РУССКИЙ КАПРИС НА ТЕМУ ИТАЛЬЯНСКОГО КАПРИЧЧО

Елена ---> Александру

Саша, понимаешь, я бы очень хотела хвалить, очень. Нет ничего приятнее, чем искреннее восхищение, переживание восхищения. Конечно, такое чаще бывает с классиками, но случается и с современниками, и даже на Лебеде были сюрпризы Эльяшева, Левашова, Олейника, Сикалова.

На противоположном полюсе оценок стоит восхваление неискреннее, не знаю ничего вреднее и бесполезнее, и такое тоже встречается на Лебеде, я видела такое по отношению к себе, и предпочла бы сто ругательств. Потому я и решила, что тебе лучше услышать может, не лестное - но честное мнение.

Есть, конечно, молчание, – так молчу я в случае выпирающе бездарных и безграмотных на мой взгляд текстов – но оно было бы несправедливо, потому что приравнивало бы к ним твой труд.

Вот такое длинное предисловие к короткой рецензии.

Я согласна с тем, что текст - как и музыка - бывает разным, более того, что именно это разнообразие есть один из столпов искусства. И оно непросто, но коррелировано с разнообразием - восприятия-восхищения и восприятия-неприятия.

Первое, что бросается в глаза - нет ни Иштвана, ни Иллариона, а есть Иван и Илья - выставляющие себя русские, статичные, пыльные и скучные. Они настолько русские и настолько одинаковые (покажите мне нерусского человека, который хвастается не только мешком знаний, но и трехэтажной виллой под Гаагой), что я пожалела, что ты по милосердию не сделал их более комичными или гротескными. Они не оценили твоей доброты и задавили не только тебя подушкой своей суетности и замшелости, но и меня - я наблюдаю превращение себя в советского обывателя, меня раздражают вылетающие из их уст иностранные слова, кажется, всегда на показ, не к месту, а когда надо - хочется надпись <всяк да обрящет...> именно на <древненорманнском> - не вылетающие.

Обыватель говорил о прилагательных. Он пошутил. Их много, очень много. Также как причастий и наречий, всяческих определений. Как васильков на пшеничном поле. Они высосали все соки у существительных и глаголов, и я уже потеряла нить, о чем идет речь и что ты хочешь сказать. Обращаешь внимание на слова, но не на их смысл. Они отвлекают, дразнят, и, наконец, раздражают. Их нездравомысленное количество сродни эпидемии. Оттуда у твоей знакомой и появилось, наверное, ощущение вычурности и надуманности. Есть и очевидные логические излишества - бывает ли аккуратный джентльмен в неладном костюме, бывает ли бритая голова необширной, и пр.

Уже, кажется, все - погиб, засох, сгинул колосок, бросаю читать, но - диалоги начинают спасать... Потом, правда, излишества и показушность наводняют и диалоги :

<Да нет же! Вы не путешествуете. При помощи подручных автомеханических средств вы перемещаете свои тела по, фактически, двухмерной плоскости физического пространства. Аналогичным образом путешествуют .... Глобальная поп-кибер-цивилизация, не без содействия, к слову, липко-паучьих лап Интернета, распотрошила устричным скальпелем жемчужную раковину путешествия и умертвила его сокровенную суть, запрятав мумифицированное сокровище в утиное яйцо, уложенное в мягко-бархатное нутро герметичной гранитной шкатулки, опущенной на самое днище титановой бочки с жидким азотом, покачивающейся на ржавой железной цепи, притороченной к тысячелетнему дубу-мутанту, растущему вверх корнями на зараженном тяжелой водой наперсточном коралловом островке в девятибалльных дебрях Атлантического океана.>...

<Никуда не годится это ваше определение, зачерпнутое во вселенском котле с пригоревшей кашицей стереотипных суждений и дефиниций, служащих пищей для филистеров последнего поклонения компьютерной деформации>...

<Обратите внимание на примечательную деталь - водевильно-фельетонное, нарочито фальшивое имя великого путешественника. Я полагаю, что это имя выдумал сам товарищ Сталин>

И Илларион-Илья начинает вторить <ваши контраргументы не стоят...>, <густо попахивает элементарным шарлатанством>, <не могу понять истинной цели ваших базарных пассов>.

Я взяла наугад, но по тому, как заумь нарастает - крещендо - в диалогах, это уже не каприччо.

