неправильных сторон – бесконечно много минус одна правильная, можно с абсолютной уверенностью утверждать, что любое продолжение мысли после признания необоснованности оснований будет заблуждением.
Это не значит, что на этом надо прекращать размышления – в продолжении имеется свой смысл – но надо честно понимать, что ты стоишь изначально и сразу на ложном пути.
Разум:
Первое допущение -- человек разумен, а это значит – принадлежит разуму, а не наоборот, как полагают многие из числа самоуверенных.
Второе допущение – разум, в силу своей неописуемости, скорей всего не имеет никакого отношения к жизни. Как сказали бы пчелы: "наш пасечник, хоть это и невероятно, не жужжит и не летает". Он, разум, не только не подпадает под понятие живого, но и материальное ему также, скорей всего, неприсуще. У разума нет координат, и потому можно сказать, что он нигде или везде – оба ответа будут гораздо точнее указания любого конкретного места пребывания разума. Для многих разум, Разум, ассоциируется и совпадает с понятием Бога. Не разделяя этой точки зрения, тем не менее необходимо признать весомость аргументов этой позиции.
Третье допущение – у разума есть некоторые характеристики, присущие ему и его порождениям, но неуместные в материальном и живом мире. Именно эти характеристики делают разум неподчиняющимся естественным законам типа тяготения. Разум вообще не поддается научным описаниям, определениям и измерениям, потому что наука изначально и последовательно идет по пути редукции разума в природе (и правильно, кстати, делает, что редуцирует разум, лишая природу таких вещей, как Добро и зло, воля, память, красота (гармония), любовь, мышление).
Итак, разум – это мышление. Мышление (Аристотель чаще употреблял термин intelegia – способность схватывать умом явления и процессы, осваивать и порождать идеи) есть работа со схемами и знаковыми системами, в схемах и системах, а также в переходах между ними. Мышление атрибутируется онтологиями как проекциями реальных и виртуальных миров и логиками как способами существования в этих онтологиях либо в переходах между онтологиями. Мышление, появляясь между нами в ходе коммуникации, кажется нам порождением коммуникации (а некоторые даже уверены, что мы – носители мышления и даже уверяют, что они мыслят мозгами, вообще, многие думают, что они мыслят, но это их трудности и заблуждения, не более того) – правдоподобней предположить, что, вступая в коммуникацию, мы просто подключаемся к мышлению и, подключившись, можем продвигаться по мышлению в меру своей мыслительной оспособленности, опыта мышления, внутренней лени (ломать голову – кому ж охота!) и множества других обстоятельств.
Мышление включает в себя также рефлексию (в гегелевском понимании рефлексии как связи между бытием и строем понятий), точнее, философскую рефлексию – мышление по поводу мышления. Это самомышление и познание мышления самим мышлением точно подмечено в Библии и Коране, где Богъ непрерывно обращается Сам к Себе с разными замечаниями, отрываясь от коммуникации с человеком. Нам доступна эта рефлексия, а также рефлексия второго уровня – рефлексия рефлексии. Сколькими уровнями рефлексии владеет пасечник-разум, мы не знаем и не узнаем никогда – нам ведь еще жужжать надо, а не только рефлексировать.
Разум – это любовь. Идея любви не присуща природе и космосу, она не присуща и жизни. Ни одной, даже самой ласковой кошке, не придет на ум идеализировать предмет своих животных страстей – кота Барсика или котят. Любовь как способность к абсолютной идеализации, к символизации и иконизации объекта любви -- вопреки природе вещей, любовь абсурдна с химической точки зрения (впрочем. с точки зрения начертательной геометрии или палеонтологии она не менее абсурдна), но -- что поделаешь с такой сценой?: На замершем стадионе "Маракана" великий Пеле, прощаясь с футболом, говорит в дрожащий микрофон: "Двадцать лет я играл в эту игру, чтобы наконец понять, зачем я это делал. И я прошу вас, друзья, трижды повторить за мной это слово." И он трижды произносит "Любовь", и трижды 200 000 человек на стадионе шепчут "Любовь". И еще около миллиарда людей у телевизоров и радиоприемников одновременно с Пеле и "Мараканой" прошелестели губами "Любовь".
Россия, застрявшая в дверях непрекращающейся гражданской войны, этой безумной игры в крестики-нолики погибших и пропавших, теряет разум – или разум покидает ее, и это верный признак наказания Господня. Имя этой потери – ненависть, или антилюбовь. И как ни увертывается нынешнее поколение советских людей от суда и покаяния, а суд идет, жестокий и справедливый – народ лишается разума в его ипостаси – любви.
Разум – это память. Порой сильно удивляешься, как, вроде бы только что найденное тобой, уже давно описано в античные времена. Дочь Неба и Земли (Урана и Геи) – Мнемозина (Память) – мать муз (что значит – "мыслящие"). Мнемозина противостоит Лете – Забвению, что родом из преисподней.
И странная вещь эта – память. Платон в "Теэтете" утверждает с помощью Сократа – все знания мы просто припоминаем, они существуют в мышлении и разуме независимо от нас и надо уметь пройти тропкой к ним (в этом, по мнению Платона-Сократа, и заключается педагогическое искусство – вовремя задавать нужные вопросы на припоминание пути знаний).
Привычки, нравы, обычаи – все это передается нам на семейном, национальном и общечеловеческом уровне вмененной памятью непережитого нами опыта.
Наконец, совесть – этическая память, самое загадочное явление разума. Буддистская интерпретация совести как памяти о зле, свершенном в предыдущие реинкарнации, лишь частный случай общей трансляции этической памяти -- через вероучения, религии и церковь, а также совершенно неинституированным образом, интуитивно, трансцедентально, как утверждает И. Кант.
Разум – это гармония (красота). Как говорят искушенные в разуме иудеи – "музыка небесных сфер". По-видимому, музыка как высшее проявление красоты и гармонии, и есть язык и речь разума.
Из гула, рокота и шума мира чуткое ухо поэта и музыканта выдавливает – не смыслы, но гармонии, но красоту. И художник, пристально вглядывающийся в мир, неважно какой – окрест или свой собственный, внутренний, все ищет красоту и, найдя, отдает полотну, краскам, кисти. А мы в этих мазках – когда с очевидностью "Сикстинской мадонны", когда в глубинной космической выси Василия Кандинского – находим красоту мира художника и приобщаемся к этой красоте и гармонии и, стало быть, к разуму.
У "Троицы" Андрея Рублева и у "Пьятты" Микельанджело мы тихо и восторженно входим под сени красоты и понимаем, что вступаем в путь к разуму, к нашему просветлению и умилению красотой мира, его разумности и ясной гармонии.
В. Лефевр, математик, психолог и методолог, отыскал в каком-то углу Вселенной звезду, издающую музыку – по его мнению, это и есть голос разума.
Разум – это воля. И разум стоит выше и вне причинно-следственных связей и суровой необходимости материального мира. Природа безвольна и слепа в своих решениях. Человек раздираем свободой воли разума и непреложностью законов материального, в частности, живого мира. Но в этом противоборстве двух стихий ценностные симпатии человека, безусловно, на стороне разума и свободы. Образно говоря, мы всегда стоим на пороге дома природы и пытаемся покинуть его, но не можем. Самое страшное и сладостное для нас – вечно манящая и недоступная свобода:
она послаще любви, привязанности, креста, овала,
поскольку и до нашей эры существовала
- утверждает о ней самый поэтический пророк. И последним хрипом нашей породы будет сдавленное и неудержимое "воли!".
В формулировке Шопенгауэра "мир как воля и представление" читается это разделение мира человека на разумную волю и непреодолимую, данную нам лишь в онтологических представлениях природу, physis, не ухватываемую, по Аристотелю, мышлением и деятельностью.
Разум – это Добро и зло. В этом проявлении разума мы совершенно одиноки и не встречаем никакого сочувствия в окружающем нас мире. Нам неоткуда черпать Добро и зло, ибо они присущи нам и только нам, но не природе, стоящей по другую сторону. Мне кажется, что стыд, первое робкое проявление Добра и зла, заключается не в том, что мы – голые, а в нашей обнаженности. У остальных – рога и шкуры, мускулы и крылья, скорость перемещения и способность к мимикрии, мы же полностью обнажены и безоружны, мы настолько неприсущи в своей наготе природе, что готовы прикрыть стыд, ну, хоть ладонью. Последний кусок на тарелке – какая тварь откажется от него? -- а мы, по первородности греха, стыдимся взять его, мы знаем, что это – нехорошо, недобро, нам вменено табу на последний кусок и мы возьмем его только с чьего-то авторитетного разрешения. И откуда нам слышится этот авторитет разума? Почему мы так четко и сразу отделяем Добро от зла?