Саша, ты сам <чуть коленную ча-шеч-ку мне не расквасили, не рас-ко-лош-ма-тили-чу-гун-ным-своим баш-ма-ком> пробовал произнести?

Вот и думаю, ну хочешь высмеять их, так сделай хотя бы их разными!

Напоследок, что, по-моему, хорошо:

<- О путешествиях, - бесхитростно и светло сказал Илларион.
- О путешествиях, - светло и бесхитростно повторила Лаура.> (не было бы инверс-повтора, одно - либо бесхитростно либо светло раздражало бы как излишество)

<Растворились, рассосались бесследно счастье, страсть и любовь в кислотном болоте обыденной жизни.> (здесь синонимы вторят ритму фразы)

<- Ла-у-ра, всё нор-маль-но, - выдавил, как остатки засохшей пасты из тюбика, Илларион.> (нет лишнего)

Лена

--------

Александр ---> Елене

Спасибо за искреннюю рецензию. Эту твою реакцию я вполне ожидал, поскольку понимал, что подавляющее большинство читателей именно так новеллу и воспримут. Более того, наличие благожелательных отзывов меня поначалу весьма удивило.

Вещь, на мой взгляд, эстетически крайне сложна для неподготовленного и среднеподготовленного читателя. Я-то думал, что новелла просто пройдет назамеченной несмотря на всю ее внешнюю и экстравагантность. Видишь ли, мы пишем с тобой очень по-разному.

По сути, находимся по разные стороны баррикад литературной практики и теории. Вот только твою литературную философию я принимаю и понимаю, а ты мою, по всей видимости, категорически не приемлешь.

Почему ты считаешь, что хвалебные посты в мой адрес были неискренними? Ведь есть еще и другое объяснение - люди просто нашли в себе в своей душе тот волшебный ключик, который позволил им проникнуть в воссозданный мной гротескный, саркастический и романтический мир - театр оживших гомункулусов, кукольных и восковых фигур - и с жаром влиться в предложенную мною игру, став органической частью очень грустного и смешного, на мой взгляд, философского фарса.

Не усмотреть в нарочитой усложненности фраз сарказм и пародию - извини меня, явный прокол с твоей стороны. Загроможденнность текста определениями и эпитетами - опять-таки твое частное мнение. Я за каждое слово несу ответственность и считаю, что почти все они были положены точно к месту.

И еще - в основном я пишу не для тех, кто читает, а кто чтение воспринимает как труд с вознаграждением в форме эстетического и почти физического наслаждения трудового процесса. отчасти это можно сравнить с сексом. Кому-то такой труд в тягость (есть люди, которые и занятие сексом за тяжкий труд почитают), а кому-то в легкость и удовольствие. Набоков в этой связи как-то сказал: "Я пишу для читателя не читающего, а читателя перечитывающего."

И причем здесь русскость или ходульность Иштвана и Иллариона? Да и прочие твои замечания? Таких замечаний можно настрогать легионы. Ведь они не имеют абсолютно никакого отношения к замыслу моего произведения. Более того, обывательская русскость и восковая ходульность персонажей суть маленький, но закономерный кирпичик в общей архитектоники действа.

К сожалению, при всей своей тонкости саркастическо-романтической музыки Каприччо ты не услышала (парадоксально, но, возможно, именно благородная твоя утонченность и оказалось тому помехой). И еще раз хотел бы отметить: пожалуйста, не думай, что те, кто меня хвалят, просто прикидываются, будто слышат и понимают музыку произведения.

Во-первых, ее слышу и понимаю я. А, значит, есть вероятность, что ее услышит и поймет кто-то другой.

Возможно, что когда выйдет все "Каприччо" и ты найдешь в себе силы еще раз прочитать его спокойно, раздумчиво и со смешинкой в горле от начала до конца, то твое мнение об этой вещи немного изменится.

Кстати, это твое критическое резюме я посоветовал бы тебе все же непременно поместить в лебединой гусь-буке - кто знает, возможно, оно могло бы стать запалом для конструктивной дискуссии, коих в последнее время наблюдается все меньше и меньше.

Да, присоединяюсь к мнению Суси - твой рассказ в последнем номере очень и очень неплох.

Всего тебе самого доброго.

Саша.
Женева. 25 октября.