Стыд – первый удар совести в нашу дверь. Стыд можно подавить – и тогда ты возвращаешься в свой животный протерозой, становишься бесстыдной частью природы, которая и сама бесстыдна и бессовестна.
Как же нас угораздило стать разумными? -- О, то была глубочайшая трагедия жалких приматов, разыгранная в роскошных космических декорациях!
Трагедия антропогенеза
На Земле был выбран в качестве живого носителя разума один тупиковый и близкий к вымиранию вид приматов. Они были всеядны, скорее плотоядны, чем плодоядны (согласно книги Бытия переход от плодоядности к плотоядности был результатом познания Добра и Зла), были прямоходящими. Прямохождение в наибольшей степени коснулось самок, особенно при родах и менструациях ("в болезни будешь рождать детей" Быт. 3.16). Главное же, эти несчастные испытывали не периодический, а постоянный сексуальный голод. Падеж поголовья самок привел к формированию гаремной социальной организации, когда вокруг "вождя" вьются самки с детенышами, а по периферии влачатся молодые самцы, изнывая и скуля от неудовлетворяемого сексуального чувства.
В борьбе за обладание самкой хищные и несчастные каины убивали своих братьев и отцов-владельцев гаремов. Все до сих пор найденные мужские черепа австралопитеков проломлены: камнями, дрынами, дубинами. Непрерывные и кровавые драки вели к самоуничтожению вида – эволюция допускает внутривидовую войну на самоистребление, если заходит в тупик.
Разум останавливает свой выбор на этом вымирающем, обреченном племени именно потому, что жизнь, природа отвернулась от них, убедилась в их противоестественности: разуму чужда природа и естественность.
Среди сексуальных агрессоров находятся те, что смогли найти выход из этого отчаянного положения, смогли удовлетворять похоть, не убивая себе подобных. Эксплуатируя собственное воображение, они достигали сексуального удовлетворения: первой женой Адама была виртуальная, воображаемая Лилит, кошмарный дух ночи и пустыни, прилетавший ниоткуда к изнывающему в сексуальном ажиотаже. Дети Лилит – подлинная плацента человечества: эльфы, феи, гномы, троли, сильфиды, саламандры и прочие виртуальные монстры.
И этими духами владели те, кто перестал участвовать в общих драках, кто первым сказал "не убий", кто увидел в отце не смертельного врага, а объект стыда и совести, кто, в отличие от собратьев, вел достаточно уравновешенный образ жизни, не страдал от ран и ушибов, полученных в братской междуусобице, кто, благодаря этому, становился лучшим охотником, а потому и питался лучше других.
Так в стае появились маги, кудесники, шаманы, жрецы, изменившие губительную трехзвенную социальную организацию на спасительную четырехзвенную.
Они спасли вымирающий вид, но в обмен за спасение привнесли совесть. Человек произошел от совести, в переходе от отцеубийства к почитанию отца и предков. Вслед за совестью, за разделением Добра и зла разум овладел человеком и другими своими ипостасями. Человек стал homo sapiens, живой и самовоспроизводящейся противоестественностью. Последнее, что далось и осело, -- мышление. И как последнее, оно стало ведущим.
Жуткая и мрачная трагедия антропогенеза, насилие, свершенное разумом над бедной плотью, наш несчастный и противоестественный дебют осознается во всех антропогенетических и космологических мифах, от самых примитивных и архаичных до современных мировых религий. И мы до сих пор содрогаемся от первородного греха и непонимания, за что же нас так за познание Добра и зла…
Мы, воплощенный разум, теряемся в догадках своего пребывания и эти поиски ответов на принципиально неразрешимые вопросы и составляют основной смысл и цель нашего пребывания. Забудь мы задавать себе вопросы собственного существования – и мы перестанем нужны разуму и, с очевидностью, погибнем как люди (а другими мы себе себя и не мыслим и более всего боимся стать животными, озвереть, оскотиниться, впасть в природу и слиться с ней до неразличимости).