------

Елена ---> Александру

Я пробовала перечитать еще раз. <Со смешинкой в горле> не могу понять, пробовала с мыслинкой в голове. Не получается, кандалы эпитетов не дают словам подняться. Может, я многого хочу. Бьюсь над загадкой - если ты был способен увидеть-услышать, почему не смогла я? - и не нахожу ответа. Остается только думать, что и ты не видел, а подбирал слова, искал синонимы в словарях, выбирал по одежке. Нет, не так нелепо. Ты, наверное, видел, но не то, что описывал. Поэтому кукольные и восковые фигуры не ожили, остались манекенами.

Пожалуй, ты прав, мы на разных полюсах. Но и на экваторе я не смогла бы доверять чужому восприятию, если не переживаю похожего. Возможно, следует смотреть не на текст целиком, но на детали, на слово, предложение, строку, завитушку на китайской вазе, созвездие крестиков на вышивке, надеясь, что восприятие целого придет само, как насыщение. Но я испорчена потребительским обществом до того, что хочется вернуть - минутами или монетами - потраченное на чтение время, в случае <не полного удовлетворения товаром>.

Саша, раскрой секрет - и я раскрою глаза - что ты хотел сказать?

А в общем, не обращай внимания и продолжай упражнения в словесной эквилибристике, у тебя хорошо получается, это честно. Я просто занимаюсь другим спортом. Или это не спорт, а - как ты сказал - секс. Может, для мужчин это вообще одно и то же. И секс без любви, наверное, бывает в удовольствие.

Но - I'll pass. Лена

Александр ---> Елене

"Лена, привет!

Спасибо за откровенное письмо!

Честное слово, не понимаю, почему ты не смогла врубиться в предложенную мною весьма увлекательную, на мой взгляд, игру.

А литература, по моему разумению, это всегда игра - порой игра очень сложная и требующая от читателя (а еще лучше - перечитывателя) предельной сосредоточенности и максимального напряжения интеллектуального и эмоционального потенциалов - и с РЕАЛЬНОЙ реальностью практически никогда напрямую не соприкасается. Поскольку в данном случае от литературы остается только жалкая куриная тушка очерковой журналистики.

Свои тексты я воспринимаю архитектонически-визуально. Так же как, впрочем, и музыку. В виде некоего соразмерного комплекса странноватых, уходящих в бездонное небо строений в стиле Гауди с многочисленными башенками, входами-выходами, витражами, инкрустациями, смотровыми площадками (с которых при желании и настойчивости можно очень многое разглядеть), чердаками, подвалами, казематами, лабиринтами и потайными ходами, уводящими любопытных читателей далеко за пределы возведенной фантасмагории. Как ни странно, мне самому мои тексты представляются прозрачными, почти воздушными и очень легкими для восприятия в силу присущей им - или по крайней мере остро мной ощущаемой – ядерной сбалансированности, органической яркости и диковинной гармоничности.

Уже изначально, еще до закладки фундамента, я отчетливо вижу голубоватые контуры фантомного трехмерного проекта, который потом начинаю достаточно быстро возводить. Обычно руки мои корявые даже не успевают фиксировать реактивно кристаллизующиеся в голове мысли и образы.

Любые несоответствия и несоцветия общей архитектуре проекта подсознательно отсекаются либо в процессе первоначального полуавтоматического сотворения литературного мира (или, точнее, мирка), когда я бацаю по клавишам напропалую без точек, запятых, без заглавных букв, не форматируя текст на предложения и абзацы - настолько захлестывает меня мощный поток сознания (подсознания?), либо в процессе окончательной, косметической его доработки, когда я чувствую что то или иное слово не работает, выпирает из стены воздвигнутого строения кривым кирпичом.

К сожалению, по техническим причинам я пока не могу полнокровно участвовать в литературной "дуэли", хотя это было бы для меня крайне интересно.

Однако, стать моим литературным "защитником" и поспорить с тобой любезно согласился весьма уважаемый мною человек - Михаил Абельский.

Елена ---> Александру

"Саша, спасибо за письмо!

Только что закончила "Каприччо". После объяснения Валерия о следующем номере, я не связывалась с Михаилом. Валерий прислал мне по моей просьбе его очерк, хорошо написанный и вторящий твоему письму. Михаил молодец.

Последние две части читались легче и понравились больше. (Я даже решила после них вернуться к началу, но снова не смогла прорваться). Детство привило мне неприязнь к писакам (не к людям, которых я хорошо знаю и люблю), поэтому не приму их терминов (так то расписался/исписался), но скажу, что со счетоводческой точки зрения эпитетов и метафор во второй половине (части 3 и 4) значительно меньше, чем в начале, есть хороший рассказ Иштвана об Анхен и Венеции, короткие простые диалоги и сюжет с мотором. Есть даже загадка в конце куда исчезла Лаура, в дополнение к мистерии отельной нумерации комнат как далеко может 221 находиться от 215 и от лестниц и коридоров, чтобы выходящим людям не встретиться?

Я не верю в будущее, потому что не знаю, что это такое. Есть прошлое и есть данный момент. Но прошлое как и тексты бывает живое, будящее эмоции и мысль, а бывает тягостное, тянущие назад, в отпечаток ботинка от прошлого шага, а в нем ничего нет, кроме отпечатка ботинка. Грамотность автора и аккуратность письма с этим свойством, по-моему, слабо коррелированы.

Вот твой текст оставил меня в пыльной пустоте, и я обычно не продолжаю неприятные эксперименты по своей воле. Может быть, дело в оонизации воздуха Женевы?

Нет, не так. Надо закончить мажорным аккордом. ( Кавалькада - это Каприччо?). Без сомнений, добросовестный труд. И многие слова понравились: самобеглые пальцы, походка свежесмазанного железного дровосека (эта уже на грани, нарушает баланс рассказа, отвлекает не только читателя, но мне кажется и писателя на себя, и факт - уход Иллариона - почти забывается), хриплые вздохи деревянных ступеней, колокольчик (колокольчик? Ах, да!), простое и точное Лаура и Иштван направились к лестнице. Шаг их был грациозен и величав , муторные и противоречивые желания Иллариона - ворваться в номер, напиться в кукурузном поле и пр., ца-ра-па-я-я-ко-рем правой руки (!)

Лена

Александр ---> Елене

Лена, привет!

Решил вот на часик  вернуться к нашему литературному диспуту.

Итак, фактически, ты  просишь  меня объяснить тебе правила игры, которую я  так навязчиво и настырно предлагаю читателю. То, что литература, - это не более, чем игра, я, по-моему, говорил уже не один раз, всего лишь  вторя Набокову.

Но моя игра представляется тебе крайне скучной, неинтересной и, главной, непонятной (отсюда, вероятно, и берет свой исток ощущение деревянной скуки).

Однако, при этом тебя все же покусывает мыслишка: а вдруг все эти твои неприятные ощущения оттого, что ты недостаточно хорошо знаешь правила предлагаемой тебе игры? Тем более, что, оглядываясь по сторонам, ты с удивлением замечаешь, что кое-кому  созерцание  разыгрывающегося в веронской гостиницы представления доставляет неподдельное  удовольствие.

Так, искушенные футбольные, баскетбольные или теннисные сопереживатели или практики, впервые нарывающиеся на телетрансляцию бейсбольного матча, какое-то время пытаются  интуитивно, опираясь на прошлый богатый опыт,  постичь механизм хитроумного бейсбольного действа, но очень скоро начинают позевывать, почесываться и постанывать, бегать на кухню за пивом, креветками или поп-корном и в конце концов отступаются от этой непосильной задачи.

В результате они либо обращаются за содействием к  знатокам, изрядно при этом недоумевая: отчего же они сами, столь искушенные и умуренные практикой непосредственного или косвенного  участия во всевозможных спортивных игрищах, не могут сходу врубиться   в  эклектическую бейсбольную круговерть, либо теряют всяческий интерес к этому непонятному виду спорта, вынося категорический жирный вердикт: бейсбол - это просто бесцельное, бессмысленное мельтешение шлемов, мячиков,  бит и  красных носок.

Тем не менее, мне бы не очень хотелось казаться правил и сути изобретенной мною настольной эрпэгэшной  игры   Итальянское каприччо. На это есть несколько веских причин, но главная заключается в том, что в своей итальянской  игре я не усматриваю упомянутых выше непреодолимых бейсбольных препятствий.  И поэтому счел излишним прилагать к ней подробное описание правил, ограничившись достаточно общим эпиграфом.

Тем не менее, каюсь: первоначально я снабдил новеллу подзаголовком, призванным направить не слишком проницательного читателя на правильный след, однако впоследствии посчитал такой ход излишне прямолинейным и даже в какой-то мере несколько оскорбительным для его потенциальной интуиции и эрудиции  и, соответственно, снял это не очень тактичное пояснение.