Душа, покидая для воплощенной жизни Елисейские поля пребывания Духа, сохраняет с ним непрерывную связь, постоянный диалог по каналу связи, называемому обычно совестью. По этому каналу она получает доступ к авторитету Добра и зла. Совесть – негенетическая память о всем предыдущем этическом опыте всего человечества – ведь душа – от Духа пришла и в Дух вернется с добытым в жизни нравственным опытом, а не рассказами "а он пошел, а она сказала, а он его – раз, а тот ему – раз, а потом наши как дадут им" – ради этого стоит ли воплощаться?
Бережем ли мы свои души, не бережем – не нам они принадлежат, а мы им. Как не нам принадлежит голос совести. И чем свободней мы, тем громче этот голос, и чем совестливей мы, тем свободней и легче живем и дышим.
Перечислять или пытаться как-то систематизировать, типологизировать эти озарения – задача заведомо абсурдная – ведь еще не вечер, еще только утро, и что нас ждет впереди?
Я же вспоминаю только самые сильные из озарений и приведу их не цитатно, а как запомнились и понялись.
Платон: о серьезных делах и вещах, например, о Боге, надо говорить серьезно, о вещах несерьезных надо говорить играючи: человек – любимая игрушка Бога, не только уже порядочно заигранная, но и бережно хранимая, например, у Христа за пазухой.
Христос: Я есть—это не только самое сакральное и грозное имя Бога, но и признание того, что Бог во Мне, что Я, как человек, есть Его воплощенность и носитель Его сути и пути, который для человека – крестный, а сделан тот крест из Древа Жизни.
Кант: нравственный императив заключается в том, что человек должен во всяком случае поступать так, как если бы от его действий зависела судьба мироздания или, иными словами, никогда не превращай других людей в средство своих действий и не допускай, чтобы тебя использовали как средство – отказ от средствиальности человека означает и отказ о его целесообразности; мы живем не с целью, а благодаря трансцендентально полученным ценностям.
Гете: человек – это природа, которая познает самое себя, мы, стало быть, -- рефлексия природы.
Дарвин: в эволюции видов человек занимает особое место, скорее всего, он вообще не имеет к эволюции никакого отношения.
Достоевский: красота спасет человечество и – я не приемлю вселенского счастья и гармонии, построенных на всего лишь одной слезинке замученного ребенка – зло неизбежно, но не фундаментально..
Ницше: человек только тогда человек, когда преодолевает в себе рабскую природную сущность и еще более рабскую сущность раба Божия. Человек становится человеком, только преодолевая свою природу и выходя за рамки своей человечности.
Фрейд: самый мощный и распространенный комплекс – Эдипов, в нас неистребима совесть отцеубийц во всю историю человечества.
Рикер: человек – это место встречи, встречи других людей, а главное – Разума и природы.
Хайдеггер: человек – это единственное существо, вынужденное постоянно доказывать свое присутствие в мире своими размышлениями, и когда он выпадает из мышления, он выпадает из самого себя.
Лефевр: через человека проходит вселенская ось этической асимметрии, золотое сечение Добра и Зла, и каждый из нас ответственен за сохранение этой гармонии.
Штайнзальц: последняя битва при Армагеддоне идет непрерывно и ежечасно, и мы участвуем в этой битве нашими делами и мыслями. Злые мысли черными демонами окружают и жалят нас, превращая нашу жизнь в ад, добрые мысли порождают светлых ангелов, несущих нам рай.
Бородай: человек имеет трансцендентальное происхождение и трансцендентально совестлив, человек несовместим с природой и, оставшись с ней наедине, погибнет, самоистребится.
Что ждет нас? Будем ли мы покинуты разумом или сами покинем его? И сам разум – насколько он вечен и нет ли и у него путей к банкротству? -- эти вопросы уже не столько из пчеловодства, сколько из пасечниковедения…
Ну, вот и завершилось это небрежное и, как и было сказано в самом начале, неверное, неистинное размышление. Я не ставил перед собой цель – достичь или построить истину: это невозможно. Но я проделал путь – и это оправдывает меня, если же у читающего и прочитавшего появится свой – короткий ли длинный, Богъ весть, -- путь размышлений, то и в добрый час.
С любовью А. Левинтов
Монтерей, май-июнь 1998 года
Loading...