Однако, если отсутствие инструкции по правильному применению текста произведения ставит тебя в тупик и если ты все же нуждаешься в сталкере, чичероне или проводнике, то несмотря на всю твою тонкость, интеллигентность и проницательность я вынужден с некоторым сожалением  констатировать, что в таком случае ты очень напоминаешь мне одного из славных персонажей моей новеллы.

Но только сам я от этой почетной роли просто обязан решительно отказаться, поскольку с ней  мог бы гораздо лучше справиться многоопытный профессионал а именно адъюнкт-профессор г-н Иштван Маттенлокк.

В первым приближении моя новелла представляется мне большим разноцветным ящиком, в котором сокрыто множество разновеликих ящичков мал мала меньше (знаменитый  принцип матрешки). К тому же любая из произвольно взятых четырехгранных дорожек каждого куба сочленяется между собой по принципу  пестрой  ленты   Мебиуса. Ты же, насколько я понимаю,  увидела только один куб разумеется, самый большой.

Причем тут же принялась дотошно обследовать кофр с разных сторон, придирчиво обнаруживая острым взглядом  на его боковых деревянных гранях (может, давай обвиним заодно в непростительной деревянности и ходульности еще и шахматные фигуры?) множество мелких щербинок, царапин и трещинок и занося их немедленно в специальный реестр  в качестве  вещественно-существенных  доказательств собственной  правоты, но так и не приметив при этом тайной маленькой дверки, ведущей в глубины и лабиринты многослойного и многогранного сооружения.

Затем ты вскарабкалась при помощи лесенки чрезмерно здравого смысла на верхнюю палубу  внешнего куба, совершила по ее плоской поверхности кислейший променад и осмотрела в театральный (!) бинокль никчемные горизонты севера-запада-юга-востока, хотя даже там уже виделись легкие отблески эманируемой строением космогонической фантасмагории.

На этом анализ произведения был тобой завершен. А на последней странице реестра появилась лапидарная  соцреалистическая резолюция:

Вопиющее проявление воинствующего формализма безродного космополита .

Что я могу сказать по этому поводу? Ну что можно сказать человеку, который не понял соли и сахара  анекдота? Повторить его заново?  Медленно и отчетливо, сопровождая мимикой и жестами языка глухонемых? Или, может, с пристрастием допросить тебя: отзывается ли в твоем чутком сердце классический принцип единства времени, места и действия?

Сердцем, сердцем  говори!  - как гулко требовали ледяные сорокинские изуверы.

Когда Льва Толстого однажды спросили, что хотел он сказать своим произведением Х.,  то писатель страшно разгневался на непонятливых и закричал, что хотел сказать в нем  именно то, что сказал.

А еще осмелюсь дать тебе, Лена, такой тривиальный совет: бойся людей, которые говорят тебе, что ведают, что такое единственно правильный стиль и как единственно верно нужно писать. Но еще больше бойся того, что к такому выводу можешь прийти ты сама. Кто тебя убедил в том, что существительное и глагол лучше наречия или прилагательного?

В том, что сухая лирическая осинка  лучше фантастического пышнотелого дуба? Те, кто читают Улицкую, вряд ли когда-либо будут читать меня. Я же вряд ли  буду читать Улицкую. И вовсе не потому, что ее проза плоха. А потому что мне чужда ее прагматическая концепция совмещенного санузла искусного, почти бесшовного  и бескровного сопряжения  высокого литературного творчества с  коммерческим компромиссом. А еще потому что на гигантской клумбе искусств непременно должны расцветать сотни  тысяч цветов.

Я уже писал тебе о широчайшем жанрово-стилевом  сплетении, разнообразии и многоязычии  музыкальной, живописной и литературной культур. Однако, в качестве одного из апперкотных примеров  (а их у меня в загашнике легион)  я хотел бы рекомендавать тебе отведать в качестве главного блюда какой-нибудь изощренный поздний скрипичный концерт Вивальди, а затем тут же потребить на дессерт  арво-пяртовскую Fur Alina  с Александром Мальтером на фортепиано.

Или,  скажем,  предложить тебе попробовать  сфокусировать  свой  левый   глаз на картине Антуана Гро "Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту" , а правый   -  на "Портрете Воллара" Пабло Пикассо. А потом попытаться свести оба глаза в единое, сфокусированное изображение. Чтобы левое полушарие наложилось у тебя аккуратно на правое (согласно концепции аутентичного путешествия). И тогда ты сразу прозреешь и навсегда  осознаешь, что ни Колумба, ни Магеллана, ни фрегата "Паллада" на свете никогда не существовало.

Но взамен, широко открывшимся пятым глазом (третьего и четвертого глаз в природе, к сожалению, не существует), ты вдруг увидишь, что на самом видном, почетном месте в Монакском океанографического музее им. Гримальди  висит составленный из разноцветных ракушек портрет капитана Немо работы Ильи Глазунова.

Вот, пожалуй, и  все, что я хотел сегодня тебе сказать.

Хотя, нет. Напоследок, не очень длинная цитата с загадкой:

...В стиле Х. особенно отчетливо видны три элемента [ради краткости оборву цитату на двух   А.Л.]:

1. Богатство метафорической образности, многослойные сравнения. Именно сквозь эту призму мы созерцаем красоту книги Х. В разговоре о Х. термин  метафора часто используется в широком смысле, как синоним для смешанной формы или сопоставления вообще, поскольку у него сравнения постоянно перетекают в метафору и обратно, с преобладанием метафоры.

2. Склонность распространять и заполнять предложения до предельной полноты и длины,  заталкивать в чулок предложения неимоверное множество вставных фраз и придаточных, подчиненных и соподчиненных предложений. По словесной щедрости он настоящий Санта-Клаус...

Угадай:  Кто это  говорит? И о ком  именно   говорит  этот  кто ?

Елена ---> Александру

Саша,

Мне жаль, что ты увидел во мне судью. Я не высказывала ничего, кроме своего мнения, и оценивала только текст, не твои способности. Я не давала советов и не клеймила стиль как “правильный” или “неправильный”. Я приложила усилие – прочитала и перечитала Каприччо, стараясь отметить в нем находки и то, что понравилось.

Сорокина и Улицкую не читала, по поводу приоритета существительного и глагола решила - по собственному опыту чтения - по простой причине ясности смысла, мое заявление не говорит ни о художественности, ни об изъяне прилагательных и наречий, но лишь о вреде лишних и мешающих мне понять текст слов (которыми чаще оказываются прилагательные и наречия).

Я пыталась препарировать причины своего в целом неприятного впечатления от новеллы, и не знала иного способа это сделать, кроме честного прислушивания к себе при внимательном прочтении контраргументов.

После последних двух твоих писем мое неприятие текста, к сожалению, усилилось (вместо прояснения – сгущение тумана) до нежелания продолжать хождение кругами. В этих письмах есть самостоятельные утверждения, с которыми я согласна, но которые не имеют отношения к главному (например, отсутствие ассоциативной памяти у эмигрантов из небейсбольных стран к этому спорту на первых порах, до формирования связей, - но я не задерживалась на аргументах “поумнеешь-поймешь” или “потомки оценят как по определению заключительных). И, надеюсь, наш разговор не претендует на спор Писемского с Белинским.

Можно было бы возобновить извечный Достоевский-против-Набокова спор (связанный с полярными – не только взглядами на литературу, но и национальными особенностями ее восприятия ; я имею ввиду парадокс, что западный Набоков был взят на знамя именно русскими и – если бы не скандальная слава Лолиты – остался бы неизвестным для американского читателя, в то время как русский, несовременный и никогда не думающий о западном рынке Достоевский, стал здесь обязательной частью школьной программы и именем нарицательным). Но к обсуждаемому тексту данный спор почти не имел бы отношения – все-таки, таких трудностей понимания при чтении Набокова- как при чтении Каприччо - я не испытывала.

Лена

P.S. Саша, последнее письмо меня разочаровало, подействовало на меня как пыльный мешок, и нет желания ходить кругами.

Александр ---> Елене

Дорогая Лена, привет!

Да какой там пыльный мешок. И вовсе не думал я глушить тебя никаким пыльным снарядом. И никаких личных выпадов я в нем не усматриваю. Есть только искреннее желание как-то сдвинуть тебя с твоей упрямой позиции.

Позиции строгого, неподкупного и мудрого судьи. Который, среди прочего, безошибочно знает, где ложь, а где истина, и потому стремиться предостеречь от серьезной ошибки того, кто вовсе не злонамеренно, а просто по недомыслию пошел по неверной, кривой, в колдобинах и каменюках дорожке. Неужели даже Михаилу не удалось этого сделать (см. эссе Михаила ред.)?

Тем не менее, я рад, что многие слова в новелле тебе все же понравились. Сие напоминает вердикт покидающего некий театр абстрактного господина в неком абстрактном клетчатом пиджаке, но с конкретной кислой физиономией и конкретно нафабренными усами: "В целом спектакль был, конечно, откровенно дурен и скучен, но многие репликинадо признать, были весьма забавными".

А твое субъективное ощущение удара пыльным мешком - не более, чем типичная реакция талантливой, но хрупкой, экспансивной женщины на достаточно мягкую, по моим собственным меркам, психоделическую контратаку. В таких случаях менее тонкие женщины обычно тапочками начинают швыряться или бросать на врага из засады кавалерию нехороших эпитетов. А ты вот как-то сникла, поблекла, утратила боевой дух и задор. Но вот своего мнения практически не изменила.

Я же всего-навсего защищал свое детище, которому ты ни много ни мало отказывала в подлинной художественной состоятельности и жизнеспособности.

И еще не забывай, что я только в миру Саша Логинов, а виртуальной жизни – пребольно кусающийся Билли Ширз или даже - по версии Михаила ужасный Карабас-Барабас. Хотя в письме к тебе я себя ой-ой-ой как сдерживал и воли своим кровожадным инстинктам, кажется, не давал.

Мне представляется, что твое предпоследнее письмо от 31 октября (начинающееся словами "Саша, спасибо за письмо! Только что закончила "Каприччо"."), могло бы стать добротной заключительной точкой или, по крайней мере, многообещающим отточием в нашей литературной дискуссии, которую ты напрасно называешь бесплодной, ибо, по глобальному счету, любые теоретические баталии на темы искусства с одной стороны всегда бесплодны и монотонны, но с другой конструктивны, занимательны и познавательны.

Иными словами, я решительно не согласен с твоим предложением использовать наши суждения и аргументы только лишь для того, чтобы изящным баскетбольным движением отправить их в корзину для ненужных бумаг.

В качестве собственного краткого послесловия к нашей литературной дуэли осмелюсь дать выдержку (немного подчищенную и отредактированную) из не очень давнего своего письма, адресованного некой персоне N.:

...Нашел случайно в своем архиве на треть написанный и заброшенный лет пять-шесть тому назад рассказ "Итальянское каприччо". Стал потихоньку постукивать клавишами - и, ты знаешь, сдвинулся лежачий камень с мертвой точки. А потом - понесло-поехало. Хотя на душе по-прежнему муторно, да и рассказ порядком заплесневел. То есть сегодня я бы совсем по-другому некоторые мелкие и крупные детали выписал. Чем, собственно, теперь и занимаюсь. То есть переписываю почти все подчистую, одержимый совершенно не схожей с первоначальной идеей. Но кое-где я эту заплесневелость специально оставлю - мне кажется, что она добавляет повествованию изрядную гастрономическую пикантность. Рассказ не очень серьезный. Или, можно сказать, вообще несерьезный. А с, другой стороны, ну, просто чересчур серьезный и даже трагический.

Вот такой парадокс получается. Одним словом такой вот мой индивидуальный каприз. Театр восковых фигур и платоновских теней. Итальянский щедрый смешок сквозь скупую северную слезу. На Сержанте Пеппере философская харрисоновская песенка есть где-то на самый краешек уха она мне уселась и подвывала ситарно. Завершается песня коктейлем погребальных рыданий и беззаботного смеха. То есть рассказец - хрупкая тонко-расписная фарфоровая чашка, наполненная философским зеленым чаем трагико-комического фарса. Самое интересное, что написал я эту треть еще до первой поездки в Италию. Хотя для сюжета и тем более замысла это никакого значения не имеет.

Возможно, теперь воткну в этот фантасмагорический заводной ананас какую-нибудь реальную итальянскую шестеренку-детальку. Но в голове новелла уже написана. То есть я все отчетливо вижу. Что и как говорят персонажи, что они чувствуют. В принципе, ужасно интересное занятие - наблюдать как бы исподтишка за сработанными тобою же кукольными фигурками, которые спонтанно затеяли меж собою странные игры. И порой такое отчебучивают, что я и сам диву даюсь. Насилу успеваю фиксировать их неожиданные поступки, душедвижения и диалоги на компе или на случайных листочках, вплоть до парковочных тикетов. Теперь уже страсть как хочется поскорее доставить разбушевавшуюся новеллу до станции назначения...